Анна Ерина «В те далекие годы...»
Рубрика Россия на войне
г.Тверь,
школа № 12,
10-й класс
Научный руководитель
Н.Т.Лебедева
Третья премия
Судьба дома – судьбы человеческие
Наша школа № 12 стоит на улице Желябова. Она построена в 1936 году на месте церкви Косьмы и Демиана, поэтому и улица когда-то называлась Косьмодемьянская. Я раньше считала, что на ней всего два интересных здания – бывшей школы Максимовича, готовившей учительниц для сельских школ (сейчас это здание университета), и дом декабриста, поэта Ф.Глинки. Но оказалось: не менее интересной может быть судьба обыкновенного жилого дома и населявших его людей. Ведь в жизни одного дома отражается жизнь всей страны в 30-е годы и в годы Великой Отечественной войны.
Реконструкция улицы началась только в 70-е годы; рассматривая школьные фотографии, сделанные в это время, я заинтересовалась одной из них: старшеклассники с носилками, лопатами разбирают развалины какого-то дома. Оказалось, что именно в этом доме выросла и прожила большую часть своей жизни наша учительница Нина Тимофеевна Лебедева. У нее сохранились некоторые фотографии тех лет и того дома, письма ее друзей, написанные в военные годы. Она познакомила меня с Тамарой Ивановной (Кошелевой) Бурской, которая тоже выросла в этом доме. На основе их рассказов я написала эту работу.
До 1973 года на углу улицы Желябова и Свободного переулка стоял двухэтажный дом. Говорили, что его построили на месте какого-то «шалмана» – трактира с плохой славой, где и грабили, и убивали. Ребята, выросшие в этом доме, вроде бы изредка находили в земле человеческие кости: то теменную, то ключицы, то челюсти, то кости ног и рук.
Новый дом был построен в 1929 году, когда остро встал вопрос о жилье для трудящихся. До 1939 года он был кооперативным. Здесь было два подъезда, восемь квартир, огромные окна. Только в этом доме в 1929 году были водопровод и канализация, но все нечистоты стекали в выгребные ямы, накрытые деревянными крышками. Ребятам нравилось прыгать на них, а родители боялись, что ребята утонут в яме. Когда приходило время, на улице появлялись «золотари». Огромными ковшами на длинных шестах они вычерпывали содержимое ям и наполняли свои бочки. Конечно, ароматы были соответствующие, и жильцы плотно закрывали окна. Водопровод и канализацию по всей улице Желябова провели в середине 30-х годов. Примерно тогда же в домах появились черные круглые тарелки радиотрансляции. Дом 1/2 стоял неподалеку от Томаки, и в первые годы летом часто приходилось спасаться и от зловония. А весной Томака разливалась так, что вода подступала к дому. Однажды под окнами увидели даже лодку.
В начале 30-х годов по утрам можно было увидеть и услышать пастуха. Звуки его рожка и хлопанье бича раздавались на всю улицу. И хозяйки выгоняли своих коров. Кстати, еще одна деталь, характерная для 30-х годов, – высокие заборы и крепкие ворота. Калитка на ночь запиралась, и опоздавшим приходилось стучать по водосточной трубе, кричать, чтобы впустили.
Зимой крестьяне везли молоть зерно напротив дома 1/2.
А в доме шла своя жизнь. Здесь жили учителя, зубной техник, шофер, продавщица. У них было восемь детей, и они росли вместе, как одна семья. У них были свои порядки и игры. В хорошую погоду детей нельзя было застать дома, они гуляли в своем дворе, который отличался от других чистотой и уютом. Вдоль всего двора тянулся садик, в первый же год там посадили тополя, они быстро выросли, стали настоящими деревьями. А еще здесь цвели белый табак и петуния – цветы, которые почему-то в 30-е годы чаще всего сажали. Ребята любили играть в этом саду. Воображали себя птицами, а на деревьях, соответственно, были «гнезда». Также играли в мяч, больше всего в «штандр»; а еще играли в прятки. Родители сделали качели, турник, зимой заливали горку. Дети зимой катались на коньках «снегурочка» (прикреплялись к валенкам) и на лыжах. На лыжах, когда стали постарше, катались по ул.Желябова (до школы и обратно) и за Томакой. А больше всего любили санки.
Не обходилось и без озорства. Зимой, когда двор расчищали, снег, а точнее, огромная куча снега скапливалась у сарая. Дети обожали забираться на сарай и прыгать с него в этот снег.
Обстановка во всех квартирах была простая. Например, у Лебедевых стояли железные кровати. В той комнате, где играли ребята, на небольшой стол был прибит лист фанеры. Вокруг него стояло четыре венских стула, а на столе, как у всех, лежала клеенка. Достопримечательностью комнаты был диван, состоявший из двух больших ящиков, на котором лежал ватник, накрытый самодельным ковром. Ковры в этой квартире были особенные: Антонина Матвеевна вырезала из старых суконных пальто ромбики и сшивала их вместе. А над одной кроватью висел коврик с изображением двух лебедей (они традиционно висели почти в каждой квартире). Над Нининой кроватью был такой же холщовый коврик, на котором Антонина Матвеевна нарисовала масляными красками девочку Машу и лебедей, похитивших ее братца Иванушку. Рисунок этот был взят с обложки детской книги.
Слева от окна в кадочке стоял большой фикус, что было принадлежностью едва ли не каждой квартиры. В другой комнате стоял большой некрашеный книжный стеллаж и роскошный письменный стол с шишечками, покрытый зеленым сукном. В кухне стоял стол, висели самодельные полки, а под ними находился сундук, который открывался со звоном. Примерно такая же обстановка была в других квартирах, разве что у Соколовых был большой кожаный диван – любимое место ребят, когда они собирались в этой квартире.
Квартиры обогревались печью и большой плитой с духовкой, на ней и обед готовили. А еще разогревали еду на примусе, а позднее и на керосинке. В каждой квартире был самовар, а самоварную трубу выводили в печную отдушину. Дети и родители использовали эту отдушину для переговоров.
«Ника! Толя! – кричала снизу их мама. – Домой пора!»
Во что играли ребята в начале 30-х годов? Какие у них были игрушки?
Игрушек было немного. Были кубики, были куклы. Одна из них сохранилась. Это негритенок, привезенный мамой Нины из Ленинграда. Когда я увидела его, очень удивилась, так как у него необыкновенно живое лицо. На нем надета белая рубашечка с красным галстуком и синие штанишки. Также всем запомнился рыжий фланелевый медведь с разными глазами-пуговицами, но он был всеми любим. Любили ребята и калейдоскоп, и бирюльки. Эта игра требовала ловкости и терпения, потому что из кучки крошечных предметов (чашечки, тарелочки, колесики) нужно было достать одну из фигурок, не тронув другие. Выигрывал тот, кто набирал большее число предметов.
А когда все это надоедало, помогали взрослые. Например, Нинина мама придумала путешествие в Африку за обезьянками. Дети садились на диван, представляя, что это корабль, и со своими любимыми игрушками отправлялись в далекое плавание.
Также инсценировали сказки, стихи. Например, стихотворение Пушкина «Утопленник», где роль рыбака исполнял Нинин папа. У Макаровых в непогоду бабушка Лидия Константиновна устраивала чтение детских книг, здесь часто рисовали, сидя за большим столом. А у Соколовых пили чай, наблюдали за рыбками.
В 1937 году, когда отмечали столетие со дня гибели Пушкина, бабушка Ляли Макаровой, Лидия Константиновна, собрала детей из школы и поставила спектакль по сказками А.С.Пушкина. (Это проходило во дворе; я думаю, ни в одном дворе такого не устраивали.) У них были самодельные красивые костюмы.
Наверное, в те времена, как и сейчас, отмечали Новый год, но елки разрешили ставить только в 1935 году. И можно себе представить, сколько было радости в глазах ребят, когда Антонина Матвеевна принесла огромное, пушистое дерево. Игрушек в то время не было, поэтому приходилось наряжать елку самодельными украшениями. Из разноцветных стружек, голубых и розовых, сделали длинную цепь – главное украшение елки. Игрушки же делали из скорлупы яиц. (Их выдували и придумывали разные смешные фигурки: клоуна в колпаке, ушастого зайца, человека с ножками-спичками.) Через два года появились ватные (это были чаще всего фрукты. Были на елке и настоящие яблоки и мандаринки) и картонные игрушки, а позже уже стеклянные. С той поры у Лебедевых хранятся картонный заяц в синей курточке с красным мячом, искусно сделанная из ваты девочка на качелях и стеклянные чайничек и самовар. Вокруг елки обязательно водили хоровод и пели всем знакомую «В лесу родилась елочка».
В те времена жили очень скромно, но дни рождения обязательно справляли. Всем запомнился день рождения Нины, потому что отмечали его в конце августа, когда все ребята возвращаются домой. Стол накрывали во дворе. На столе лежала красивая белая скатерть, на которой всегда были пироги с черникой, конфеты-карамельки, а украшением стола был большой арбуз (баржи с арбузами всегда проходили к Томацкому мосту, арбузы стоили 3–5 копеек за один килограмм).
Пили чай, читали друг другу стихи, рассказывали летние истории, пели песни. Особенно любили, когда были поменьше, петь и разыгрывать «Во поле березонька стояла», а потом песни из популярного тогда фильма «Дети капитана Гранта».
Все ребята ходили в детский сад. Ника, Таля и Нина – в «Красную звездочку» на ул.Володарского (здание это сохранилось и до сегодняшних дней). Трудно представить, что ребята шли по такой оживленной сегодня ул.Желябова одни, без взрослых, что тогда это была тихая улица. Наверху находились столовая и комната для игр, а в полуподвальном помещении – спальня. Ходили дети и взрослые в синих халатах. Всех детей стригли наголо.
Летом ребята выезжали с детским садом на дачу, в бывшие помещичьи имения.
Коля и Нина ходили в четвертую начальную школу. Здание этой школы находилось в бывшем двухэтажном купеческом доме. Там классы разделялись дверьми. Они были довольно большие, парты стояли по пять в четыре ряда. Удивила ребят, когда они пришли впервые, большая белокаменная лестница.
А у учителей была своеобразная форма – синие халаты и белый воротничок. Кстати, здесь уже наголо не стригли, но на «вшивость» все равно проверяли.
До октября 1941 года жизнь в Калинине была спокойной. Правда, школы № 18 и № 17, где учились ребята, были заняты госпиталями, и детям пришлось с 1 октября учиться в других помещениях. Иногда в небе раздавался прерывистый гул немецкого самолета, начинали стрелять зенитки, и тогда уроки отменялись. Во дворах везде были вырыты специальные укрытия от бомбежек – щели (это траншеи, обшитые досками, с одной стороны вниз вела лесенка, с другой был люк, а крышей служили бревна в два наката, засыпанные землей). Только в холодные, но солнечные дни вряд ли кто спускался туда.
Жизнь ребят резко изменилась после 10 октября. В этот день вечером они сидели на лавочке во дворе. Вдруг над ними быстро-быстро поплыла луна и помчались по двору длинные тени от тополиных ветвей (деревья в этот год не обрезали). «Ракета!» – сообразил Ника, и в этот момент где-то сильно грохнуло. «Бомбежка!» – это поняли все. Захлопали окна, раздались тревожные голоса родителей, загонявших ребят домой. Это была первая бомбежка в городе. А поздним вечером 11 октября все жильцы дома 1/2 были разбужены ревом самолета и страшным грохотом, от которого стало больно ушам. За окном – голубые вспышки. Звенят, осыпаясь, осколки стекла. Когда выскочили во двор, то в полной темноте стали спотыкаться о какие-то кирпичи, листы железа. Дома напротив не было, вместо него была груда развалин и поднималось страшное малиновое облако. На фоне этого пламени видны были покосившиеся столбы электропередачи с оборванными проводами и небольшой грузовичок, на котором приехали спасатели. Дело в том, что на мельнице в этот час грузили муку, и была нарушена светомаскировка. На мельницу довольно точно и сбросил бомбу, как говорили, пикирующий бомбардировщик. На первом этаже была лаборатория, а на втором жили люди. Сколько человек погибли – никто не знает.
Щель была забита людьми до отказа. В страхе провели здесь всю ночь. Утром увидели, что все стекла в доме 1/2 выбиты, печные трубы разрушены, железо с крыш сорвало.
В этот день была страшная бомбежка. Десятки самолетов бомбили город, во многих местах вспыхнули пожары. К вечеру все стихло, но напуганные люди снова провели ночь в щели. Однако отцы ребят все-таки по очереди дежурили у своей калитки под синей лампочкой, свет которой сверху не виден.
По щели поползли слухи, что немцы сбросили десант, что они в каких-нибудь 20 километрах от Калинина, что наши войска оставляют город и надо уходить. Когда на рассвете вышли из щели, то увидели, что по улице Желябова течет нескончаемый людской поток. Население покидало город. Самым страшным было то, что никто не знал, откуда придут враги. Одни шли по направлению к Москве, а другие через Волжский и Тверецкий мосты к Бежицку. В этом потоке семьи, столько лет жившие вместе, растерялись.
Дети войны
Мы работали в музее истории нашей школы № 12. Работали с разными документами, с воспоминаниями, анкетами, в том числе с письмами ребят, которые учились до войны в нашей школе или жили с ними в одном доме по улице Желябова (сейчас на его месте гостиница «Волга»). Это Вера Никифорова, Тамара Koшелевa, Наташа и Коля Соколовы (Таля и Ника Соколята – так их звали в доме). Они были погодки, вместе росли с раннего детства и потому были очень привязаны друг к другу. Перед войной Вера, Тома и Таля перешли в шестой класс, Коля – в седьмой. Война разбросала их в разные стороны, но едва город Калинин был освобожден, ребята стали разыскивать друг друга, писали сначала по старому своему адресу на улицу Желябова, а потом – по тем адресам, куда занесла их война: в Кировскую область, в Якутию, в Татарию. Сохранились письма, отправленные в деревню Рязаниха, Рамешковского района Калининской области, а с июня 1942 года – по привычному адресу: г.Калинин, ул.Желябова, дом 1/2, квартира № 7, Лебедевой Нине. Она, четвертая подруга, ровесница и одноклассница Коли. Читая эти письма, можно представить себе жизнь эвакуированных ребят.
Раньше других нашлась Вера Никифорова. Их семья оказалась в селе Коробейники, в Кировской области, в пяти километрах от станции Свеча Северной железной дороги.
Вера рассказывает, что в селе у них много ребят, так как здесь живут эвакуированные дети из Ленинграда. У них в селе только начальная школа. Все эвакуированные дети учатся в первую смену, с восьми часов (а местные школьники – с двух). И они, четырнадцать человек, ходят за три километра. Идут тропинкой, чтобы сократить путь, через поле и через лес, в любую погоду, в дождь и в метель, в мороз и когда темно. Они берут с собой факел, так как кругом бродят волки. «Но с факелом не страшно», – пишет Вера.
Весной, когда тропинка днем начинает проваливаться, идти трудно. А во время разлива – с 20 апреля по 4 мая – пришлось заниматься дома, так как добраться до школы было невозможно. Позанимаешься – а потом на улицу, играть в лапту или другие игры.
Самое плохое – это отсутствие бумаги: пишут на брошюрах. Да и дисциплина слабая, шумно на уроках, хотя вообще класс, где двадцать шесть человек, Вере нравится, он дружный. Ей не хватает книг для чтения, потому что библиотека не работает.
Экзамены в 1942 году в шестом классе были по русскому языку и алгебре (тогда их называли испытаниями), в начале мая. Летом ребята работали в колхозе «на турнепсе и горохе». Ходили по ягоды и грибы, только их в тот год было мало. Вера решила научиться жать. Помогая маме, сжала в первый день пять снопов, во второй – 15, в третий – 21, да едва не отрезала серпом палец.
И во всех письмах Веры тревожные вопросы – все ли соседи живы? Что с Соколятами? Что с Томой, неужели правда, что она погибла? (К счастью, слух был неверным.) Вера просит сообщить ей год и место рождения Тамариных родителей, чтобы сделать официальный запрос. Спрашивает и о том, кто послал вызов Соколовым – дедушка, оставшийся в городе, или учреждение, потому что ее родители хотели бы вернуться, а без вызова нельзя.
А в последнем письме Вера пишет, что папа, Василий Иванович, уже в Калинине, Нина его уже, наверное, видела, что скоро приедут и они с мамой и старшей сестрой Лизой, которая тоже была ученицей 18-й школы (ныне 12-й). Вскоре они действительно приехали.
Соколовым пришлось трудно, судьба забросила их в районный центр Иркутской области Бохан. Они долго шли из Калинина пешком. На переправе через Волгу еще 13 октября потеряли дедушку – он из-за бомбежки остался на правом берегу с велосипедом, на котором семья везла почти все вещи, и вернулся домой. Шли до Кашина, потом поехали в Киров, в Наркомпрос, где родители получили направление на работу в Якутию, в Бохан, в педучилище – отец Соколят, Константин Николаевич, был учителем физики, мама, Зинаида Алексеевна, – биологии. Ехали до Бохана почти четыре месяца, до 31 января. Наташа пишет, что в пути им часто приходилось туго.
Многое в Бохане для ребят было непривычным – то, что у якутов плоские лица и прямые черные волосы, женщины курят трубку. Все жуют «серу» – вываренную кедровую смолу. По улицам бродят коровы, которые сами добывают себе корм. И коровы, и лошади очень небольшие, с длинной шерстью. Держат их якуты под открытым небом. Тишина, только изредка проедет грузовик-полуторка или – весной – трактор.
Непривычные для ребят резкие перепады температуры, когда по весне днем течет с крыш, жарко, а утром – минус 35°, всe замерзло.
Но есть и то, что нравилось, – это природа Якутии. Бохан окружен горами, на них растут корявые березы (тайга километров за тридцать). Весной вовсю цветет черемуха, дикая яблоня и очень много красивых цветов, каких у нас нет и в садах.
А по выходным дням школьники ходят на воскресники – пилят лес, хотя им всего-то по четырнадцать-шестнадцать лет.
Весной семья Соколовых копает целину под огород. Землю на склонах холма можно копать сколько хочешь и где хочешь, только поднимать целину очень трудно, особенно Наташе, которая часто болеет и слаба. А еще Наташа пишет, что в Бохане собирают деньги на танковую колонну «Иркутский колхозник» и мама с папой отдали весь свой январский заработок. Это в то время, когда у них ничего не было, а семья состояла из четырех человек! Но так в войну поступали все, потому что люди готовы были даже голодать, только бы победить фашистскую Германию.
Соколовы же с победой связывали и надежду на возвращение домой. Они, как и Вера Никифорова, очень скучали по Калинину.
«Мы так далеко уехали; когда посмотришь на карту, даже страшно становится, и все-таки так хочется в Калинин», – пишет Наташа. «А все же скучно без Калинина», – признается и Коля.
Наташа очень горюет, узнав о смерти двухлетних сестренок Жени и Нади, с которыми девочки во дворе любили нянчиться.
Наташа радуется, когда пришло письмо от Тамары, которую все считали погибшей, но и печалится, что умер отец подруги. И во всех письмах – тревожные вопросы: как там, в Калинине? когда-нибудь удастся вернуться?
Осенью 1943 года наконец-то они возвращаются и соединяются с дедом, который их так долго ждал.
Труднее всего пришлось в годы войны Тамаре Кошелевой.
Сохранилось только одно письмо, написанное, когда она узнала, что дом их цел, что хотя Нина Лебедева живет в деревне, зато мама ее Антонина Матвеевна – в Калинине.
Тамара пишет, что они ушли из города 13 октября утром вместе с Соколовыми, потом растерялись при переправе через Волгу, снова встретились в Рыбинске и снова разошлись.
Кошелевы оказались в Татарии, в Рыбной Слободе, в плохоньком домишке. Тамара спрашивает, кто живет в доме на Желябова, живы ли собаки – их Снежок и Нинина Булька. Ей это «очень хочется узнать». А вот о том, что умер от тифа отец, что переболела тифом мать, о том отчаянии, ужасе, который охватил ее, когда в тринадцать лет она оказалась одна в Казани, без вещей, без крова, без еды, – она не написала. Об этом она рассказала много поздней.
Выздоравливая, мать, как все после тифа, постоянно хотела есть, требовала, чтоб дочь ее кормила, и никак не могла понять, что еды взять негде. Тамаре пришлось три года не учиться, а работать. Голодая, она ловила на удочку рыбешку, собирала ягоды шиповника, в кровь обдирая о шипы руки и ноги. Грузила соль на баржу. Перевозила в паре со взрослой женщиной мешки с зерном.
Тамара с мамой вернулись в Калинин в 1944 году. Вернулась она и в свою школу. Только когда Наташа с Beрой заканчивали десятый класс, Тамара окончила седьмой. Но все они учились в 12-й школе. Тамара все-таки закончила десять классов, а потом и пединститут.
Тамара Ивановна Кошелева-Бурская много лет проработала воспитателем в детском саду.
Наталья Константиновна Соколова-Залыгина была инженером-мелиоратором, а Вера Васильевна Никифорова-Овчинникова преподавала в техникуме. Сейчас они на пенсии. Николай Константинович Соколов был главным электриком Полиграфкомбината.
Их письма сохранила Нина Тимофеевна (как я уже говорила, это их подруга). Сейчас она учительница в школе № 12.
