2 июня 2009

Антон Шлыков, Вадим Филиппов «Михаил Линд (1884-1958)» / судьба «российского интеллигента и патриота»

Рубрика Россия дворянская
Тверская обл., г.Торжок, школа № 7, 10-й класс
Руководитель Н.В. Болдырева
Второе место

Листая подшивки старых газет, я наткнулся на крупным шрифтом набранное название моего родного города: Торжок. Это была публикация главы из рукописи Михаила Васильевича Линда под общим названием «Мои записки». Рядом с портретом седого мужчины средних лет я прочитал, что автор, литератор и переводчик, один из устроителей широко известной когда-то в Москве «Книжной лавки писателей», «наперекор тяжкой судьбе до конца жизни сохранил в себе лучшие качества российского интеллигента и патриота»[1].

Так началось мое знакомство с человеком, удивительная судьба которого тесно переплелась с историей моей страны и моего города. Материала о М.В.Линде было крайне мало, приходилось по крупицам собирать то, что могли сообщить в Тверском областном архиве и в редакциях газет. Мне помогли мои одноклассники – нам посчастливилось узнать, что еще жива его дочь Наталья Михайловна Линд-Прохорова, проживающая в Москве. Я побывал у нее в гостях, услышал рассказ об отце и понял, насколько наша встреча не случайна.

Кто же он, Михаил Васильевич Линд? Родился он в 1884 году в городе Торжке Тверской губернии, о чем свидетельствует запись в церковной крестильной книге Воскресенского монастыря. Отец, Василий Николаевич Линд (1843–1916), был публицистом, переводчиком, организатором издательства «Книжное дело» в Москве, выпустившим в своем переводе такие книги, как «Система логики» Милля, «Демократия в Америке» Токвиля, «История религий» Шантени де ля Сосей и пр. Был председателем Новоторжской уездной управы, много занимался вопросами народного образования. Рождение Василия Николаевича окутано тайной. Его внучка Н.М.Линд-Прохорова рассказала мне, что появился он в доме тверской дворянки, девицы Баклашиной Веры Николаевны как найденыш, обнаруженный на пороге ее дома в ее имении Зарубино, и был ею усыновлен. Василий Николаевич знал, что он родной сын своей приемной матери. Его дети говорили, что он выяснил позднее, и кто был его отцом, но раскрывать эту тайну не хотел. Однако сын его, Михаил Васильевич узнал, кто его дед, узнали об этом и сестры: история жизни их бабушки В.Н.Баклашиной, ее встреча с Высочайшей Императорской особой, Николаем I, ставшим отцом ребенка, послужила темой поэмы, написанной младшей дочерью Василия Николаевича – Екатериной Васильевной Линд. Фамилия «Линд» была дана найденышу в честь шведской певицы Женни Линд, гастролировавшей в те годы в Петербурге и имевшей оглушительный успех у аристократической публики, которая называла ее «шведским соловьем».

О матери, Наталье Евграфовне, Михаил Васильевич Линд вспоминает так:

«Мать владела тремя языками – французским, английским и немецким… Несмотря на свой загруженный хозяйством день, она все же сумела написать большую повесть «Не в деньгах счастье», печатавшуюся в журнале «Детский отдых», а впоследствии вышедшую отдельной книжкой. Мы, по мере того как возрастали, конечно, читали все написанные ею рассказы и повести»[2].

Все дети В.Н.Линда были в разной степени одарены литературными талантами: дочери в разное время увлекались стихами и прозой, одна из них – старшая, Ольга – даже печаталась. Писала стихи и младшая дочь Екатерина (1891–1954), но публиковать их в советские годы было невозможно. Как объясняет Н.М.Линд-Прохорова, их содержание не соответствовало тому, что делалось вокруг, к тому же их форма была «архаичной».

Закончив Тверскую гимназию, поработав домашней учительницей французского и английского языков, окончив курсы медицинских сестер, она уходит добровольцем на фронт. Получает два ордена Святого Георгия и две георгиевские медали. Затем – десять лет за границей, путешествия, возвращение в 1931 году на родину, работа медсестрой в годы войны, гидом-переводчиком – в послевоенное время.

Михаил Васильевич Линд детские годы провел в Торжке, рано научился читать и к чтению уже пристрастился годам к шести. Благодаря гувернантке-француженке, бойко разговаривал и читал по-французски. Учился в гимназии в Твери, затем окончил юридический факультет Московского университета. Как вспоминает его дочь, литературная деятельность отца началась около 1900 года. Он печатался в разных журналах, писал очерки и фельетоны. То немногое, что сохранилось, говорит о незаурядных литературных способностях М.В.Линда. Воспитанный в духе французской культуры, он был известным переводчиком Анатоля Франса, Оноре де Бальзака, Альфреда Мюссе.

Был Михаил Васильевич, как говорили, настоящий «комильфо»: высокий, стройный блондин, он выделялся безупречными манерами и составлял неотъемлемую часть элитарных литературных кружков, в частности, был хорошо знаком с В. Ходасевичем, В. Брюсовым. Он – один из устроителей широко известной в 1920-х годах в Москве «Книжной лавки писателей». О нем пишет в своих воспоминаниях Михаил Осоргин:

«Был среди нас отличный знаток книги Михаил Васильевич Линд, переводчик и беллетрист, джентльмен, человек выдержанный, отличный работник. Он хорошо знал книжников – от Шибанова до мелкого лабазника, имел солидный круг знакомств, имел нюх отличный и на дело смотрел серьезно. М. Линд заложил первые камни нашей лавки и многому нас научил. Им же собран был, книжка по книжке, хороший библиографический отдел – неприкосновенный, не для продажи, – который нам пришлось впоследствии – увы! – продать, чтобы заплатить налоги…». И еще в нескольких местах «Воспоминаний» Осоргин говорит, что М.Линд «исключительно ведал антикварией и крупными покупками», – был отличным книговедом[3].

В непростые 20-е годы маленький магазинчик, где работали люди, объединенные общими интересами, был едва ли не единственным культурным и торговым учреждением, пронесшим свою внутреннюю и внешнюю независимость сквозь «страшнейшие годы разрухи, террора и крушения духа»[4]. Основанная в декабре 1918 года «Книжная лавка» просуществовала до 1922 года, когда аналоговая тяжесть стала невыносимой. М.Осоргин пишет, что в самые тяжкие годы она была не только якорем личного нашего спасения, но и маленьким культурным центром Москвы, отдыхом и прибежищем писателей, профессоров, книголюбов, артистов, учащихся, всех, кто не хотел и в годы безвременья порвать с культурой и подавить в себе последние духовные устремления. Это уже, мне кажется, гражданская позиция людей, небезразличных к судьбе России. Они старались спасать книги редкие, уникальные, хотя это и не всегда удавалось. М.Осоргин в тех же мемуарах приводил пример, свидетелем которого был и М.Линд:

«Я помню, как предложили купить пять подвод французских томиков XVIII века, с экслибрисами, с ценными гравюрами; за пять подвод просили – на деньги мирного времени – не более пяти рублей, но наем самих подвод, из подмосковного имения до Москвы, стоил в двадцать раз больше, и пришлось отказаться. В списке значились редчайшие издания… Мы не купили, реквизирующие власти не позарились на иностранщину, книги были оставлены в брошенном помещичьем доме, и нам рассказывали, как деревенские ребята употребляли кожаные томики в качестве битка для игры в бабки»[5].

Представляю, какие чувства вызывали подобные факты у М.В.Линда – знатока французской литературы.

Еще одна, не менее интересная страница биографии Михаила Васильевича – его участие в конце 20-х годов в организации «Павильона» – кафе на Гоголевском бульваре. «Павильон» был известен в Москве, особенно иностранцам, как изысканное кафе-ресторан, где весь обслуживающий персонал, включая поваров, официанток, кассиров и уборщиков, был представлен «бывшими». «Павильон» давал в те трудные годы возможность прокормиться и выжить многим уцелевшим от арестов и оставшимся в Москве представителям известных аристократических и купеческих семейств: было известно, что здесь не берут «чаевых» и говорят на всех европейских языках. В 1928 году «Павильон» был закрыт, а его организаторы и большинство сотрудников арестованы. Арестовали и М.В.Линда, и из зала суда сразу же отправили в лагерь.

В лагере на Соловках Михаил Васильевич провел около четырех лет. После небольшого перерыва «за нарушения паспортного режима» (снимал комнату в пригороде, а работал в Москве в Гослитиздате при СНК РСФСР) и якобы за «антисоветскую пропаганду» был еще раз осужден по статье 58-10 УК РСФСР – с 1934 по 1939 год пребывал в Карагандинских лагерях. Затем жил на «101-м километре» (ближайшее от Москвы место ссылки) в Малоярославце Калужской области, ставшем отдушиной после многих лет скитаний. Приезжает он в этот городок уже пожилым, больным от голода и совсем слабым. Здесь он встречает Татьяну Николаевну Прохорову, которую знал еще девочкой. Она его, как и многих-многих других, лечит, кормит и дает ему приют. Несмотря на большую разницу в возрасте, они смогли понять и полюбить друг друга. Т.Н.Прохорова (1905–1978) – человек интересной судьбы, дочь последнего владельца Трехгорной мануфактуры Н.И.Прохорова, о котором мне много рассказывала Н.М.Линд-Прохорова. Жена М.В.Линда тоже скиталась по ссылкам с 18 лет. До конца жизни она имела право проживать лишь в городах районного значения. Ее вина – представительница прохоровской, как тогда считалось, «эксплуататорской династии»[6]. У Татьяны Николаевны ко времени выхода замуж за М.В.Линда уже был маленький сын Пантелей, с четырехлетнего возраста любивший отчима как родного отца.

Здесь же, в Малоярославце, в 1940 году рождается дочь Наталья. В грозные годы начала войны – вновь аресты «неблагонадежных».

М.В.Линд находился в тюрьмах вплоть до 1944 года. Об этом времени пишет его дочь Наталья Николаевна в «Моих записках», опубликованных в двадцати номерах малотиражной газеты «Валдай» в 1996 году:

«<…> мы – я трех, а брат, соответственно, восьми лет – оказались совсем одни с соседкой-старушкой в Малоярославце: маму в 24 часа сослали, а отца посадили. Именно тогда наша мужественная тетя Соня, мамина двоюродная сестра, добиралась к нам из Москвы, прячась под нижней полкой вагона (билетов не было, да и поезда ходили редко и без расписания). Тогда она вывезла нас в Москву со справками, что везет детей репрессированных родителей, а потом долго умоляла на Лубянке разрешить опеку и не отдавать нас в детский дом»[7].

Имя этой женщины Софья Вадимовна Полуэктова… М.В.Линд, освободившись из тюрьмы в 1944 году, забирает детей из Москвы и едет в городок Абдулино Чкаловской области (ныне – Оренбургской), куда в 1943 г. в очередной раз сослана его жена Т.Н.Прохорова. Абдулино – узловая станция между Бугурусланом и Уфой.

М.В.Линд работает плановиком в райпотребсоюзе, его жена – там же бухгалтером. Наступает период затишья по сравнению с той порой, когда каждый день жизни мог быть последним. Есть немного денег, полученных за переводы, сделанные Михаилом Васильевичем ранее в издательстве «Иностранная литература». Наконец-то на окнах появились ситцевые занавески. До этого последние шесть лет семья жила в полуподвале: вокруг прямоугольного деревянного стола вплотную к нему – три лавки, а за ними – три железные кровати, одна прямо у двух окон, в углу за печкой – топчан, а на окнах – изобретение Михаила Васильевича – рулончики из толя: днем они скатывались вверх и там закреплялись. Мечта о белых марлевых занавесках так никогда и не осуществилась. Все имущество при переездах умещалось в четырех чемоданах, да еще в перину (единственное богатство) завертывали зеркало и пару бьющихся кружек. Лето 1952 года оказалось счастливым – с Татьяны Николаевны «сняли ссылку».

Слушая рассказ дочери М.В.Линда, Натальи Михайловны, я спросил ее, не чувствовали ли они, дети репрессированных, себя ущемленными, обделенными. Она ответила, что в основном нет, хотя некоторые факты были. Например, в детском саду было заведено, что если кто-нибудь болеет, то еду дают домой: дома Линды часто ели картофельные очистки, сформированные в котлетки, и кисель из овсяных отрубей, черный хлеб с лебедой выдавался по малюсенькому кусочку – он был по карточкам. Дочь Наталья часто болела (начинался туберкулез), дети мечтали, что достанется что-нибудь из детсадовской вкусной пищи – однако ни разу ничего не дали; никогда, конечно, не давали Наташе, отличнице, путевку в Артек, куда ездили другие дети и куда отправляли «благонадежных» отличников.

М.В.Линд воспитывал сына и дочь так, что при любых обстоятельствах на прямые вопросы относительно происхождения и веры они, не колеблясь, отвечали правдиво. Иногда приходилось за это платить: с Наташи в четвертом классе перед строем сняли пионерский галстук, а в 1955 году Пантелей, движимый общим порывом своих товарищей, решил стать членом партии. Он встал на общем собрании и откровенно рассказал свою биографию, ничего не скрывая. Кончилось это тем, что его похвалили за искренность и честность, похлопали по плечу: «Побольше бы таких парней, как ты!» Но в партию не приняли.

1952 год – конец десятилетнего срока ссылки жены М.В.Линда, но семью могла ждать и новая ссылка в места более страшные, а именно – в голодную степь, в Кзыл-Орду. Так произошло со многими их знакомыми, которые отбывали ссылку в Абдулино: им предъявляли бумагу, где говорилось, что они, как вновь сосланные (то есть как если бы они никогда срока не отбывали), отправляются в Кзыл-Орду, а это – землянки, бараки, еженедельная отметка в «учреждении». Однако страшное не произошло. И у Михаила Васильевича впервые улегся в душе страх за семью: жена, как и он, получила паспорт, правда, в нем все равно стояли какие-то значки, которые для всех знающих людей сразу же делали понятным, какой она «страшный преступник».

Теперь – Валдай. Бедность была ужасной: при переезде у Линда осталось всего три рубля денег, но радостно въехали в дом – развалюшку с одной комнатой, даже без кухни (готовили на примусе в коридоре).

В первое же «вольное» лето к ним приехала отдыхать из Москвы Вера Александровна Кропоткина, родная племянница знаменитого анархиста-революционера. С нею и ее братом Николаем, ставшим крестным дочери Линда Натальи, Михаил Васильевич дружил со дней своей юности. В семье вспоминали о ней как об очень чистом, честном, наивном человеке, – она, к счастью, избежала репрессий (скорее всего, из-за «народнического» прошлого и родства со знаменитым дядюшкой).

К осени Линды получили свой «угол» – пристанище, которое стало «домом» до самой смерти хозяев: артель «Смена», где Михаил Васильевич работал плотником, купила на окраине дом под вязальный цех. Машины, изготавливающие носки, заняли переднюю часть дома, а заднюю – комнатку метров 12 и кухню метров семь – предложили семье. Был еще небольшой огородик при доме. Наталья Михайловна вспоминала, как она вместе с отцом колола дрова.

Еще одно воспоминание очень живо в памяти Натальи Михайловны – смерть Сталина. Матери, долго ждавшей этого, не верилось: это было невозможным, немыслимым (ведь в «ЦК» – все достижения медицины!). Отец только сказал: «Как жалостно он свернулся!» Мать ринулась в Москву, чтобы воочию убедиться в свершившемся, но поезд дальше Бологого не пустили. Из «валдайских» возвращался с нею еще только один, попытавшийся прорваться в Москву, человек – это известный всему городу дурачок Дима… Наталья Михайловна Линд вспоминает, что в школе был траур, девочки выплели из косичек цветные ленты, в коридоре на постаменте был поставлен портрет в траурной рамке. Слез и искреннего горя не было, разве что на митинге, когда с дрожью в голосе зачитывали горестные тексты. Учащиеся были довольны отменой занятий, взрослые ждали перемен. Подруга Н.М.Линд вспоминала, как в ее школе в этот день около портрета вождя был выстроен караул, а учительница играла на рояле одну и ту же пьесу – «Похороны куклы» Чайковского.

Больших перемен не последовало – жизнь шла обычным чередом.

К весне Михаил Васильевич стал чувствовать себя лучше, очень хотел заняться огородом и вообще хозяйством, даже купил цыплят. Но курятины так и не попробовали: никто из членов семьи не мог представить себе, что можно съесть своего петуха – их дарили знакомым. Мясо очень редко покупали, его просто не было в магазинах, а на рынке оно стоило слишком дорого. Денег не хватало.

Осенью 1958 года М.В.Линду стало намного хуже. Жена, как человек верующий и православный, предложила позвать священника. М.В.Линд без лишних слов принял священника, долго оставался с ним наедине, соборовался и причастился, а потом в общей беседе даже шутил с ним. Отец Иван проникся к Линду глубочайшим уважением и сказал, что лишь по-настоящему верующие люди ведут себя подобным образом.

На следующий день Михаил Васильевич не мог уже дышать без кислородной подушки. На вопрос жены, кого бы он хотел видеть (то есть кому следует приехать), он ответил: «Только Наташу». Дочь приехала вечером, отец расспросил ее о делах, попросил показаться в ее новом пальто и отослал из комнаты, оставшись наедине с женою… Ночью его не стало. Гроб с телом стоял в доме три дня, и два раза приходил вечером отец Иван, чтобы отслужить панихиду, хотя это было для него в те годы чревато очень большими неприятностями.

После похорон у Т.Н.Прохоровой завязалась дружба с отцом Иваном и его семейством. Она стала давать уроки музыки двум его сыновьям. А через два месяца, в 1959 году, ее вдруг вызвали в «учреждение», где разговаривали с ней чрезвычайно вежливо. Она уже не испытывала страха после Лубянки, ни разу не сдалась, не дала возможности завербовать себя. Когда предложили «иногда докладывать» о том, что происходит и о чем говорят в доме священника, женщина мужественно ответила: «Неужели вы думаете, что я на старости лет буду марать свою совесть?» Ее пытались припугнуть, напомнили, что дочь учится в институте иностранных языков – и судьба ее может быть непростой. Т.Н. ответила, что ее дети никогда не захотят такой цены за свое будущее. Уйдя от «них», Татьяна Николаевна зашла к отцу Ивану, рассказала ему обо всем и распрощалась с ним и его семьей. Вскоре он уехал из Валдая.

В начале 90-х дочь М.В.Линда, Н.М.Линд-Прохорова получила «дело» матери. Наталья Михайловна говорит, что читала «дела» родителей с очень противоречивыми чувствами: вначале это было щемящее чувство жалости и ужаса, а также оторопи от абсурдности вопросов и обвинений. Но чем больше она вчитывалась, тем сильнее испытывала громадную гордость за них, за то, что в этих страшных условиях они выдержали, не сдались, не предали, не подвели никого.

Есть в городе Валдае Новгородской области на городском кладбище непримечательная могила М.В.Линда, покоящегося рядом с женой Т.Н.Прохоровой. Уже мало кто помнит о жизни этого удивительного человека – разве что родственники и, конечно же, дети: приезжает из Москвы дочь Наталья Михайловна, приходит сын Пантелей Николаевич Прохоров, живущий и сейчас там же, в Валдае.

Почему я все-таки решил написать о М.В.Линде, человеке, казалось бы, не совершившем никакого подвига? Меня поразила в нем внутренняя сила духа, умение подчинить себе обстоятельства, порой страшные, и остаться верным своим убеждениям. Человек, в жилах которого возможно текла царская кровь, прекрасно образованный, умеющий определить для себя, что важнее, материальные или духовные ценности, в иных условиях наверняка принес бы больше пользы России. Подвиг, мне кажется, это вся судьба М.В.Линда.

[1] Деловой мир. Былое. 1994. Июль. № 7. С.14.
[2] Русский язык: Прил. к газете «Первое сентября». 1997. Декабрь. № 47(119).
[3] Осоргин М. (Ильин М.А.). Воспоминания // Наше наследие. 1989. № 6.
[4] Там же.
[5] Там же.
[6] Труд. 1997. 5 сентября. С.7–8.
[7] Линд Л.М. Мои записки // Валдай. 1996. № 81–107.

2 июня 2009

Антон Шлыков, Вадим Филиппов «Михаил Линд (1884-1958)» / судьба «российского интеллигента и патриота»