Кызыл-Орда

Поезд ехал в пустыне, усеянной барханами, поросшими пожелтевшей травой, когда я увидела первых жителей.

По тропинке вдоль путей верхом на ослике, едет увесистый казах в стёганом халате, в остроконечной шапке, отороченной лисьим мехом. К спине примотана лепёшка. Сзади бредёт его жена, навьюченная, как осёл.

В Кзыл-Орде на вокзале опять никто не встретил. Я пошла по узким пустынным улицам между жёлтыми глиняными мазанками, окружёнными жёлтыми глиняными дувалами. По жёлтой раскалённой пыли под горячим синим небом.

Первым и единственным двухэтажным зданием оказалось общежитие сельхозтехникума, а ныне МИМЭСХа. На углу дома – вертикальная вывеска из больших деревянных букв: «КОЖСИНДИКАТ» Кожсиндиката там не было с двадцатых годов, а буквы вскоре пошли на дрова, кашу варить во дворе, на кирпичах. Внутри дома – длинные тёмные коридоры, по обе стороны – комнаты. Одна даже с дощатыми нарами, как в зоне.

Меня привели в одиннадцатую комнату, женскую. Там было забронировано место – семейным отдельного помещения не давали. Была одна семейная комната, на пять семей!

Везде, где было возможно, наставлены железные кровати, небрежно застеленные, смятые. На спинках – платья, какое-то тряпье. По две кровати на одну тумбочку. Поперёк, на оставшемся месте, длинный стол с грязной почерневшей столешницей, табуретки, тоже почернелые и немытые.

Девочки приходят, пудрятся перед зеркалом, едят, оставляют мусор, немытую посуду, уходят… Как декорация для пьесы «На дне»! Я спросила, на какие деньги они живут.

– Вещи продаем на базаре.

 Вошёл Валя – разошёлся со мной на вокзале. Как он изменился! Не робеющий веснушчатый мальчик, а взрослый, уверенный в себе мужчина. Не смотря на жару, в сером костюме и лаковых ботинках – наследство от приятеля Кости, ушедшего по вербовке в военную академию. Валя отказался – согласен в солдаты, но стать офицером – пожизненная кабала.

Нашу первую квартиру он устроил на крыше – не идти же в семейную комнату…

В середине восточного склона крыши возвышался купол, на квадратном ступенчатом стилобате. В тени купола, на севере, на широком плоском лотке слива, ограждённом парапетом, лежал матрас с бельём, подушками, одеялом. На ступеньках стилобата, как на полках, – посуда и книги.

Мы прожили там до октября.

Утром он принёс завтрак – хлеб, молоко, рис. С высоты, в зелени тополей и карагачей, видна вся Кзыл-Орда, в том числе институт, с колоннадой мавританского типа и куполом, но одноэтажный.

Ночи здесь тихие, звёздные, ласковые – контраст с жестокой дневной жарой. Проснёшься – перед глазами Большая Медведица, крутится, как циферблат, вокруг Полярной звезды, всегда узнаёшь, который час. На рассвете ишаки кричат – перекликаются. Мы одни в целом мире, и счастливы. За всё лето один дождь, в куполе переждали.

Я хотела сразу устроиться на работу, но Валя воспротивился:

– Я тебе за два дня на погрузке риса больше заработаю, чем ты где-нибудь в лаборатории за месяц! У меня и сейчас ещё осталось сто килограмм риса, в колхозе заработал. Было двести, но половину пропил с друзьями, покаюсь тебе. Задумался только, когда до того допился, не мог вспомнить, что вчера было! И ещё – я курить начал. Но это только потому, что ты так долго не писала и не приезжала! Теперь брошу, окончательно.

Я была огорошена, потрясена, удивлена. Чего-чего, а этого от него не ожидала. Но обещаниям поверила. Как позже оказалось, зря.

Ещё больше удивилась, когда увидела этих друзей. Один – бандюга какой-то, чёрный, мрачный. Другой – маленький безобидный тупица. Общего между ними только то, что оба алкоголики. Я спросила – лучше приятелей не сыскал? Он буркнул – лучшие давно в армии.

Пили в общежитии непозволительно много. Водка и пиво – самое дешёвое и доступное, что есть в городе. Спиртзавод продаёт медицинский спирт-ректификат по тридцать рублей за литр, получается примерно три рубля четвертинка сорокаградусной, дешевле довоенной. Пиво ещё дешевле, пивзавод – пять минут ходьбы от общежития. Приносили вёдрами, черпали банками. Я получила пользу от пивзавода, покупала там за копейки по стакану пивных дрожжей в день, зато не было авитаминоза.

Многие хвастались тем, что пили неразбавленный спирт, в том числе Валя. Утром после этого достаточно чаю выпить, и пьян снова! Одни выдержали испытание, не спиваясь. Другие не смогли, не поняли вовремя опасности. Как облучение – не видно, пока не проявится болезнь. А потом поздно.

Наутро после приезда пошли в столовую. Валя подошел к студенту в очках:

– Исаак, знакомься. Моя жена Люся. Не дашь ли ты ей два талона на обед?

Исаак – председатель профкома. Позже мы дружили с ним, пожизненно.

– Тетя Катя, два первых, два вторых вместе!

Прозрачная жижа, в ней две ложки колючих ржаных клецок. Валя сливает жёлтую жидкость в ведро, она похожа на мочу. Тетя Катя добавляет ещё две ложки клецок и поливает чернозелёным хлопковым маслом. Пахнет автолом.

На задних столах ожидают, не останется ли лишних порций. Это завкафедрой начертательной геометрии и черчения Давид Львович Рябинов, крупный, с грустными черными глазами. И красавица Гела, лаборантка кафедры ремонта, с двумя детьми. Позже я узнала, что Гела – племянница знаменитого биолога, экономиста и писателя-фантаста Чаянова. Его арестовали по делу «Крестьянской трудовой партии» и посмертно реабилитировали при Хрущёве.

В учебную часть я сдала заявление о приёме в институт и документы из Горного института. Программы сильно различались, особенно на отделении электротехники. Секретарь учебной части, быстроглазая брюнетка Лиля Рыжина, студентка третьего курса, тут же совершила подлог – поставила мне тройки по двум дисциплинам, которых в зачётке не было. После чего для поступления на третий курс электротехнического факультета оставалось сдать четыре предмета.

Стипендию во всём институте получали три мальчика и две девочки, Ася и Рита. Для этого надо было усердно учиться. Однако на стипендию во время войны прожить было очень трудно. Поэтому все подрабатывали. Мальчики – грузчиками, девочки в лабораториях. Торговали остатками своих вещей. Преподавателям тоже приходилось торговать. Все ходили босиком, даже на лекции – горячий лёсс на дорогах буквально сжигал обувь. А пятки потрескаются и заживут.

На рыночной барахолке продавали ситцы, платки, старую и новую одежду, обувь, чаще всего ношенную. Даже по одному ботинку. Продавец разъяснял: «Ты что, не понимаешь? У кого одна нога, зачем ему два туфля?»

Убедительность довода подтверждалась примером – инвалиды на деревянных тележках с шарикоподшипниками вместо колёс выставляли напоказ обрубки рук и ног, просили милостыню…

По соседству продавали саксаул, лучшие в мире дрова. Один верблюд – тонна дров. Один ишак – сто килограммов.

Самая экзотическая часть базара – съестной рынок. Особенно там, где продают арбузы и дыни, тоже лучшие в стране. На земле разостланы ковры, сидят казахи в халатах и остроконечных лисьих шапках.

Замужние женщины, марджи, – в белых косынках; девушки – в цветных ярких косыночках. Все женщины в однотонных длинных сборчатых платьях – салатовых, жёлтых, красных, зелёных. Из-под платьев выглядывают мужские кальсоны с завязками. Они дешевле традиционных шальвар и не так дефицитны. Поверх платья – бархатные казакины, бордовые или тёмно-зеленые, с золотыми позументами и шнурами. В длинные черные косы, толстые, блестящие, вплетены на тесёмках монеты, ключи – считается, что от тяжести косы лучше растут. На шее – мониста. Волосы моют кислым овечьим молоком, пахнет бараном.

Рядом, как апофеоз обжорства – горы дынь и арбузов. С другой стороны печальный ослик меланхолично жуёт бракованный товар.

Когда покупателей нет, женщины ищут друг у друга в головах. При обязательном гостеприимстве, тесноте и нехватке воды вшей не избежать, особенно в аулах. Гость ест из одной миски с хозяином, руками, спит с хозяевами на одной подстилке. Кое-где почётному гостю могут и жену уступить на ночь. Поэтому в области 90% жителей – сифилитики.

Сесть за стол с немытыми руками позорно и вызывает брезгливость, но как чисто вымыться, если вода в дефиците? Поэтому продукты на базаре покупаем у безносых – третья стадия не заразна.

Кроме казахов, есть ещё ссыльные и беженцы – русские, евреи, поляки, корейцы. Их слишком много, это вызывает у казахов раздражение – совсем чуждая культура. Особенно ненавидят корейцев – они трудолюбивы, талантливы, успешны, заняли руководящие места. Корейский совхоз в Чиили – самый доходный. Корейцы популярные музыканты и танцоры. Да ещё ухитряются пыльным горячим летом щеголять в чесучовых костюмах и лакированных ботинках. Женщины ходят в чёрных юбках и белых марлевых блузках на голое тело. От аморальных марлевых блузок казахи отплевываются.

На базаре у корейцев прилавки, накрытые клеёнкой, тазы, полотенца, чайник с водой, всё бесплатно. Если купили дыню и хотите съесть на базаре, вам польют на руки из чайника, дадут полотенце. Не будут глаза болеть от едкого дынного сока. А корки и семечки собирают в тазы. Корками кормят скот, из семечек выжимают дынное масло, оно грибами пахнет, вкусное, целебное.

Кореянки идут с базара – на голове большая дыня, к спине длинным шарфом примотан ребенок, только головкой вертит. Руки свободны.

Девушки-казашки удивительно красивы, гладкие лица, блестящие глаза, легкая походка. К тридцати годам они замучены непосильным трудом, согнуты в три погибели от неподъёмных грузов, глаз совсем не видно, лицо в морщинах.

Мужчины пасут скот, работают на полях. Иногда в тугаях по берегам Сыр-Дарьи охотятся на фазанов и кабанов. Кабанов трогать брезгуют, приводят покупателя к туше, пусть сам забирает.

Сыр-Дарья течёт недалеко, за базаром. Она очень широкая, другой берег еле виден. Быстрая, мутно-глинистая, ледяная. В жару, когда в тени больше сорока градусов, такая вода – наслаждение. А глину дома легко смыть – во дворе общежития колодец с воротом. Можно обливаться в платье, в комнате – прямо на пол, всё сразу высыхает. Колодец – редкое благо в городе. Арыки пересохли, вода на базаре стоит пять копеек стакан.

Валя Дарью переплывал, за ним гнались возмущенные спасатели и привозили обратно – течение опасно быстрое.

Три девочки, я в том числе, отвязали рыбацкую лодку покататься. Её сразу понесло. Оказалось, грести умею только я, а плавают все еле-еле. С трудом пригнала лодку к берегу. Обратно тащили волоком против течения, как бурлаки.

Для приезжих местные обычаи казались средневековой архаикой. Брачные договоры между детьми заключают родители. За невесту калым уплачивают в детстве. Повзрослев, невеста переезжает к жениху, даже если кто-нибудь из них болен сифилисом или проказой. Когда первая жена износится, берут вторую. И так – до четырёх жен, как у Магомета. Командует всеми старшая.

Наш образ жизни казахи осуждали. Женщины ходят в открытых платьях, мужчины делают женскую работу!

 

Лето для нас – праздник живота. Зимой, кроме четырехсот граммов хлеба да первого со вторым вместе, ничего по карточкам нет. Из-за этого у студентов авитаминоз, куриная слепота, брюшной тиф. А летом – дыни, арбузы, помидоры, всё дешево. Под жарким солнцем дыни сладкие, 19% сахара. Съедим на базаре дыню килограмм на восемь, клянёмся больше в рот не брать. А к вечеру покупаем другую, берём домой. В тени купола не жарко. Рядом ставим ведро воды. После ужина можно почитать, поболтать, на закат полюбоваться.

Иногда Валя приносил бутылку красного вина, отрава вроде Солнцедара. К тому же он часто ходил под навес около столовой, где третьекурсник Аршо Парсаданян торговал бочковым пивом. Часами сидел с компанией 5-7 человек. Выпивали вкруговую по 10-11 кружек. Я на это, увы, внимания не обращала – пиво, как квас, утоляет жажду. Он тоже, вероятно, не понимал, что ступил на тропинку бедствий.

С женой Аршо, Риточкой, я дружу до сих пор. Маленькая, но пропорциональная, как статуэтка, удивительно хорошенькая, вьющиеся косы, яркий румянец, пунцовый ротик, сразу бросается в глаза. Училась хорошо, на стипендию. С Аршо она вскоре разошлась. Он шлялся, где вздумается, а её заставлял вести дом по всем правилам, давал на это деньги, ревновал и никуда не пускал.

 

В конце августа Валю послали на заготовку саксаула, обещали заплатить дровами. За обещанные дрова он снял «квартиру», рядом с общежитием. Это был тамбур между комнатой и кухней, но дверь в комнату заколочена. В комнате после развода жил хозяин, а в кухне – хозяйка. Я должна была перед началом занятий за десять дней сдать четыре предмета. Общая электротехника не затруднила, электротехнику я сдавала в Горном, в меньшем объеме. Электрические сети тоже были не страшны. Профессор Степанов разрешал пользоваться учебником, лишь бы разбирались в прочитанном.

 Трансформаторы сдавала доценту Андрианову. Он выдал задание и ушёл – в этот день была его очередь торговать огурцами со склада. Этим он и занялся, крупный, представительный мужчина, в чёрном костюме, белом фартуке и босой. В перерыве пришел, взглянул на листок, задал два вопроса, поставил четвёрку и вернулся к огурцам.

 Два дня осталось на электрическое поле, кто только его ни усеял мёртвыми костями… Сразу стало понятно, что это я и за неделю не одолею. Попросила у завуча Карнаухова отсрочку – не дал. Я подала заявление на факультет механики. Там тоже четыре предмета, но проще, и разрешили сдавать после первого октября. Позже Карнаухов удивился, зачем я перешла на факультет механиков. Забыл, что не дал отсрочку!

В тамбур втиснулась вплотную узкая казённая железная койка, вдоль неё осталось пространство, сантиметров двадцать. Над ногами полка, на ней книги и 20 кг картошки, которую Валя перед отъездом выменял за рис, для витаминов. Остальной рис, в мешке, лежал под кроватью, мы его по утрам жевали, как лакомство. В кухне можно было пользоваться плитой и мебелью – хозяйка весь день на работе, разрешила.

Валя приехал с заготовок. Но саксаула ему не дали и отправили в Гурьев, бригадиром тракторной бригады на три месяца. Я осталась в чужом городе без денег, без дров, которые справедливо требует хозяйка. Зима наступила рано, с ноября заморозило, без снега, ледяной ветер хлещет колючим песком, замерзаем. Надо доставать дрова.

На первом курсе училась Ася Альперович, сталинская стипендиатка, кудрявая, худенькая. Родители по дороге на восток умерли, на стипендию она содержала семилетнего брата и снимала комнату. Комната темная, холодная, мыши изгрызли теплые вещи – больше есть там было нечего. С ней мы договорились переправиться за Дарью на пароме, за верблюжьей колючкой.

За компанию пошла девочка из общежития. Нарубили колючки, еле увязали, мешают длинные иголки. Вязанки тяжёлые, неудобные, пока принесли, вспотели. Я сбросила ватник, побежала в столовую, пока не закрыли. На обратном пути подул сильный ветер. Снова простудилась – ангина, температура 39,5. Прошу девочек вызвать врача.

– Ты что? – испугалась Ася. – Три дня температура и ангина – сразу в тифозный барак. Сколько ребят уже похоронили!

 Эти малознакомые студентки, не боясь заразиться, ухаживают за мной, топят плиту, варят кашу, которую я не в силах проглотить. Уже спина заболела. Цистит с кровью, а уборная на улице, там мороз.

 Так прошло десять дней. Вдруг приехал Валя! На радостях всё прошло, остался только хронический пиелонефрит. Валя привёз гостинец – копчёную рыбу, усача.

 Платье и бельё прокипятили в щёлоке, от вшей. Купили саксаула у какого-то казаха. Грузил его Валя. Хозяин возмутился: – если у вас мужчина и женщина равны, пусть она тоже таскает. Это вообще женское дело.

 Неожиданно Вальку исключили из института за непосещение лекций и задолженность. Карнаухов опять забыл, что сам его отправил в Гурьев. Тут я все заботы взяла на себя. Валя зубрил, сдал все хвосты на пятерки и получил повышенную стипендию. Перед этим на мой день рождения Валя купил фантастические продукты – килограмм верблюжатины и фазана в перьях, таких красивых, жалко было птицу.

Часто приходил новый Валькин друг Дима Николайцев, Дмитрий Петрович, Дэ Пэ. Один из тех, с кем дружили пожизненно. Они садились возле плиты, за шахматной доской, покупали ведро пива. Прихлёбывали, заедая солёными овощами, которые я купила по дешёвке, срезала гниль и засолила. Димка пил глоточками, Валя – кружками. В промежутках читали и цитировали Омара Хайяма, подводя для пива философское оправдание. Когда они собирались на рисзавод, грузить рис, заходил третий, Дорик Быстрицкий. Все шли в лохмотьях, вызывавших такое недоверие у соседского пса Боцмана, что он лаял и обрывал оставшееся. Пока Боцмана не съели корейцы. Собаки у них – животные, которых разводят в хозяйстве на мясо, как у нас свиней. Свиньи, между прочим, умней собак, и по генам ближе к человеку, так что их есть ещё больший грех.

Платили на рисзаводе смесью рисовой сечки и курмяка. Корейцы покупали эту смесь по 30 р. за килограмм. Смесь варили собакам, оставшуюся разбирали по зёрнышку – рис себе, курмяк курам.

На рисзаводе мелкое воровство каралось жестоко. На территории можно было есть сырой рис, плюс каждому давали большую медную миску вареного риса и 200 г. добавочного хлеба. Но через проходную – ни зёрнышка.

Люська Соловьёва как-то соблазнилась и перед уходом привязала между ногами мешочек риса. Мы подошли к проходной. Вид у нее был отчаянный, глаза бегали, лицо вспотело, ноги раскорячились. Я поняла – сразу задержат. Объяснила ей. Она мешочек с сожалением выбросила.

А шофёр нашего директора вывозил рис мешками, ему эти мешки перекидывали через забор.

В конце марта стало тепло, и мы опять переехали на крышу. Утром первого апреля проснулись – за ночь лопнули почки на деревьях, все зазеленело, новенькие листочки пахнут смолой! Совсем другая жизнь!

В середине мая всех, кроме дипломников, отправили копать новый Кызылординский канал, в городе не хватало воды. Жили в солдатских палатках по 20 человек, без пола. Днём жара, ночью холод. Но двадцать лёгких дышат, душно. Кто-то прорезал в стенке дырку. С противоположной стороны позавидовали и тоже прорезали. Сквозняк, ветер, палатка упала, так и спали до утра.

Корейцы ночевали в степи. Выкопали себе ямы по росту, нажгли в них хворост, горячий пол засыпали песком, и спали как на печке, но под звёздами.

Работали мы с шести утра до одиннадцати, потом обед, три часа перерыв, четыре часа работы, ужин. Даже танцы по вечерам устраивали. После обеда ходили купаться на длинный пруд. Он начинался около лепрозория. Считалось, что проказой можно заболеть даже через 20 лет после контакта. Никто не заболел, она малозаразна.

Возле пруда попадались быстроногие речные черепахи, мы их ловили, варили суп. В юртах вокруг пруда жили кочевники-скотоводы. День овец пасут, вечером варят на костре в большом котле плов, бешбармак, пьют чай. Без чая жить не могут, пьют много и очень крепкий. Пакет чая от чаеразвесочной московской фабрики им. Ленина – валюта. Также как кирпичный чай.

Бешбармак в переводе – «бери пятернёй», его едят руками. Сперва кусочки мяса поджаривают с луком и специями, тушат, заливают водой, в бульоне – шурпе варят большие четырёхугольные куски лапши. Шурпу наливают в пиалы.

Масло сбивают не из сливок, а из молока, долитого холодной водой. Из пахты заквашивают айран, отличный напиток, жажду утоляет сразу. Ни капли не похож на тот айран, который сейчас продают в магазинах. Лиля Рыжина обменяла на айран свои капроновые чулки, всех угостила. Мы зашли в юрту, она устлана коврами. Считается, что ковры и кошмы из овечьей шерсти отпугивают скорпионов, тарантулов и змей.

У Лили один порыв сменялся другим, могла что угодно подарить. Живая, кокетливая, перед мальчиками выкаблучивалась, как могла. Её подруга Нюра – сдержанная. Очень красивая, увидишь – мимо не пройдешь. Румяна-черноброва, тёмные длинные глаза загораются – всё лицо освещают. Пела чисто, красиво, низким, с хрипотцой голосом. Обе киевлянки. Жили они на квартирах.

Нюра была на канале бригадиром третьего курса. Дневная норма для мужчин – три кубометра земли, для женщин – два. Выбрасывали с глубины трёх метров. Чистый песок, без облицовки и крепления. Неудивительно, что в таких каналах вся вода уходила в песок, и спустя годы Сырдарья уже не впадала в Аральское море.

В мае уже была невыносимая жара, цвели кустарники, красная колючка и жёлтая джида, запахи сильные, сладкие, особенно вечерами. Днем копать на жаре тяжело, все работают в купальниках. Опять корейцы вкалывают безотрывно, неутомимо и красиво, похожи на ожившие бронзовые скульптуры. Рядом с ними наши ребята кажутся рыхлыми.

Кормили намного лучше, чем в городе. 800 г. хлеба, затируха с рыбой, можно брать добавку. Не обращали внимания, что вода из тухлого колодца, всё равно кипяченая.

За две недели мы свою часть канала выкопали и вернулись домой, в город. Там меня поджидало письмо от мамы из Казани, куда они переехали по приглашению Мули. Письмо тревожное, папа болен, чем – не пишут. Нужны деньги. Пригодились ситцы, купленные на Урале. Валя привёз их в чемодане, вместе с моими письмами и фотографиями. Мы продали отрезы и послали деньги.

В июне четвёртый курс, уже дипломники, отпраздновали окончание теоретического курса. Столы уставили вёдрами с пивом, винегретом и закопчёнными кастрюлями с рисом. Я одолжила у Люськи Соловьёвой, студентки из 11-й комнаты, светлое платье с множеством оборок, прямо как бальное… В открытое окно слетелось множество бабочек, словно мы где-то в Мексике. Праздник, но впереди опять расставание – Валя, как и все дипломники, едет писать диплом в Москву.

После отъезда дипломников девочки из 11-й комнаты переселились ко мне на крышу. Внизу их донимали клопы и комары. Люська Соловьёва потребовала, чтоб все поочередно сторожили в комнате вещи. Никто не согласился, вещей уже ни у кого, кроме Люськи, не осталось. Пришлось ей остаться в комнате. Голодные клопы извели беднягу. Она спала на столе, под ножки стола ставила банки с водой. Хитрые клопы падали с потолка.

К октябрю похолодало. Ночами из купола вылетали летучие мыши, бесшумно метались над головой. Облив клопов кипятком, все вернулись в комнату.

С отъездом ребят на рисзаводе понадобились грузчики. Туда пошли уже девочки. Одевались не менее живописно, чем мальчики. У меня было синее ситцевое платье в белый горошек. От солнца горошки стали дырочками. У Нюры на аналогичном платье полоски стали ленточками, на ветру они развевались веером. У Люськи Соловьевой на животе протерлась дыра. В таком виде мы после работы ходили встречать поезд из Москвы, всё-таки весточка с родины. Люська однажды заметила знакомого, нахлобучила соломенную шляпу на лицо, задёрнула дыру подолом, скрючилась и скрылась.

Начали мы с того, что таскали мешки по 20 кг, потом дошли до восьмидесяти. Не все такой груз выдерживали. А казашки, сморщенные, согбенные, носили сахарные мешки по сто килограмм!