Учителя. Туберкулёз

Школу я считала скорее местом общения, чем образования. Папа уверял, что образовать себя может каждый, стоит только захотеть, а в книгах всё есть.

Легко убедиться, что никто не хочет.

Учителей, кроме Ивана Евстигнеевича, двух учительниц литературы и Любовь Герасимовны, мне было жаль. Что за жизнь – вечная борьба с учениками, денег нет, времени нет. И во сне бы не приснилось, что двадцать семь лет проработаю учительницей, да ещё буду считать эту профессию одной из лучших.

Когда в десятом классе вместо директора пришла новая учительница литературы Надежда Степановна, мы полюбили её уроки, и её, всегда модно одетую, доверительно относившуюся к ученикам. Перестали списывать сочинения с учебников, какие-то мысли высказывали. Потом я осознала, что и от других учителей много получила.

Учительница естествознания в пятом классе Мария Митрофановна Синявская водила учеников по паркам и скверам, показывала, как различать деревья по коре, строению ветвей. На первом же уроке она опустила кусочек мрамора в соляную кислоту и объяснила, почему появились пузырьки. Приносила с бойни бычьи глаза, сердца, мы их препарировали. Препарировали и заблаговременно убитых лягушек, не страшно, не живые, но слишком похожи на людей. Приносила микроскопы, разглядывали в них болотную воду, волосы. Любопытно!

Берта Михайловна, биологичка в старших классах, монотонно твердила по учебнику, спрашивала по алфавиту, скука зелёная, этот учебник я за один день прочла. Но она, несмотря на больного мужа и хулигана сына, нашла время, чтоб устроить отличный живой уголок, где томились, как в зоопарке, птицы, рыбы, грызуны, даже змеи в вольерах. Одну сбежавшую гадюку искали долго, поймали в учительской. Жизнь бедных животных украшали растения в горшках и аквариумах. К теплолюбивой рыбе-телескопу приставили кумира старшеклассниц Юрку Кошанского. Он включал и выключал подогрев – реле не было. Рыба Юрке осточертела. Когда невзначай отключили электричество, телескоп скончался. Юрка бегал, всех радостно оповещал – рыба сдохла!

Для биологического кружка Берта Михайловна разыскала молодого лектора по генетике, Лёню Гончарова, исключённого с третьего курса за роман с женой декана. Он служил главным охотоведом Западной области. На интересные лекции стали ходить оба девятых класса. В Лёню влюбились почти все девочки. Я устояла из чувства противоречия

По вечерам Лёня с поклонницами гулял по Ленинской, бывшей Пушкинской. Весной возил кружковцев в Колодню, на биостанцию, выл по ночам по-волчьи, те откликались. Безвинно разбив сложившиеся пары, Лёня неожиданно женился на красавице Ире Ивановой, высокой, статной, с длинными ровными косами, большеглазой, с детски припухлым ртом. В 1941 году Лёню убили на войне. Ире на память остались маленький сынок и большой альбом виртуозно сделанных чёрной тушью силуэтов.

Над биологическим кружком шефствовала кафедра зоологии пединститута. Вместе с подругой Лёлей Гофман мы решили после девятого класса поступить на биофак. Завкафедрой профессор Меландер предложил месяца два проработать на кафедре, кончить двухмесячные курсы, и поступление будет обеспечено, несмотря на введение десятилетнего образования.

Мы работали с определителями, набивали академические шкурки, для чего по ночам ловили в крепостной стене летучих мышей и усыпляли в банке с эфирной ваткой.

Лёля с мамой и братом Володей жили в небольшом домике на Козловке. В сенях мы держали подбитого совёнка с биостанции, чудовищно прожорливого. Чтоб его прокормить, приходилось из всех смоленских прудов вылавливать лягушек и тритонов. Там же сидели в клетках чёрные и белые крысы, которых мы кормили разной вредной пищей с гормонами и химическими препаратами, чтобы вызвать мутации. Крысы при такой диете отказались размножаться. Хотели скрестить черных с белыми, но чёрные норовили загрызть белых. Так что даже законы Менделя не удалось проверить. Крыс выпустили на биостанции

На кафедре жил толстый сурок с чёрным носом, его поймали в поезде с пшеницей. Сурок быстро приручился, вставал на задние лапки, клянчил лакомства, стаскивал скатерть со стола, пришлось её снять. Убегал в коридор, шлялся по аудиториям, расшнуровывал ботинки студентам.

Летом окрепшую сову и сурка отвезли на биостанцию. Сова, хоть и летала самостоятельно, без нас боялась, летела вслед, еле от неё убежали. Сурок сразу одичал, залез под сарай, стоял у входа в норку жирным солдатиком. Близко не подпускал. Свистнет, и в нору. Потом пропал, скорее всего лиса съела.

Мы подали заявление на двухмесячные курсы.

Нашу школу объявили десятилеткой.

Мама приехала из Железноводска, поправилась на пять килограмм, и с удвоенной энергией поспешила в школу, запретила отдавать мне документы:

– Кончишь десять классов, поступай куда захочешь!

Лёля закончила биохимфак. Во время войны её, дочь репрессированного немца, дойчюгенд, угнали в Германию. В Алжире она вышла замуж за француза, сбежала с ним в Париж, до конца жизни жила в предместье Сен-Жермен, работала в химической лаборатории.

Я благодаря маме избежала опасной участи. В послевоенном СССР генетик мог рассчитывать только на нары в ГУЛАГе. Тем более еврейка. Соперничая с Гитлером, Сталин готовил дело врачей и строил лагеря для евреев.

 

 

Пришлось мне идти в десятый класс. В тёплый солнечный день седьмого ноября вышла на демонстрацию в маркизетовом платье. Налетел ледяной ветер, хлопьями повалил снег. Прибежала домой – все на демонстрации, весь дом. Квартира заперта, в сквозных подъездах хлопают двери. Проморозило насквозь В результате плеврит, за ним туберкулёз. Осталась на второй год. Лекарства от туберкулёза ещё не выдумали. От него умерли три моих подруги.

Мама вылечила меня персональными свиными отбивными, в постель подавала. Чтобы закрепить результат, достала мне на полгода место в доме отдыха промкооперации, в сосновом лесу, близко озеро и Днепр. За это по вечерам вела там прием.

Май был холодный. Я спала с открытым окном. Каждое утро обливалась холодным душем. Ходила босиком, в том самом маркизетовом платье. Лечи чем ушиблась. Выжить или пропасть! Делала зарядку, купалась в Днепре, съедала по две порции, не ограничивали, танцевала на пятачке. Перестала вообще простуживаться.

Американский турист, приезжавший в Россию на конгресс сионистов, встретился с отдыхающими. Он оказался ляднянцем, маминым знакомым. На вопрос что его больше всего удивило в новой России, ответил:

– Поразительно, что люди, которые так бедно одеты и так плохо питаются, выглядят беззаботными и уверенными!  

В начале ноября выпал снег, из него выглядывали яркие оранжевые бархатцы. Я вернулась домой.