Путешествие в историю г. Углича, запечатленную в произведениях Ольги Берггольц / Антонина Стародубова

Ярославская обл., г. Углич, 9 класс
Научный руководитель О.А. Городецкая

 

Я учусь в средней школе №2 города Углича, которая находится в историческом центре города на территории бывшего женского Богоявленского монастыря. В нашей школе училась знаменитая поэтесса и писательница Ольга Берггольц, которая в детстве, с 1918 по 1921 год, проживала в Угличе. В 1931 году она написала повесть «Углич», а спустя много лет – в 1953 году снова посетила наш город, и вскоре воспоминания о нем вошли в книгу «Дневные звезды», которую Ольга Берггольц считала главной книгой своей жизни.

Прочитав повесть «Углич» и книгу «Дневные звезды», я поставила цель – совершить путешествие по Угличу, найти приметы Углича начала и середины 20-го века в сегодняшнем городе, пройти по местам города, где проживала и которые упоминает Ольга Берггольц, найти, по возможности, людей, помнящих Ольгу Берггольц, или слышавших о ней в Угличе, установить достоверность фактов, событий, имен, упомянутых О.Берггольц, найти фотографии, документы, другие иллюстрации к угличским страницам жизни и творчества Ольги Берггольц.

Иллюстрации из книги Ольги Берггольц «Углич» (А. Новикова, издание ОГИЗ. Молодая Гвардия Москва. 1932. Ленинград).

Собирая материал для этой работы, я встречалась со старожилами Углича, с сотрудниками Историко-художественного музея, библиотеки, с директором угличского архива, с жителями дома, где, предположительно, жила Ольга Берггольц, изучала и фотографировала места, которые она описывает, особенно территорию Богоявленского монастыря и нашу школу, улицы по которым она ходила, территорию Кремля с палатами царевича Димитрия и церковью Димитрия «на крови». Мы записали беседу с дочерью художника И.Н. Потехина, бывшего учителя О. Берггольц, много поработали в библиотеке с литературой об О. Берггольц. Нашли фотографию съемок в Угличе фильма «Дневные звезды». Нашли два автографа О. Берггольц.

Я начала свои исследования с выяснения тех мест в Угличе, где жила Ольга Берггольц с 1918 по 1921 год. В нашем городе сейчас вряд ли найдутся живые свидетели, которые это точно помнят. В свое время никто, даже сотрудники музея, школы № 2 и библиотеки не собрали воспоминания старожилов, поэтому мы поставили больше вопросов своей работой, чем получили ответов, многие наши выводы являются пока предположениями.

Листая повесть «Углич», мы видим девочку из интеллигентной семьи, у которой отец врач – на фронте, а мать учительница и младшая сестра Муся приехали в Углич из охваченного пожарами гражданской войны и революции голодного Петрограда. Приехали, чтобы выжить.

«Углич кишел в те дни «бывшими», бежавшими от революции из столиц в заштатные, чуть помеченные на карте города. Они меняли на еду старые свои вещи, устраивались педагогами, делопроизводителями, мелкими сошками, они ждали белых, чтобы вернуть свое имущества, свои права. Тут были домовладельцы из Москвы и Питера» [fn]Берггольц О. Углич // Собр. Соч. : В 3 т. Т. 1. Л., 1988. С. 238-239. [/fn].

В «Дневных звездах» упоминается, что семья Берггольц сначала переезжала с квартиры на квартиру на разных улицах. Последняя квартира их, перед заселением в Богоявленский монастырь, была на улице Крестовоздвиженской, она описана в повести «Углич».

Все события повести происходят в 1920 году. «Март стоял на Крестовоздвиженской, март в самом начале, с неожиданной оттепелью, с разлезшейся дорогой…»[fn]Там же. С. 211. [/fn]. Девочка Леля (так звали писательницу в детстве) не может пройти к своей школе, которая находится рядом с Богоявленским собором, из-за распутицы. «Синий купол главного храма, очень толстый, звездный и круглый, виднелся в самом конце Крестовоздвиженской». «Монастырь стоял на другом конце города. Пути к нему были отрезаны» [fn]Там же. [/fn].

Я прошла от Богоявленского собора, стоящего на самом деле на углу улиц Ростовской и бывшей Петербургской или Петровской (сейчас ул. 9 Января), к улице Крестовоздвиженской (сейчас Октябрьская), которая начинается от другой стороны Ростовской улицы, слегка под углом к ней. Она идет до моста через Каменный ручей, за мостом продолжается, поднимаясь вверх от ручья. Идя по этой улице, оглядываясь на Богоявленский храм, мы понимаем, что девочка Леля могла видеть все так, как описано в повести, только если она жила на отрезке улицы Крестовоздвиженской за мостом через ручей. Огромный собор, видный издалека, мог действительно казаться чуть ли не на краю города.

На этой части улицы сохранилось много старых домов еще XIX века постройки, сама улица почти не изменилась. Дом был в два этажа. «Внизу (а в Угличе нижний этаж находится над самой землей) жило большое семейство тети Любы, поденщицы…»[fn]Там же. С. 212. [/fn].

На этом отрезке Крестовоздвиженской вдали, выше по улице, открывался вид на Крестовоздвиженскую, или ее еще называли Солунская, церковь (она была разрушена в 1930-е годы во время строительства Угличской ГЭС). «Церковь Дмитрия Солунского в виде корабля выплывала на ту же Крестовоздвиженскую»[fn]Там же. С. 226. [/fn].

Мне интересно было найти в повести упоминания об этой церкви, которой уже нет, и многие жители этой улицы даже не знают о том, где она была. В 1920 году там еще собирал детей на проповедь Отец Иоанн «…прекрасная личность, и беседы его замечательные. У него одухотворенное лицо и такие глубокие-глубокие синие глаза»[fn]Там же. С. 222. [/fn]. Дети, войдя в церковь, видели: «Древние святые проступали на стенах и в специальных киотах, освещаемые разноцветным огнем лампадок». «Дети всех концов Углича строго сидели в церкви; посередине на столике перед батюшкой маялась свечка». «Отец Иоанн за столиком расчесывал деревянным гребешком свои длинные золотистые волосы и в его глубоких глазных впадинах поблескивал умный темный зрачок. – Ну, дети, начнем – глуховатый его голос отдавался в алтаре». «…Квадратные окошки были забраны решетками и сквозь решетки видны были рыхлые дорожки на снегу, идущие к воротам мужского Алексеевского монастыря, который стоял рядом» [fn]Там же. С. 226-227. [/fn]

Стоя на том месте, где была Солунская церковь, мы как бы заглядываем в прошлое и видим то, что видела маленькая девочка. Видим Алексеевский монастырь, Дивную церковь, о которой у О. Берггольц написаны стихи, которая к счастью, сохранилась и сейчас там. Уже несколько лет, как возрожден монастырь, только он теперь женский.

Возвращаясь назад по этой улице, я зашла к пожилой учительнице Марии Ивановне Тихомировой. Она рассказала, что помнит, как в детстве, в начале 1920-х годов, бегала с детьми играть на кладбище Алексеевского монастыря. Помнит те старинные красивые надгробия богатых угличан, какие описывает О. Берггольц в повести «Углич», помнит Солунскую церковь и тех последних священников, которые служили еще, пока их всех не арестовали и не закрыли церкви. От нее я узнала, где находились маслобойки на Крестовоздвиженской улице. От одной из них сохранилось строение, которое я сфотографировала. У героини повести «Углич» была одноклассница Манька Морозова. Видимо она жила где-то здесь не далеко, потому, что «…сходить к Маньке, к уличной девочке, было очень интересно». И хотя «…Манька принадлежала к тому сорту девочек, с которыми мне было запрещено водиться», «…я всегда любила ходить по чужим квартирам, смотреть, как живут люди – не так, как мы…». «Мать Маньки работала на маслобойном заводе Туркина. Два таких завода – было все крупное производство Углича. Я заглядывала в завод: в низком небольшом помещении – темные, деревянные машины. Огромная деревянная кувалда била в страшную ступу, как баба-яга»[fn]Там же. С. 224-226. [/fn]. Маслобойка Туркина действительно находилась здесь. В Угличе, на самом деле было много маслобоек, а не две, были и другие производства, в том числе кирпичные, колбасные, и др., но об этом могла не знать девочка Леля. На маслобойках выжимали льняное масло, так как лен всегда выращивали в наших местах.

Я постояла на углу Крестовоздвиженской (Октябрьской) у дома, с которого начинается улица имени Ольги Берггольц (бывшая Каменская). Улица эта идет вдоль Каменского ручья к набережной Волги – к пристани. Здесь в 1918 году причалила лодка с семьей Берггольц, а 1921 году другая большая лодка отчалила, увозя будущую писательницу в Питер.

А я иду по Октябрьской (Крестовоздвиженской) улице, приближаясь к Богоявленскому монастырю, к нашей школе, куда дети зимой иногда подкатывали, прицепляясь сзади к саням, не замеченные хозяином лошади. «Мы привыкли ездить так, и вот один раз я задумалась, стоя за расшитым задком саней, и не заметила, как очутилась далеко за городом над Волгой. Это было вечером. Сизоватое марево висело на том пологом берегу, и три уступа леса казались тремя красноармейскими полками, остановившимися над рекой». Этот образ леса за Волгой повторяется в повести «Углич» несколько раз. И мы на старых фотографиях и даже сейчас, выйдя на набережную по улице Ольги Берггольц, можем наблюдать этот вид. Правда, раньше это были настоящие, густые леса, стоящие уступами по берегу, а сейчас они поредели.

«Наша школа помещалась в хоромах монашек… Мимо главного храма коричневая тропка вела к суровому древнему зданию в два этажа. В нижнем этаже бытовал детский дом. Во втором этаже по обеим сторонам продолговатого коридора лепились классы – кельи, где двери и окна были полукруглы, и по углам еще стоял вековой запах ладана»[fn]Там же. С. 216. [/fn].

Здание нашей школы было в то время не такое уж древнее. На плане монастыря, сделанном в прошлом году для школьного музея, мы видим, что здание построено в 1895 году. Но в отличие от светлых оштукатуренных построек монастыря, оно из красного кирпича и видится темным. Женская школа была там и до революции, содержалась она на пожертвования благотворителей. Почти вся планировка внутри нее полностью сохранилась и сейчас. Сохранились узкие коридоры, маленькие классные комнаты, арочные окна.

Я хожу по школе и представляю, как в эти окна смотрела маленькая Леля и ее сестра Муся. Видели они из этих окон: все церкви монастыря, келейные корпуса, которые мы видим сейчас, колокольню, ворота и стены – то, что было разрушено в 1930-е годы, и чего не увидела Ольга Берггольц, ставшая уже известной на всю страну, когда приехала в город своего детства в 1953 году. « Нет, не было корпуса с нашей кельей. Не было темного пруда и лип,… не было сада,… не было стены, идущей к собору и школе …в обшарпанном, словно покрытом лишаями, основательно осевшим в землю, соборе был склад «Заготзерна» и нефтебазы… И только красное кирпичное здание нашей школы, первой моей школы, напротив собора было таким же, как тогда (хотя, разумеется, уменьшившимся), и было по прежнему школой»[fn]Там же. С. 30. [/fn].

Как же жила школа в 1920 году?

«Лязгая зубами, не раздеваясь, рассаживались школьники на старых партах, по трое на одну – ведь места-то в классе было мало. Мальчишки сидели отдельно – враждебным лагерем. Женскую и мужскую школу недавно соединили. Это были первые действия революции…». «Враждующие, презирающие и презираемые жили и учились мы, туго обвыкаясь и медленно сговариваясь»[fn]Там же. С. 216-217. [/fn].

Монастырь в то время еще не закрывали, в церквях его проходили службы. Но монашек постепенно выживали, отбирая у них келейные корпуса. И хотя в городе уже проводились аресты священников, отказывавшихся сотрудничать с советской властью, монашек еще не арестовывали, боясь недовольства народа. В документах 1928 года о закрытии Богоявленского монастыря писали – «От полной ликвидации монастыря временно воздержаться в силу того, что закрытие повлечет распыление по деревням большого количества (186 чел.) антисоветского элемента, а посему ограничиться отбором у них части помещений, занимаемых квартирами монахинь…»[fn]Церковь в истории и культуре государства // Исследования и материалы по истории и культуре Угличского Верхневолжья. Углич, 2003. Вып. 7. С. 114. [/fn]

Многочисленные прихожане еще приносили монастырю щедрые дары, может быть поэтому он был закрыт самым последним в Угличе, только к 1930 году. Но и после его закрытия монашенки долго еще работали в школе по хозяйству. А в 1920 году, читаем в повести: «Мы, разнородная свора, оттеснили монашек в другие корпуса, мешая им пением советских песен жить и молиться. Но монашки, все еще надеясь получить обратно свое хозяйство, просочились в школу, одна в виде сторожихи, другие две, как хозяйки по школьному пункту питания и еще одна как учительница рукодельного ремесла» [fn]Берггольц О. Углич // Собр. соч. : В 3 т. Т. 1. Л., 1988. С. 216. [/fn]. Имя этой учительницы, монахини Агриппины, мы снова встретим в повести, при описании драмы, развернувшейся в монастыре, которое является почти документальным свидетельством одного из эпизодов так называемого «бабьего бунта» в Угличе. Они периодически вспыхивали в эти годы и уже с 1918 года определялись, как контрреволюционный мятеж и жестоко подавлялись.

Я выписала все имена, фамилии учеников, упомянутых в повести «Углич», и попыталась установить их подлинность. Разные люди, угличане, и в музее, и в архиве, и старожилы назвали нам две известные фамилии: Буторина (имя девочки в повести не указано) и Соня Русинова. Это девочки – бывшие гимназистки. Фамилии эти принадлежат известным в Угличе семействам состоятельных мещан. В родне их были домовладельцы, интеллигенты, владельцы мелких производств, другие уважаемые жители. Сохранился старинный красивый дом в центре Углича – бывший банк Буториных, известны были Русиновы – колбасники, владельцы маслобойки.

Интересные персонажи – обитатели монастырских келий: « …породистый правовед Гриша Пятунов, двоюродный брат Русиновой, сбежавший от революции из Петрограда» и «… старый Пятунов. Он был похож на памятник, в своей генеральской шинели, стоящей как труба». «Я живу в Российской империи, – возвышая голос, сказал старый Пятунов, как на параде, – а вы можете, мадемуазель жить, где вам угодно… Мой дом взяли, мои имения в руках у мужиков, но ведь это все-таки мое. Это получил я от предков…»[fn]Там же. С. 236-237. [/fn]. В Угличе в XIX веке хорошо известна была фамилия Пятунины, Сергей Пятунин был владельцем кирпичных заводов. В городе сохранились здания из неоштукатуренных кирпичей, на которых видны штампы «С. П.» Посоветовавшись с историками, я решила, что автор повести или преднамеренно изменила известную фамилию Пятуниных, или уже забыла точную, когда писала повесть. Жительница Углича Н.М. Лебедева рассказала мне, что в детстве, в конце 1920-х годов, у них в семье упоминалось имя старика Пятунина, так дразнили тетки ее племянника мальчишку, когда он нелепо одевался: «Ты, как старик Пятунин, «зима – лето – попугай». Кстати, один из первых рассказов О.Берггольц назван «Зима – лето – попугай» о незадачливой девочке, одетой не по сезону, которую задразнили дети – «зима – лето – попугай». Может эта «дразнилка» запомнилась писательнице с угличского времени.

Мне нужно было, прежде всего, определить, где жила семья Берггольц в монастыре, когда получила ордер на келью. Я прошла вдоль территории монастыря, по тому пути, где тянулся самый длинный отрезок стены, с запада на восток по улице 9 Января (бывшей Петровской).

Я дохожу до угла, где сохранился дом, сейчас покрашенный в желтый цвет, и досконально рассматриваю его снаружи, со двора и даже захожу внутрь, сравниваю со старой фотографией этого места. На этом углу в конце XIX века была устроена самая последняя церковь Богоявленского монастыря во имя иконы Божьей Матери «Достойно есть». Церковь располагалась во втором этаже. Внизу корпуса, имевшего вид куба, было две кельи. Отрезком стены это строение соединялось с небольшим западным келейным корпусом. В нем-то, вероятнее всего, и жила семья Берггольц. К сожалению, никто сейчас мне это точно не подтвердил, но наши историки из музея со мной согласились. Ведь если закрыли первой в начале 1920 года маленькую церковь Божьей Матери «Достойно есть», то, должно быть, выселили монашек из всех этих помещений, и расквартировали мелких служащих и приезжих. Мать О. Берггольц преподавала в школьном ликбезе, другие соседи устроились кто учителем, кто служащим в советские учреждения.

Конечно, и двор уже, и растительность не такая, как описано в повести. Перестроенный дом могла уже не узнать О. Берггольц в 1953 году. Я решила найти место, где был пруд, упоминаемый О. Берггольц. Мужчина, житель дома, показал мне в огородах большую низину, где все лето стоит вода, между грядами и сказал, что сам мечтает давно выкопать здесь пруд. Вместо лип во дворе растут теперь тополя, кустарники.

Я вышла через калитку на улицу и отправились назад к школе вдоль забора, вместо которого раньше была стена. Вместо сегодняшней калитки там были ворота на улицу и была внутренняя калитка из галереи в стене. «Теперь я жила близко от школы и могла бегать туда по коридору в стене монастыря гулкому и глухому… стена шла чуть не полверсты, оберегая монастырь с двух сторон южной и восточной»[fn]Там же. С. 321. [/fn]. Действительно, территория монастыря занимала целый квартал, выходила на четыре улицы и вся была огорожена.

Из книги о монастыре, написанной в 1891 году: «Вокруг монастыря находится каменная ограда, с 4 башнями и 4 воротами, из коих одни на восток, двое на север и одни на юг»[fn]Ушаков А.Н. Угличский Богоявленский женский монастырь. Углич, 2003. С. 25. [/fn]. Мы представляем себе, что вышли из одних и идем к другим – северным воротам, тем самым, через которые, мимо главного собора, ходили школьники из повести «Углич» в 1920-е годы, и ходим мы сейчас, уже не зная никаких ворот и заборов. А О. Берггольц не выходила на улицу из своего двора, она бежала через стенную галерею. «Там был вековой сумрак… свет проникал сквозь редкие и узкие бойницы со стороны, обращенной во двор… Я пробегала по коридору как ветер, жмурясь и стуча зубами… Я вылетела на двор, где стояла наша школа, задыхаясь. Калиточка хлопнула за мной»[fn]Берггольц О. Углич // Собр. соч. : В 3-х томах. Т. 1. Л., 1988. С. 231. [/fn]. Эта внутренняя калиточка была перед белым келейным корпусом (сейчас жилой дом), как раз напротив торца здания школы.

Я пришла в школу, чтобы провести свое расследование событий, описанных в конце повести. О. Берггольц, наверное, единственная, кто описал случай бунта, связанного с изъятием церковных ценностей в Угличе.

В газете «Угличская правда» за 1918–1921-е годы я не нашла никакой информации об этих или подобных событиях. Я увидела там ежедневные сводки с фронтов: Юго-Западного, Туркестанского, Кавказского, Печорского, Восточного, Северного и других, призывы вступать в Красную Армию, о взятии в плен белых, о дезертирах, ежедневные сводки о заболеваниях в городе тифом, дифтерией, оспой, сапом, скарлатиной, призывы на субботники. В 1920 году субботник был объявлен даже 1 мая, с отменой всех демонстраций и праздничных митингов. В газетах клеймят саботажников, священнослужителей, как врагов советской власти, даже стихи есть на эти темы. В повести «Углич» вся эта обстановка отражена.

Положение с эпидемиями описано так: «Три болезни – сыпняк, скарлатина и сап, больше всего царь болезней – голодный тиф ходили по городу. Около деревянной трибуны городской здравотдел выставил колоссальный голубой плакат. Толстая зеленая и серая вошь сидела на плакате… Вошь сидела в центре города, посреди румяных крестьянок, торгующих молоком. Мужики сумрачно глядели на плакат и говорили непонятные нам слова круглым ярославским говорком»[fn]Там же. С. 228-229. [/fn].

В повести много раз упоминается о гражданской войне «…красные воевали с белыми, в лесах вокруг Углича ходили зеленые. Красные гнали белых где-то за Волгой»[fn]Там же. С. 213. [/fn]. В школе большевик – учитель Виктор Тверитинов просвещал детей о положении в стране, о том, как Красная Армия успешно одолевает врагов революции, учитель призывал детей на субботники.

Дети разных сословий спорили в классе, какая власть справедливее, при ком жить лучше, одни ругали большевиков, другие хотели стать комсомольцами и большевиками. Эти сцены то смешные, то кончаются ссорами, враждой. Взрослые – соседи Берггольц вели свои разговоры. «Даст бог, Колчаку удастся справиться с ними (большевиками), и тогда вы возвратите себе все, что у вас отобрали… Тетя Шура заявила: – Мне кажется, что когда Колчак будет вступать в наш Углич, я буду петь: «Вот идет герой-победитель»[fn]Там же. С. 225. [/fn].

Группа девочек, во главе с бывшими гимназистками, по-своему решают этот вопрос. «На другой день девочки собрались рано. Мы принесли в класс маленький образок. Сначала все приложились к нему, затем устроили его незаметно под самым потолком бывшей кельи. – От большевиков, – набожно сказала Маня» [fn]Там же. С. 252. [/fn].

Дети были в постоянном смятении. Можно представить, что творилось в голове у маленькой Лели. «Большевики… голод… уроки Виктора… шепот тетки и матери мучили меня, не уживались вместе, а жили порознь: отдельно дом, отдельно школа, отдельно брошюрки и приказы на толстой стене монастыря. Последний приказ говорил, что с семнадцатого апреля, значит с завтрашнего дня, Углич объявлен на осадном положении» [fn]Там же. С. 257. [/fn].

В повести отмечается, что большевиков было тогда в городе немного. Но город часто объявлялся на осадном положении, так как те, кого называли «зеленые» были на самом деле отрядами крестьянских повстанцев, прятавшимися в лесах, боровшимися за свое имущество, землю с большевиками. В городе им сочувствовали и помогали. «Вообще, горожане жили слухами. Все, кроме большевиков. Город Углич был окружен богатыми ярославскими селами, существовал торгом, богомольем, огородами…».[fn]Там же. С. 239. [/fn]

По-видимому, Богоявленский монастырь был самым центром противостояния большевикам. Он был и в центре города, и самый населенный, и все еще богатый, и авторитетный среди поголовно верующего коренного населения Углича. На сторону большевиков переходили пока вынужденно, скорее по разным жизненным обстоятельствам, чем по убеждению. Очень интересно описывает О. Берггольц дни перед пасхой: говение в Алексеевском монастыре, тревога в городе, как перед светопреставлением, хождение со свечками в страстной четверг, во время которого Леля спорит с подругами, обзывает их буржуйками и решает в очередной раз стать большевичкой. Я в этой повести увидела и поняла, как меняются взгляд на мир девочки, которая хочет все изменить к лучшему, ищет себе героический идеал.

Ольга Берггольц подмечает самые главные события, которые разворачивались в эти годы не только в Угличе, но и по всей России. Девочку увлекают субботники, когда дружно поются революционные песни, вместе с детдомовцами. Она видит в революционной романтике выход из трудной голодной жизни, темной, холодной кельи. Повесть «Углич», написанная молодой девушкой, искренне верящей, что выбрала правильный жизненный путь, еще не знающей какие испытания ждут ее впереди. Для изучения угличской истории ее свидетельства о первых годах после революции очень важны, ведь так мало осталось документов и почти не осталось тех, кто это помнит это время.

Она становится не только свидетельницей, но и случайной участницей маленькой революции, которая произошла в монастыре в дни сразу после пасхи. Зайдя в школу, где ее подруга готовит украшение к первомайскому празднику и там же учитель большевик Тверитинов, она понимает, что лишняя здесь, выходит во двор. «…Я никому не нужна… Большевики меня презирают за всякие мои сомнения, «большие» ругают за сочувствие большевикам, хорошие девочки не хотят дружить со мной. Господи, господи, как тяжело!

Необычайное волнение царило во дворе. Монашки высыпали на двор, расторопно и бестолково шмыгая. Живописная группа ярославцев – дальних богомольцев, обнажив головы, стояла у дверей архимандритских покоев. Их пристроили здесь на святую неделю монашки».

Девочка услышала слова: «Изымать едут… Вишь, большевики изымать сейчас приедут… Огромные древние двери храма холодно стукнули. Настоятельница сходила со ступеней… – Осеним себя крестом, – сказала она, – враг идет. Монахини накладывали древние запоры на ворота и калитку монастыря. Я влетела в учительскую.

Я крикнула, ничего не ждя. – Катушка! Виктор! Они запираются!! – Кто? – Монашки! Большевики едут изымать ценности…»

Дальше начинаются события, которые стали кульминацией повести. «К воротам монастыря подъехал грузовик с вооруженными людьми». Описывается, как монашенки запели молитвы, а «калитка монастыря глухо бухала под ударами с той стороны. – Откройте! – кричали там. Монастырский двор не отвечал. Зато со звонницы тяжело кувыркаясь вниз, как обвал, грянул набат» [fn]Там же. С. 268-269. [/fn].

Я стою в школьном классе, окна которого смотрят на двор перед Богоявленским собором. Слева от меня видна паперть и крыльцо собора, где стояла настоятельница в те далекие времена, видим тот проход во двор, где были ворота в стене, справа видим настоятельский корпус, где стояла толпа прихожан, защитников монастыря с монашками. Вижу еще правее Федоровскую церковь, у которой была высокая колокольня – одна на все церкви монастыря (ее разрушили в 1930-е годы при строительстве Волгостроя). Я представляю себе все, что могла видеть девочка Леля, которая, став писательницей, сохранит для нас этот исторический факт.

Видели они из окон, как сбегались на набат угличане, вооружась кто как мог, как один яростный мужик с криками: «Разверстку брать, церкви грабить!» залез на ворота и выпустил весь заряд нагана в автомобиль. Большевику и девочкам вместе с ним на улицу было опасно выходить. Высокое крыльцо школы видно и сейчас со всей этой территории. Дальше рассказывается, что угличане окружили грузовик и с него тоже раздались выстрелы. Одним из выстрелов по колокольне была убита монахиня, звонившая в колокол. Звон прекратился. Те трое, кто был в школе, не знали, как выйти осторожно и незаметно «… и вдруг в этот хаос вошла мысль спокойная и белая, как стена. – Стена! – закричала я. – Мы можем пройти через стену… на тот двор…».

Они выходили по одиночке, перебегая между деревьями, вошли в калитку стены, затем прошли по галерее стены и вышли во двор к кельям, где жила семья Берггольц. Большевик пошел в город за подкреплением, а девочки остались. «Молодец, догадалась, – удивилась Катушка… Я пожала плечами, как большая… Я знала теперь, что мне надо делать… я буду комсомолкой». «Скоро раздался стук в калитку и Виктор, уже вооруженный винтовкой, с отрядом большевиков вошел во двор… Отряд вошел в стену» [fn]Там же. С. 269-272. [/fn]. Бунт был подавлен.

Дальше я читаю в повести о том, как на третий день хоронили в городе одновременно убитого большевика и монахиню. Дети в классе разделились на два лагеря, большинство собиралось провожать матушку, а Катя (Катушка), которая дружила с большевиком учителем, считалась комсомолкой и была образцом для Лели, агитировала провожать в последний путь большевика Раскина.
И я тоже отправилась проследить путь двух похоронных процессий, вслед за автором повести. «От купеческого дома с медальонами (в наше время – Дом детского творчества), где бытовал сейчас (в 1920 г.) исполком, оркестр и процессия пошли к кладбищу Алексеевского монастыря. Я, Манька Морозова и много мальчишек бежали у самого оркестра… Мы первый раз хоронили большевика… Небольшая горстка людей в латаной одежде – людей, которые держали в страхе и ненависти кулаков уезда, людей из которых многие уходили в ряды красноармейцев, – строго шагала за гробом товарища. Обыватели… безразличным шипением провожали шествие.

Когда процессия подходила к Алексеевскому монастырю,… навстречу из Косой улицы показалась погребальная процессия девичьего монастыря. Протяжные голоса монашек вступили в борьбу с голосом оркестра. Огромный крестный ход шел за гробом «убиенной Агриппины». Старухи Углича причитали в голос. В первых рядах шествия шел цвет угличской интеллигенции. Там были все мои родные и знакомые».

Дальше рассказывается о том, как возмущалась мать и соседи Лели тем, что она шла за большевиками, о речи на могиле большевика, где обличали всех, кто хоронил монашку, как врагов революции, которых надо победить, и о мучительных мыслях девочки Лели. «Неужели я за большевиков в самом деле? А мама? А бог? А бабушка и дедушка в Петрограде? Ведь от всего этого придется отказаться, если только я за большевиков. Я сама еще не понимала, зачем отказаться, но знала, что это так» [fn]Там же. С. 273-275. [/fn].

Здесь почти и заканчивается повесть «Углич». Подруга, комсомолка Катушка, уходит из школы, чтобы убежать к красноармейцам на фронт, детские игры уже не идут на ум. «Мы сидели в центре событий на краю детства, страшно и радостно взрослея. На полой Волге играли пароходные гудки. Пароход, глядя тусклыми иллюминаторами, блистая проходил мимо города, он ревел голосами красноармейцев. Это была весть о победе Красной Армии, и сурово откликались ей все три полка леса с того берега»[fn]Там же. С. 278. [/fn].

Чтение и разбор мало известной повести «Углич» для меня были интереснее даже, чем такая известная и признанная книга, как «Дневные звезды». Я – угличанка, и путешествия, совершенные нами в историю нашего города, моей школы, монастыря, который я вижу постоянно из окон школы, по знакомым улицам, принесли мне много открытий.

Новые открытия меня ждали, когда я пришла в Первомайский переулок в дом художника И.Н. Потехина, и его дочь Татьяна Ивановна рассказала нам о встрече ее отца с О. Берггольц в 1953 году.

Сама Татьяна Ивановна видела Ольгу Федоровну и видела, как отец ей показывал рисунки, картины. Но при разговоре не присутствовала. Ей, шестнадцатилетней девушке, не полагалось присутствовать при разговоре старших. Но она сказала мне, что после прочтения книги «Дневные звезды», поняла, что разговор с отцом у Ольги Берггольц был серьезным и откровенным. Это были не только воспоминания, но и обсуждение многих жизненных тем, о которых в то время можно было говорить только с людьми, которым доверяют.

Я записала беседу с Татьяной Ивановной на пленку. Скопировала несколько рисунков, в том числе и оставшиеся рисунки с видами Богоявленского монастыря. Иван Николаевич подарил О. Берггольц все рисунки, которые ей понравились. Долго беседовал с ней, ходил по городу. Но, к сожалению, отца уже нет в живых, и дочь любимого угличского учителя Ольги Берггольц не может уже узнать все подробности этой встречи.

Татьяна Ивановна Потехина позволила мне скопировать автограф О. Берггольц на книге «Первороссийск», подаренной отцу. Позже такую же книгу с автографом я обнаружила в библиотеке имени Сурикова. Коллектив библиотеки сейчас молодой и никто не знал точно, как книга у них оказалась, подсказали мне выяснить это у бывшей директорши Валентины Федоровны Белоусовой. Так я нашла еще одного человека, видевшего О. Берггольц в Угличе в 1953 году. Правда, эта женщина работала тогда в читальном зале и не присутствовала в момент передачи книги, не беседовала с писательницей. Она только помнит, как выглядела О. Берггольц, когда пришла в библиотеку. Никаких встреч писательнице с общественностью в то время в Угличе не устраивали. Наверное, она сама встречалась только с теми, кто ей был интересен.

Из проделанной мною работы можно сделать вывод, что литературное краеведение – это путешествие по историческому городу. Я научилась видеть в сегодняшнем дне отражение и приметы прошлого, поняла, сколько потеряно безвозвратно, как ценны свидетельства о событиях и людях прошлого. Я увидела по-другому свой город, нашу школу и Богоявленский монастырь.

Значение моей работы в том, что со мной случилось то, о чем мечтала в детстве О. Берггольц. Я могу сказать о том, что узнала и увидела – «это мое», как когда-то говорила автор «Дневных звезд». То, что открыла для меня Ольга Берггольц – я могу сравнить с «дневными звездами», увиденными мною в глубоком темном колодце угличской истории. Я даже увидела « часть себя», именно этого и пожелала своим читателям О. Берггольц в своей книге. Я поняла, что живу в такое же почти революционное время, когда мир вокруг быстро меняется. В церквях Богоявленского монастыря идут службы, рядом с нашей школой проходят группы туристов со всего мира, паломники, ходят священники, монахини, и все уже не так, как было, когда я еще училась в младших классах. Быть может, здесь снова будет со временем монастырь.

Я тоже сейчас стою перед выбором жизненного пути и мне неизвестно, куда повернет история, как неизвестно было О. Берггольц, мечтавшей и верившей в нового человека, в победу над злом, ложью, несправедливостью. И, хотя она закончила свою жизнь в смятении, в сомнениях, в одиночестве, ее талант и героический творческий путь заслужил память поколений.