Анастасия Галка «История фотографии»
Рубрика Россия в семейных историях
Саратовская область,
г.Пугачев,
гидромелиоративный техникум,
2-й курс
Научный руководитель
К.П.Лысяная
Третья премия
Наша семейная традиция – частые переезды в поисках лучшей доли. Менялось все: дома, квартиры, люди, пейзажи за окном. Уходили старые вещи и появлялись новые. Жизнь вещей в ХХ веке коротенькая. Вещи отчуждены от человека.
Все меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остается.
А.Тарковский
Все меньше тех вещей… Бабушка, мама, мои дяди и тети, а теперь я хранили и храним одну-единственную фотографию. Она – всегда на стене. Небольшая. Сюжет прост, обычен. Женщина и девочка. Мать и дочь. От них веет таким доброжелательством, красотой, достоинством, добросердечием, что глаз не отведешь. Для нашей семьи она была более значима, чем Мона Лиза для любителей искусства. Влияние ее на мою семью огромно.
Как эта фотография появилась в нашем роду?
История ее появления обычна для военных 1941–1945 годов.
На мои расспросы о нашей семье бабушка Настя мне рассказала: «Твоя прабабушка Фекла Сергеевна родилась в обедневшей крестьянской семье на хуторе Безуглове, на Дону. Кроме нее, у родителей было семеро дочерей и два сына. Дочери в детстве имели свои обязанности. Старшие работали в поле, средние ухаживали за скотиной во дворе, а младшие отвечали за порядок в доме. Фекла-то старшенькой была. Это, как сейчас говорят, “узкая специализация” оставила свой отпечаток на всей ее жизни. Моя мать так и не научилась поддерживать порядок в доме. Зато на грядках огорода все у нее росло, как на дрожжах.
Замуж твою прабабушку отдали в двадцать четыре года, как работницу, за парня на два года моложе ее. Прадед, Семен Александрович Таранов, к тому времени пришел с Гражданской, он служил ординарцем у кого-то из красных командиров. Жили они бедно, но весело, хотя Семен Александрович был очень строг и горяч. Дети рождались каждые полтора-два года. Только мальчишки, а моему отцу так хотелось дочку! И вот в лютую декабрьскую предновогоднюю стужу родилась долгожданная дочь, я, твоя бабушка. Такие метели, заносы, что отец попал в райцентр, в ЗАГС, лишь 12 января. В этом учреждении тогда работал бывший священник, он-то и посоветовал дать имя девочке – Анастасия (по святцам). После у меня были еще два сына и дочка. Жили мы трудно. Полунищенское существование. Папа работал кладовщиком в колхозе. Выручала корова да хитрые сыновья – Ванька и Петька. Они в голодные 30-е годы воровали из-под носа у отца со склада. Один из братьев подходил к отцу с вопросом по хозяйству. Пока отец растолковывал, другой через маленькие щелочки стенки склада выковыривал зернышки пшеницы, набивал ими карманы и убегал со своей добычей домой».
Я была поражена: дети голодали. Почему отец не смог своих детей накормить?
– Бабушка Настя, почему? Боялся власти?
Бабушка как-то просто и бесхитростно призналась: «Это было очень рискованно. За горсть колхозного зерна ссылали в Сибирь, сажали в тюрьму. Отец не был верующим человеком, но заповеди христианские он впитал с молоком матери. Он не мог воровать. Петька и Ванька приносили свой “улов” матери, тут же зерна дробили и быстренько варили из них кашу. Кашу съедали, мыли котелок. Перед самой войной к нам приехала сестра папы. Она жила в достатке, а детей у них с мужем не было. Слезно умоляла, просила отдать им младшенькую – Юлечку. Мои родители долго не соглашались, плакали, но отдали. Жалко ее было. Ведь четверо моих братьев умерли от голода в 30-е годы».
Прожила прабабушка Фекла Сергеевна долгую, нелегкую жизнь. Сколько помнила себя моя бабушка, мама ее всегда была маленькой, сухой старушкой: и в сорок, и в шестьдесят, и в восемьдесят. Умерла прабабушка в декабре 1983 года восьмидесяти пяти лет от роду.
В 1996 году умерла бабушка. Продолжение этой истории мне уже рассказала мама: «На войну в 41-м году ушли дед, Семен Александрович Таранов, и старший брат Николай. Бабушка, Фекла Сергеевна, осталась с пятью ребятишками на руках. Она очень была трудолюбива, днем работала в поле, а ночью сторожем на ферме. Утром прибегала подоить корову, поднять и накормить детей и снова на работу. Жили они в Ростовской области, недалеко от станицы Вешенской (шолоховские места). Когда немецкие войска продвигались к Азовскому морю и на Северный Кавказ, то и хутор Виленка оказался под оккупантами. Настоящих немцев в селе было мало. Стояли румыны. Поэтому у бабушки не забрали корову, не выгнали детей из единственной комнаты в барачном “общаке” – пожалели “матку”. Повар, румын, даже подкармливал детей, которые ведрами таскали воду, настоящим консервированным хлебом. Большой ломоть намазывал повидлом и давал. За это его очень сильно наказал немецкий офицер. Чаще дети “паслись” на поле боя.
Тайком, чтобы не узнали соседи, бегали ночью на поле боя отрезать кусок конины, а потом варили ее целый день и ели. Спали на голой печи, укрывались войлоком, а с него на голову и тело сыпался песок. У Настюшки сарафан был из плащ-палатки, от него под мышками и на ручках были ранки. Ботинки старшие братья перешили из сапог: большие задники с куцыми мысками – единственная обувь на всю ораву. И семейная легенда была: Ваня с Петькой нашли у убитого немца фотографию, принесли домой. Дома решили: жена убитого и дочь».
Став старше, я часто рассматривала эту фотографию. Дата на фотографии, как мне кажется, – 1945 год. Вероятно, память прабабушки сместила события. Скорее всего, Иван с Петром у кого-то из фронтовиков, вернувшихся из Германии, выкрали в 45-м году фотографию вместе с какими-нибудь другими вещами. Но факт остается фактом – она имела огромное воздействие на нашу семью.
Фотографию прибили к стене и любовались «чисто и нарядно одетыми немками».
Это меня потрясло. Немцев ведь только-только победили. Люди озверели на этой войне. Насилие немцев рождало ответное насилие. Вся страна твердила строчки Симонова, как молитву:
Так убей же немца, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина, –
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
1942 г.
А моя прабабушка повесила фотографию на беленую стену комнатушки. И вместе с детьми любовалась. Хотя погиб на фронте старший сын – Николай, пропал без вести муж. Она не стала меньше любить Родину и не перестала ненавидеть немцев.
Я спросила маму: «Где же они тогда жили? В отдельном доме? Квартире?» Мама помнила и помнит какие-то кусочки бабушкиных рассказов о детстве:
«Это был очень длинный барак, поделен был на комнаты-квартиры. Из каждой комнаты двери выходили в сени, напротив стоял сарай для коровы и копна сена, заготовки на зиму. Пол в горнице был земляной. Мебель – стол, две лавки да сундук».
Я представила себе этот барак-муравейник, где про всех знали все до мельчайших подробностей. Жизнь каждого, как на ладони. Прабабушка знала это и понимала. Но прибила фотографию немок на побеленную известкой стену комнаты. Фотография потрясала, перевернула жизнь ее и ее детей. Не немок они видели, не жену немецкого насильника и убийцы, а женщину, мать, ребенка, девочку. Ощущение разумной красоты обыденной жизни вдруг открыла им эта фотография. Смотрели, сравнивали со своим убожеством. Может быть, им открывался иной смысл жизни, работы. Не работа на государство, а осмысленное сотворение работой красоты в своей обыденной жизни.
«Вечные фуфайки, подшитые валенки на двоих – радость великая, летом – босиком, лоскут на платьишко к празднику. От голода померли детишки в 30-е… Страх… Вдруг донесут – зернышки у отца родного со склада воровали. Работали все, кто мог. Иван, самый старший, и Петр лудили и паяли посуду, латали обувь, точили ножи для всего села. Настенька и та имела свое дело – пасла корову».
Бабушка, когда была жива, рассказала один эпизод из детства: «В послевоенное лето со своей мамой пасла коров на дальнем пастбище. По дороге домой нашли красивый флакончик. Он был весь золотистый и с красной шелковой ленточкой. Долго пытались открыть, но не смогли. За ленточку вприпрыжку донесла я его до дома. В комнате, как всегда, было полно ребят, сверстников Ивана и Петра. Я спрятала руки с находкой за спину и воскликнула: “А у меня что-то есть!” “Что?” – заинтересовались ребята. “А вот…” – и я, подергивая за ленточку, показала мальчишкам свой пузыречек. Те побледнели и онемели. Кто-то закричал: “Не двигайся!” Осторожно забрали у меня “цацку” и побежали к дальнему оврагу, где ветряк был заброшенный. Все залезли в ветряк и из окна выбросили “лимонку” (а это была она) в овраг. Ухнул взрыв. До села было километра полтора. В окнах ближайших бараков вылетели стекла.
“Вот видишь, как твой пузыречек взорвался!” – закричали оглушенные взрывом подростки, вернувшись домой».
Вот так еще раз аукнулась война. Однако Фекла Сергеевна фотографию не сняла со стены.
Мама вспомнила из бабушкиных воспоминаний о детстве такую яркую картинку. «Все мы, Семеновичи, окончили среднюю школу. Начальная школа была в селе, а средняя – за двенадцать километров в райцентре. Особенно тяжело было осенью и весной. Вброд переходили множество оврагов и овражков, наполненных ледовой кашицей. Носки и обувь несли в руках… Училась я хорошо, старостой класса была…» Детали, имена, факты, которые упоминала бабушка, стерлись в памяти мамы. Не записывала! «Ленивы мы и не любопытны…» – пушкинские слова здесь уместны. Мама досказала мне то, что недосказала бабушка: «С классным руководителем (нет, ни имя, ни фамилию уже не помню…) мы классом решились идти в дальний поход – на Краснодон, к месту подвига молодогвардейцев. Денег в послевоенные годы в селах ни у кого не было. Где пешком, где на перекладных добрались до Краснодона. Там остановились в семье молодогвардейца. Кажется, у Левашовых. Точно не помню. Встретили очень тепло. Узнали о вымысле Фадеева, который искалечил ни в чем не повинную молодую жизнь… Девушку и парня не брали в институт, на работу. До самой смерти твоя бабушка вспоминала “огромную сковороду картошки, жаренную на сале” (!) – неповторимое лакомство тех трудных послевоенных лет, которым их угощали в краснодонской семье». Может быть, краснодонский поход морально и тронул душу бабушки, но сила воздействия найденной фотографии оказалась несравнимо больше.
После войны остались в живых прабабушка Фекла и четверо детей. Вести о гибели старшего сына и мужа «повергли Феклу Сергеевну в безумство», и чтобы уберечь от гибели подросших сыновей Ивана и Петра, у которых подошел призывной возраст, она всеми правдами и неправдами изменила им даты рождения в метриках. Спасла парней от фронта. Так и осталось от огромной семьи четверо детей, да мать-горемыка.
Всю жизнь моя бабушка, ее братья, имея перед собой пример спокойной достойной жизни немок с фотографии, стремились к нему. Это стремление передалось нам, их детям и внукам.
По-разному сложилась послевоенная судьба четверых Семеновичей. Бабушка Настя закончила, уже имея двух детей – Светлану и Александра, заочное отделение Астраханского технологического техникума.
Мечта родителей о высшем образовании, о разностороннем воспитании детей сбылась: дети учились в средней школе и ходили в художественную и музыкальную школы, занимались спортом и бальными танцами. Мой дядя Саша, окончив Ленинградский государственный санитарно-гигиенический институт, работает главным санитарным врачом в Пугачевском районе. Моя мама, Светлана, окончила естественно-географический факультет Ворошиловградского пединститута. Петр Семенович всю жизнь работал механизатором в колхозе. Трое его детей получили образование: в институтах г.Ростова-на-Дону, в Астраханском техникуме. Иван Семенович учился в Краснодарском строительном техникуме, но почему-то не закончил, хотя осталось всего полгода учебы. Личная жизнь у него не сложилась. Виной тому были взрывной характер деда и задержка психического развития. Его, мальчишку, работавшего на заводе в конце 40-х годов, осудили на несколько лет за опоздание на работу на несколько минут. Уровень сознания у него был на уровне 16–17-летнего. Так система и власть определили его судьбу. Потом всю жизнь он был добросовестным работником, много лет проработал оператором газовых котлов на консервном комбинате в г.Крымске Краснодарского края, а в свободное время легко и быстро, словно играючи, строил дома. Иван Семенович был классным каменщиком, штукатуром и маляром.
Может быть, найденная фотография определила судьбы моих близких.
Теперь я стала наследницей этой семейной реликвии. Моим родным и в голову не приходила мысль о поиске женщины и девочки – реальных людей, немцев.
А мне?
Мне хочется найти их и рассказать… И вернуть им их фотографию.
