2 июня 2009
Елена Морозова «Взгляд на советскую эпоху через судьбу моей прабабушки»
Рубрика Россия – история семьи
Мурманская обл., г.Мончегорск, гимназия № 1, 9-й класс
Руководитель Зубкова Е.А.
Первое место
Мурманская обл., г.Мончегорск, гимназия № 1, 9-й класс
Руководитель Зубкова Е.А.
Первое место
История всегда была моим любимым предметом, но ее поистине магическое притяжение я ощутила именно в 9-м классе, когда мы начали изучать историю России ХХ века. Особенно меня потрясла тема «Гражданская война». Интерес к ней был вызван тем, что я случайно узнала от своей мамы про ее бабушку, которая была красной партизанкой. Удивительно, почему об этом в моей семье почти никогда не говорили? Хотя маме уже было 15 лет, когда умерла ее бабушка, она ничего не знает о ее партизанском прошлом.
Моя мама – Людмила Валентиновна, 1961 года рождения, и ее сестра Галина Валентиновна, 1962 года рождения, воспитывались у своей бабушки, жившей по соседству и вышедшей к тому времени на пенсию. Лидия Васильевна, так ее звали, имела государственную квартиру в одноэтажном деревянном доме с печным отоплением. Около дома был небольшой цветник, несколько яблонь, черемуха, кусты смородины, крыжовника и малины, грядки с клубникой и овощами. Дом стоял на взгорке, а колонка была внизу. Сестрам приходилось нелегко, когда бабушка поручала полить огород или натаскать воды в баню. В хозяйстве Лидии Васильевны была корова, поросенок, десяток кур. Мама помнит, как кормила кур и поросят. Каждый вечер они с сестрой ходили в курятник искать яйца, которые снесли куры. Летом в июле они всегда заготавливали сено для коровы. Иногда все это было не в радость, так как уменьшало время досуга. Но моя прабабушка считала, что надо больше работать по дому, учить уроки, ограничивала время прогулок. Мама говорит, что если она приходила домой позже указанного ей времени, то бабушка бывала недовольна. Мамины воспоминания содержат лишь бытовые подробности. Меня поразило, почему о таком интересном факте, как партизанское прошлое моей прабабушки, мама ничего не знает. В ответ мама сказала, что ее эта тема не интересовала. Вероятно, в их семье было не принято рассказывать о прошлом.
Я поставила перед собой цель – узнать о жизни моей прабабушки и осмыслить время, в которое она жила. Источники, которыми я располагаю, ограничены. Это скупые воспоминания моей бабушки, присланные в письме из далекого поселка Сарс Октябрьского района Пермской области, и документы: в основном, удостоверения, справки, постановления, повестки, письма, благодарности, краткая автобиография, приглашения, профсоюзные билеты, трудовая книжка, фотографии. В автобиографии, написанной 19 августа 1940 года, моя прабабушка Лидия Васильевна Кузнецова (Романова) сообщает:
«Родилась 1899 года 23 декабря в семье рабочего, проживающего в заводе Сарс Щучье-Озерского района, Молотовской области».
В то время это была Пермская губерния. Молотовской областью она стала в 1940 году. А в 1957 году области вернули первоначальное название.
Меня озадачивает дата рождения, указанная прабабушкой, так как, по данным паспорта, родилась она в 1900 году. Мне удалось установить, что паспортист, выписывая документ, допустил канцелярскую ошибку, ибо серьезных причин изменять дату рождения у прабабушки не было. Из рассказов бабушки (в передаче моей мамы) в семье Лидии Васильевны было три сестры и брат, их мама (моя прапрабабушка – Романова Елизавета Андреевна) не работала, вела домашнее хозяйство. По сравнению с другими соседями, Романовы жили беднее. Они не имели лошади, пашни, но в хозяйстве был огород, несколько фруктовых деревьев, баня, сеновал. Из домашней живности держали корову, поросенка и кур. Семья рабочего жила в квартире, предоставленной хозяином Сарсинского завода.
Таким образом, уральские рабочие не порывали связь с крестьянским трудом. Эта традиция сохранилась у жителей рабочего поселка Сарс и сейчас. Лидия Васильевна пишет в автобиографии:
«…Отца я своего не знаю, так как родилась без его. На иждивении матери и брата жила до тринадцати лет, с тринадцатилетнего возраста, то есть с 1912 по 1918 год жила по прислугам …»
Из этих строк я делаю вывод, что прабабушка была малограмотной.
Моя бабушка Светлана Борисовна Ужегова об этом периоде жизни Лидии Васильевны вспоминает:
«После смерти отца средств к существованию у семьи не было и маму отдали в няньки, ей было всего шесть лет, потом она стала рабочей девкой в семье управляющего Сарсинским заводом – Барского».
Я предполагаю, что мать Елизавета Андреевна Романова вынуждена была отдать шестилетнюю Лиду в семью, где ее кормили, одевали, а она присматривала за маленьким ребенком. В то время это не было редкостью. Этот период жизни Лидия Васильевна в своей автобиографии не отразила, так как пребывание в няньках работой не считала. В семье Барского к ней относились хорошо. У управляющего была дочка постарше Лиды, она отдавала ей поношенные платья, туфли, чему прабабушка была рада. В обязанности «рабочей девки» входила уборка помещений, стирка белья, помощь кухарке, выполнение всяких хозяйственных поручений.
Из автобиографии Лидии Васильевны Кузнецовой я узнаю, что:
«<…> С 1918 года июля месяца ушла в ряды красных партизан и пробыла до 1921 года августа месяца <…>».
Никто из моих родных не смог мне ответить на вопрос, что заставило девушку восемнадцати с половиной лет, рискуя жизнью, сражаться за советскую власть? По-моему, огромное влияние на выбор и поступки людей оказывает характер. Лида была волевой, решительной, склонной к лидерству. Можно предположить, что, работая прислугой, она не могла не испытывать, в силу своего характера, чувства протеста, обиды, несмотря на то, что в доме управляющего к ней относились неплохо. Видно, она остро понимала разницу в положении хозяина и прислуги.
Глубинка России не могла не реагировать на события в центре. Обратившись к карте, вижу, что уже с ноября 1917 года по март 1918 года на территории Пермской губернии была установлена советская власть. Неграмотная девушка из бедняцких слоев не могла не поддерживать большевиков с их доступными и понятными лозунгами. Я полагаю, что выбор Лиды был не только следствием романтического порыва, но и хорошо продуманным решением служить власти, провозглашавшей: «Кто был ничем, тот станет всем!!!» Но большинство населения Среднего Урала шло за эсэрами. Политическая неустойчивость объяснялась и тем, что уральский рабочий не был пролетарием в прямом смысле этого слова. Он был одновременно хозяином-крестьянином, поэтому поддерживал программу эсеров. Семья Лидии Васильевны после смерти отца все более нищала, Лида, с ранних лет работая прислугой, фактически не имела собственности, то есть по своему социальному положению превратилась в пролетария. Таким образом, неграмотная девушка из бедняцких слоев не могла не поддержать власть, которая обещала ей светлое будущее.
Соотнося время ухода в отряд (июль 1918 года) с общей обстановкой в Пермской губернии, сложившейся летом 1918 года, я пришла к выводу, что Лида ушла в красные партизаны накануне свержения советской власти в Пермской губернии, вследствие мятежа чехословацкого корпуса (25 мая 1918 года). Это, мне представляется, подтверждает осознанность выбора 18-летней девушки.
С 13 августа 1918 года созданное в Екатеринбурге Уральское правительство поставило под свой контроль Пермскую, а также частично Оренбургскую, Уральскую и Вятскую губернии. Это правительство играло роль буфера между двумя другими политическими центрами Белого движения – Комитетом Учредительного собрания, созданным в Самаре 8 июня 1918 года, и Временным Сибирским правительством, возникшим в Омске 23 июня 1918 года. В этих правительствах главную роль играли эсеры. Они пытались проводить компромиссную политику, привлекая на свою сторону и рабоче-крестьянские массы, и интеллигенцию, и имущие классы до осени 1918 года.
В сентябре 1918 года в Уфе состоялось совещание представителей всех антибольшевистских правительств, образовавшее единое «всероссийское правительство» – Уфимскую директорию, в котором главную роль играли ПСР (эсеры).
В ночь с 17 на 18 ноября 1918 года вся полнота власти была вручена адмиралу А.В. Колчаку, объявленному «верховным правителем» России.
К сожалению, мне не удалось установить, где конкретно действовал отряд. Бабушка говорит, что ее мама что-то рассказывала об этом, но она плохо помнит. Опираясь на факты, приводимые учеными исследователями, я могу сделать вывод, что отряд действовал против армии Колчака. Анализ стратегического положения, сделанный Н.Е.Какуриным[1], позволяет прийти к выводу, что ситуация на Восточном фронте летом 1918 года была определяющей для исхода борьбы.
Я очень мало могу сказать о том, на какой службе была Лидия Васильевна в отряде, но известно, что она стирала партизанам одежду, готовила еду, ухаживала за ранеными, иногда ей приходилось участвовать в боях, стрелять.
В одном из сохранившихся документов указывается, что Лидия Васильевна работала в органах ЧК в 1918–1919 годах. ВЧК была создана в декабре 1917 года при Совете Народных Комиссаров для «борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией». Как соотнести эти факты? Может быть, красная партизанка выполняла какие-либо задания органов ЧК? Каким-либо образом сотрудничала с ними? Например, собирала сведения о настроениях местного населения, выявляя недовольных советской властью.
В отряде Лидия Васильевна встретила свою любовь Петра Кузнецова. После окончания Гражданской войны они поженились и переехали в город Кыштым, где в 1921 году у них родился сын Георгий. По скупым сведениям, сообщенным моей бабушкой, о первом муже Лидии Васильевны я узнала только то, что он был председателем исполкома. Не будучи уверенной в точности названия должности, она подчеркивает, что Кузнецов занимал руководящий пост в органах советской власти. Но счастье молодых продолжалось недолго. Однажды ночью в их дом ворвались бандиты (так моя бабушка называет людей, убивших Петра) и расправились с мужем Лидии Васильевны. Полагаю, это было убийство не ради грабежа, об этом обязательно бы помнили. Скорее всего, это было проявление недовольства властью большевиков. Если соотнести события, происходившие в стране в 1921 году, и гибель одного из представителей советской власти, становятся понятными и причины недовольства.
В стране – тяжелейший экономический кризис. После Гражданской войны недовольство продразверсткой, малопроизводительным принудительным трудом проявлялось открыто. Оно выливалось в стихийные крестьянские мятежи на Украине, Северном Кавказе и Поволжье, Саратовской и Тамбовской губерниях. Город переживал еще большие трудности, уровень промышленного производства упал до показателей предреформенного (1861 года) периода, а по производству металла до времен Петра I. Деньги обесценивались буквально на глазах. Если крестьяне хоть как-то ухитрялись себя прокормить, то рабочие просто голодали. Кульминацией всеобщего недовольства стало восстание в знаменитой морской крепости — Кронштадте (1–18 марта 1921 года), проходившее под лозунгом «Советы без коммунистов». Мне представляется, что несмотря на то, что в каждой окраине были свои местные особенности, убийство большевика Петра Кузнецова — одно из проявлений обострения социально-политической обстановки в стране.
В автобиографии прабабушка пишет:
«…с 1921 года августа месяца поступила работать в должности информатора в отдел ВЦО, проработала до 1923 января месяца в городе Кустанае».
Сведений, которые бы помогли мне раскрыть аббревиатуру ВЦО, я не нашла. По моему предположению, это Внутренний центральный отдел (наподобие современных ОВД). Меня насторожило название должности «информатор». Я слышала о стукачах. К ним у меня отрицательное отношение. Я придерживаюсь мнения, что стукач действует в корыстных интересах, донося начальству. Стукачество оправдать нельзя. Такая позиция безнравственна.
Я думаю, что должность «информатора» аналогична работе секретных агентов, которые защищают интересы государства, помогают бороться с преступностью. По воспоминаниям мамы, бабушка была честным и бескорыстным человеком, чуждым зависти, не терпела лжи. В чем же состояли обязанности «информатора» в середине 30-х годов? К сожалению, точно на этот вопрос я не могу ответить, но считаю, что суть работы секретных агентов того периода можно объяснить особенностями политической системы, которая сложилась к середине 30-х годов, установившей контроль партии над всеми сферами жизни общества. Для этой цели и были созданы при органах внутренних дел должности «информаторов», в задачу которых входило выявление недовольных советской властью. Объективные причины для недовольства режимом были, поэтому в органы подбирали преданных людей, слепо верящих советской власти, не сомневающихся в ее правоте.
Лидия Васильевна была человеком неграмотным, неискушенным в политике. Происхождение, а главное, сознание у нее было пролетарское. Такие словосочетания, как «враг народа», «от имени народа», «за народ», уже входили в практику жизни, ведь власти нужно было как-то объяснить людям причины возникающих в стране трудностей. Все списывали на «врагов народа», которых и должны были выявлять информаторы. Диктатура большевиков не могла обойтись без методов «слежки».
Я полагаю, что прабабушке эту должность предложили еще и потому, что в прошлом она была красной партизанкой. Я также думаю, что именно в таких людях власть искала опору. Лидия Васильевна Кузнецова не сомневалась в правоте большевиков, у нее не могло быть нравственных колебаний по этому поводу. Благонадежность бабушки в глазах власти подтверждал, вероятно, и тот факт, что она была вдовой «жертвы бандитов», с которыми ей предстояло бороться. Я не знаю, какая у нее была зарплата, но у Лидии Васильевны был маленький ребенок, профессии она не имела, поэтому, я думаю, она согласилась на эту работу и из материальных соображений: надо было жить дальше после трагической смерти мужа, растить сына. Сохранилось фото, на котором Лидия Васильевна снята с сыном Георгием. Судя по тому, что мальчику предположительно два–три года, фотография относится к 1924 году. Одета Лидия Васильевна в длинную юбку, поверх блуза с большим воротником, застегнутая крупной овальной брошью. Гладко причесанные волосы забраны низко на затылке в пучок. Так, наверное, выглядели служащие советских учреждений того периода. Я обратила внимание на любопытную деталь. Фотограф снял Лидию Васильевну с сыном на фоне нарисованной декорации, изображающей лестницу, ведущую в богатый дом, расположенный в тенистой глубине сада. Таким образом, изобретательный фотограф хотел украсить не очень радостную и праздничную жизнь советских людей. На мой взгляд, эта деталь фотографии очень точно передает особенность того времени, когда на каждом шагу сталкивались черты старого и нового быта, внедряемого советской властью. Я думаю, что снимок был сделан путешествующим фотографом.
Из автобиографии Лидии Васильевны:
«В 1923 году марта месяца переехала жить в г.Красноуфимск и поступила работать в исправдом № 7 в должности воспитательницы среди заключенных женщин. Проработала до 1925 года».
Сохранилось удостоверение № 2610, выданное 9 августа 1923 года и показывающее эти факты:
«Предъявительница сего Кузнецова Лидия Васильевна действительно состоит на службе Красноуфимского Исправдома № 7 в должности воспитательницы, что подтверждается приложением печати и удостоверяется».
Печать на удостоверении сообщает точное название учреждения – Красноуфимский исправительный рабочий дом № 7. На документе – подписи начальника исправдома и ответственного делопроизводителя (так, видимо, тогда называли секретарей). Название учреждения, в котором моя прабабушка проработала два года, мне показалось необычным. Что это – тюрьма, воспитательная колония? Название учреждения наводит на мысль, что его целью было перевоспитание женщин, нарушивших закон. В поисках ответа на этот вопрос, я обращалась к словарю. Исправдом –исправительно-трудовая колония (ИТК) – основной вид исправительных учреждений для содержания совершеннолетних преступников, осужденных к лишению свободы. Колония для лиц, совершивших преступление по неосторожности.
Мне представляется, что, в отличие от тюрьмы, здесь наказание отбывали женщины, совершившие неумышленные преступления. Что же толкнуло их на это? 1923–1925 годы – закончилась Гражданская война, но экономика пребывала в состоянии глубокого кризиса. Страна не могла еще залечить раны, нанесенные войной, преодолеть катастрофические последствия голода 1921 года. На преступный путь женщин толкала безработица. По моему предположению, среди них были осужденные за воровство, хищение, проституцию, может быть, и за неосторожное убийство на почве бытовых ссор, пьянство. Это не удивительно, так как люди от всего пережитого испытывали огромное нервное напряжение, психика голодного, неустроенного в жизни человека находилась на грани срыва. Я нашла среди документов письмо, написанное чернилами на тонкой бумаге, которую обычно используют для печатных машинок. Текст едва различим, на сгибах бумага протерлась, и клочки сшиты белыми нитками. Но дата написания отчетливо видна – «1923 года августа 16 дня». Ниже много подписей, но фамилии не прочитать. Судя по всему, многие из подписавшихся едва владели грамотой. Что же это за письмо, которое так бережно хранила моя прабабушка? Видимо, оно ей дорого как память о людях, его написавших. Мне удалось прочитать текст, хотя чернила выцвели от времени. Я поняла из текста, что это слова благодарности от заключенных женщин, вставших на путь исправления. Покидая место заключения, они прощались со своей воспитательницей. Текст письма помог мне уточнить контингент заключенных женщин.
«Многие из нас, придя сюда, были темны и неграмотны, – пишут они, –но вы сумели заинтересовать и привлечь нас к учению, где мы с большим усердием занимались в школе, скоро научивались читать и писать, что дает нам возможность быть сознательными и идти на встречу просвещению, борясь с темнотой и невежеством» (Орфография и пунктуация сохранены. – Е.М.).
Письмо, по всей вероятности, писалось коллективно, под диктовку наиболее грамотной женщиной с красивым почерком, но орфографические особенности документа говорят о том, что среди заключенных было много неграмотных крестьянок, возможно, бежавших в город от голода, но по причине безработицы и неустроенности, совершивших преступления, а может, просто бездомных, зарабатывающих проституцией. Среди них могла оказаться и прислуга, лишившаяся места, работница, совершившая хищения на производстве. Неграмотные, пришедшие из деревни работницы, рассуждали, что раз они теперь хозяева, то унести домой – это не воровство, ведь теперь все наше, общее.
На мой взгляд, не только экономические трудности порождали преступность, но и уничтожение частной собственности. Если обратиться к истории, то хищения с предприятий были распространенными явлениями не только в 30-е годы. Недаром в лексику 70-х годов прочно вошло слово «несуны». На страницах журналов 70-х мне встретился плакат, изображающий расхитителей социалистической собственности в образе крыс; на другом плакате пойманный за руку в недоумении говорит: «Разве я беру чужое? Это же общее добро!»
Я задаю себе вопрос: какими методами перевоспитывали женщин в исправдоме? Судя по тексту письма, их обучали грамоте не только для того, чтобы приобщить к культуре, но чтобы воспитать в духе преданности идеям большевиков, избавивших их от рабского прошлого. В строчках, обращенных к Лидии Васильевне, они подчеркивают:
«Вы сумели доказать нам те великие идеи, к чему стремилась и добилась Советская власть, и дала возможность нам, женщинам, не быть постоянными рабами, а пользоваться такой же свободой и равноправием, как все трудящиеся граждане».
Сведения о методах перевоспитания дополняет список, как я предполагаю, сделанный в 1925 году, так как на обороте фотографии есть надпись: «на память Лиде». Этот снимок и письмо могли подарить ей женщины, выходя из стен исправдома на волю. На нем изображена группа женщин вместе с Лидией Васильевной – сфотографированная на фоне исправдома. Здание по внешнему виду деревянное, двухэтажное, с резными наличниками и ставнями. О том, что это режимное закрытое учреждение, можно догадаться по высокому забору, хотя такой вполне мог бы быть в обычном доме. Все женщины одеты в платья одинакового фасона. У большинства головы повязаны платками. Полагаю, в целях профилактики педикулеза, женщин брили наголо, но, чтобы не подчеркивать это, не унижать их достоинства, бритую голову прятали под платок. А возможно, это их так приодели для фотосъемки. По всему видно, что им дано указание позировать фотографу: все они старательно наклонены над шитьем или вышиванием. Лидия Васильевна, в первом ряду слева, сфотографирована в профиль с газетой, прижатой к груди: как обычно изображали агитаторов на плакатах. Трудом и убеждением, а также «чтением полезных книг» перевоспитывали женщин.
По письму можно судить об обязанностях воспитателя. Лидия Васильевна должна была все время находиться рядом со своими воспитанницами, помогать разрешать конфликтные ситуации, которые не могли не возникнуть среди заключенных, следить за учебой, приобщать к «чтению полезных книг», проводить беседы, политинформации. Не вызывает сомнения, что степень полезности рекомендуемых книг определялась исходя из декрета 1919 года «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», подписанного Лениным. Лидия Васильевна к тому времени сама закончила ликбез. Таким образом, неграмотных учили все, кто более или менее умел читать и писать. Думаю, что на эту работу Лидия Васильевна была рекомендована. Во всяком случае, при приеме на должность воспитателя в исправдом, вероятно, учитывалось прежде всего ее партизанское прошлое, работа в органах внутренних дел. Профпригодность воспитателя определялась не педагогическим образованием, а преданностью советской власти. Из письма я могу сделать вывод, что Лидия Васильевна нашла общий язык с воспитанницами, сочувствовала им и встречала с их стороны уважение. Искренняя признательность содержится в этих нехитрых строчках:
«Уважаемая Лидия Васильевна! Мы, заключенные женщины, Красноуфимского исправдома № 7, расставаясь с вами, искренне сожалеем и сердечно благодарим вас за то благотворное влияние, которое вы оказали нам за время своего пребывания, находясь с нами целыми днями. Вы были единственной нашей учительницей как родная мать заботится о своих детях, так и вы заботились и успокаивали нас своими убеждениями, чтениями полезных книг и выясняя всякие недоразумения, стараясь поставить нас в более лучшие условия, что было дорого для нас при такой тяжелой участи» (Стиль и синтаксис сохранены. – Е.М.).
Из письма моей бабушки я узнаю, что Лидия Васильевна «…в октябре 1925 г. переехала жить в город Свердловск и поступила работать в детский дом воспитательницей».
Представляя жизнь моей прабабушки (дальнейшие профессиональные вехи: повар и «работник просвещения», агитатор и милиционер, заврайздравом и депутат поселкового Совета), я невольно задаю себе вопрос – какое же место отводилось человеку в обществе советской властью? Я прихожу к выводу, что независимо от того, какую форму принимал режим, сущность его сводилась к тому, что он проникал в каждую клеточку общества, подчиняя личность, превращая человека в послушного исполнителя своей воли. Моя прабабушка принадлежит к поколению, которое все свои силы и энергию отдавали строительству «светлого будущего», ничего не требуя взамен, а власть не спешила вознаграждать их за труд. В трудовой книжке Лидии Васильевны нет ни одной благодарности. Только в 1967 году, в честь 50-летнего юбилея советской власти, ее наградили орденом «Знак Почета», а позднее медалью «50 лет Вооруженных сил». Выйдя на пенсию, Лидия Васильевна получала 45 рублей, как пенсионер местного значения. В 1971 году решением исполкома Пермского областного Совета депутатов трудящихся персональная пенсия была увеличена до 60 рублей в месяц. Так оценила советская власть заслуги Лидии Васильевны. Соотнеся пенсию с ценами того времени, я делаю вывод, что и в старости Лидия Васильевна не стала зажиточным человеком. Даже собственного дома не имела. Льготами, предусмотренными положением о персональных пенсионерах, по словам моей бабушки, она не пользовалась. Правда, к празднику Октября ей присылали поздравительную открытку. Иногда ей от исполкома делали мелкие подарки, давали небольшие денежные премии.
Разглядывая один из последних снимков моей прабабушки, сделанный фотографом-любителем, я вижу грустный, спокойный взгляд, усталое доброе лицо, чуть тронутые улыбкой губы. Есть на фотографии и моя мама. Но она, видимо, испугалась фотографа и спрятала лицо, уткнувшись в бабушкино плечо. А вот мне свою прабабушку видеть не довелось. Лидия Васильевна умерла задолго до моего рождения – в 1976 году, в возрасте 77 лет. Из четырех ее детей ныне здравствует одна только дочь – моя бабушка Светлана Борисовна Ужегова. За ее плечами – учительская дорога длиною в 39 лет, достойная жизнь. Сейчас она на пенсии. По стопам бабушки пошла моя мама, Людмила Валентиновна – она тоже математик, преподает основы информатики и вычислительной техники в единственной в городе гимназии, не так давно стала завучем. Здесь же работает другая дочь бабушки, моя родная тетя Галина Васильевна – замечательный словесник. Гимназия стала «альма-матер» и для нас, троих внуков.
Я сейчас стою перед выбором профессии. Но не только это волнует меня. Наверное, как каждый молодой человек, вступающий во взрослую жизнь, я думаю о том, «делать жизнь с кого»? Я думаю о своих корнях и о том, что мне не стыдно за родословную. Я часто мучаюсь вопросом, почему моя прабабушка так мало рассказывала о себе? Может быть, потому, что считала свою судьбу обычной, схожей с судьбами тысяч других советских людей, на долю которых выпали тяжелейшие времена. Ей не дано было знать, что ее жизнь для меня – сама история, очеловеченная в теперь уже родном лице, в сухих строчках документов.
