Жернова коллективизации: «Кардойское дело» 1930 года / Елизавета Чернова

Иркутская обл., г. Братск, школа 41, 11 класс
Научный руководитель: Е.И. Шебанова

Целью нашей работы является изучение вопросов, связанных с крестьянскими волнениями в деревнях Кардой и Карай Братского района Иркутской области. В документах оно получило название «Кардойское дело» [fn]Основу нашего исследования составили архивные материалы из фондов Архивного отдела администрации г.Братска, Государственного архива Иркутской области (ГАИО) и государственного архива новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО – бывший партийный архив). Были использованы материалы следующих фондов Братского городского архива: ф.1 – Братский районный совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов; ф. 35 – Кардойский сельсовет Тангуйского района ГАНИИО: ф. 19 – Оекский РК ВКП (б); ф.31 – Братский райком КПСС; ф. 270 – Тулунский УКОМ РКП (б); ф. 273 – Тулунский РК КПСС ГАИО: ф. 600 – Исполнительный комитет Восточно-Сибирского краевого Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов; ф. 862 – Исполнительный комитет Тулунского районного совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

В работе использованы источники законодательные нормативные акты; материалы текущего делопроизводства, источники личного и устного происхождения. В Братском городском архиве отсутствуют документы за период с 1921 по 1932 гг. по линии Исполкома районного совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Из-за многочисленных административно-территориальных делений Братского района часть документов была передана в Тулунский район, к которому относились деревни Карай и Кардой Кардойского сельсовета до 1926 года.

Устные источники представлены в работе в виде сведений, полученных от потомков (в основном детей и внуков) участников т.н. «Кардойского дела» 1930 г., свидетелей из числа жителей деревень Кардой и Карай, а также воспоминаний лиц, не бывших непосредственными свидетелями восстания из числа деревенских жителей. Многие важные детали, дополнившие картину восстания, были получены из бесед с местными краеведами – любителями, собравшими в течение продолжительного времени сведения о восстании. [/fn].

В хронологическом отношении работа охватывает период с 1927 по 1935 год географически – территорию двух деревень – Кардой и Карай Тулунского района, относящихся сегодня к территории Братского района Иркутской области.

Идея написать работу на эту тему появилась неслучайно: наша семья уже несколько лет имеет свой дом в деревне Карай, поэтому естественно, что до нас дошли слухи о бывшем «когда-то» восстании в этой деревне.

Старожилы деревни не любят разговаривать на эту тему, так как между потомками сельских активистов и участников восстания до сих пор довольно накаленные отношения. Изредка можно услышать от кого-нибудь что-либо вроде «раньше здесь каждый дом был крепостью, потому что вражда была между населением. Да и сейчас, если поискать, можно не в одном доме найти спрятанное оружие. Народ в деревне был богатый, а когда отбирать пришли, отдавать не захотел» [fn]Конечно, не только интерес узнать в деталях о «вражде между населением» побудил написать эту работу. Проблема земельного пользования на сегодняшний день остается актуальной и нерешенной. Не могут пустые, засоренные, заброшенные поля не вызвать боли в душе проезжающего мимо них мыслящего человека. Несмотря на то, что земля сегодня дается в свободное пользование на правах частного обладания, она теперь никому не нужна: сельское хозяйство в России не выгодно, том более в зоне неблагоприятного земледелия – Восточной Сибири. Мне это знакомо достаточно близко потому, что мой отец ведет фермерское хозяйство в деревне Карай. Любопытно также и то, что сведения, узнанные из уст деревенских старожилов и из архивных документов, расходятся с представлениями о коллективизации обывателя: о раскулачивании сейчас вообще забыто, а в колхозы, по мнению многих людей, крестьяне шли с песнями, лозунгами, выстраиваясь в очередь, чтобы попасть в него, в то время, как дети тех, кто вступал в колхоз, говорят, что их родителей в колхоз «загоняли». [/fn].

Из архивных документов стало понятно, что восстание было не только в деревне Карай, но одновременно охватило и лежащую в 10 км от нее деревню Кардой, поэтому для того, чтобы получить как можно более полную информацию мы побывали в Кардое.

Государственная сельскохозяйственная политика 1927-1930 годов – фон крестьянского восстанию 1930 года

В 30-е годы коллективизация стала одной из причин крестьянских выступлений, но в 1927-1928 годах одной из главных поводов крестьянских волнений по всей стране явились хлебозаготовки. Существовали в 1927 году и другие причины для крестьянских выступлений, например, в 1927 году был произведен первый государственный заем, ставки которого для зажиточных крестьян с каждым годом росли.

В январе 1928 года партийное руководство приняло новое постановление о самообложении. Коренное отличие этого постановления от предыдущего заключалось в том, что теперь самообложение стало не «добровольной» выплатой крестьянами денег на нужды государства, а одним из обязательных налогов. Причем процент самообложения, как и прочих налогов, стабильно рос.

Нельзя здесь не вспомнить и различные культсборы, производящиеся «для помощи голодающим, борьбы с эпидемическими болезнями, улучшения жизни детей, расширения жилищного и культурного строительства».

В деревне так же взимался налог на неземледельческие заработки (доходы с эксплуатации сельскохозяйственных машин – мельниц, жнеек, веялок, сеялок и т.д.), так как у бедняков таких машин не было, то этот налог собирался с зажиточных крестьян. Ставка налога зависела от количества и рода сельскохозяйственных машин. Взимание этого налога мало зависело, если не сказать не зависело совсем, от принадлежности крестьянина к бедняцкой, середняцкой или кулацкой социальным группам, в отличие от всех других видов налогов, от которых иногда освобождались бедняцкие (реже середняцкие) хозяйства в виде льгот, несмотря на то что само деление крестьянских хозяйств на бедняцкие, середняцкие и кулацкие являлось условной формальностью, определяемой на уровне местных властей.

Ближе к 1930 году ставки всех видов налогов заметно выросли, причем бедняцкие хозяйства по-прежнему пользовались льготами, но кулацкие хозяйства в 1929 году стали облагаться индивидуальным налогом.
К тому времени, при увеличивающихся темпах коллективизации, страна была на первой стадии коллективизации, бедняцкие и середняцкие хозяйства по сравнению с кулацкими, как уже сказано, пользовались льготами, а стране нужны были хлеб и деньги. Вероятно, поэтому денежные поступления от кулацких хозяйств по установленным нормам перестали удовлетворять государство, которое решило проблему путем индивидуального обложения. Под это обложение попадали не только кулаки, но и середняки.

Для того, чтобы яснее представить картину того, как отразилась государственная политика в деревне по регулированию кризиса сбыта хлеба в Сибири, а точнее в деревнях Кардой и Карай Тулунского района, необходимо для начала рассмотреть доходность хозяйств с дореволюционного времени до 1930 года.

Приведем к примеру динамику хозяйства Мануйлова Ивана Ивановича – жителя д. Кардой с 1917 по 1931 год[fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр. 203, л.1. [/fn]:

год	едоков	Посева/ дес.	лошадей	коров	мелкого скота	доход	налог	машины
1917–1925	8	16	8	5	45	207 р. 15 коп.	нет сведений	молотилка веялка
1925–1926	8	16	8	5	45	-//-	-//-	-//-
1926–1927	5	7	3	2	20	251 р. 15 коп.	20 р. 95 коп.	жнейка мельница
1927–1928	5	7	3	2	20	1270 р.	-//-	-//-
1928–1929	4	8	3	2	18	нет сведений	нет сведений	нет сведений
1929–1930	4	9	3	2	18	нет сведений	нет сведений	нет сведений
1930–1931	3	3	3	1	16	нет сведений	нет сведений	нет сведений

Как видно из таблицы, хозяйство Мануйлова стремительно сократилось более чем в 2 раза. Правда, и количество едоков уменьшилось с восьми до пяти, поэтому сокращение хозяйства Мануйлова с 1917 по 1926 год можно оправдать ненужностью такого количества скота и посевов, какое было у Мануйлова с 1917 по 1926 год для пяти едоков. Тем не менее, на наш взгляд, при благоприятных условиях для ведения сельского хозяйства Мануйлов не стал бы, как говорилось в 30-е годы, «самораскулачиваться». Вопрос, почему Мануйлов так урезал свое хозяйство, подлежит подробному рассмотрению, но отчасти ответ на него содержится уже в самой таблице, стоит хотя бы сравнить доходность 1917–1925 и 1926–1027 годов. При более чем в два раза сократившемся хозяйстве его доходность возросла на 44 рубля. Ясно, что увеличился и процент налога, это при том, что начисление налога зависело от количества едоков в семье облагаемого, а едоков в семействе Мануйлова в 1926–1927 гг. стало меньше на 3 человека. К тому же в 1927 году значительно возросли второстепенные налоги, и, хотя такой налог как самообложение должен был взиматься на добровольной основе, подписка на него в большинстве случаев проходила при явном нажиме.

Увеличение цифр доходности хозяйства Мануйлова в 1926-1927 гг. таким образом можно объяснить лишь государственной политикой «выдаивания» средств из деревни. Скачок доходности хозяйства Мануйлова с 251 руб. 15 коп. до 1270 руб. объясняется реформами, проводившимися государством в финансовой и налоговой сферах. Из них не на последнем месте стоит реформа начисления налога, проводившаяся в эти годы, суть которой состояла в том, что начисление налога теперь зависело не от количества едоков, а от доходности хозяйства. Партийная власть рассчитывала, что общая сумма налога по стране возрастет, и эти расчеты, по-видимому, оправдали себя.

Причина сокращения хозяйства Мануйлова до маломощного в 1930–1931 годах в том, что в этом году его арестовали за участие в Кардойском восстании[fn]Этот факт будет рассматриваться в следующей главе, посвященной самому восстанию. [/fn].

Помимо высоких налогов существовали и другие причины «самораскулачивания». Немаловажную роль в политической ситуации в деревне играла и «классовая борьба»: об этом свидетельствуют многочисленные выдержки из документов.
Одна из таких выдержек содержится в личном деле Мануйлова: «Мануйлов с1926 года, когда наемную силу нужно было держать по договору[fn]В данном случае понятно, что вовсе не Временные правила об условиях применения подсобного наемного труда в крестьянских хозяйствах стали поводом для прекращения использование наемного труда в хозяйстве Мануйлова. Причина видится в том, что исчезла необходимость использовать наемный труд в хозяйстве, где для ухаживания за многочисленным поголовьем скота вполне хватает своих рук. [/fn] постоянных батраков не держал, а держал сезонных батраков, но все же держал и круглый год так, например, с 1926 по 1930 год месячными батраками у него жили граждане участка Булук: Марков Осип, Цветков Яким и др.» [fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр. 203, л.2. [/fn]

Восстание 1930 года – фон раскрестьянивания 1930-1933 годов.
Восстание 1930 года – одна из форм борьбы с советской властью.
Подавление восстания

Весной 1930 года в деревнях Кардой и Карай Тулунского района одновременно вспыхнуло восстание. Точная дата восстания не известна, но многие из опрашиваемых людей говорили, что мятеж был примерно во время Благовещения, которое празднуется 7 апреля.

В архивных документах восстание это упоминается под названием «Кардойское дело», а его участники в тех же документах объединены в «Кардойскую банду». В подтверждение своих слов приведем в пример несколько выдержек из личных дел раскулаченных в этих деревнях крестьян:

– «Богданов Степан Яковлевич… арестован за Кардойскую банду» [fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр. 17, л. 22. [/fn];
– «Козловой Е.М… муж был руководитель Кардойского восстания в 1930-м году» [fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп. 4, ед. хр. 190, л. 28. [/fn];
– «…Мануйлов Ив.Ив. арестован ОГПУ за Кардойское восстание в 1930-м году…»[fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед. хр. 203, л. 1. [/fn];

Все 3 фамилии, приведенные в качестве примера – фамилии раскулаченных крестьян, что не случайно: «банда» в основном состояла из зажиточных крестьян.
На вопрос, что послужило причиной и поводом к восстанию, ни кардойские, ни карайские старожилы дать ответ не смогли или не захотели. Нам причина выступления видится в резолюции «заседания президиума Тулунского РИКа от 8 янв. 1930 г. №1, текст которой следующий»: «Обязать сельские советы и райуполномоченных под их личную ответственность немедленно взыскать с кулацких хозяйств, в том числе из вновь выявленных все причитающиеся платежи в принудительном порядке»[fn] ГАИО, ф. р-862, оп.2, ед.хр.7. [/fn].

Причем это тот редкий случай в истории вообще, когда при известной причине мятежа неясна его цель.

Это тот случай, когда восставшие не предъявляют властям никаких политических или экономических требований, а причина восстания – просто последняя капля, подтолкнувшая людей к открытому возмущения против власти, обреченному на скорое и жестокое подавление.

Вероятно, сами бунтовщики недопонимали, зачем они восстают. По словам Анисьи Антоновны Царенковой (девичья фамилия – Козлова), участники «банды» «собирались в доме Шуры Шкуратова и хотели свергнуть советскую власть».

Как можно свергнуть советскую власть в одной – двух маленьких деревушках тридцати крестьянам, не поддается логике. Они не могли не знать, что их просто-напросто «сомнут». Если предположить, что они рассчитывали поднять мятеж по всему Тулунскому району, то выступление одновременно должно было подняться в деревнях, лежащих не далее 30 км от Кардоя или Карая (расстояние между этими двумя деревнями 3 км) – Илире, Луговом, Чистякове, но восстания не было ни в одной из перечисленных деревень. То, что повстанцы не сделали даже попытки привлечь к восстанию жителей соседних деревень, свидетельствует рассказ лесничего – Анищенко Ивана Игнатьевича (племянника первого комсомольца в деревне Карай Ивана Стелькина), работавшего на 134 квартале и видевшего там ямы от землянок, выкопанные примерно в двадцати пяти км от Карая вдоль дороги к д.Чистяково: повстанцы не договорились о совместном выступлении. Поэтому из сказанного выше выходит, что причина восстания существовала, а цели – нет.

О поводе к возмущению, его участниках и о его ходе приходится судить по словам детей раскулаченных, и, кстати, детей сельских активистов. Для начала обратимся к фактам о восстании, которые привела нам Валентина Павловна Брызгалова. Она знает об этих событиях потому, что интересовалась судьбой первого комсомольца в д. Карай Ивана Стелькина, убитого во время восстания «мятежниками», сама она принципиальная коммунистка.

О том, как началось выступление, Валентина Павловна поведала чрезвычайно коротко, буквально двумя словами: «Поехали собирать налоги, в Карае совещались, увидев сборщиков, начали убегать».

Фраза эта выглядит недостоверной, т.к. не могли мятежники, о чем-либо разговаривая, увидев сборщиков налогов, «начать убегать» от них, к тому же спрашивалось о восстании, а бегство от сборщиков налогов даже на «саботаж» не походит.

Однако доля истины в словах Брызгаловой есть: ее сведения о сборщиках налогов подтвердили догадку о том, что толчком к крестьянскому негодованию послужил сбор налогов (по резолюции от 8 января 1930 года) и проходивший, как можно догадаться, с административным нажимом.

В целом версия, изложенная Валентиной Павловной, не может приниматься как основная, поэтому для выяснения сколько-нибудь правдивой картины восстания необходимо обратиться к помощи многих людей, владеющих информацией о восстании.

Михаил Васильевич Куневич говорил о том, что восставшие были все пьяные и объяснил начало событий тем, что «они попросту возомнили себя всемогущими».
Подобное же нам рассказала и Клавдия Андреевна Бобылева: «пьяные стреляли, убегали, но их побили солдаты».

Первое, что здесь необходимо отметить, это то, что пьяными восставшие быть не могли. Они могли быть слегка «подвыпившими», но не пьяными в буквальном смысле этого слова, тем более, что в приведенном здесь выражении Бобылевой просматривается еще более невероятный факт – пьяными («подвыпившими») были все члены банды.

Вообще же в рассказе Клавдии Андреевны не прослеживается ни повода, ни хода, ни последствий восстания, ясно только из ее речи, что выступление было непродуманным, неорганизованным и, если так можно выразиться, наболевшим.
Для того чтобы окончательно прийти к сопоставлению всех версий восстания, нужно описать еще одну «концепцию» бунта, полученную от племянника первого комсомольца Ивана Стелькина – Ивана Игнатьевича Антипенко.

По версии Брызгаловой выходит, что повстанцы начали мятеж раньше, чем задумали, а по версиям Куневича и Бобылевой получается, будто бы «банда» вообще не обдумывала срок восстания, что опровергает уже факт одновременного восстания в Кардое и Карае. Версия же Ивана Игнатьевича из всех выглядит наиболее подробной и приемлемой, хотя получена она, как, впрочем, и остальные версии, через рассказы родителей.

Иван Игнатьевич рассказал нам, что восстание началось примерно в середине Карая: повстанцы начали стрелять из-за бугра (бугор, видимо, это возвышенность, на которой стоит деревня, за бугром этим в низине течет речка Кардойка); по кому начали стрелять, из его слов непонятно, наверное, под обстрел попал человек, случайно обнаруживший их там всех вместе с оружием.

Дальше повстанцы, по словам Антипенко, двинулись к домам тех людей в деревне, которые «были за советскую власть» (и, естественно, притесняли членов «банды агитмассовой работой, сбором налогов, донесениями на сокрытие доходов, и т. д.): братьев Кахаевых – Василия, Ефрема и Кирилла. Предположительно никого из братьев дома не оказалось; они, по всей вероятности, вовремя успели скрыться. Но, по словам Антипенко, во время восстания убили женщину (об этом говорил и Куневич), прятавшуюся в своем доме под навесом для кур. Скорее всего, она имела какое-либо отношение к сельскому активу, и повстанцы, найдя ее, пытались узнать, куда скрылись Кахаевы. Григорий Царенков убил эту женщину выстрелом из ружья.

В ходе восстания был убит дядя Антипенко – Иван Стелькин, которому в1930-м году исполнилось около восемнадцати лет (отношение Антипенко к восставшим соответствующее). Какое-то отношение к смерти Стелькина имел сельский активист Евсей Рубанов. По словам Брызгаловой Валентины Павловны, Стелькин и Рубанов были вместе, когда началось восстание, и смерть Стелькина Рубанов видел.
Все до единого из опрошенных говорили, что Евсей Рубанов бежал в апреле «босиком доложить[fn]В Восточной Сибири в начале апреля еще лежит снег и стоит мороз, поэтому Рубанов бежал босиком по неизвестно какого качества дороге (вопрос стоит о том, была ли тропинка) буквально в зимних условиях. [/fn], за ним гнались», только выражения доложить, донести, настучать менялись в зависимости от принадлежности родителей рассказчиков к той (сельские активисты) или иной («кулакам») социальным группам. Видимо, благодаря Евсею Рубанову, кулацкая власть в деревне не была установлена, не говоря о том, чтобы она продержалась несколько дней, т.к. до Илира Рубанов добежал. Илир – деревня много больше Карая и Кардоя, там находился единственный телефон, благодаря которому Рубанов дозвонился до районного центра Тулуна и доложил о восстании. До самого Илира, по словам Антипенко, повстанцы догонять Рубанова не стали, но, поняв, что после донесения из Тулуна придут войска для подавления восстания, решили спрятаться, уйти в лес. Прятались они недолго – недели не прошло, как прибыли войска для подавления восстания.

По сведениям Михаила Куневича, «карательный отряд» прибыл из Иркутска (обл. центр), но вероятнее, что войска приехали из Тулуна, т.к. невозможно на лошадях в короткое время преодолеть расстояние от Иркутска до Карая и Кардоя (от Тулуна до Карая 70 км). Что это были за войска, много ли их было, никто из опрошенных точно не знал: некоторые говорили, что это были красноармейцы, некоторые утверждали, что «приехали не красноармейцы, а солдаты» (Анисья Царенкова).
Из архивных документов ясно, что для подавления восстания приехал отряд войск ОГПУ. Отряд этот был небольшой, но когда начал действовать, то жертв было гораздо больше, чем при восстании.

По воспоминаниям Веры Васильевны Кучеровой, «поймали восставших в лесу». По словам Кучеровой, ее отец Василий в банде не был, но отца ее во время «карательных действий застрелили солдаты. Этому приходится верить, т.к. в деле на кулацкое хозяйство Евдокии Акимовны – матери Веры Васильевны нигде не написано, что их муж и отец был участником восстания. Из слов Веры Васильевны можно понять, как происходило подавление восстания не только в Карае, но и в Кардое, т.к. после восстания она переехала из Карая в Кардой.

В Карае, видимо, большинство восставших не спряталось, убежав в лес, а встретило отряд в Карае, т.к. многие из опрошенных людей вспоминали, как на их глазах расстреливали их отцов и братьев, например:

1. По словам Куневича, на глазах некой Анищенко (уже умерла), расстреляли отца;
2. Отца Анисьи Царенковой – Антона Андреевича Козлова, ее братьев «убили красноармейцы», причем убили не из ружья или пистолета, а гранатой. В ходе восстания был убит и дядя Анисьи Царенковой – Козлов Ефим Петрович, в деле жены которого – Екатерины Максимовны было отказано в восстановлении в избирательных правах, т.к. муж был предводителем Кардойского восстания. Естественно, Екатерина Максимовна знала, какой смертью умер ее муж. Всего в ходе восстания было убито четверо Козловых;
3. У Зинаиды Липуновой, в девичестве – Харьяновой, убили отца, брата.

Многих восставших, по словам опрошенных, расстреляли на Теряевском ключе, который находится в 13 км от Карая; многих арестовали.

По словам Анисьи Антоновны, «увели на место расстрела свои же земляки», доказательств этого мы не нашли, отметим только, что сопровождение земляками солдат ОГПУ вполне возможно, причем не обязательно по их доброй воле, т.к. их могли заставить показать отряду дорогу.

«Карательный отряд» был, во-первых, конный, что значительно облегчало задачу преследования восставших, во-вторых, он был вооружен гранатами и огнестрельным оружием, по качеству превосходящим оружие повстанцев[fn]Где брали оружие восставшие неизвестно. Есть одна малодостоверная версия, что оружие осталось от колчаковцев, отступавших здесь по старотулунскому тракту. [/fn].

Повстанцы, в отличие от отряда ОГПУ, были не на лошадях, и, хотя имели огнестрельное оружие, не могли им быстро и организованно воспользоваться. Кроме того, отряд ОГПУ имел еще одно преимущество перед восставшими: карательный отряд чувствовал свою силу перед «мятежниками», а те знали, что слабы.

Главой банды был Матвей Ижаков, он и организовал восстание. Куневич М.В. рассказал нам, что Ижаков остался от колчаковцев, уничтоженных в 1920-х годах, однако все остальные жители деревни разъясняли, что Ижаков – ссыльный, прибыл с Запада России в 1928–1929 годах в Карай вместе с женой и малолетним сыном. Сын его потом уехал из Карая.

Ижаков, вероятно, был одним их последних повстанцев, кого удалось взять, т.к. Николай Васильевич Кахаев говорил, что Ижаков неделю прятался в снегу, его слова подтверждает и И.И. Антипенко, сказав нам, что Ижакова долго не могли взять, и взять живым так и не смогли – Ижакова убили.

Судя по документам и словам опрошенных, в Карае его правой рукой были Козловы, в Кардое – Богдановы, хотя в целом жители деревни не имеют четкого представления о том, кто был лидер, называя самые разные фамилии (Храмцов, Хохлов, Козловы, Богдановы, Шкуратовы и т. д.), наверное, потому, что четкого разделения по первенству в «банде» не было, не было и дисциплины. Ответ всех опрошенных о том, что лидером был Ижаков, скорее всего, был один лишь потому, что, во-первых, на Руси к ссыльным всегда относились подозрительно и неприязненно, при какой бы власти человек не был сослан, а, во-вторых, потому, что потомков Ижакова не осталось в деревне, поэтому они не узнают, что про их отца рассказывают, будто бы он был главой банды. Если бы его потомки остались в деревне, наверняка, его лидерство обходилось бы молчанием, т.к. люди до сих пор боятся открывать всю правду, отчасти из-за того, что дети бывших кулаков и сельских активистов живут рядом.

Сосланных в 1927 году в «банде», кроме Ижакова, не было никого. Значительное количество членов «банды» приехало в Сибирь с 1906 по 1925 год из-за проблемы малоземелья в Европейской части страны по столыпинской реформе, о чем свидетельствуют такие отрывки из жалоб и заявлений: «Настоящим прошу Вас обратить внимание на мое заявление в нижеследующем: я гр.-переселенец из Псковской губернии Новоржевского уезда Заханской волости деревни Барышино переселился в данную местность в 1906 г. Переселение происходило из-за утеснения землей барами» [fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр. 204, л. 10. [/fn] (из заявления Михаила Тимофеевича Мануйлова).

Деревни Кардой и Карай существуют с 1880-х годов.

Большинство членов «банды», приехав в Карай и Кардой по реформе, начавшейся в 1906 году, не прожив и двадцати лет спокойной жизни при советской власти, сумели нажить хозяйство, которое в 1930 году, сразу после восстания, при начавшемся образовании колхоза, назвав кулацким, отобрали, выселив «кулаков» на улицу.

До раскулачивания участники восстания пытались отстоять свои права и имущество поначалу самораскулачиванием, а затем открытым восстанием, но или были убиты, или арестованы[fn]Настоящее раскрестьянивание-раскулачивание началось после восстания, но тех, которые могли сопротивляться этому, в деревне уже не было. Период наиболее интенсивного раскрестьянивания – 1930-33 гг. Об этом периоде потомки раскулаченных (Анисья Царенкова, Наприенко Вера Васильевна) вспоминали, как они ели лебеду и конский щавель, а Наприенко Вера Васильевна рассказала, что она жила у чужих людей (почему, будет сказано в дальнейшем). [/fn].

Взаимоотношения раскулачиваемых крестьян с советской властью

По словам Николая Васильевича Кахаева, Клавдии Андреевны Бобылевой, Анисьи Царенковой, «в 1930 году организовали колхоз сразу после выступления банды, а раскулачивание началось после образования колхоза».

Судя по архивным документам, в колхозе первыми оказались сельские активисты – Кахаевы, Рубанов Евсей, Кучеров Даниил (Кардой), бывшие, по сведениям Михаила Куневича, до образования колхоза «посыльными при сельсовете». Как рассказала Клавдия Андреевна Бобылева, «бедняк в колхоз не шел, шел самый нищий… потому что батраки работать не хотели», а нищие рассуждали «в колхозе что заработаю, то и получу».

Если батраки работать не хотели, то «кулака», по мнению Кучеровой Веры Васильевны, «раскулачивали за то, что работал».

На вопрос, почему раскулачивали людей, если они, по ее мнению, наживали свое хозяйство честно и упорно трудясь, Кучерова ответила: «Тут такие кулаки, тут дураков под кулаков подвели», имея в виду, что раскулачивали вовсе не кулаков, а середняков.

Отношение бедняцких слоев деревни к «социально-чуждым элементам»

К 1929 году началась политика уничтожения кулака как класса, которая сопровождалась разжиганием партийной властью классовой борьбы в деревне, о чем свидетельствуют такие записи в архивных протоколах, как, например: «… мы убеждаемся в одном и можем это подтвердить всем нашим опытом, что медленная раскачка дает возможность кулаку гораздо более крепко окопаться и выбивать его из этих окопов будет гораздо труднее» [fn]Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927-1932 гг. / Под ред. В.П. Данилова, И.А. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989. С. 187. [/fn].

Приведенные здесь слова принадлежат секретарю Сибирского крайкома партии Р.И. Эйхе, высказанные на пленуме ЦК ВКП (б) в 1929 году.

Для того, чтобы беднота не встала на сторону кулаков, и основная бедняцкая масса населения деревни поддержала мероприятия советской власти, в том числе и основное мероприятие – коллективизацию, в деревне проводилась политика «разжигания классовой борьбы», которая, однако, носила характер не «классовый», т.к. боролись между собою не классы: бедняцко-середняцкие, как говорилось в выступлениях членов центрального бюро партии, а противостояли одни слои бедняцко-середняцких масс другим. Об этом свидетельствуют выдержки из документов: «Всех выше указанных за зажим бедноты оформить материал, передать в прокуратуру за саботаж и запугивание бедноты, за контрреволюционные выступления» [fn]Братский городской архив, ф. 35, оп.1, ед.хр.2, л.13-14. [/fn], т.к. «все выше указанные» – Петр Макович, Михаил Бурак, Григорий Малинков, Петр Жогол, Скаринка, Трофим Побойкин, Терентий Жогол[fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр.18, л. 4. [/fn] относились к бедняцко-середняцкой массе.

Приведенная здесь запись говорит не только о том, что борьба в деревне имела не «классовый» характер, но еще и о том, что политика «разжигания классовой борьбы» сопровождалась политикой устрашения и наказания за «примиренчество с кулаком».

В первую очередь политика наказания касалась жен кулаков, проживших совместно с мужем не более лвух лет со дня бракосочетания, т.к. именно они являлись самыми близкими людьми для «кулаков».

Из рассмотренных для написания данной работы четырнадцати дел два раза имел место случай отказа жены от своего мужа, вот первый из них, представленный в виде заявления от Богдановой Марфы Ивановны:

«Настоящим прошу исключить меня из мужевых списков, Богданова Александра Степановича, с упомянутым я прожила всего 13 дней и за что меня лишили голоса как кулачку, я с ним не имею никакой связи с 1930 г. и не регистрировалась…А посему прошу восстановить меня права голоса. В чем прошу не отказать. Просительница Богданова».

Подобные заявления Богданова писала не в единственном числе и в разные инстанции, причем во всех заявлениях писала, что «не регистрирована с мужем», что выглядит неправдой, т.к. если бы она не регистрировалась с мужем, то не носила бы его фамилию.

Категорически отказалась от своего мужа – Михаила Андреевича и Мануйлова Анна Яковлевна, вышедшая впоследствии замуж за бедняка Бабаева и вступившая в 1932 году в колхоз[fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр.5, лл. 1-7. [/fn].

Во вторую очередь политика наказания касалась людей за их, по выражению председателя Кардойского сельсовета, «кулацкие выходки», состоявшие в полном саботировании планов сево-уборочных кампаний, причем саботаж был не просто полным, а открытым: люди откровенно высказывались о нежелании вступать в колхоз или выполнять какие-либо другие мероприятия советской власти. К таким относились уже упомянутые выше Жогол Петр, Жогол Терентий, Бурак Михаил и др. Обычно они были единоличниками, которые не вступали в колхоз до конца 1930-х годов.

«Не осознавали» политику по отношению к кулаку и люди, писавшие «по просьбе за неграмотного» кулаку жалобы и заявления, а тем более те люди, которые собственноручно писали справки в защиту «кулака». Например, в защиту Наприенко Евдокии Акимовны написана справка, под которой стоит пятнадцать подписей:

«Мы ниже подписавшиеся граждане участка Карай Кардойского сельсовета колхоза «Искра» даем настоящую справку гражданке Наприенко Евдокии Акимовне, в том, что она действительно места жительства участка Карай и проживает в таковой с 1914 года и за время ее проживания в участке Карай годовых работников не было, а также сельскохозяственных машин тоже не было. Имелась одна молотильная машина на шесть хозяйств. Эксплуатация машины со стороны Наприенковой никаких не было в чем и подписуемся граждане уч. Карай колхоза «Искра» [fn]Братский городской архив, ф. р-1, оп.4, ед.хр.5, лл. 1-7. [/fn].

Справка эта написана в 1935-м году, что говорит о не затухании классовой борьбы в деревне, а о продолжении оной.

Непосредственно характеризуют психологическую обстановку в деревне выступления женщин: факт по участку Чистяково – женщины забрали своих мужей с собрания 23 апреля, не разрешив решать вопрос о коллективизации[fn]Братский городской архив, ф. 35, оп. 1, ед. хр.2, л.45. [/fn].

Приведу в пример, как «весной 1930 год по области (речь идет об Урале – прим.автора) прокатилась волна бунтов, связанных с обобществлением скота, основными участниками которых были также женщины. С большим трудом конфликт был улажен, зачинщиков этого выступления арестовали. Сейчас идет чистка колхозов от контрреволюционных элементов»[fn]Плотников И.А. Крестьянские выступления на Урале в конце 20 – начале 30-х годов // «Отечественная история», 1998, №2. С.81. [/fn]

Необходимо отметить, что причины выступлений (коллективизация), равно как и последствия, на Урале и в Кардойском сельсовете в Сибири схожи, т.к. в Чистякове крайними, как и на Урале, оказались кулаки, как ясно из постановления, связанного с выступлением женщин: «Кулаков выселить из своих домов, отвев им одно из помещений на окраине села. Колхозам вести массово-разъяснительную работу среди единоличников по вовлечению честных единоличников в колхоз» [fn]Братский городской архив, ф. 35, оп. 1, ед. хр. 2, л. 36. [/fn].

Не вступление в колхоз единоличников оправдывалось только кулацкой агитацией, уход бывших колхозников из колхоза объяснялся тем же самым, что подтверждается выписками из протоколов подобно следующей: «Вступление в колхоз честных единоличников держится наличием кулацкой агитации даже через посредство таких, как бывший помощник Севостьянов Захар» [fn]Братский городской архив, ф. 35, оп. 2, ед. хр. 1, л. 36. [/fn].

Абсолютно все случаи сочувствия бедняцких слоев деревни кулакам, не вступления единоличников в колхоз, не выполнения планов сево-уборочных кампаний подобным образом объяснялись наличием «кулацкой агитации». Параллельно во всех до единого делах раскулаченных встречались жалобы, просьбы, ходатайства, заявления «о восстановлении права быть советским гражданином».

Несмотря на все выше сказанное, вряд ли кулаки в положении просящих стали бы агитировать против советской власти, тем более после того, как основную часть «кулаков» расстреляли или арестовали в 1930 году. Поэтому выходит, что все выступления бедноты, бывшие в Кардойском сельсовете, случились не из-за агитации кулаков, а из-за того, что их не устраивала политика ВКП (б) в деревне.
Эти выступления бедноты были весьма редки, поэтому в этой работе приведено только одно открытое выступление женщин и только одна справка, данная беднотой в защиту «кулацких элементов».

В целом же отношение бедноты к кулаку в деревнях в основном было негативное, если судить по словам всех людей, опрошенных в деревне: к потомкам кулаков, в особенности, повстанцев 1930 года, относятся подозрительно, а к их родителям – с ненавистью. Ярче всех эта ненависть проявляется в отзывах о кулаках Ивана Игнатьевича Антипенко – племянника Стелькина. Во многом негативное отношение к «кулакам» связано с агитационной работой советской власти в деревне, которая проводилась для того, чтобы основная масса крестьянства все же вошла в колхозы как можно быстрее. Антикулацкая политика властей прикрывает реальное нищенское состояние колхозов.

Социально-экономическое положение кардойских «кулаков» в годы завершения коллективизации

К концу 1933 года, как видно из документов, в деревнях Кардой и Карай не осталось ни одного «кулацкого» хозяйства, которое бы к данному времени не раскулачили, лишив бывших кулаков сначала избирательных прав. А затем обложив индивидуальным налогом.

К 1935 году кулаки были людьми, которые не имели ничего, в том числе и собственного дома, т.к. дома у них и скотину изъяли, о чем говорят такие записи в делах, как:

«Постановили:
Изъять в следующих кулацких хозяйств Дмитриев Михаил кулак, раскулачен в 1933-м г. Имеет недоимки дом находится под ведение сельсовета стоимость в 300 руб., молотильная машина находдится в колхозе с 1934 г. стоимостью 50 руб. Больше никакого имущества нет.
Демидова Екатерина, раскулачена в 1930-м г. дом с надворными постройками сторимостью 200 руб. Имеет задолженность 1934-35 гг.
Барканова Евдокия раскулачена в 1933-м г., дом изъят стоимостью в 150 руб., сама сбежала в 1933-м г.
Мануйлова Акулина раскулачена в 1930-м году дом себестоимостью 50 руб. Имеет недоимки. Черных Екатерина раскулачена в 1930-м г. Дом с надворными постройками 200 руб.
Имеет недоимки сама сбежала.
Мануйлов Михаил раскулачен в 1933-м г. Дом себестоимостью 200 руб. сам Мануйлов сбежал» [fn]Братский городской архив, ф. 35, оп. 1, ед.хр. 2, л. 78. [/fn].

Из таких записей видно, что значительная часть крестьян сбегала от платежей, хлебозаготовок.
Некоторых кулаков, все же принимали в колхоз в 1936 году, о чем повествует один из протоколов общих собраний бедноты по Кардойскому сельсовету:

«Заслушали по первому заявлению уч. Карая Козловой Екатерины постановили общее собрания п/к Красный вздымщик Козловой Екатерины в приеме в колхоз отказать, ввиду того, что нет справки о восстановлении права голоса, и, во-вторых, в промысловую кооперацию без врачебного свидетельства не принимать. Заслушали о разборе второго заявления Марцевича Петра Ивановаича.
Постановили:
Марцевича Петра Ивановича принять в колхоз на основании общего собрания и на озимый посев внести в конце года семена за 35 год. Заслушали по третьему заявлению Богданову Анну…
Принять» [fn]Братский городской архив, ф. 35, оп. 1, ед. хр. 2, л.3. [/fn].

В 1936 году на обсуждение гражданских собраний, было выставлено большое количество заявлений о принятии в колхоз, и к концу 1930-х годов в колхозе Кардойского сельсовета не оставалось ни одного единоличного «кулацкого» хозяйства.

В колхоз вступили все жены и дети повстанцев Кардойского сельсовета. Сами повстанцы, судя по документам, подобно Наприенко Евдокии Акимовне, после срока домой не вернулись. Жены их с детьми в колхозе чувствовали себя на равных с бедняками, как выяснилось со слов Царенковой Анисьи Антоновны, которая говорила, что «отцом в глаза не тыкали».

С вступлением их в колхоз политика «раскулачивания» закончилась. В дальнейшем дети повстанцев и дети их детей работали в колхозах Кардойского сельсовета, который был объединен в 1960 году с Илирским колхозом в единый совхоз, просуществовавший до 1990-х годов, а в настоящие дни развалившийся и прекративший свою деятельность.