Сергей Волков, Анна Пухова «Деятельность уездной ЧК Чистополя в период 1918–1920-х годов: технология красного террора (документы и судьбы)»

И длится суд десятилетий…
Татарстан, г. Чистополь,
Гимназия, 11–й класс
Научный руководитель Р.Х.Хисамов
Третья премия

 

Сегодня Россия смотрится в зеркало и не узнает себя. Копятся свидетельства, рассекречиваются протоколы, издаются воспоминания. Чем больше правды можно разглядеть в этих осколках, тем ближе общая догадка. Ближе и страшней: собрать все воедино, за нагромождением беззаконий, насилия, обманов, самообманов, иллюзий представить себе нечто целостное – нашу Россию, прошедшую в двадцатом веке через такую полосу истории, которой имя еще и отдаленно не найдено. Естественны извечные вопросы: кто в этом виноват? Каковы причины трагедии? Как объяснить, попытаться понять происшедшее?

Нам бы хотелось на примере деятельности уездной ЧК Чистополя и уезда в период с 1918–1920-х годов через документы и судьбы разных людей показать технологию красного террора.

Мы стремились определить и аргументировать наше отношение к советской карательной политике как решающему фактору для победы большевиков в Гражданской войне.

Программа Красного террора. Сентябрь 1918 года
Петр Лучанкин – отец большого семейства.

5 сентября 1918 года по инициативе Дзержинского в Совнаркоме РСФСР было принято постановление о красном терроре. Дзержинский говорил, что «обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью». Он предлагал врагов изолировать в концлагерях; те, кто «прикосновенен» к заговорам, мятежам и белогвардейским организациям подлежат расстрелу; списки расстрелянных публиковать с «основанием применения к ним этой меры».

Это постановление превращало самую радикальную форму насилия в государственную политику. В те дни ЦК РКП(б) и ВЧК выработали практическую инструкцию. В ней предлагалось: «Расстреливать всех контрреволюционеров». Предоставить районам самостоятельно расстреливать… взять заложников от буржуазии и союзников. Район определяет, кого брать в заложники… Устроить в районах мелкие концентрационные лагеря… Принять меры, чтобы «трупы не попали в нежелательные руки»[1].

Первый большой всплеск массового террора произошел летом – в начале осени 1918 года.В то время главным фронтом Гражданской войны Ленин определил Восточный, на Волге где сражалась формируемая Красная Армия с одной стороны, а с другой – легионеры чехословацкого корпуса и Народная армия Комуча. Казань была захвачена комучевцами 6 августа 1918 года. По мере поражения на фронте комучевцы отступали. 30 августа белочехи оставили Чистополь. После их ухода в городе начинаются аресты.

12 октября 1918 года Чистопольская Судебно-следственная комиссия при Революционном трибунале Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возбуждает дело по обвинению гражданина города Чистополя Петра Лучанкина в добровольном вступлении в ряды народной армии. 29 ноября его расстреливают. Никакого расследования по делу практически не было, обвинение не предъявлено, каких-либо доказательств вины в совершении конкретного преступления не имеется. А что же есть в деле? Это, прежде всего, заявление самого Петра Лучанкина[2]:

«Вот уже два месяца я нахожусь в заключении и не знаю, в чем меня признают виновным. Снова повторяю и прошу обратить человеческое внимание, что я добровольцем фактически поступить и не мог, так как в Чистополь приехал 26 августа. Мобилизация у белых кончилась 22 августа. Что касается рапорта моего, который является обвинительным актом, он был подан из-за семейного положения. Семью в 15 человек содержать очень трудно. Когда я был мобилизован, то полагалось жалование как солдату 45 рублей, я поставлен в самое критическое положение. Повторяю, что я был поставлен в самоекритическое положение. И чтобы за мной осталось содержание, согласно телеграмме из Казанского Почтово-Телеграфного Округа, мне начальник Штаба Гарнизона подсказал подать рапорт в Почтово-Телеграфную Контору, что мною и был сделано.

Если же меня подстрекать в том, что я оставлен по мобилизации и поступил добровольцем, то это недопустимо и вот почему:

1. Если бы я был оставлен от призыва и продолжал бы служить на почте, где получал бы жалования и командировочных 810 рублей, которых на содержание хватало, но ведь я там уволен был – это можно справиться в бумагах, если таковые не увезены белыми;

2. Если бы я был добровольцем, то не стал бы изыскивать средств и причин, а у меня представлено в Следственной Комиссии удостоверение белых о болезни, в котором тоже подтверждается, что болен солдат;

3. Если бы я был действительно доброволец, то зачем мне надо было оставаться здесь? Не чувствую за собой вины и вполне доверяясь Советской власти остался на месте и поступил уже на службу в Почтово-Телеграфную Контору, где начал свои занятия с 25 сентября нынешнего года;

4. Также моими товарищами – коллегами по службе в Следственную Комиссию представлено удостоверение, в котором они подтверждают, что я никогда не выступал против Советской власти и что действительным добровольцем не был, подтверждают они также, что была из Почтово-Телеграфного Округа телеграмма о том, что добровольцам остается содержание, и что рапорт подан именно из-за семейного положения.

Перечисляя все это, я думаю, что доказательства моей невинности достаточны, в противном случае могут еще несколько граждан подтвердить то же самое и если нужно, мною будет представлен их отзыв.

Я такой же пролетарий, борющийся за существование, не имеющий за душой ни копейки денег, ни состояния, ничего, обращаюсь с просьбой ускорить расследование дела и со справедливостью отнестись. Я всегда сознавал, глубоко убежден, что принадлежу и должен принадлежать только к этой власти – Власти Советов Рабочих и Крестьян. Еще раз осмеливаюсь просить Следственную Комиссию ускорить расследование моего дела и отнестись со справедливостью.

Ноябрь 27 дня 1918 г. гр. П.Лучанкин»[3].

Просьба «ускорить расследование» была выполнена Постановлением Чистопольской Чрезвычайной следственной комиссии 1918 года ноября 29 дня.

«Рассмотрев дело по обвинению Петра Лучанкина за принадлежность к белогвардейцам и добровольно служащему в рядах их, а также участвующегов поимке советских работников отклонить ходатайство служащих Чистопольской Почтово-Телеграфной конторы и его самого, а настоящее дело передать в Казанскую Чрезвычайную Комиссию на заключение.

Чрезвычайная Комиссия постановила расстрелять, а дело предать на заключение в губчрезвычком»[4].

Губчрезвычком постановил приговор утвердить.

А что касается просьб самого П.Лучанкина (отца большого семейства: 10 человек детей, братья, сестры, мать, больной отец), его коллег (7 человек) – служащих Чистопольской почтово-телеграфной конторы, его жены, Ларисы Лучанкиной, «обратить внимания на оправдательные доводы и не дать погибнуть невинному человеку и совершить невольно несправедливость», то они не были услышаны[5]. Как ведутся дела в ЧК, с каким легким багажом отправляют там в «лучший мир» мы вскоре убедились.

Достаточным оказалось иметь свидетельские показания состоящего в партии и сочувствующего коммунистам Анатолия Петровича Сафроницкого. Его заявление: «Шел против Советской власти и на одном общем собрании служащих п/т кричал бить нас, то есть большевиков в то время когда сочувствуя не большевикам пошел работники покинули общее собрание. Во время нашествия белой армии он Лучанкин поступил в их родную армию добровольцем не смотря на то, что ему была дана месячная отсрочка»[6].

Вот, пожалуй, все, что имеется в деле, но даже эти документы могут рассказать о многом. Наша задача изучать свидетельства тех, кто не был, подобно П.Лучанкину, активным действующим лицом так называемой «большой истории», но является представителем тех миллионов, через которые и над которыми, это «большая история» вершилась.

Большевики ради удержания власти сделали ставку на силу, террор и страх. Главным орудием, исполнителем стала ВЧК. «Для нас важно, – утверждал Ленин, – что ЧК осуществляет непосредственную диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима»[7]. ЧК было предоставлено право арестовывать, вести следствие и приводить приговор в исполнение. Лацис признавал, что это был «орган… пользующийся в своей борьбе приемами и следственных комиссий, и судов, и трибуналов, и военных сил»[8].

Постановление ЦК РКП(б) и Совнаркома быстро превратили ВЧК в главный орган специальной системы организованного насилия, создав для этого декретно-законодательное обоснование. II Всероссийский съезд Советов (25октября 1917 года) отменил смертную казнь в стране. Казалось бы, ввести ее может только съезд. Но III съезд Советов (январь 1918 года) этого вопроса не обсуждал, лишь встретил аплодисментами заявление Ленина о том, что «ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием». Начавшееся в середине февраля 1918 года германское наступление на Петроград создало чрезвычайную ситуацию, которой воспользовались Ленин иТроцкий для введения в стране внесудебной смертной казни. Право ее проведения было предоставлено ЧК. Заметим, что в данном случае декрет о внесудебных правах ВЧК лишь фиксировал те беззакония, которые советские учреждения уже творили в стране.

Это наглядно подтверждают действия в Казани председателя ЧК Восточного фронта республики Лациса. Прибыв в Казань 10 сентября 1918года, после изгнания из города защитников Учредительного собрания, он не спешил с проведением карательных акций, полагая, что наиболее активные противники большевиков бежали. Но 22 сентября 1918 года в «Еженедельнике Чрезвычайных Комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» появился приказ наркома внутренних дел Г.И.Петровского, в котором содержался призыв к проведению массового террора. Нарком предлагал: местные губисполкомы должны проявлять в этом отношении особую инициативу. Казанский Комитет РКП(б), реагируя на московские указания, предложил ответственному организатору комитета С.Стельмаху 28 сентября собрать фактический материал, «доказывающий, что красный террор недостаточно энергично проводится в жизнь», вызвать на заседание комитета Лациса и обсудить этот вопрос[9].

И начались безудержные расстрелы… В этой связи нам становится ясно, почему Петр Лучанкин не был арестован сразу же после того как в сентябре Советская власть была восстановлена в Чистополе. 25 сентября он снова принят на работу в почтово-телеграфную Контору и каждое утро до 12 октября отправлялся на службу, радуясь, наверное, тому, что может содержать семью.

В обвинительном акте Чрезвычайно-следственной комиссии от 12 октября 1918 года Петр Кузьмич Лучанкинобъявляется виновным в том, «что рапортом своим на имя начальника Команды города Чистополя о добровольном вступлении в ряды Народной армии, чем и выпадал принадлежность к белогвардейцам и желание им служить. Заслуживает наказание по законам военного времени»[10].

Обвинительное заключение вынесено, дело отправлено в Революционный трибунал. Но месяц спустя вследствие упразднения Ревтребунала дело возвращается обратно в Чистопольскую ЧК по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Сначала красный террор заполыхал в столицах[11]. Провинция в начале молчала. На первых порах в Казани растерялся даже Лацис. Но оправился он быстро, партийные указания легко подсказали, как следует действовать, и не только ему. 1 ноября 1918 года Лацис пытался обосновать «нужность» террора. Он писал, давая указания местным ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Все эти вопросы должны разрешить судьбуобвиняемого. В этомсмысл террора»[12].Грань, разделяющая революционный порядок и беззаконие, перестала существовать. Районам представлялось право самостоятельно расстреливать, брать заложников. Никаких ходатайств за арестованных… не принимать. Вот почему в деле П.Лучанкина заявление группы служащих Чистопольской почтово–телеграфной конторы от 22 ноября не могло быть рассмотрено как свидетельство в защиту обвиняемого. Важнее тогда было обвинить, а не оправдать человека.

Еще создавалась видимость соблюдения «революционной законности». В ноябре 1918 годаVI Всероссийский чрезвычайный съезд Советов принял решение об амнистии тем, кому в течение двух недель со дня ареста не предъявлено обвинение, об освобождении тех заложников, которые не влияли на судьбу советских товарищей, «попавших в руки врагов». Выполнение этих постановлений было возложено на ВЧК, то есть на орган, более других вершивший беззаконие. Наивно предполагать, что до местных ЧК эти инструкции не дошли. Петру Лучанкину не было 13 ноябряпредъявлено нового обвинения, хотя уже в постановлении от 29 ноябрячитаем, что он принимал участие в «поимке советских работников». Но собственно доказательств его вины нет. А работая с документом, без труда можно обнаружить «следы» подтасовки. Видно, что отдельные фразы вписаны позже другой рукой в уже заготовленное постановление. Это: «… и добровольно служащему в рядах их, а также участвующего в поимке советских работников…» и «Чрезвычайная Комиссия постановила расстрелять, а дело передать на заключение вгубчрезвычком». Внизу документа наложена резолюция красными чернилами – в знак особой важности дела! – написано: «Губчрезвычкомпостановил приговор утвердить».

Дело П.Лучанкина является весьма типичным примером того, как вершилось «революционное правосудие». Просматривая протоколы заседания Казанской губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности от 28 декабря 1918 года(Архив КГБ РТ) мы обнаружили по Чистополю и Чистопольскому уезду семь расстрельных дел. Это дело 23 по обвинению гр. Андрея Ковалевского за принадлежность к белогвардейцам. Как и Петр Лучанкин, был расстрелян 29 ноября 1918 года. Дело № 103 по обвинению Фридриха Петровича Абелькальмав вооруженной борьбе против советской власти. Расстрелян 17 декабря 1918 года, как и священник Виктор Петрович Ястребов.

Его дело в протоколе за № 29. Виктор Петрович Ястребов обвиняется в шпионаже и контрреволюционной агитации. Евдокима Гаврилова шестидесяти шести лет, жителя села Белая Гора Чистопольского уезда расстреляли 9 декабрякак участника поимки советских работников. Не избежали этой же участи Николай Шинков(дело № 116) и Листратов Павел Ивановичза хранение имущества бежавших с белыми (дело № 1). И седьмым примером расправы большевистской власти дело за № 38 о расстреле семьи Бутлеровых– матери и двух дочерей. И это – только протокол одного заседания. Согласно описи дел Чистопольской Судебно-следственной комиссии при Ревтрибунале отправленных в Казанский Ревтрибунал с 23 ноября 1918 года количество дел велико[13].

Трагедия семьи Бутлеровых
Известная приверженность интеллигенции оппозиционным партиям (на самом деле весьма иллюзорная у большинства) рождала недоверие к ней со стороны многих представителей власти, перерастающее в глубокую, патологическую подозрительность и настоящую манию «заговоров». Именно по такому варианту развиваются события по обвинению Виктории Александровны Бутлеровой и ее дочерей Виктории, Марии и Татьяны, «угрожающих сельскому Совету Большого Красного Яра в шпионаже»[14].

18 ноября 1918 года по инициативе председателя Красноярского сельского комитета деревенской бедноты Чубакова, секретаря Никифорова составляется акт, который представляется в Чистопольскую Чрезвычайную Комиссию «на рассмотрение для оплаты вышеуказанным паразитам за ихконтррев. выступления и саботаж зарытием в землю»[15]: «Дворянка Помещица села Красный Яр Виктория Бутлерова с дочерьми Татьяной, Викторией и замужней Марией Ермоловойжила в городе Чистополе и вела связь с черной сотней того же села с внушением: Власть Советов шайка грабителей, Центральный Совет – Кучка захватчиков свалится и будет смята, – зарыта в грязных оврагах. При нашествии белых, имея племянника и братаКонстантина Бутлерова начальника комендантагорода Чистополя она со своими подсчетами черных быстро приводила приговор расправу с Советскими работниками и сочувствовавшими: было, как в Чистополе, да и в нашей волости расстреляно пять человек.В настоящее время Бутлеровы проживают в городе Чистополе на Казанском Тракте слесарная Логутова, имеют связь с Черной сотней и к нам в село приходят настойчивые предложения: Земля и Воля и их усобное поместье будут окуплены гражданскими костями».

В этот же день Красноярский волостной совет «удостоверяет правильность настоящего акта» и «по долгу справедливости дает фактические обвинения бывшей помещицы»[16]. На документе мы видим резолюцию: «Дать распоряжение об аресте, дело передать в коллегию следователей». Какие же факты приводит А.Абрамов – товарищ председателя Совета и четверо членов (подписи неразборчивы)?

1. «Во время нашествия чехо-славаков сказанные лица всецело занимались шпионажем, и весь собранный материал передавали своему брату Ростиславу Бутлерову и племяннику Константину Бутлерову, последний был временным комендантом городаЧистополя, а потом адъютантом штаба Чистопольского гарнизона».

2. «Все перечисленные лица бывшие помещики с Красного Яра, по их злобе и подстрекательствам был арестован наш дорогой защитник, и работник Гаяз Садыков[17] которые настояли, во что бы то ни сталопогубить его, что ими и было сделано. Садыков благодаря их распоряжению был брошен живым в одном только нижнем белье вВолгу, но благодаря только случайности спасся. Другие же его товарищи в числе 4 как известно погибли от этих проклятых рук противников трудящегося народа.Все эти наймиты и паразиты ликовали пришествия чехословацких и белогвардейских банд, угрожали селу Красному Яру, что теперь нас затронете, в противном случае поплатитесь своей головой,Бутлеровы говорили, что мы не будем строить дом из камня, а построим на ваших костях и из ваших же костей».

Акт заканчивается призывом: «Перенеся такие угрозы спасши свою жизнь только благодаря скрывательства от них, Красноярский волостной Совет настаивает во что бы ни стало перечисленных: Викторию Бутлерову и ее дочерей Марию и Татьяну как нежелательных и вредных элементов стеретьс лица земли, так же и третью дочь, меньшую Викторию». Видимо, для облегчения чекистам поиска «заговорщиц» в самом конце документа есть приписка – «Марияже по мужу пишется Ермолова».

Обращают на себя внимание подчеркивания отдельных слов и фраз в обоих актах[18]. Обвинение Бутлеровых построено лишь на показании свидетеля Абрамова, но оно неконкретно и в нем нет никаких доказательных фактов их вины. В ходе дознания Виктория Александровна Бутлерова и ее дочери, Татьяна Ивановна, 23 лет, и Мария Ивановна, 26 лет, были один раз допрошены.

Виктория, младшая дочь, в ходе следствия вообще ни разу допрошена не была! Поразительно впечатление от знакомства с другими документами в деле – четыре невинных женщины, их страдания, бесцельные и бессмысленные, гнев. Приведем отрывок из еще одного документа – показаний Марии Бутлеровой-Ермоловой, за которым нам видится типичная картина ведения дел в Чистопольской ЧК. Прошла уже неделя со дня ареста семьи. 25 ноября 1918годаМария на допросе показала следующее: «Приблизительно числа 18 меня арестовали в чрезвычайную комиссию и через некоторое время нас отправили в тюрьму. За что я была арестована, не знаю, потому что обвинительного акта нам не читали. Виновницей в шпионаже, в контрреволюционном выступлении и смерти некоторых из советских работников себя не признаю. Ростислав Бутлеров во время чехословацкой власти в городе Чистополе не находился, так как в то время его не было в живых. Он умер в Тамбове на пороховом заводе, а Константин Бутлеров состоял на службе при Штабе Чистопольского гарнизона. Больше показать ничего не могу в чем и подписываюсь»[19].

 Такие же показания дали и другие члены семьи Бутлеровых. Но они не были услышаны и не могли быть услышаны, потому что людей убивали за право думать и жить не по предписанию свыше[20]. В деле имеется заявление В.А.Бутлеровойна имя чистопольской следственной комиссии, в котором она убедительно доказывает, что обвинение ее семьи в шпионаже и антисоветской деятельности не обоснованно, является клеветой[21]. Но оно никем не проверялось: «Представляю при сем заявлении справку из Собора о сорокоусте, заказанном о сыне моем Ростиславе Бутлерове по получении телеграммы, которая шла больше месяца. Из справки Комиссия усмотрит, что сын мой умер, когда в Чистополе была 1-ая Советская Власть и следовательно обвинение в том, что я и моя семья доносила сыну моему на Советских Работников лишено всякого основания. Если уж справки из Собора недостаточно, то я очень прошу Комиссию дать мне разрешение послать срочную телеграмму в Тамбов на пороховой завод справиться, какого числа и месяца умер мой сын. Надеюсь, что по восстановлении истины относительно смерти моего сына Комиссия и к другим пунктам доноса отнесется с должным недоверием. Я же и вся моя арестованная семья клятвенно подтверждаем свою невинность как в шпионаже, доносах, так и смерти товарища Садыкова, в которой нас обвиняют». Заявление датируется 26 ноября 1918 года.

Уездная ЧК, в этот же день рассмотрев дело Бутлеровых, выносит постановление – «дознание произвести на месте» (!)[22] В результате волостным собранием, состоявшимся 6 декабря, выносится следующая резолюция: «…решительно пройти последнюю треть этапа революции и видимых наших врагов Н.А.Булыгина, Н.Л.Булыгина, Анд. Булыгина, семью Бутлеровыхи других высланных в чрезвычком за шпионаж и невидимых впредь оказавшихся стирать беспощадно с лица землии после нашей победы сказать социалистической армии и народу: мы могли перенести борьбу и устроить новую счастливую жизнь. Да здравствует III Интернационал. Да здравствует Красная Армия. Да здравствуют наши великие вожди т.т. Ленин, Троцкий,Зиновьев, Каменев, Адлер, Либкнехт»[23]. Принята единогласно, подписали: Председатель собрания Архипов, товарищ Председателя Абрамов, Валиуллин, секретарь Елдашев. Чистопольская ЧК 17 декабря выносит Постановление «…дочерей Викторию и Татьяну и мать Бутлеровых расстрелять, дело передать на заключение в Губчрезвычком. Марию Бутлерову освободить, очем сообщить начальнику тюрьмы»[24]. Губернская ЧК постановила «приговор утвердить» 28 декабря 1918 года.

Мы не знаем, какими были последние минуты жизни женщин семьи Бутлеровых. О чем каждая из них молилась? С фотографии, чудом сохранившейся, смотрят они на нас…

Виктор Ястребов – история «распятия»
Декретом Совнаркома 2 февраля 1918 годаЦерковь была отделена от государства, лишалась собственности и права ее приобретать. Духовенство протестовало, особенно против атеистических действий властей, террора по отношению к священнослужителям. 26 октября 1918 года патриарх Тихонобратился с призывом к Совнаркому прекратить гражданскую войну[25]. Воззвание последствий не имело. В материалах переписки Чистопольского временного революционного комитета с частями и командованием Красной Армии сохранился любопытный документ:

«Р.С.Ф.С.Р.

Временный Революционный Гражданский комитет города Чистополя.

1 ноября 1918 г.

Настоятельнице Монастыря Временный Революционный Гражданский комитет немедленно же очистить все монастырские помещения для размещения в них солдат Красной Армии.

Председатель

Секретарь»[26]

Речь идет об Успенском монастыре, основанном в 1864 году. Целью его учреждения явилось «служить примером подвижнической жизни и трудолюбия, соединенных со смирением и послушанием. Влиять на раскольническое и магометанское население, составляющее значительныйконтингент г. Чистополя». Инициатором создания монастыря был чистопольский купец 1-й гильдии Дмитрий Андреевич Поляков(умер 1861), а строился он на средства купцов Ивана Дмитриевича Полякова(1809–1871), Ивана ГригорьевичаСтахеева(ум. 1907), Агрипины Петровны Остолоповой.

В 1905 году здесь жили игуменья, казначей, ризничий, 17 монахинь, 13 послушниц и 125 белиц. В 1918 году часть монахинь сослали в лагерь, часть расстреляли, некоторые тайно расселились по квартирам[27].

1 ноября 1918 года. Пунке докладывает о деятельности ЧК при СНК РСФСР по борьбе с контрреволюцией на чехославацком фронте и об организации ЧК в уездах Казанской губернии: «…В г. Чистополе уже с первых дней его занятия советскими войсками существует Чрезвычайная Комиссия, в вы с ш е й с т е п е н и х о р о ш о р а б о т а ю щ а я(наш. – С.В., А.П.). При всех комитетах деревенской бедноты имеются агенты сей комиссии, которые неоднократно информируют о всех событиях и в деревнях и селах уезда…»[28]

Деятельность этих «политиков» мы наглядно видим на примере обвинения Виктора Петровича Ястребова,священника из села Красный Яр, а также «арестованных вместе с ним его тещу Анонимову,дьякона Григория Козлова,и его жену Елену Козлову,граждан деревни Николаевка, здешней волости Алексея и Ивана ТепляковыхиТереньтья Бакунина(он же Маркин)»[29]. Красноярский сельский комитет деревенской бедноты сообщает в Чистопольскую ЧК: «Священник В.П.Ястребов во время чехо-собак[30] в августе месяце сего года читал прокламацию митрополита Якова и кроме которой добавлял словесно на сходах-собраниях, опровергал Советскую Власть, говоря: «это не власть, а маленькая шайка разбойников, которая грабит церкви и монастыри посягает на всех православных, и в чехо- собацкие времена Ястребов вел шпионаж, указывал и продавал Советских работников и сочувствующих людей. При отступлении белых в церкви и собраниях Ястребов объяснял: враги (Красная Армия) окружили Казань и опять к власти возвращаются грабители. Агитацию вел и ведет по сие время Ястребов, указывая на ошибки Советской Власти объединяя черную недовольную кучку, приготовляя контрреволюционный заговор и находит опору своему саботажу и кроме того не исполнял декреты Народной Комиссии. Занимался в школе вероучением по старым книгам ветхаго и новаго завета о чем и постановлено записать в настоящий акт, каковой и представить на рассмотрение Чистопольской Чрезвычайной следственнойкомиссии по борьбе сконтрреволюцией и саботажем…»[31] А чтобы усилить впечатление от потенциального преступника в этот же день, то есть 18 ноября,в Чистополь «летит» еще одно заявление с уточнениями, что Ястребов «имел связь с черной сотней и все постановления и желания черных проводил в церковных воззваниях на собраниях… все воззвания от консистории с особой силой проводил… указывал Власть Советов гонит церковь, духовенство и уничтожает нужных честных работников… Красноярский комитет бедноты просит стереть с лица земли указанного злодея вместе с его делом»[32].

Достаточно взглянуть на анкету, чтобы понять, почему В.П.Ястребов мог восприниматься советской властью как враг. Профессия – священник; образование – Казанская духовная семинария; происхождение – сын священника; имущественный состав – корова; партийная принадлежность – беспартийный. Уже все его прошлое, а не только настоящее, являлось вызовом новой власти. И здесь не играло никакой роли то, что Ястребов на глазах у всех двадцать лет служил священником Красного Яра, уча народ прихода православной вере и Закону Божьему, с детства воспитанный в духовности, так же растил четверых своих детей.

В.П.Ястребов был арестован 1 декабря 1918 годаЧистопольской ЧК по обвинению в шпионаже и контрреволюционной агитации против советской власти. 17 декабря вынесено постановление Чистопольской Чрезвычайной комиссии «за таковые действия как вредного элемента для Советской России священника Ястребова расстрелять»[33],дело передать на заключение в Казанскую губернскую ЧК. Но других сведений о движении дела не имеется. Из материала видно, что в действиях Ястребова отсутствует состав преступления. Он репрессирован по политическим мотивам. Хочется обратить внимание на одну деталь в ходе расследования. На допросе обвиняемый признается только в том, что «прочел прокламацию митрополита Казанского и Свияжского Иакова»[34] и произвел сбор в пользу Народной армии по предписанию Благочинного священника села Алексеевское. В этом предписании говорилось: «…При сем препровождается 7 экземпляров воззваний Митрополита для прочтения и раздачи, произведения сбора на Народную Армию, причем деньги и вещи представить прямо в Чистопольский Комитет Народной Армии…»[35]

Предписание было приобщено делу, как доказательство вины арестованного. Но ведь хорошо известно, что в православной церкви существует строгая иерархия и невыполнение распоряжения вышестоящего духовного лица сурово осуждается. Так мог ли священник Ястребов не выполнить предписания, ослушаться?!

В воззвании митрополита Казанского и Свияжского Иакова говорится: «Опасность близка. Враг, изгнанный из пределов Казани, еще не побежден… Пастырей Святой Свияжской Церкви призываю усилить свои молитвенные подвиги. Православные храмы должны быть открыты день и ночь: да совершается в них непрестанная молитва… Все верующие, наипаче старцы и старицы, женщины и дети, присоедините ваши молитвы к молитвам пастырей. Умоляйте Царицу Небесную перед Ее святыми иконами и святителей Казанских о прощении грехов наших, о помиловании, о заступлении. Да будет наша общая неустанная, из глубины душивозносимая молитва щитом, ограждающимград…»Далее содержание текста воззвания отмечено красным карандашом, вероятно, следователя: «Имущие! Проявите ваши материальные жертвы на дело защиты гонимой церкви и спасения отчества.

Все, способные носить оружие, становитесь в ряды Народной Армии, немедленно, без колебаний и страха, записывайтесь в добровольческие полки.

Спешите на борьбу: спасайте святыни наши от поругания, город – от разрушения, жителей – от истребления.

Усердная Заступница града нашего да сохранит нас от всякого зла. Святой Священномученик Ермоген да вдохнет в борцов за правое дело дух непобедимого мужества, Святители Казанские да даруют им победу над врагами, земле нашей – мир и душам нашим, в печали сущим, утешение, радость и спасение.

Благословение Божие да пребудет на Вас и на граде нашем. Аминь».

Несомненно, для чекистов, ведущих дело священника Ястребова, подобный призыв мог быть истолкован как открытая контрреволюция. Но для нас в понимании того, почему появилось подобное воззвание, важен исторический контекст.

Советская историография длительное время занималась оправданием красного террора. Историки в своих рассуждениях основывались на изначальной легитимности большевистской власти в России и незаконности функционирования в то же время социалистических, а затем генеральских правительств Колчака, Деникина, Врангеля и других. Большевики захватили власть с помощью вооруженного восстания. Им понадобилось несколько лет братоубийственной войны, чтобы, опять-таки силой оружия, подтвердить свое право на управление страной. В ходе войны победителем могла оказаться любая сторона, а потому каждое из тогда существовавших правительств ответственно за проводимую – в том числе и карательную – политику. И – за Гражданскую войну. Вопрос в том, кто более ответственен: красные или белые – некорректен. Ответственны все, кто в этой войне между гражданами одной страны участвовал. Попытки снять ответственность с большевиков не имеют основания. Более того, можно утверждать, что большевики ничего не сделали, чтобы гражданскую войну в России предотвратить, а напротив, всячески способствовали ее разжиганию.

Начавшаяся в годы перестройки публикация «секретных» документов убеждает в том, что произвол насаждался «сверху».Об этом свидетельствует множество фактов. Назовем лишь некоторые из них. В начале сентября 1918года Ленин выражал Троцкому удивление и тревогу в связи с замедлением операции против Казани. «По-моему, нельзя жалеть города, – телеграфировал Ленин, – и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление,раз только верно, что Казань в железном кольце»[36].Военные обстоятельства сложились так, что тяжких последствий для населения города свирепые ленинские указания не имели. Казань была взята красными через день после получения телеграммы председателя Совнаркома, и надобность в «беспощадном истреблении» отпала… Таким образом, это был тот исторический фон, который и способствовал появлению Воззвания митрополита Казанского и Свияжского Иакова.

Пожалуй, самое удивительное в материалах дела это – реакция прихожан на арест отца Виктора, выразившаяся в написании коллективных заявлений в его защиту.

«Приговор №№№ 1, 2, 3 общества
декабря 8 дня 1918 года.

Мы, нижеподписавшиеся граждане деревни Служилой Шенталы Красноярской волости Чистопольского уезда Казанской губернии упомянутые общества состоящие из ста девяти (109) домохозяев обсудили вопрос на общем собрании по обвинению священника Виктора Ястребова и диакона Григория Козлова, вышеупомянутые общества, то есть 1, 2 и 3 общества, единодушно решили, что необходимо нужен, священника Ястребова и диакона Козлова не признаем ни в чем виноватыми и просим отпустить таковых лиц на служебные дела обратно, и к чему подписываемся и подтверждает сельский комитет деревенской бедноты приложением казенной печати.

За секретаря подписался член комитета бедноты Василий Ильин»[37].

Днем раньше, то есть 7 декабря,крестьяне деревни Березовкив присутствие местного комитета деревенской бедноты «обсудили об нуждах церковной причти Красноярского прихода. Почему без ведома прихода арестован наш священник и дьякон. Просим освободить их. Нам невозможно жить одного часа без них потому что лежат покойники понедели нисхоронины. Мы прихожане деревни Березовки нинаходим никакой вины за священником и дьяконом. Мы считаем их хорошими наставниками просим единогласно. Постановили освободить о чем и подписуемся»[38].

Далее следуют подписи 31 человека. За неграмотных расписался Филипп Любимцев, а председатель комитета деревенской бедноты Воронин совместно с членом комбеда Иваном Бородиновым «удостоверили».

В материалах следственного дела мы находим прошения и других деревень и сел. Количество подписавшихся под прошениями одновременно удивляет и восхищает: 121 подпись из села Красный Яр, 92– из села Малый Красный Яр, 24 гражданина и 32 домохозяев из деревни Александровки Красноярской волости и еще 24 голоса в защиту «Батюшки и отца дьякона» из приютовского сельского общества[39]. Прошения мало разнятся как по существу, так и по мотивации. Будучи на общем собрании в присутствии местного сельского Комиссара (!) Михаила Родионова Староверова «имели обоюдное обсуждение о приходской церкви» и «атом что покакимто причинам арестовали священника Ястребова и диакона Козлова».

В ходе обсуждения поставленных вопросов «дали настоящий приговор в том, что он, Ястребов, против народа не шел и учил народ прихода православной вере и закону божему», «решили единогласно чтобы освободили обоих лиц» и «открыть церковь православную Красноярского прихода».

Лишь в одном из прошений от 11 декабря 1918 годаслышаться несколько иные интонации: «Постановили просить Волостной Совет дабы он походатайствовал перед уездным Советом, который не найдет ли возможным освободить священника нашей церкви В.Ястребова, если это не найдется возможным, по каким-либо препятствиям, то просим выслатьнам священникадругого».Меняется не только стиль речи, но и суть проблемы. Рефлекс страха в этом селе оказался, видимо, сильнее. За день до расстрела священника, то есть 16 декабря,следователь на одном из прошений наложил резолюцию – «в просьбе отказать».

Репрессии против духовенства не ослабли и после того, как патриарх Тихон опубликовал 25 сентября 1919 годапослание «О прекращении духовенством борьбы с большевиками». Это было по существу одностороннее прекращение гражданской войны. Большевики ее продолжали. В декабре 1919года Казанский губком предписал местным ЧК навести в городе порядок, расправляясь с нарушителями «по принципу красного террора». Об интенсивности расстрельных деяний местных чекистов можно судить по тем данным, которые сохранились в ведомостях о движении дел Чистопольского Ревтрибунала.

Иногда газеты сообщали о наказаниях чекистов, обвиненных во взяточничестве, пьянстве, насилиях. Их расстреливали для успокоения общественного мнения, но в проведении карательной политики по существу ничего не менялось.[40]

П.А.Сорокин, современник событий, оценивал это время так: «С 1919 года власть фактически перестала быть властью трудящихся масс и стала просто тиранией, состоящей из беспринципных интеллигентов, деклассированных рабочих, уголовных преступников и разнородных авантюристов». А террор, отмечал он, в большей степени стал осуществляться против рабочих и крестьян[41].

Еще Декрет Совнаркома о суде от 22 ноября 1917 годаустанавливал, что бороться с контрреволюцией будут не выборные суды, а революционные трибуналы с особыми следственными комиссиями. Трибуналы и ЧК, несмотря на различные распоряжения о том, что входит в компетенцию каждого из этих учреждений, в годы Гражданской войны этих предписаний часто не соблюдали. В 1920 годув подсудность ревтрибуналов вошли: контрреволюционные деяния, дела о крупной спекуляции, должностные преступления, дезертирство. Особенно многочисленны были расстрелы за самовольный уход бойцов с позиции или нежелание идти на фронт. В Свияжске, готовясь к штурму Казани, занятой чехословацкими легионерами и народоармейцами, защищавшими идею передачи власти Учредительному собранию, в августе 1918 года была осуществлена и первая децимация (расстрел каждого десятого) в Красной Армии. Разумеется, когда взаимоотношения между карательными органами (ревтрибуналами, ЧК, милицией и юридическими учреждениями) не были строго регламентированы, возникали бесконечные споры на тему: кто главнее? В них, как правило, побеждали чекисты, всецело поддерживаемые Ленином.

В Чистополе, в отличие от московских газетных дискуссий, чаще наблюдалась совместная работа чекистов и трибунальцев и общие мотивы, их преступлений по должности. Любопытен документ от 25 апреля 1921 года за подписью А.С.Бельского, бывшего председателя Чистопольского районного Революционного трибунала, направленный как докладная записка Народному комиссару юстиции ТССР, из которого мы узнаем:

«Постановка дела была в трибунале хаотическая, бессистемная и оставляла желать много лучшего…

4. Дела были разбросаны по шкафам без всякого учета;

1. неисполненных, залежавшихся бумаг в канцелярии было множество;

2. распорядительных заседаний, что усмотрено из книги протоколов, не было в продолжение 2-х месяцев;

3. нерассмотренных дел к производству было свыше трехсот;

4. по некоторым делам сидели граждане под следствием более 11–12 месяцев и т.д. Это с одной стороны, а с другой, остро стоял вопрос о выездных сессиях…

Пришлось сталкиваться со многими ненормальными, уродливымиявлениями и даже незаконностями»[42].В прилагаемой к докладной записке таблице видна проделанная в двухмесячный период работа: в среднем на каждого из 4 следователей пришлось от 75 до 90 дел.

Ставя перед собой цель показать на примере деятельности уездной ЧК Чистополя технологию красного террора, мы пришли к следующим выводам:

ЧК действительно была органом «беспощадной расправы» (так заявляла и официальная терминология) и с самого начала была не спецслужбой в обычном смысле слова, а, как ни жестко это звучит, инструментом массовых убийств, узаконенных государством.

Людей убивали за поступки, которые на самом деле не были преступлениями (например, расстрел П.Лучанкина и В.Ястребова), за чужие действия, которые только могли иметь место (например, семья Бутлеровых). Шел тотальный погром, одновременное наступление по всем фронтам. «Война большевиков с мужиками» совсем не случайно сопровождалось уничтожением святынь, бытовых устоев, культурных ценностей.

Итак, все документы прочитаны и откоментированы, выводы сделаны. Работа практически готова, и теперь, сидя перед грудой исписанных листов, мы прислушиваемся к себе: изменились ли мы, узнав о расстрелах невинных женщин и отца многочисленного семейства?..

Начиная писать работу, мы знали гораздо меньше, чем теперь. Мы, нынешние, наполнены знаниями еще об одной странице истории нашего Отечества, огромным количеством трудных вопросов и острым желанием найти на них ответы, чтобы потом… вновь поставить вопросы.