Павел Полян. Обречённые на уничтожение: погибшие и выжившие (военный и послевоенный опыт советских военнопленных-евреев)
Павел Полян – сотрудник Фрайбургского университета, Германия, Института географии РАН, Москва. Настоящий доклад был прочитан на конференции «Память о Холокосте в современной Европе: Общее и разделяющее» (25 – 26 сентября 2013 г., Москва).
Спасибо за приглашение и за теплые слова. A propos книги, я просто покажу несколько. Евреев-военнопленных не так много уцелело, и не все из них были склонны писать, а те, кто был готов, представлены с какой-то степенью полноты в этих книгах. Вот книга Софьи Анваер, медика. А вот эта – умершего год назад, но все-таки подержавшего книгу в руках Леонида Котляра. И вот собрание разных текстов (воспоминаний, интервью, выдержек) о судьбах советских евреев-военнопленных, которую мы в свое время выпустили с Ароном Шнеером, но в двухтомнике «Плен» есть много материалов, сюда не вошедших, здесь мы стремились опубликовать что-то впервые. Некоторые документы, ранее не учтенные, связанные с немецкой политикой по отношению к военнопленным евреям, попали в эту большую книгу «Rotarmisten in deutscher Hand: Dokumente zu Gefangenschaft, Repatriierung und Rehabilitierung sowjetischer Soldaten des Zweiten Weltkrieges» («Красноармейцы в руках у немцев: Документы о плене, репатриации и реабилитации советских солдат Второй мировой войны»), здесь есть существенно важные нормативные акты, косвенно или прямо касающиеся этой темы.
Специфическая группа – советские военнопленные и одновременно евреи – оказалась на перекрестке двух нацистских иерархий, то есть для нацистов не было этноса страшнее и ненавистнее евреев, и не было категории военнопленных среди прочих взятых в плен по статусу стоящей ниже, чем советские. Если сложить всех погибших евреев и всех советских военнопленных, то мы приблизимся почти к 10 млн, советские военнопленные – вторая по массовости жертв категория. Кто-то вчера уже процитировал мой непроверенный тезис, скорее гипотезу, что до весны 1942 года количество погибших советских военнопленных было больше, чем количество погибших, замученных евреев. Но выяснение этого требует дополнительных усилий, взаимодействия коллег. Если мы присмотримся к тем документам и воспоминаниям, которые образуют определённый контекст, то трудно, наверное, будет согласиться с прозвучавшим здесь тезисом, что антисемитизма на войне, в армии не было. Ещё какой был. Среди этих документов есть просто потрясающие по своей художественности. Вот такой Семен Орштейн говорил: «Свой не продаст, чужой не купит», – а свои продавали, и очень даже охотно. Цена вопроса была пайка хлеба, гимнастерка или еще что-то. Но даже если это никак не стимулировалось, была внутренняя стимуляция у очень многих советских же военнопленных не-евреев, низовой антисемитизм. Такими эпизодами все воспоминания кишмя кишат. Были совершенно обратные примеры, конечно, когда не только не выдавали, но и затыкали рот тем, кто хотел выдать. Как всегда в жизни – было и то, и другое. Я не буду долго говорить о том, о чем известно достаточно много, о немецкой политике и о том, какие испытания были вынуждены принять советские военнопленные-евреи. Шансов выжить у них практически не было. В попытке выжить они должны были сменить идентичность, и постараться сделать так, чтобы немцы этого не заметили. Тот же Семен Орштейн, в этом смысле фольклорный кладезь, говорил: «Я переложился в Семенюка», то есть взял украинскую фамилию, и мне этот емкий образ кажется очень точным. Каждый пытался в своей биографии найти что-то, что давало ему шанс. Софья Анваер стала Анджапаридзе, взяв фамилию одноклассника. Назывались татарами, например, – мусульмане котировались, потому что у них тоже было обрезание, или же придумывали какие-то медицинские обстоятельства, требовавшие обрезания. И очень многие, конечно, назывались украинцами и белорусами, потому что знали языки и могли свою потаенную идентичность скрыть. Тезис, который я считаю очень важным, принципиальным в этом контексте Холокоста, имеет смысл его еще раз повторить – именно советские военнопленные-евреи являлись самой первой по времени категорий евреев, подвергшейся Холокосту как систематическому уничтожению немецкими руками. Это произошло в силу того, что еще перед началом войны, если мне не изменяет память, 6 июня, был издан «Приказ о комиссарах», в котором евреи хотя и не были названы, но вся многолетняя пропагандистская работа не давала возможности (и тому есть немало подтвержденных и документами, и послевоенными допросами свидетельств) «средним» командирам сильно задаваться вопросами разграничений. Комиссары – это и есть евреи, жидо-большевики. Вся подготовка мозгов к тому, чтобы отождествлять комиссаров-политруков с евреями, безусловно, срабатывала. И этот приказ, несмотря на отсутствие соответствующих слов, распространялся на евреев. Уже 17 июля Гейдрихом был подписан приказ № 8 «Об отношении к советским военнопленным», который касался всех евреев, не только политруков, и распространялся на определенную ограниченную территорию. Еще через несколько дней был издан приказ № 9, и он уже распространялся на всю зону действий Вермахта и на тыл.
Я перескакиваю через всё то, что этим людям приходилось испытывать в момент пленения, на сборных пунктах, во время первой регистрации, в дулагах или шталагах, в ходе селекции уже в немецких концлагерях. Я очень хорошо запомнил свидетельство бывшего военнопленного-еврея, что самым страшным днем для него был банный, у него тряслись поджилки. Это та еще «жизнь», и это важно запомнить, поскольку в конце я хочу еще несколько слов сказать о компенсациях. Кстати, именно из этих военнопленных-евреев, которые «профильтровались» и попали в лагеря, состояли и те эшелоны, которые отправлялись в немецкие концлагеря, там были комиссары, конечно, и не только евреи, но евреев было достаточно много. Я показываю вам пятую книгу, которая вышла буквально на этой неделе, «Свитки из пепла», она о зондеркомандах, о евреях, которых немцы заставляли «ассистировать» себе непосредственно на конвейере смерти в Аушвице-Биркенау (среди них были и советские военнопленные). Первые зондеркоманды, что документально зафиксировано, по крайней мере, для Майданека, состояли из советских военнопленных. 19 военнопленных из Майданека поступили в Аушвиц и потом принимали участие в восстании, и даже были инициаторами восстания, как некий майор, плененный под Сталинградом, интеллектуальный лидер восстания. Может, не все 19, но существенная часть из них были евреями, и именно на советских военнопленных, в том числе евреях, проводились в августе-сентябре 1941 года первые эксперименты по селекции, в том числе апробация газа «Циклон-Б», как наиболее технологичного средства массового убийства. Так вот, что стало с ними, когда война закончилась? Мы встречаем цифру 10-11 тысяч евреев среди репатриантов, примерно половина из которых военнопленные, а половина – гражданские. Как могли евреи быть репатриированы, если их должны были убить нацисты? Из лап СС они попадали в руки СМЕРШа, и первое, что слышали: «Как же ты, Абрам, жить остался?» (Абрам здесь собирательный образ, как Сарки и Хайки). И это было обвинением – значит, тебя завербовали, тебя послали. Некоторые из евреев, как Азаркевич, просто бросались с кулаками на следователей, хотя мало кто себе это позволял. С этого начиналась их репатриация. Статистики у нас нет, но есть воспоминания, в том числе евреев, бывших в финском плену, где у них тоже была очень тяжелая судьба, хотя и не такая смертоопасная, как в немецком плену. Так вот, часть из них после возвращения попала в трудовые батальоны, почему-то большая часть была шахтерами, причем в самых разных бассейнах: Донбасс, Кузбасс, прочие, хотя и не очень долго. Они пытались бороться за свои права, восстанавливались в институтах. Но немало было и тех, кого миновали репрессии, как вышеупомянутого Азаркевича.
Мой последний тезис – мы говорим о жертвах только двух диктатур, что неверно. В особенности эта категория лиц, но вообще все советские военнопленные – жертвы двух диктатур и энного количества демократий, которые стоят за договоренностями о компенсационных выплатах, которые достигнуты на рубеже столетий. В свое время я писал для адвоката Штефана Ташьяна некий исторический документ, тогда была надежда, что удастся для советских военнопленных что-то исправить в том фантасмагорически странном законе, согласно которому советские военнопленные рассматривались вровень с английскими, французскими и т. д. Это против истории! Причем закон был так составлен, что с ним даже было очень сложно судиться, Ташьян потерпел фиаско. Те, кто были в концлагерях, и могли это документально подтвердить, получали какие-то компенсации, а те, кто не были – ничего. Один из немногих результатов, нами достигнутых – в 2003 году бывшие военнопленные начали получать компенсации наравне с узниками гетто, и большая заслуга в этом была Абрама Вигдорова, замечательного зануды, который методично переписывался со всеми структурами. В книге есть информация о том, как сопротивлялись все институты, как немецкие, так и российские, тому, чтобы советским военнопленным и подкатегории военнопленных-евреев была выплачена хоть какая-то, мало-мальски похожая на справедливую компенсация, или хотя бы была признана чудовищная несправедливость в их адрес. Попытка войти в XXI век с чистой исторической совестью не удалась из-за того, что по фискальным соображениям проигнорировали историческую правду о судьбе советских военнопленных в целом и о не столько массовом, сколько но принципиально существенном контингенте советских военнопленных-евреев.
Елена Жемкова:
Большое спасибо за все доклады и за последнюю затронутую важную тему, потому что, я думаю, это прямой переход к дискуссии и докладам, которые будут после обеда — мы поговорим о современной ситуации. И действительно, ситуация вообще с жертвами нацизма, и с тем, что был закрыт российский Фонд «Взаимопонимание и примирение» (напомню, как много сил мы потратили на то, чтоб существовала эта единственная интегральная точка, занимающаяся жертвами нацизма) достаточно печальна. В России теперь фактически такой государственной организации нет… У нас осталось 10-15 минут, чтобы задать вопросы и очень коротко высказать свои позиции.
Александр Кабачник:
У меня такой вопрос: а в чем причина такой ненависти нацистов к евреям, и в чем причина советского антисемитизма?
Елена Жемкова:
Мы, наверное, сейчас все вопросы соберем, а потом будем отвечать, потому что мало времени. Кто еще хочет высказать?
Жерикова:
Действительно, согласно немецкому закону, пребывание в плену не являлось основанием для выплаты компенсаций. Но в Германии развернулось общественное движение, протестная благотворительность, т. е. участие каждого гражданина в сборе средств для выплат условных компенсаций бывшим советским военнопленным без разделения их на национальности. Мало того, бывшие военнопленные, я их всех, кто остался сегодня в живых, знаю лично, не разделяют себя на башкиров, русских, украинцев, евреев, а считают себя советскими солдатами, причем многие из них принципиально отказались от немецких денег. Но по мне, а я являюсь координатором выплаты денег, собранных немецким народом, этот народный сбор важнее для бывших военнопленных, чем официальная компенсация как жертвам войны. Они не считают себя жертвами, они считают себя борцами.
Ута Герлант:
Одно замечание к Павлу Поляну. Если я правильно поняла, вы сказали, что военнопленные стали жертвами демократий, да? Это звучит очень хорошо. Но как историк, не как представитель фонда, я хочу сказать, что нам надо быть очень осторожными и различать разные вещи. Демократии ничего не сделали для бывших военнопленных, и это очень обидно, но против них они тоже ничего не сделали. Это сильно отличается от действий СССР, который отправлял их в ГУЛАГ. И я хочу очень поблагодарить Алексея Макарова за доклад. Хотела бы только добавить, что в самиздате об этом много можно прочесть, есть речи выступавших на митингах в Бабьем Яру, в Минске, и это сильнее воздействует, когда читаешь.
Аркадий Рыбаков (Еврейское агентство в России, куратор программы «Шоа» для воскресных еврейских школ):
У меня вопрос к Олегу Будницкому. Ваше сообщение было посвящено личному отношению людей по их воспоминаниям, а мне представлялось по названию вашего доклада, что вы скажете несколько слов о государственном отношении к еврейству в СССР в годы Великой Отечественной войны. О государственных документах, где прямо бы проявлялись конкретные антисемитские установки.
Елена Жемкова:
Пожалуйста, были заданы вопросы, некоторые почти риторические, и наши докладчики получат по одной минуте для ответа.
Олег Будницкий:
Я не могу в течение одной минуты ответить, почему существует антисемитизм. Что же касается вопроса, мне адресованного — я не понял, почему из названия моего доклада вытекает, что я собирался говорить о государственном антисемитизме. О нем существуют горы литературы и толстенный том, подготовленный Костырченко, «Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульминации, 1938—1953». Я именно собирался говорить о народном антисемитизме, чему как раз уделяется недостаточно внимания. Логика простая — власть всегда плохая, а народ всегда хороший. Известная и банальная фраза «Любой народ достоин своего правительства» имеет некоторые основания, и любая власть, даже самая диктаторская, соотносит свои действия с настроениями снизу. Сказанное мной как раз касается того, что было снизу, и я попытался объяснить, почему власть повела себя таким именно образом, а не другим.
Алексей Макаров:
Да, Ута, некоторые речи были записаны и у нас есть эти тексты. Но я хочу обратить ваше внимание, что есть довольно большой комплекс источников, который мало привлекается — еврейские петиции и письма. 10 томов было издано, и там довольно много материала. По поводу возникновения антисемитизма. Насколько я помню, в 1944 году уже в отдельных записках говорилось про «засоренность» некоторых театров, оркестров и т. п. евреями, и о необходимости выравнивать соотношение русских и евреев.
Павел Полян:
Я как раз от коллеги Жериковой услышал сегодня, что, по ее сведениям, около 6 тысяч советских военнопленных еще живы. У меня была более пессимистическая оценка, но, видимо, люди, которые через что-то прошли, дальше уже живут, и живут, и живут. Живучие. Но я не соглашусь с вами в том, что не нужно их разделать по национальностям. Да, у них была общая судьба как у военнопленных, но у них была и не общая судьба — только евреи боялись ходить в баню и были каждый день под угрозой смерти. Это большая разница. Что касается жертв двух диктатур и нескольких демократий, то вообще-то у историков нет разногласий в этом вопросе. Только один или два, не буду называть их имен, когда я выступил с инициативой на конференции по военнопленным в Граце в 2002 или 2003 году, не подписались под заявлением. Формулировать закон таким образом, что советские военнопленные, якобы, ничего особенного из себя не представляли, это форма искажения истории. Поэтому я остаюсь при своем мнении, дорогая Ута. 6 тысяч хотя и живы, но жить им осталось недолго, и возможность совершить жест справедливости была упущена всеми, в том числе демократиями.
Елена Жемкова:
Мы завершаем эту секцию. Я сожалею, что риторический вопрос о причинах антисемитизма остался без ответа, но в некотором смысле вся конференция посвящена тому, чтобы, если и не ответить на такие вопросы, то хотя бы сделать шаги в этом направлении.
