Бандиты. Переезд

– Золото, да побыстрей!

Мама растерялась:

– Берите, что хотите, замков нет.

Дядька, стоявший рядом, заорал: – Сама покажи, дура! И потащил за косу по полу. Высокий скомандовал: — Уберите детей!

Нас заперли в конторке. Оттуда ничего не было слышно. Мы сидели молча, прижавшись друг другу. Когда нас выпустили, бандитов уже не было. Вещи валялись на полу, серебро выбросили на улицу – тащить тяжело. Золота у нас не было. Грабители побывали во всех домах, никого не убили и пообещали вернуться. У мамы всколыхнулось воспоминание об одесском погроме, после которого её младший брат покончил с собой. Она заявила, что в Лядах не останется. Решили ехать в Смоленск.

Мама попросила Юлю отвезти Бурёнку на бойню. Юля вернулась из сарая, в слезах:

– Ревекка Павловна, я не могу, Бурёнка плачет!

Ехать в Смоленск Юля отказалась, ушла на кухню. Я за ней. Смотрю, сидит моя дорогая Юля на табурете, слёзы капают в бадью. – Юля, не плачь, ну пожалуйста. Мы скоро приедем, привезём тебе шоколадку. – Шоколадку нам давали на свадьбе дядиной дочки Бэлы, чтоб не путались под ногами. Юля погладила меня по голове, а слёзы капали.

Мы встретились в Смоленске через тридцать лет. Узнав от мамы, что я привезу на поправку свою дочку, пятилетнюю Наташу, после скарлатины, Юля вызвалась готовить для неё – работала поваром. Я уже была усталая, потрёпанная жизнью женщина, а Юля старая, одинокая – мужа схоронила. Но милая и красивая. Вскоре она умерла от рака.

Из Лядов мы уехали через несколько дней.

 

 

Поехали в санях-розвальнях, укутанные одеялами, по свежевыпавшему, пушистому снегу. На заснеженной площадке стояли в ряд несколько зелёных домиков. В один из них мы поднялись по лестнице. Там оказались маленькие комнаты с широкими жёлтыми лавками, жёлтые полки и маленькие окошечки. Мама присела на лавку.

– Ну, вот и поехали.

Я не поверила. Дом не может ехать. Внезапно всё мелко затряслось, меня затошнило, и я уснула. Растормошила мама:

– Вставай, Люсенька, приехали!

На улице темно. Значит, взаправду ехали. На площади, на высоких столбах, горели лампы! Кому они здесь нужны, кто так высоко залезает, чтоб их зажигать?

Подъехала лошадь с невиданной повозкой, сиденья под крышей. Спереди дядька в шубе, извозчик. Нас укрыли медвежьей полостью. И поехали мы по улице, мимо высоких домов. И везде на столбах горели лампы! Падали снежинки, вокруг ламп светились радужные круги. Свернули на утонувший в снегу переулок, остановились у маленького домика.

Папа перешёл по мосткам канаву, постучал в дверь. Засветилось окно, вышел сухонький старичок, с бородкой клинышком. Пошли возгласы, объятия. Старичок повёл по коридору. Свет шёл из открытой двери. В комнате, посреди потолка, на толстом шнурке висела малюсенькая цилиндрическая лампочка. Одно только стекло, светится в нём не фитиль, а зигзагообразная ниточка. Без резервуара, без единой дырочки! Загадка. Кто её зажигает, как? Что горит? Туда и спичку не просунешь! Но хозяин показал мне выключатель, и объяснил, что на потолке не шнурок, а электрический провод. И ниточка металлическая. Когда выключатель стоит вертикально (показал как), специальная машина проталкивает по проводу маленькие частички, в тонкой нитке им тесно, они толкаются и разогревают нитку. Когда выключатель повёрнут горизонтально, он загораживает проход, и ниточка гаснет.

Старичок поставил меня на стул и разрешил пощёлкать выключателем. Я решила, что это мой дедушка. Тоже с бородой. Говорит по-еврейски. Хотя не похож на портрет дедушки. Тот в чёрной ермолке, и борода длинная.

Но этот мне очень понравился. Как я потом узнала, он преподавал в еврейской школе физику и математику и вообще не был с нами в родстве. Жил с женой, тётей Мэрой, крупной, рыхлой, с круглым, розовым, добродушным лицом. В любой момент меня у них встречали, будто ждали специально. В комнатах прибрано, тётя Мэра угощает конфетами, орехами из вазочки на буфете. Дедушка спрашивает, что понравилось в книге, меняет её на другую.

Милый, милый дедушка! Он много значил в моей жизни. Жаль, что я так редко у них бывала. Через 10 лет он умер от рака желудка. Лежал в задней комнате на диване, на высоких подушках, с книгой, уменьшаясь с каждым днём, и умер, никого не отягощая.

Мы жили у них не долго, переехали к каким-то Черномордикам. Жили Черномордики в коммунальной квартире, в анфиладе из двух комнат, дальше дверь заколочена. Папа, мама, двухлетняя Люлюшка, и нас пятеро. Когда Люлюшке исполнилось два года, день рождения отпраздновали. Раздвинутый стол в комнате не уместился, один конец выдвинули через порог. Сидели за одним столом, но в двух комнатах. Кто-то подарил Люлюшке кулёк апельсинов. Яркие, невиданные, пахнут изумительно. Люлюшка крепко прижала пакет к себе. Но её мама разделила апельсины на дольки, объяснив, что все хотят попробовать. Я получила урок нравственности.

Вскоре мама повела нас смотреть новую квартиру.

Но раньше я расскажу, как выглядел тогда Смоленск