Екатерина Шиготарова «Будущее – хорошо обдуманное прошлое (Трагическая история женского монастыря)»
Рубрика Россия религиозная
г.Пенза,
школа № 17, 8-й класс
Научный руководитель Т.Я.Алфертьева
Третья премия
Помню, как несколько лет тому назад, когда я была еще совсем маленькой девочкой, стояли мы с мамой на автобусной остановке на улице Кирова и ждали автобус. Его не было долго, а я все это время разглядывала очень непривлекательное полуразрушенное кирпичное сооружение. «Почему не уберут эти обломки и не поставят на их месте новое красивое здание?» – спросила я маму. А мама улыбнулась и предложила мне пойти посмотреть, что это такое.
Мы перешли через дорогу, и мама, словно настоящий гид, провела экскурсию. Оказывается, эти руины (кирпичи, поросшие мхом и травой, засыпанные мусором) были когда-то красивейшим и самым старым в Пензенской области женским монастырем. «Трудно сейчас представить, – рассказывала мама, – но несколько десятилетий назад это были прекрасные, мощные и изящные здания, которые были увенчаны голубыми с золотом куполами. Их строили несколько веков – одно за другим, с большой любовью и самоотверженностью, с трудом находя средства на строительство». Этот монастырь стал украшением города. Около него прогуливались жители, его изображали художники.
Тогда, в конце XVII века, когда город Пенза только строился, в городе был мужской монастырь, а женского не было. Но монахини-то были. И им негде было жить. Они скитались по чужим домам, жили у тех людей, которые могли приютить их, жили иногда в маленьких кельях при приходских храмах. И их называли «черницами». Были, конечно, монастыри в Пензенской губернии, были и в соседней – Саранской, но туда не очень охотно принимали пришлых монахинь. Так пензенские монахини поскитались-поскитались «меж дворов» да «в мирских домах сродственников своих» и решили обратиться с просьбой разрешить им основать женский монастырь в Пензе. Им выделили землю на этом самом месте – на теперешней улице Кирова, которая была сначала улицей Большой, а затем стала называться по имени монастыря улицей Троицкой.
Мама мне рассказывала, а в это время из бывших монастырских зданий выбегали смеющиеся девушки и ребята, подъезжали машины. Здесь теперь размещались кулинарное училище, гараж и жилые дома. Запах пирожков, которые пекли где-то, смешивался с запахом бензина из гаража, было очень шумно от проезжающих автобусов и въезжающих в гараж машин. В ворота гаража мне было видно, что внутри, в бывшем храме, разлит мазут, разбросаны детали машин. У входа курили мужчины.
Мы с мамой пошли дальше, стараясь уйти от картины, которая никак не отвечала нашему настроению. И ниже здания бывшей церкви – на территории бывшей монастырской усадьбы – было не лучше: разбитая, переполненная помойка, туалет, мостки через какое-то грязное болотце… «А ведь это был родник с прозрачной водой, которая считалась святой», – сказала мама.
С тех пор мы в семье не раз возвращались в наших разговорах к этому бывшему монастырю. Мы ходили в читальный зал, в краеведческий музей, искали в местных газетах и журналах все публикации, имевшие отношение к монастырю. Оказалось, что состояние некогда прекрасного памятника архитектуры волнует и других людей, что и им хочется вернуть былую красоту. Теперь уже я знала, что бывший Пензенский Троицкий женский монастырь включал в себя около тридцати строений. Перед революцией там были и старые деревянные постройки, и новые кирпичные. Эти памятники старины создавались по крупицам тяжкими трудами и с большой любовью. Жаль, что бездушные люди торопливой рукой разрушили эту красоту и мы не можем ее увидеть.
Имел монастырь и немалые угодья. Под монастырем было 3 десятины 2020 кв. саженей земли, приобретенной в разное время.
В монастыре было перед революцией 17 штатных монахинь (одна из которых – игуменья), 37 нештатных, 45 послушниц, 239 проживающих на испытании и 15 девочек-сирот. Всего 353 «насельницы». Я думаю, женщины могли сажать овощи, выращивать фрукты, а вот пахотные земли они отдавали в аренду, потому что это все-таки труд мужской. Да и женщин, которые могли бы выполнять тяжелую физическую работу, в монастыре было не так уж и много. Если судить по спискам монашествующих и насельниц, то монастырь был приютом для престарелых, больных и сирот. Конечно, каждый выполнял какую-то посильную работу, но много было и таких женщин, которым самим требовался уход. Кроме того, многие женщины были заняты на других работах, например, готовили еду, шили, ухаживали за больными, участвовали в работе Красного Креста, помогали приютам, занимались с девочками в училище.
Это было время расцвета монастыря, во благо которого трудилось несколько поколений монашествующих женщин под руководством 17 игумений. Имена их известны, сохранились и фотографии некоторых из них. Мы знаем имена первых женщин, которые в 1690 году начали строить на «безвозмездно уступленной им земле» монастырь – это были старицы Таисия, Феодосия и Екатерина. Первой официально назначенной игуменьей была Анисья (1695).
В течение XIX века в монастыре сменилось несколько энергичных и талантливых игумений, которые способствовали его расцвету. Игуменья Надежда была простого крестьянского звания. Ее светское имя было Марфа Ломтева. В монастырь она поступила еще в детстве, в 1810 году. Пострижена в монашество была в 1831-м, определена настоятельницей в 1837-м, стала игуменьей в 1838-м. «Когда Надежда возглавила монастырь, – рассказывает краевед, сотрудник областного краеведческого музея Александр Васильевич Тюстин, – он “представлял собой гнилье и деревянные развалины”. Единственный храм был очень тесен, иконы были самой дешевой и невзрачной живописи; ризницы и сосуды были убогие; о богослужебных книгах и вообще о библиотеке и говорить нечего: нищета и убожество. Сестры были вынуждены ходить и просить подаяние. Но при Надежде монастырь очень скоро превратился в место православного паломничества, привлекая верующих чинным богослужением и благоговейной молитвой». Увеличились денежные вклады, появилась возможность вместо деревянной построить каменную церковь, а по периметру монастыря возвести кирпичную стену.
Позже Надежда построила двухэтажный настоятельский корпус, здание училища для бедных девиц, которое она содержала за свой собственный счет, а также четыре корпуса для монашеских келий. Монастырские послушницы, для которых было открыто монастырское общежитие, своими трудами приобретали дополнительные средства на содержание монастыря. Из жизни игуменья Надежда ушла с чувством выполненного долга. Она умерла в 1879 году и была похоронена в специальном склепе под алтарем собора.
Ее стиль управления монастырем продолжала игуменья Рахиль. В миру Людмила Васильевна Тархова была дочерью чиновника Пензенской казенной палаты. Она рано осиротела. Ее воспитывала богомольная тетка, которая каждое воскресенье водила ее в Троицкий монастырь. Они часто заходили в монашеские кельи. В 1853 году Л.В.Тархова стала послушницей монастыря. Через четырнадцать лет она уже была пострижена в мантию. Ей дали имя Рахиль. Благодаря ее практическому уму ее сразу ввели в совет монастыря. В 1882 году сестры Троицкого монастыря избрали ее своей настоятельницей, а в 1883-м Святейший Синод утвердил ее на этом посту. Игуменьей Рахиль была почти двадцать шесть лет. Рахиль быстро привела в порядок монастырскую казну, при ней развивалось монастырское рукоделие и просфоропечение, монастырь приобрел еще 45 десятин пахотной земли, 150 десятин лесных массивов. При ней монастырь стал славиться певчими, потому что она пригласила из Москвы профессора музыкально-филармонического училища и Московской духовной академии Василия Петровича Воейкова регентом монастырского хора. И наконец, она построила Троицкий собор, выдержанный в стиле традиционной русской церковной архитектуры.
Затем произошла Октябрьская революция. Уже 8 ноября был принят декрет Второго Всероссийского съезда Советов о земле, по которому все монастырские, церковные земли со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания…
Испытание – быть игуменьей во время установления и укрепления Советской власти – было послано монахине Руфи. И это было в самом деле тяжелое испытание. Первые же декреты отнимали землю у монастырей, а мы уже знаем по спискам, что больше половины монастырских «насельниц» были нетрудоспособные женщины. Остальные в поте лица трудились, чтобы обеспечить монастырь хлебом насущным. Все женщины много работали. Они ткали материю, шили, вышивали, зарабатывая своим собственным трудом на жизнь беспомощных сестер и девочек-сироток, которым просто некуда было податься. Но новая власть не понимала, что монастырские земли и деньги – не праздные, а насущные, что без них не выжить этим женщинам. Почему-то считалось, что нужно образовывать артели и коммуны из крестьян, а позволить монахам и монашенкам создать артель и владеть своей землей – нельзя.
Об этом времени нет подробных письменных свидетельств, не осталось и живых свидетельниц. Большинство монахинь было репрессировано, а единицы, избежавшие тюрьмы, ссылки или расстрела, уже умерли от старости: ведь прошло уже более восьмидесяти лет, и тем женщинам, которые во время революции были молодыми, сейчас было бы уже более ста лет. Вот почему разбираться в том, что происходило в монастыре и с монастырем, приходилось по архивным документам. Уже в первые дни государство забрало церковные и монастырские земли. Оно забрало и инвентарь, и скот, и огороды, и сады. Жизнь поменялась круто, но нужно было выживать, приспосабливаться. Как?
Вот какую запись я нашла в «Журнале заседания Пензенской губернской Земельной коллегии»:
«…от 14 апреля 1918 г.
Председатель – Комиссар Земледелия
Члены Коллегии
Зав. отделами
Представители Союза землемеров
Инструкторы.
СЛУШАЛИ: Прошение настоятельницы Пензенского Троицкого женского монастыря игуменьи Руфи с Советом о предоставлении монастырю необходимого количества земли для содержания сестер для личной их обработки.
По этому ходатайству, всесторонне обсужденному, внесено два принципиальных предложения:
1 – никакой земли монастырям не давать, а если часть бывшей монастырской земли окажется не обработанной местным населением, то Советская власть должна привлечь трудоспособных обитателей монастыря к обработке как к обязательной трудовой повинности.
2 – дать монастырям необходимое количество земли для личной обработки из излишков бывших монастырских земель, которое население не может обработать.
Большинством голосов принято первое».
Кажется, как было бы логично дать людям землю и позволить работать на ней, чтобы не нищенствовать. Нет, решили землю не давать, но заставить работать (даже тех, кто, возможно, и не мог работать на земле) на случайных, бросовых, не обработанных другими людьми землях.
И еще раз всплывает имя игуменьи Руфи. Ей было указано на то, что она не имела права позволять организовывать на территории монастырской усадьбы животноводческую артель крупного рогатого скота. Что артель эта является на самом деле противозаконной, поскольку в нее входят члены одной семьи, поэтому это не артель, а кулацкое хозяйство.
Что же получается? Кормиться «от земли» нельзя, иметь коров для того, чтобы обеспечить себя и старых и больных сестер молочными продуктами, – тоже нельзя.
Но трудолюбивые женщины не опускают рук. Они действуют. И вот еще один документ, направленный в Комиссариат труда Пензенским губернским комиссариатом по отделению церкви от государства. Это уведомление, что Комиссариат по отделению церкви от государства «препровождает» прошение монастыря об открытии «мастерской рукодельных изделий Пензенского Троицкого женского монастыря», копию постановления и три экземпляра устава. На документе есть резолюция, направляющая только что полученный документ обратно в Комиссариат по отделению церкви от государства.
Но эти мастерские были открыты. Они просуществовали какое-то время, давая оставшимся при монастыре женщинам возможность заработать себе на жизнь. Затем они стали просто городскими мастерскими. Что стало к этому времени с обитательницами монастыря? Трудно ответить на этот вопрос точно, но мы можем предположить, какова была их судьба, по тому прошению, с которым обратились к властям монахини другого женского монастыря Пензенской области. Они просили освободить двух монахинь их монастыря, взятых в тюрьму «заложниками». На документе стоит резолюция «Отказать». Почему? Какую угрозу обществу несли эти женщины? Почему женщины, живущие в монастыре, воспитанные в кротости и трудолюбии, подвергались таким наказаниям? Я никак не могу понять этого. Думаю, что целью властей было захватить монастырские земли и монастырское имущество, поэтому они выживали монахинь из монастырей.
Хотелось бы знать, где же жили потом монахи и монахини? Можно представить себе, что те, у кого были родственники в деревнях (большинство из них крестьянского происхождения), отправились к ним. Но и родственникам нужны ли были те старики и старушки, которые давно уже жили отдельно от них, да и жизнью особой, монашеской? Скорее всего, они стали лишними ртами, обузой в семьях, которые и так с трудом перебивались в это очень тяжелое время.
Так монахини были лишены земель, которые их кормили, подсобного хозяйства, а теперь уже и выгнаны на улицу, на холодные российские просторы в декабре 1918 года.
Что же до служащих советских учреждений, то именно они получили тогда квартиры в двухэтажных кирпичных жилых корпусах монахинь, построенных еще игуменьей Надеждой в середине прошлого века.
А вот что я нашла в старых архивных газетах, таких истлевших, что их даже нельзя ксерокопировать:
Газета «Трудовая правда». 1922 г. № 66:
«1922 года марта 14 дня настоящий документ “Акт изъятия церковных ценностей” составлен в Пензенском Губфинотделе в присутствии членов комиссии по изъятию ценностей из церкви г. Григорьева, Голубева и представителей от верующих В.А.Кондратьева, И.П.Панова, Н.И.Сазоновой, уполномоченной от общины Троицкого женского монастыря г.Пензы, монахини Геннадии и Людмилы, кассира расчетно-кассового подотдела Губфинотдела Краснослободского и представителя от рабкрина т. Смирнова о принятии на хранение ценностей, изъятых из Троицкого Женского монастыря г.Пензы в пользу голодающих на основании постановления ЦИК от 23 февраля 1922 г., а именно:
1. 57 риз с икон разной величины, 1 оклад и 7 венчиков, все весом 1 пуд 3 фунта.
2. Украшения с 5 больших евангелий, 9 риз с икон, 10 больших венцов, 8 лампад. Всего весом 31 фунт.
3. 4 кадила, 10 потир, 10 дискосов весом 25 фунтов, 4 ковша, 3 лжицы, 3 звездицы, 3 ящика от дарохранительниц, 3 дарохранительницы, 18 блюдцев разной величины, 5 оправ от большого креста и 1 малого, 1 корона и 4 венчика. Всего весом 18 фунтов.
4. 5 риз с икон большого и среднего размера, 6 риз с икон. Всего весом 1 пуд 32 фунта, 6 риз с икон большого размера весом 1 пуд 35 фунтов. Серебряная оправа с большого евангелия, 1 крест из-под мощей, большой двойной венец, 2 средних венца с коронами, 1 малый двойной венец и 3 малых, 1 венец-корона и 1 риза с икон. Всего весом 17 фунтов.
Общего же веса в ценностях оказалось 8 пуд. 16 фунт.
Возвращаются обратно ценности, как оказавшиеся медными, а именно: ризы с икон: Троицы, Николая Чудотворца, Казанской Божьей Матери, Таисы, лампада и нательный крест с цепочкой.
По сдаче ценностей от представителей верующих поступило заявление об оставлении в их пользовании серебряного венчика с камнями “топаз” с ризы иконы Николая Чудотворца, взамен какового верующие обязуются внести в комиссию помощи голодающим хлебом по соглашению с комиссией по изъятию ценностей из церквей. Остается за комиссией один медный крест и 1 деревянный в полусеребряной оправе для обмена на серебряные.
Вышеуказанные ценности под номерами 1, 2, 3 уложены в ящики, а остальные ценности под номером 4 обвязаны бечевой, опоясаны печатями Пензенского губфинотдела и Пензенского рабкрина.
Определение и качество металлов производил специалист-ювелир Василий Дмитриевич Богданов.
Подлинный за надлежащими подписями.
С подлинным верно: заведывающий секретариатом (подпись)».
Газета «Трудовая правда». 1922 г. 11 марта. № 58:
«ЦЕРКОВЬ НА ПОМОЩЬ ГОЛОДАЮЩИМ
Христианская православная церковь впервые за все время существования получает возможность сделать поистине христианское дело. Духовенство сначала робко отказывалось. Да, надо помочь! В храмах есть кое-что, что можно отдать. Подвески, лишняя утварь и т.п.
Низы духовенства и многие из верующих сказали решительно: Нет, этого мало! Церковь должна отдать на помощь голодающим все свои драгоценности, какие она имеет.
ВЦИК постановил:
Церковные ценности необходимо изъять как можно скорее: голод не ждет.
С 6-го марта Пензенские монастыри и храмы открыли свои сокровищницы и начали сдавать в пользу голодающих все, что не является непременной необходимостью церковнослужения. Особенно отзывчиво отнеслись к этому делу Женский Троицкий монастырь, мужской монастырь, храм Христа Спасителя, Петропавловская и др. церкви.
Изъятие производила комиссия в составе: председатель Губисполкома тов. Филатов, зав. губфинотделом Григорьев и Голубев. При сдаче ценностей в каждой церкви присутствовали один из священнослужителей этой церкви, ктитор и прихожане. Всем сданным предметам составлялась подробная опись, заверенная подписями участников. Сдача ценностей закончилась 9 марта».
Газета «Трудовая правда». 1922 г. 20 апреля. № 32:
«Почти во всех городских церквях духовенство прибегало к различным махинациям, в силу которых не все надлежащее сдаче попало на учет комиссии. В некоторых церквях комиссия производила обследование без ювелира, и там часто серебряные вещи выдавались за медные. Многие предметы были скрыты. Большая их часть не найдена.
Церкви, обследовавшиеся первыми, обычно давали больше, хотя они были и беднее церквей, обследовавшихся во вторую очередь. В инструкции указывалось, что некоторые предметы, когда они в одном экземпляре, изъятию не подлежат. Это положение духовенством было учтено, и по странной случайности оказывается, что хотя в церкви имелись серебряные кресты, кадила и другие предметы, но они как раз оказывались по норме на престол и, таким образом, изъятию не подлежали».
Газета «Трудовая правда». 1922 г. 14 мая. № 109:
«Губернская комиссия по изъятию ценностей, подытожившая результаты своей работы, признала их неудовлетворительными и решила еще раз произвести самую тщательную проверку всех ценностей, находившихся в церквах, монастырях до 1917 г., включенных в описи до 1917 г. Результаты по изъятию комиссия считает ничтожными, потому что духовенство и церковные советы скрыли от комиссии, воспользовавшись тем, что комиссия при изъятии руководствовалась далеко не полными сведениями по описям 1920 г.».
Мне в голову приходит мысль: разве не понимала советская власть, что деньги у монастырей – трудовые? Что вновь и вновь требуя от церквей и монастырей ценности, она грабит не только монастыри и церкви, а верующих, которые отдают последнее для того, чтобы у них была возможность получить духовную поддержку в трудную минуту? А как же фальшиво звучат слова, что церковь «впервые за все время существования получает возможность сделать поистине христианское дело»! Невольно возникает в памяти игуменья Надежда, которая на свои деньги содержала училище для девочек-сирот, а также много других «богоугодных» дел, которыми славились женские монастыри. Например, помощь при эпидемиях, в госпиталях, которые были переполнены ранеными солдатами, да и сам приют для сирот и престарелых, который был частью существования монастыря, разве это не было христианским делом?
Сохранились фотографии Пензенского Троицкого женского монастыря этого времени – годы 20-е. Еще сияют купола, еще возносятся кресты.
Но вскоре облик монастыря изменился до неузнаваемости: борьба с церковью продолжалась. Свидетельствует современница тех событий:
«Давно это было, в далекие 30-е годы. Я была маленькой девочкой, и жили мы тогда на улице Кирова рядом с домом бывшего дворянского собрания. Тогда уже началось гонение на религию: монастырь был закрыт, служба в церкви не проводилась. Колокола со всех церквей были сняты (отправлены на переплавку) – стране нужен был металл.
Стали снимать с куполов и кресты. Многие жители, привыкшие с детства к старинным православным праздникам, относились ко всему этому неодобрительно. Вдруг прошел слух, что крест на куполе церкви женского монастыря светится по ночам, испуская сияние.
Многие женщины восприняли это явление как знак Божий, указывающий на то, что крест снимать нельзя. Но именно следующей ночью должны были этот крест снять. Все жители нашего двора сговорились пойти посмотреть на это чудо. Моя мама со своей близкой подругой тоже решили пойти вечером к церкви, чтобы самим убедиться во всем происходящем. Я стала проситься, чтобы они и меня взяли с собой. Мама согласилась, и вот, когда стемнело, мы направились к церкви.
Ночь была темная, и хотя крест был виден очень хорошо, никакого сияния мы не увидели. Но вот вышла из-за туч луна, и крест блеснул. Толпа ахнула и подалась назад. Все как завороженные смотрели, не отрывая глаз от креста, а он светился, распространяя вокруг себя голубоватое сияние. Некоторые женщины начали креститься. Пришли рабочие и стали канатами раскачивать и тянуть крест. Голубоватое облачко свечения заколебалось вместе с крестом. Но вот натянулись канаты, облачко закачалось, раздался треск, и крест рухнул на землю. По толпе пронесся вздох. Все бросились к кресту.
– Разойдись! – раздался грубый окрик милиционера. Толпа отпрянула, и все стали расходиться. Мы тоже пошли домой. Шли молча… Было какое-то гнетущее состояние, говорить не хотелось. Так окончилась моя первая встреча с той церковью».
А дальше все становилось еще хуже. Вот выдержка из газеты «Рабочая Пенза» от 6 января 1938 года. Само название статьи «Шпионы в рясах» говорит о многом. «Бандиты и шпионы в рясах не брезговали ничем, чтобы творить свое гнусное дело. Они рассылали “юродствующих” и “блаженных” – бродячих шарлатанов, которые призваны были обрабатывать фанатиков в контрреволюционном духе. Они устраивали комедии “исцелений”, держали связи с баптистами-евангелистами, направляя их деятельность на развал колхозов. “Юродствующие” и “предсказатели” пропагандировали фашизм, создавали всякого рода “святые приюты”. Отсюда выходили бандиты с обрезами, способные громить советские организации и поджигать колхозные хлеба. Здесь готовились кадры людей, которые по заданию и по рецептам одной иностранной разведки на случай войны должны были распространять заразу на людей и животных <…> Ничего не вышло! Не помог и специально созданный повстанческий штаб, организованный одной иностранной разведкой. Боевые чекисты-наркомвнудельцы разоблачили мерзкие происки врагов.
Но враг не сложил оружия. И мы должны постоянно помнить о том, что церковники и сектанты воздействуют на чувства верующих, используют свои праздники для усиления контрреволюционной работы, для одурманивания верующих…»
В конце января произошли аресты. Вот выписка из «Списка клириков и мирян Русской православной церкви по Пензенской области, расстрелянных в годы массовых политических репрессий», который был издан редакционным отделом Пензенского епархиального управления в 1998 году (сост. А.И.Дворжанский):
КАБАНОВА Евдокия Матвеевна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1874 г.р., уроженка д.Петровка Лимченского района Саратовской обл., жительница г.Пензы.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 13 февраля 1938 г. приговорена к расстрелу.
Расстреляна 11 мая 1938 г.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г. Дело № 7454.
КУЗЬМИНА Вера Михайловна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1904 г.р., уроженка и жительница г.Пензы.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 13 февраля 1938 г. приговорена к расстрелу.
Расстреляна 13 марта 1938 г.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
ПЧЕЛИНЦЕВА Анастасия Петровна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1877 г.р., уроженка и жительница г.Пензы.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 13 февраля 1938 г. приговорена к расстрелу.
Расстреляна 11 мая 1938 г.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
ШАКУРОВА Прасковья Акимовна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1872 г.р., уроженка с.Чемодановка Бессоновского района Пензенской области, жительница г.Пензы. Обвинялась по ст. 58-10-11 УК РСФСР. Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 13 февраля 1938 г. приговорена к расстрелу.
Расстреляна 11 мая 1938 г.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
ВТОРОВА Агриппина Степановна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1891 г.р., уроженка с.Рамзай Терновского района Тамбовской области, жительница г.Пензы.
Арестована 22 января 1938 г.
Обвинялась по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Постановлением Тройки УНКВД по Тамбовской области от 15 марта 1938 г. приговорена к 10 годам концлагерей.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
МИХАЙЛОВА Елизавета Алексеевна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1875 г.р., уроженка и жительница г.Пензы.
Арестована 21 января 1938 г.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 15 марта 1938 г. приговорена к 8 годам концлагерей.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
РЯЗАНОВА Варвара Павловна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1879 г.р., уроженка и жительница г.Пензы.
Арестована 22 января 1938 г.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Постановлением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 15 марта 1938 г. приговорена к 8 годам концлагерей.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
СЮЗЮМОВА Екатерина Павловна, монахиня Пензенского Троицкого женского монастыря, 1894 г.р., уроженка и жительница г.Пензы.
Арестована 23 января 1938 г.
Обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
Решением Тройки УНКВД по Тамбовской обл. от 15 марта 1938 г. приговорена к 10 годам концлагерей.
Реабилитирована постановлением Пенз. обл. суда от 10 мая 1962 г.
Дело № 7454.
Меня потрясла судьба этих женщин. И тех, о которых ничего не известно, но вряд ли их участь была намного лучше. Я стала всех расспрашивать о судьбе монахинь из нашего монастыря. Ведь кто-то наверняка остался в живых, у кого-то есть родственники. И мне повезло. В бывшем партархиве, куда меня привели поиски исчезнувших без следа монахинь, работает женщина, чья свекровь была внучатой племянницей одной из них – монахини Троицкого монастыря. И вот что я узнала:
В 40-м году Алевтина Дмитриевна была еще девочкой Алей, ходила в школу. Часто ее тетя, которая работала секретаршей в органах НКВД и получала неплохой по тем временам спецпаек, посылала ее относить часть этого пайка в угловой дом на улице Кирова. Аля любила ходить туда. Там в маленькой комнатке двухэтажного дома жили две старушки, которые всегда были одеты в черное. В комнате у них висели на стене красивые иконы. К ним часто приходили жители соседних улиц, если им надо отпеть умерших или еще по какому-либо случаю прочитать молитвы. Старушки очень красиво читали по своим книгам. Только потом Алевтина Дмитриевна узнала, что она была внучатой племянницей одной из этих старушек. Родные боялись подвергать себя опасности, не хотели рисковать – ведь в те времена никто не мог быть уверен в своем будущем. Старушки эти были бывшими монахинями Пензенского Троицкого женского монастыря. Передо мною их фотография. Справа сидит бабушка Али – монахиня Михаила. Ее светское имя было Акилина Петровна Грунина. (Я нашла ее имя в списках указных послушниц Пензенского Троицкого женского монастыря (Клировые ведомости 1914 г.). Ей тогда было сорок четыре года. В монастыре монахиня Михаила пекла просвирки. В 1940 году ей было семьдесят лет. Она прожила еще двенадцать лет и умерла в 1952 году в возрасте восьмидесяти двух лет. Она похоронена на Митрофаньевском кладбище около собора. Вторую старушку девочка Аля звала «баба Лида Комарова». В монастыре она была монахиней Аврамией. О ней в дореволюционных списках монашествующих женщин ничего нет, видимо, она пришла в монастырь позже. Подруги вместе с другими сестрами работали в мастерских – в артели, располагавшейся в монастыре после его закрытия, там и ютились – несколько человек в одной комнате. Вместе бежали из монастыря в конце 1937 года от надвигавшихся репрессий. Жили они в комнате, которую им дала жена одного пензенского священника. Как ее звали, Алевтина Дмитриевна не знала, но ей было известно, что дети этой женщины работали врачами в областной больнице. (Теперь у меня цель – найти имя этой женщины, которая не побоялась приютить у себя бежавших из монастыря, скрывавшихся от властей и живших без паспортов монахинь, – ведь это настоящий подвиг!) Третья женщина на фотографии – более молодая – это родная сестра Акилины Петровны. Она тоже была монахиней, но где-то в Мокшанском районе. Монахиня Анастасия – что с ней стало? Этого никто не знает. Она пропала без вести в конце 30-х годов.
До сих пор хранит Алевтина Дмитриевна домотканое полотенце, сотканное монахинями в монастыре. Сохранилось и сделанное ими шерстяное одеяло.
Сейчас Пензенский Троицкий монастырь восстанавливается. Мне очень хотелось познакомиться с игуменьей Митрофанией, но я не решалась, понимая, что у нее очень много дел. Однажды я все-таки уговорила подругу пойти со мной, и мы вошли на территорию монастыря, которая уже обнесена красивой кирпичной стеной с двумя башенками по углам (точно, как на старых фотографиях). Во дворе монастыря я увидела игуменью, которую уже знала по фотографиям в газетах, рассказывающих о возрождении монастыря. Я решилась подойти, извинилась, рассказала, какую работу я хочу написать на конкурс старшеклассников. Матушка Митрофания была очень внимательна. Она меня выслушала, сказала, что дело мы делаем хорошее, и благословила нас. Еще она рассказала, что многие люди в городе помогают им возродить былую красоту. Я спросила, не тяжело ли им сейчас, когда во всю идет строительство. И еще: чем занят их день, что они делают, не скучно ли в монастыре молодым женщинам. И в ответ я услышала с улыбкой сказанные слова: «Хорошо, когда тяжело: значит, дел много, значит, можем что-то нужное людям сделать. Хотя бы возродить разрушенную красоту. А скука бывает везде, если живет человек в праздности. Нет, мы труда не боимся. Мы боимся непонимания и хотим, чтобы в людях снова проснулась духовность».
