5 декабря 2013

Хаббо Кнох. Заключённые, жертвы, выжившие: Общественная память и мемориалы в Германии

Директор мемориала в Берген-Бельзен Хаббо Кнох во время экскурсии. Источник: bergen-belsen.stiftung-ng.de

Доклад директора фонда «Мемориалы Нижней Саксонии» о социальной памяти о Холокосте в Германии на примере монументов и памятников. Каковы особенности исторических мест, связанных с террором, как мест для мемориалов? Что происходит при превращении места трагедии в мемориал? Какой путь прошли немецкие музеи и мемориалы, связанные с поминовением жертв национал-социализма, за почти 70 лет? В чём заключается современная модель мемориализации, выработанная для подобных мест?

Хаббо Кнох – директор фонда Мемориалы Нижней Саксонии, изучал историю, философию, политические науки и социологию в Гёттингене, Билефельде, Иерусалиме и Оксфорде. Приват-доцент кафедры новой и новейшей истории в Гёттингене. Данный доклад был прочитан на конференции «Память о Холокосте в современной Европе: Общее и разделяющее» (Москва, 25 – 26 сентября 2013).

Большое спасибо за то, что вы предоставили мне возможность выступить здесь. Я нахожусь под большим впечатлением от конференции. Сегодня я хочу поговорить о Германии, социальной памяти о Холокосте, о преступлениях фашистов. И я говорю об этом по двум причинам. Вы слышали вчера обзор проблем от Норберта Фрая, но есть аспекты, которые необходимо осветить. Мой доклад имеет основной целью обсуждение мемориалов и памятников. Надо сказать, что при обсуждении проблематики нацистских преступлений в Германии мы сосредоточились на строительстве памятников в исторических местах, где собственно и происходили преступления. Мной была выработана схема, в соответствии с которой моя презентация подразделяется на части, возможно, схема грубовата, но она поможет упорядочить ту информацию, о которой мы уже говорили сегодня и свести всё вместе. Во-первых, я хотел бы поговорить об особенностях исторических мест как мест для мемориалов – мы говорим о трансформации, о превращении мест, где царили насилие и террор в места, призванные служить образовательным целям. Согласно оценкам специалистов, на территории Европы насчитывается около 40 тысяч исторических мест, в том числе это лагеря, где совершались нацистские преступления. Союзники насчитали более тысячи таких мест в Германии, согласно последним подсчетам, это 1,4–1,5 тысячи мест, не только бывшие крупные концентрационные лагеря, но и другие объекты. На сегодняшний день нами установлено более сотни мемориалов в таких местах, они, помимо прочего, имеют определенные образовательные цели. Число сравнительно большое, особенно если учесть, что мемориалы имеют особую структуру, разработанную специально для таких целей, и это является отличительной особенностью немецкого подхода.

Что происходит при превращении места трагедии в мемориал? Это сложный социально-политический процесс, проходящий по определённой схеме. Я сейчас не буду вдаваться в детали, но для того чтобы объяснить, что значит мемориал для развития различных культурных аспектов, скажу, что мемориалы нужны всякому обществу для понимания своего прошлого, для социальной связи со своим прошлым. Мемориализация способствует непрерывности исторической связи, предотвращает разрывы между культурно-историческими явлениями, позволяет выразить наше отношение к местам, где когда-то случилась трагедия, показывает, как общество справляется с проблемами, которые были у него в прошлом. Мы знаем, что в последние 20 лет, по крайней мере, в Западной Европе наблюдается своего рода исторический бум, постоянно открываются новые музеи и мемориалы, в частности это касается мемориалов, воздвигаемых на местах террора. На представленной схеме мы видим, что мемориалы занимают промежуточное место между монументами, обычными для XIX века, и музеями, также обычными для позапрошлого века.

Какими особыми характеристиками обладают мемориалы, установленные в исторических местах? Во-первых, они должны быть аутентичными. Не хочу вдаваться в детали, но очень важно, чтобы они сообщали подтвержденную историческую информацию, чтобы они позволяли приблизиться к истории – в этом их основная идея. Они должны обладать достаточной убедительной силой и достаточным эмоциональным зарядом для воздействия на людей. Кроме того, при создании мемориалов очень важно соблюдать историческую симметрию сил, то есть мы должны чётко показывать, кто был невинной жертвой, а кто палачом. Всё это должно позволять посетителям словно видеть воочию, что здесь происходило когда-то, как это было. Здесь используется парадигма страдания, а не героическая. Есть ещё один важный момент – мемориал должен быть своего рода воротами между прошлым, настоящим и будущим, эдакими «вратами времени». Все эти аспекты являются ключевыми, создателям мемориалов нужно понимать, насколько это многофункциональные объекты как в плане решаемых задач, так и в плане своего значения. При их создании не так просто определить, какими они должны быть, какие образовательные посылы нести.

Как создавались те сто с лишним мемориалов, о которых я говорил выше? Это не было непрерывным процессом. После войны ещё было неясно, как это всё будет происходить. В 1945 году союзники и выжившие обозначили места террора как точки, где отдавались почести памяти погибших, чаще всего это были кладбища. С конца 1940-х по конец 1950-х такие объекты находились под эгидой официальных властей. Правда, их историческое значение не всегда учитывалось, бывали и случаи осквернения. Практически нигде в таких местах не создавались музеи. В следующее десятилетие, до конца 1960-х, когда имело место своего рода соревнование между двумя Германиями, начали открывать государственные памятники в Бухенвальде, Дахау, Флоссенбурге и других местах. Эти мемориалы представляли две различные, даже противоположные, исторические наррации – у нас была история о политическом героизме, об антифашистской борьбе со стороны Восточного блока и селективная перспектива страдания, прежде всего, по религиозным и этническим признакам в Западном блоке. Задачей мемориалов было изложение официальной позиции в отношении прошлого, образовательного значения в то время они не имели, даже если являлись музеями. Третий этап начинается ближе к концу 1960-х годов. Музей Аушвица стал своего рода метафорическим местом в представлении германских СМИ, кроме того, он явился опытом для будущих поколений тех, кто занимался и занимается строительством мемориалов в Германии, потому что они перенимали концепцию Аушвица, его особый опыт. Люди приезжали издалека, чтоб увидеть это место террора, организовывались групповые посещения, которые очень важны для эмоционального коллективного переживания. Это место было чрезвычайно аутентичным. Кроме того, в нем был элемент паломничества, религиозного поклонения. После этого наступила пятая стадия строительства мемориалов, когда внимание сфокусировалось на конкретных местах террора. В процессе приняла активное участие общественность, и я считаю это симптоматичным, потому что речь шла не о создании крупных мемориалов, а об обустройстве «документальных центров». То есть задачей было уже не только поклонение павшим, а выявление фактов, привязка исторических документов к конкретному месту. Надо сказать, что речь идёт о локальных инициативах, которые распределились как по Западной, так и по Восточной Германии, движение это имело как сильные, так и слабые стороны. В 1990-е годы открывались новые исследовательские центры, создавались новые мемориалы, они превращались в музеи. Сейчас в Германии идёт дискуссия, являются ли мемориалы каким-то особым видом памятников, или это современная форма музея. Какое будущее мы видим для мемориалов, важна ли в них музейная экспозиция или исторический факт, который они представляют, сам по себе. Мы вернёмся к этому в конце доклада.

Третья часть моего доклада посвящена современной модели мемориализации, выработанной за последние годы, значимым элементам, которые используются для того, чтобы почтить память погибших (но и не только). В Германии сегодня делается упор на локальных мемориалах, куда удобно добираться местным жителям, они стали неотъемлемым звеном образовательного процесса. Ещё один элемент модели – эти мемориалы являются важной частью демократического движения с 1960–1970-х годов и до наших дней. Кроме того, они включают своего рода анатомических подход, они позволяют увидеть тонкие детали, подробности трагических событий прошлого. В таких местах, как правило, говорится о памяти не одной группы жертв, обычно подчёркивается, что пострадали различные группы людей. Мы уделяем очень большое внимание сбору исторической документации. Мы словно воскрешаем тех, кто страдал в этих местах с помощью их аудио- и видео-воспоминаний, записанных в разные годы. Обычно используется индивидуальный подход, очень важно, чтоб история места была соткана из историй разных людей, жертв и свидетелей трагедии. Например, вместо того чтобы отвлеченно говорить о политическом сопротивлении, мы рассказываем истории конкретных людей. Мы приняли решение не восстанавливать ничего в исторических местах, ведь очень часто у людей возникает желание всё построить заново, подновить, тем самым исказив. Случалось, что бывшие заключенные, приехав на место, не узнавали его. Да, многие говорят, что лучше было бы восстановить тот или иной лагерь, чтоб остальным было понятно, где они страдали, в каких условиях существовали. Но было принято государственное решение не восстанавливать, не перестраивать эти места. Кроме прочего, мы помогаем в организации паломничества на места бывших лагерей, организуем экскурсии в Аушвиц – когда бывшие узники следуют по территории, к ним присоединяются другие люди и получают сильные эмоциональные переживания, погружаются в прошлое. Наконец, последним элементом является историческая экспозиция, что, конечно, не есть чисто немецкая находка, но комбинация выставки с остальными элементами – это особенности нашего подхода.

В заключение я хочу сказать, что мы не должны отталкиваться от конкретной исторической перспективы, как было в 1960–1980-е годы, хотя в то время немецкое общество смогло понять, что происходило до 1945 года. Существуют три момента, которые учитывались еще в XIX веке, и используются до сих пор. Это сохранение исторических элементов, комбинация музея и мемориала и гражданское участие. Все три очень важны. Также очень важно использовать свидетельства выживших. Нужно задавать вопросы: зачем мы это делаем, какую связь это имеет с историческими событиями, какое это имеет значение сегодня. Я хотел бы процитировать Клода Легови, немецкого политического исследователя, который сказал, что нет никакой возможности создать коллективную европейскую память, нельзя придать ей одинаковое содержание. Мы не должны создавать единый европейский образ истории, но единым должен быть подход к памяти об исторических событиях. Вопрос не в том что было, а почему это было и как об этом говорить. Вы видите на слайде знак вопроса около 2030 года – очень важно, чтоб к этому моменту сохранился разработанный подход к памяти, внимание к исторических подробностям. Но самое главное, чтоб сохранилась сама память о том насилии, в противном случае мы не поймём его масштаб и не сможем получить разнообразную, и в то же время цельную картину происходившего в XX веке в Европе.

Анатолий Голубовский:

Очень впечатляющий обзор эволюции форм музейно-мемориальной репрезентации. Хочется немедленно вступить в полемику, привести примеры, но я все-таки сдержу себя и те несколько картинок, которые я хотел показать, связанные именно с музейной репрезентацией Холокоста, я покажу и прокомментирую в конце утренней сессии. Все-таки одну вещь я скажу – есть такой израильский документальный фильм «Пицца в Освенциме», я вспомнил о нём, когда господин Кнох говорил о разных формах паломничества в места террора, в музеи на месте концентрационных лагерях. В этом фильме главных герой, прошедший через несколько лагерей уничтожения и выживший в Освенциме, полный жизни, юмора, безумно энергичный и витальный человек, очень уже пожилой, пытается приобщить своих детей и внуков к лагерному опыту – везёт их из Израиля по всем лагерям, через которые он прошел, и хочет провести с ними ночь в бараке в Освенциме. Эта очень жёсткая откровенная картина, анализируя мотивацию такого паломничества, утверждает одну истину: среди прошедших через Холокост выживших в полном смысле не бывает – те изменения, которые происходят с человеком, необратимы. Человек, который выглядит живым и бодрым, на самом деле живым не является. И его дети, участвующие в паломничестве, сопротивляются действиям отца и пытаются защитить себя от того опыта, которые им навязывается. Но это история не только про отношения в семье, она о технологиях передачи опыта Холокоста другим поколениями. Это то, о чем говорил господин Кнох – как и зачем мы должны что-то сообщать в местах, посвященных Холокосту. Я думаю, что эту тему сейчас продолжит Илья Ленский, подготовивший доклад на тему поминовения жертв Холокоста в Латвии в исторической перспективе.

По теме: