Алексей Евстратов «Следы еврейской общины в городе Борисоглебске»
Глава VII «Никто не спросил: как они жили, как их воспитывали»
(Народы и религии в России XX века)
г. Борисоглебск Воронежской области,
средняя школа № 5, 11-й класс.
Научный руководитель И.И. Иванников
Десятый год я хожу в школу мимо еврейского кладбища, и никогда не обращал внимания на его состояние и на то варварство и вандализм, какие происходят на нем почти круглосуточно. Более того, я и сам в детстве часто играл на нем в войнушку со сверстниками. Мы ловко приспосабливали густые заросли сирени под засады, а каменные плиты – под дзоты и доты, а зимой – под каркасы для снежных баб…
И только три месяца назад я узнал, что все это время я ходил мимо кладбища, со слов моего руководителя, «в бессознательном состоянии»… Теперь хожу с чувством неловкости и стыда, и каждый раз на этом месте мне вспоминаются строки из романа Тургенева «Отцы и дети», которые нам читала со слезами на глазах на уроке учительница литературы: «Есть небольшое сельское кладбище в одном из отдаленных уголков России. Как и все наши кладбища, оно являет вид печальный: старые, окружавшие его канавы, давно заросли, серые деревянные кресты поникли и гниют под своими когда-то крашеными крышами; казенные плиты все сдвинуты, словно кто их сталкивает снизу; два-три ощипанных деревца едва дают скудную тень; овцы безвозбранно бродят по могилам…»
Наше кладбище выглядит еще ужаснее: сирень и клен густо заселили все могилы; железные ворота с ул.Пешкова так изогнуты и искромсаны, словно над ними неделю потел Шварценегер; каменные. памятники почти все свалены;. надгробные плиты расколоты, на уцелевших – следы модного сегодня граффити: «КИСС», «РЭП», «ЦОЙ ЖИВ!» и проч.; по всему кладбищу кучами валяется бытовой мусор, шприцы и т.д.
И возникают многочисленные «почему?».
Почему меня тогда во время игры никто не остановил и не выгнал взашей с этого святого для нормальных людей места?
Почему начальство не замечает этого варварства?
Почему наши евреи, а их около сотни, позволили такое отношение к последнему приюту людей их национальности?
К этим «почему» прибавляется еще куча «кто?».
Кто похоронен в этих могилах?
Кто отвечает за это кладбище?
Кто и когда его основал?
Была ли в городе еврейская община и кто ее возглавлял?
Ответить на эти вопросы – цель моей работы.
Следы еврейской общины
Если есть в городе кладбище и когда-то был молельный дом, значит, община была. Не устроилось бы все это по просьбе или за деньги одного еврея. Если Абрагам Сойер с многочисленным семейством в 1912 году смог уехать в Америку, – а это всегда стоило и сейчас стоит немалых денег, – значит, ему кто-то помог. А кто, кроме членов общины? Местные купцы или дворяне? Это было бы фантастикой или анекдотом.
А когда же зародилась община? Очевидно, в конце XIX века, после того как в город пришла железная дорога. Во всех источниках это время упоминается как время становления экономики, культуры, просвещения и медицины в городе. Только жаль, что документов нет никаких. И надежд на их существование тоже нет, особенно после встречи с директором музея Ю.А.Апальковым. Привожу дословно цитаты из интервью с ним:
«Вы очень смелый молодой человек! Я всегда приветствую любую поисковую работу по истории города, но вам помочь ничем не могу. Еврейская тема всю жизнь закрыта. Тут кропотливая работа опытного краеведа вряд ли даст какие-то результаты. Я более тридцати лет работаю с архивными материалами Тамбовской и Воронежской губерний, но официальных документов по этой теме не встречал. Персоналии, судя лишь по фамилиям, изредка встречались в отчетах городской думы и дворянского собрания… А на архивы время не тратьте даром – ищите в учебных заведениях, на предприятиях, в гимназиях, в больницах, старом военном городке… Идите, молодой человек, в народ…»
Одним словом, «утешил» меня Ю.А. Апальков. А еще больше поразил меня директор комбината благоустройства города М.В. Жданкин. Вот что он мне ответил на все вопросы о кладбище:
«В производственных планах нашего предприятия никогда не числилось еврейское кладбище, поэтому документов Вам дать никаких не могу. За его состояние отвечали те, кому оно принадлежало. Когда его закрыли – спросите нашего главного бухгалтера Марию Павловну – она у нас самый старый работник».
Мария Павловна была еще немногословнее:
«В 1975 году на одной из планерок горсовета сказали, что это кладбище нужно считать закрытым, и больше туда никого не пускать – пусть теперь все хоронят на новом городском кладбище».
И еще одна история, связанная с еврейским кладбищем, которую мне рассказал руководитель. Во время перестройки самый молодой кандидат в депутаты А.Водолазский, желая поднять свой рейтинг перед выборами и тем самым набрать себе побольше голосов, решил навести порядок на еврейском кладбище. Но почему-то он не пошел к местным евреям, а обратился за помощью к первому секретарю комсомола – наверное, понадеялся на помощь молодежи, которой у нас очень много. Но его «послали»…
Водолазский так в депутаты и не попал. Подрабатывает на разных фирмах, «употребляет», развелся с женой (она у нас в школе учительница начальных классов)…
Вот такое у нас в городе отношение к другой национальности… А если бы в 30-х годах не отдали молельный дом под квартиру, то и община сохранилась, и кладбище было в надлежащем порядке, и семей порядочных было бы гораздо больше в нашем городе. А то у нас сейчас разводов 50:50…
Интервью с «Евреем» Н.А. Дундуковым
Еще до работы над темой, в июне, я ходил с ребятами из «Истоков» по городу – мы собирали старинные вещи, зарисовывали домовую резьбу и записывали уличные прозвища. На улице Ленинской один из коренных жителей сказал, что в доме напротив живет один мужчина по кличке «Еврей».
Мы тогда посмеялись, и я не обратил внимания, а в октябре пришлось искать встречи с этим мужчиной. Удивительно, но Дундуков оказался русским, и сразу же пошел на контакт, пригласив меня назавтра на дежурство – он работает посменно диспетчером. Николай Александрович оказался самым активным и ценным информатором в моей работе. Привожу сокращенное интервью с ним (дословно).
Автор. Николай Александрович, я ищу следы еврейской общины в Борисоглебске, не поможете ли Вы мне в поиске? Извините, но у меня к Вам очень щекотливый вопрос по поводу Вашего уличного прозвища. Не обидное ли оно для Вас?
Дундуков. Об обиде и разговору нет. В свое время я, как и мои старшие братья, гордился своей кличкой…
Автор. Николай Александрович, а откуда пошло Ваше прозвище?
Дундуков. Я родился и вырос на еврейском кладбище и прожил на нем до 1979 года. Я туда и жену свою привел из ЗАГСа, и дочка там родилась.
Автор. А где именно Вы жили – на углу Пешкова или в переулке Крестьянском?
Дундуков. Да причем тут переулок?! Я прямо на кладбище жил! Там их молельный дом стоял, в нем мы и жили с тридцатых годов, когда горсовет нас туда вселил как многодетную семью.
Автор. Николай Александрович, а почему Вы гордились своим прозвищем?
Дундуков. Я не один гордился, старшие братья тоже все эту кличку носили. Как сейчас говорят, мы тогда были «крутыми» – мы здорово дрались. Нас в городе побаивались. А дрались мы за кладбище, потому что вся семья с него харчевалась. Я с братьями ловил щеглов, которые обжили кладбищенскую голубую сирень. Мы их учили петь, делали под руководством отца клетки и продавали на базаре. Жили мы очень бедно: мама не работала, а отец был инвалидом. Наши щеглы были в цене: они намного громче и красивше пели, чем с городского кладбища или с Зеленстроя. Да вдобавок они особенные были, наши щеглы – они никогда не пели на жердочке, а всегда слетали на пол, на камушек – обломок могильной плиты – и наслаждались… Они и на ветках никогда не пели – всегда садились на памятник, поэтому их легче было поймать. Многие ребята завидовали и пытались воровать наших щеглов, но мы к кладбищу не подпускали никого и часто дрались, а в город всегда ходили скопом…
Автор. Николай Александрович, что Вы можете сказать про еврейскую общину? Была ли она в городе? Кто ее возглавлял в эти годы?
Дундуков. Про общину ничего твердо сказать не могу. Наверное, была. Я часто видел похороны, собиралось до десяти человек и руководил всеми главврач кожвендиспансера Фердинанд. Потом они читали молитвы в котухе, в коридоре нашего дома, там еще лопаты стояли…
За этот котух Фердинанд каждый месяц маме деньги приносил. Нам часто приносили еду, особенно по праздникам. Опельбаумы приносили и другие. Раза два дядя Володя Ясман приносил, и все время ночью – наверное, побаивался – он же в горкоме работал… Так что мы частенько пировали – жили-то впроголодь…
Еще помню, как я подглядывал и подслушивал, когда они собирались, переодевались во все черное и в шапочки и молились на своем языке. Я, конечно, ни бум-бум в этих молитвах, но было жутко интересно…
Часто жена Опельбаума приходила – сухая такая горбоносая старушка, и все просила маму и нас, чтобы белье не вешали над могилами и не спускали Любку с прикола – коза у нас одно время дойная была.
Автор. А что еще интересного, на Ваш взгляд, было связано с кладбищем?
Дундуков. Да много чего было – жизнь там прошла…
Целый год у меня нянькой была еврейская девочка Розка. Это мне мама рассказывала. В голодном 47-м (мне уже второй год шел) на кладбище пришла старая оборванная еврейка с семилетней рахитной девочкой. Беженка с Украины, еще с войны… А пришла она на кладбище умирать – к своим. Девочка ей чужая была совсем. Еврейка на третий день умерла. Ее тоже Фердинанд хоронил. Ее могила в четвертом ряду, где плиты на еврейском языке надписаны… А Розка у нас почти год жила, а потом жила у многих наших евреев – они ее в детдом так и не отдали. А ты Гришку Камельхара знаешь? Он всегда на площади праздники ведет – так это его мать!
Она, кажется, и замуж не выходила. После ПТУ ее какой-то офицер пригрел… Последнее время она техничкой работала в Доме офицеров…
Автор. Николай Александрович, а Вы потом с Розой общались?
Дундуков. Нет. Она какая-то нелюдимая была, как кошка дикая. Так, здоровались иногда при встрече…
Мы больше всего с Фердинандом общались. Он нас никогда не забывал. Отца лечил, уколы делал, когда он совсем слег, записки и рецепты писал Нарольскому в аптеку, а я за лекарствами бегал. А самого Фердинанда похоронили на городском кладбище. Хоронил его Резак – начальник авиаремзавода. Я с женой, детьми и двумя братанами тоже на похоронах был – грех было не пойти… Я как-то заходил на родное место – тихий ужас… От дома один фундамент остался, а на могилах…
Автор. Спасибо за помощь. Вы очень помогли поиску. Возьмите фотографии на память о кладбище…
Талант, рожденный в Борисоглебске
В начале ХХ века в городе жила еврейская семья Сойеров, в которой было два брата: Рафаэль и Мозес. Близнецы родились 25 декабря 1909 года. Во время очередного еврейского погрома в 1912 году семья Сойеров бежит за границу из «гостеприимной царской России». В 1915 году Сойеры попадают в США. Жизнь там медом не казалась, но все же Рафаэль с 1914 по 1917 год обучается с братом в частной художественной школе в Нью-Йорке. Какой ценой обходилось родителям это обучение, остается только догадываться. Далее история брата Мозеса в художественном изобразительном искусстве на этом обрывается, а вот Рафаэль с 1918 по 1922 год обучается искусству художника в американской академии искусств у педагога-художника Ги Пэна дю Буа.
Далее биография Рафаэля Сойера как две капли воды похожа на биографию любого эмигранта всех времен и народов: разносчик газет, почты, уборщик и мойщик посуды в ресторане, рабочий на фабриках и заводах.
Но в 1929 году двадцатилетний художник становится одним из учредителей «Клуба Джона Рида». В этом же году Сойер проводит свою первую персональную выставку сначала в клубе, а потом в картинной галерее в Нью-Йорке.
С 1922 года выставки становятся ежегодными. Рафаэль Сойер – художник-реалист. Его картины отображали сцены из жизни американских городских окраин и рабочих кварталов, позднее, с сороковых годов, он пишет портреты своих близких, членов еврейской общины.
Умер Рафаэль Сойер в 1987 году в Нью-Йорке. Его картины представлены в музее Метрополитен в США. А могли быть представлены и в Москве, и в Санкт-Петербурге рядом с картинами Рябушкина и Куприна, но борисоглебцы ограбили сами себя в начале века.
«Последние из могикан»
Самой крупной фигурой среди борисоглебских евреев был P.М. Фердинанд. Судя по рассказам многих информаторов, он возглавлял еврейскую общину, хотя документов никаких нет.
Рафаил Маркович родился 1896 году, место рождения неизвестно. На фото 1920 года он запечатлен с коллективом городской больницы – будущая больница им. Семашко. На этой же фотографии был опознан М.Ц. Брумберг.
Р.М. Фердинанд был направлен к нам на работу после окончания московского мединститута, приехал он вместе с женой Региной Борисовной. Судя по фотографиям и документам борисоглебского кожвендиспансера, Фердинанд работал в первой городской лечебнице, а затем с 1929 года создал на ее базе кожно-венерологический диспансер и возглавил его. Работал бессменно главврачом до самой смерти.
Как и у многих, в годы войны (1942–1944) у него был перерыв в гражданской службе. Р.М. Фердинанд с начала войны курировал в городе шесть госпиталей, а в 1942 году был призван на фронт и служил на должности начальника госпиталя на разных фронтах.
В 1965 году Фердинанд похоронил свою жену на еврейском кладбище.
В 1967 году Рафаил Маркович умер на рабочем месте, сидя над отчетом в облздравотдел. Похоронили его на городском кладбище со всеми почестями.
Вот что писал о работе главврача кожвендиспансера (газета «Строитель коммунизма», 20 июня 1959 г.) ответсекретарь Ю.Л. Иориш:
«Много труда вложил Р.М. Фердинанд в создание межрайонного кожвендиспансера. Из городской лечебницы постройки 1876 года он создал образцовое лечебное учреждение этого типа во всей Воронежской области. Оборудовал уникальную лабораторию, с помощью коллектива благоустроил прилежащий пустырь под зону отдыха больных и посетителей, разбил цветочные клумбы. Особой гордостью работников диспансера является теплица, дающая столу больных обилие витаминов круглый год».
И как она перекликается с одной статьей «Борисоглебского листка» 1914 года еще об одном враче-еврее:
«Цифра 40–50 тысяч амбулаторных больных, принимаемых ежегодно Н.Н. Масловским и М.Ц. Брумбергом, свидетельствует о той громадной работе, которая падает на земских врачей, в то же время эта цифра может дать и косвенное представление о тесноте, которая царит в маленьких, убогих по обстановке ожидальне, кабинетах врачей и амбулатории».
Отсюда вывод: именно евреи стояли у истоков становления борисоглебской медицины в конце ХIХ и начале ХХ века.
Другой яркой личностью в городе был И.А. Резак, советский офицер. Исак Абрамович родился на Украине, там окончил среднюю школу. В 1941 году без экзаменов поступил в Ленинградскую военно-воздушную академию на инженерный факультет. Пo окончании академии служил на авиаремзаводах Йошкар-Олы, Дальнего Востока.
В 1945 году в г. Комсомольске женился на чертежнице Лие Наумовне Букингольц, а через год родился сын Юрий, а в 1947 году – дочь Софья.
В 1965 году полковник Резак прибыл в Борисоглебск и служил начальником авиаремзавода до выхода на пенсию.
Исаак Абрамович стал искать контакты среди евреев города и подружился с Р.М. Фердинандом. Очевидно, оба они пытались возродить еврейскую общину, но их попытки не увенчались успехом.
В 1973 году И.А. Резак ушел в отставку, но продолжал работать на разных должностях на предприятиях города. Умер он в 1989 году. Сейчас в городе живут его жена Лия Наумовна, сын Юрий и дочь Софья. К сожалению, И.А. Резак не передал своим детям свои знания родного языка, молитв и обрядов. У Ю. Резака есть сын Ростислав, а у его сестры – сын Марк, который в настоящее время живет и учится в Израиле.
Это первый факт в борисоглебской еврейской семье, когда россиянин по собственному желанию и без всяких препятствий выехал на жительство за границу и свободно приезжает на каникулы, как мы к бабушке в деревню.
Лия Наумовна при всех встречах с ней постоянно подчеркивала с гордостью: «Наша семья – приличная семья. И у многих евреев в нашем старом авиагородке тоже приличные семьи: у Шоммеров, у Гасулей, у Заславских».
Почти все евреи живут этой заботой, поэтому у них нет разводов! В этом, видимо, сказывается менталитет, традиции нации и, возможно, родовые заветы.
Этот многострадальный Корман
Борис Осипович Корман родился 15 апреля 1922 года в г. Речица Гомельской области Белоруссии в семье служащего. В 1939 году поступил на факультет русского языка и литературы Гомельского педагогического института, но в 1941 году начавшаяся война прервала учебу. Позади были два курса. Семья оказалась в г. Коканде (Средняя Азия). В армию Бориса Осиповича не взяли из-за очень плохого зрения, и он стал работать табельщиком на строительстве сахарного завода, где трудился по 12–14 часов.
В 1942 году Корман отправил письмо и зачетную книжку в Ленинградский педагогический институт, и скоро ему сообщили, что он будет зачислен на третий курс.
В это время умерла мать Бориса Осиповича, и ему приходится нелегко. Он подрабатывает то в школе учителем немецкого языка, то в сельскохозяйственном институте преподавателем русского языка и литературы.
Очень рано, уже в 29 лет, Борис Осипович стал заведовать кафедрой, но ректор института не захотел оставить его на кафедре при распределении. Корман с женой вынужден был уехать в Коканд, где устроился учителем в школу.
Борис Осипович сдал два кандидатских экзамена в Сталинабадском педагогическом институте и был принят на должность старшего преподавателя кафедры литературы и при этом – в аспирантуру.
В 1947 году на заседании кафедры обсуждался доклад одного из преподавателей, который был построен исключительно на цитатах из работ Маркса и Энгельса. Одна из преподавательниц выступила с критикой доклада. Борис Осипович был с ней согласен. Его обвинили в космополитизме. В 1949 году Кормана сняли с работы, и в 1950 году он с женой переезжает в Борисоглебск.
Годы работы в г. Борисоглебске можно назвать самыми лучшими и спокойными в жизни Бориса Осиповича. До конца 1971 года Корман работал в Борисоглебском педагогическом институте. Первые пять лет он боялся: вдруг кто-то из Сталинабада узнает, где он, и пришлет донос (о том, что Борис Осипович – космополит). Впоследствии выяснилось, что донос тогда все-таки пришел, но, к чести ректора Константинова Евгения Викторовича, он не дал ему хода.
В 1952 году, когда политическая реакция и, соответственно, антисемитизм были очень сильны, из Воронежа (областной центр) в Борисоглебск была приглашена авторитетная комиссия для проверки работы института. Сноровистые в таких делах члены комиссии мгновенно выудили из списка сотрудников института фамилию «Корман» и пригласили его на заседание в кабинет ректора. Когда Борис Осипович вошел и поздоровался, «главный», не приглашая его сесть, задал вопрос: «Расскажите, Корман, о Вашей теории притеснения студентов». В руках он держал протокол заседания Совета, где было выступление Бориса Осиповича, в котором он говорил о необходимости усилить требования к студентам.
И тут произошло совершенно непредвиденное событие: ректор, а вслед за ним и остальное институтское начальство, поддержали Бориса Осиповича и буквально вырвали его из зубов комиссии.
В 1965 году Борис Осипович получил докторскую степень, а в 1967 году – профессорское звание.
В Борисоглебске Корман написал значительную часть своих научных трудов, здесь он фактически создал кафедру и научную школу, организовал систематический выпуск ученых заметок.
Круг научных интересов Б.О. Кормана весьма обширен, но можно выделить две темы: теория «автора» в художественном произведении и история русской лирики XX века, которые органично слились в его докторской диссертации: в книге «Лирика Н.А. Некрасова» (Воронеж, 1964).
И жизненные обстоятельства, и служебное положение – все складывалось вполне благополучно. Но Б.О. Корман принял решение переехать из Борисоглебска в университетский город.
Из воспоминаний Н.В. Фоминых, проректора ВГПИ, бывшей ученицы Б.О. Кормана: «После отъезда Бориса Осиповича изменилась даже атмосфера и на факультете, и на кафедре, резко снизилась дисциплина студентов как в обучении, так и в поведении. Для института это была огромная потеря… После Кормана мы довольствуемся лишь тем, что к нам изредка с лекциями наезжает из ВГУ И.А. Стернин, профессор Ласунский – такие же умницы, как и Борис Осипович. И после их отъезда на факультете и на кафедре преподаватели долго предаются ностальгическим воспоминаниям о 60-х, о Кормане, о его жене Эмилии Наумовне».
Выбор Бориса Осиповича пал на Ижевск, где на базе педагогического института создавался новый университет. Осенью 1971 года Корман был избран на должность заведующего кафедрой русской и советской литературы Удмуртского государственного университета.
Здесь Корман в 1978 году написал книгу «Практикум по изучению художественного произведения. Лирическая система», которой до сих пор пользуются преподаватели и студенты России и многих зарубежных стран.
2 марта 1983 года инфаркт оборвал жизнь Бориса Осиповича Кормана, известного литературоведа и педагога. Но и за отпущенный судьбой срок ученый сделал немало, так что его имя останется не только в памяти имевших счастье знать его лично, но и в науке, в литературе.
Жена Б.О. Кормана – Эмилия Наумовна – после смерти мужа уехала в США. Сын – Илья Борисович – остался в России. После окончания Борисоглебской средней школы № 3 учился в Воронежском университете, затем работал во многих высших учебных заведениях. Сейчас Илья Борисович – профессор одного из университетов г. Ростов-на-Дону.
Из воспоминаний одноклассника профессионального поэта Игоря Лукьянова: «С Илюшкой я учился с первого по седьмой класс. Один год мы даже сидели за одной партой. Он был в классе заметной фигурой, но не только как отличник. Высокий, массивный, как медведь, добродушный, мягкий, отзывчивый, внимательный, как его отец».
Из воспоминаний однокурсника по Воронежскому университету Ю.И. Резака: «Илья Борисович поражал меня и однокурсников своей работоспособностью, феноменальной памятью. Избегал студенческих пирушек. После окончания университета его оставили на кафедре, а я вернулся в Борисоглебск достраивать развитой социализм».
Семья Фонштейнов в Борисоглебске
Фонштейн Сергей Александрович (1935–1993) приехал с матерью (после смерти отца) в Борисоглебск в 1954 году. Служил в армии, работал на разных предприятиях города. В 1962 году окончил дорожный техникум, работал дорожным мастером, заочно учился в Воронежском инженерно-строительном институте. С 1965 года работал преподавателем дорожного техникума и завучем. На его долю пришлось много работ, трудов и ночей бессонных (вместе с директором) по строительству нового типового комплекса современного техникума. Из воспоминаний дочери: «Папе можно было бы этими делами и не заниматься, но такой уж у него характер был неспокойный – до всего ему было дело… Он года полтора из Москвы не вылезал только с одним проектом. А сколько было забот с лабораториями, техникой – не описать!»
С.А. Фонштейн награжден медалями «Ветеран труда», «Почетный дорожник» и многочисленными дипломами и грамотами. Фонштейн Земфира Михайловна (Козловская) – экономист, после окончания Московского финансового института была направлена в Борисоглебск в городской финотдел. С 1956 года работала в горфо экономистом, начальником налоговой инспекции, главным налоговым ревизором. В 1962 году вступила в брак с С.А. Фонштейном В 1972 году родилась дочь Катя.
З.М. Фонштейн зорко стояла на страже городских финансов. Как ее только ни называли в заинтересованных кругах! «Неподкупная Земфира», «Штирлиц», «Железная леди». Все информаторы рассказывали о том, какой крутой характер имела Земфира Михайловна, но все также восхищались ее компетентностью и вопросах финансов и экономики города, ее честностью, порядочностью.
В 1997 году З.М. Фонштейн оформила пенсию, но продолжала работать. Через год умерла прямо на рабочем месте – инфаркт.
Рассказывает Л.А. Горячева: «У всей администрации шок был. Она же здоровая была, как лошадь, и тут – на тебе! Это ее новая двойная бухгалтерия доконала, особенно представители мелкого и крупного бизнеса… А на ее похороны почти все бухгалтера и экономисты города пришли – около тысячи человек у «Белого дома» собралось…»
Информатор моя немного слукавила: не только бизнесмены стали косвенными виновниками ее смерти, но и администрация тоже. О разных делишках чиновников ходят у нас целые легенды.
Театр одного актера
Михаил Ефимович Штраймель родился 5 мая 1922 года на Украине. В 1940 году закончил среднюю школу и поступил в Одесское пехотное училище, но закончил только первый курс: с 1941 no 1944 год воевал на фронтах Великой Отечественной войны. Был командиром взвода курсантов, командиром пулеметной роты и командиром взвода разведки. М.Е. Штраймель освобождал Ленинград. У него много боевых наград.
Во время войны из всей семьи Штраймелей он уцелел один: отец умер от ран в 1944 году, мать погибла при бомбежке, два брата сложили свои головы в партизанах.
На войне М.Е. Штраймель влюбился в борисоглебскую радистку Машу Пентюхину, а свадьбу сыграли в окопах на передовой. После ранения в 1944 году Михаил Ефимович повез свою жену в родное село на Украину, но села не оказалось: немцы сожгли его дотла, и они приехали в Борисоглебск.
В нашем городе М.E. Штраймель работал военруком в школе (его звание – старший лейтенант), мастером литейного цеха, но после курсов с 1952 года он работает продавцом в магазине «Семена».
У М.Е. Штраймеля была большая семья, но с 1978 года она пошла на убыль: погиб на флоте сын «при исполнении», в 1999 году в Москве в аварии погибла дочь Татьяна, а через месяц умерла жена…
Осталось у него две дочери: Наталья – учительница и Ася – предприниматель. Еще четыре внука и два правнука. Жизненный путь Михаила Ефимовича сложный и трудный, но он не сломался. Веселее, интереснее и известнее человека чем он в городе, нет. Все его зовут дядей Мишей или Мишей.
Для меня дядя Миша – самый интересный человек из всех, кого я встречал и в жизни, и во время поиска. Еще до знакомства с ним я приходил в магазин и смотрел, как он работает. Он никогда не замолкает, даже во время подсчета сдачи покупателю, у него в минуту вылетает комплимент за комплиментом старушкам и девушкам, шутки, прибаутки, способы посадки, хранения, проращивания семян сыплются из него, как из рога изобилия. И все это он делает с таким выражением на лице – просто артист!
А при встрече у него дома Михаил Ефимович меня поразил: он убежденный коммунист – до сих пор является членом КПРФ! Я не могу даже описать, с какой гордостью он мне показывал диплом об окончании Высшей партийной школы, который он мне не дал даже подержать, не говоря уж о ксерокопии! Когда я его спросил об отношении к современной жизни города и России, он так возмущался «всем этим бардаком в стране», что дело дошло до таблеток…
Вот такой веселый, интересный и по-прежнему весь советский дядя Миша живет в нашем городе. По фамилии Штраймель, а в паспорте «украинец».
«Новичок» в классе
Илья Моисеевич Брик приехал в Борисоглебск в конце семидесятых после окончания Московского института и до сих пор работает на физмате БГПИ. Человек одаренный: геометр, физик, математик, программист. Увлекается литературой, зарубежным и отечественным кино – ведет двенадцатый год кинолекторий в кинотеатре «Победа».
У И.М. Брика много научных работ в разных областях, но звания ученого он не имеет – жизнь так сложилась… Брик родом из Коломны, отец еврей, а мать русская, которую он недавно похоронил, после тяжелой пятилетней болезни. А еще на его плечах семья, где он отменный повар и кулинар, дача и многолетние скитания по квартирам – только восемь лет назад он получил благоустроенную квартиру в микрорайоне.
Судьба Брика очень похожа на судьбы многих советских евреев. Правда, на него не было таких гонений, как на Кормана, но в институте на кафедре его почему-то не оставили, а когда он участвовал в областном конкурсе методических разработок как педагог дополнительного образования (он ведет кружок программирования с 1985 года), его блестящая работа по программированию не удостоилась даже упоминания…
И.М. Брик долго жил холостяком, но в 1980 году влюбился в студентку-отличницу с начфака Татьяну Викторовну Кузнецову из Саратовской области. В 1985 году у них была свадьба, в 1986 году родился сын Евгений – мой одноклассник. Женька учится со мной с первого класса и фамилия была у него Кузнецов.
1 сентября 1996 года наша классная на первом уроке с улыбкой представила новичка: «Знакомьтесь, ребята, у нас новичок – Брик Евгений!»
Смеху было! И я смеялся, но теперь точно знаю, что Илье Моисеевичу всю жизнь было не до смеха из-за его фамилии, как и Корману…
А И.М. Брик, как и Корман, очень требователен к студентам. Мне мой сосед-первокурсник с физмата рассказывал, что у них в лаборатории на столе была надпись ручкой: «Лучше задом сесть на пику, чем сдавать экзамен Брику!» Очень красноречивый стишок, но, на мой взгляд, больше говорящий о самом авторе, а не об учителе…
«Свой среди чужих, чужой среди своих»
Представители рода Ясманов появились в нашем городе в начале ХХ века. По информации Ю.А. Апалькова, в 1914 году петроградский купец Бакинов купил в городе у фабриканта Линке его колбасную фабрику. Вместе с купцом приехало и семейство Ясманов, и его члены работали на этой фабрике. Вероятно, после революции, когда мясоконсервная фабрика стала государственной, глава семьи Борис Ясман оказался не у дел и занялся скорняжным промыслом на дому – стал шить меховые шапки и продавать их на базаре. Отсюда вывод, что на самой фабрике он не работал, а, скорее всего, в одном из цехов на бойне, где снимались шкуры с убитых животных и потом обрабатывались и шли в скорняжный цех. (Этот вонючий на весь город цех работает до сих пор и расположен на старом месте через улицу напротив бойни).
Сын Владимир родился в 1932 году и был третьим и последним ребенком в семье. В 1949 году Володя закончил школу и потом служил в армии. После службы Владимир Борисович работал инструктором горкома комсомола, потом внеклассным организатором в СПТУ № 7 и перед пенсией десять лет работал директором кинопроката.
Владимир Ясман, по словам многих информаторов, личность в городе была знаменитая. Это был совсем обрусевший рубаха-парень, до сорока с лишним лет он не сходил с самодеятельной сцены. И не только с баяном, как написала его сноха, а больше с гармошкой местного производства. Эти гармошки он же и настраивал и нерабочее время по приглашению мастера цеха, потому что имел абсолютный музыкальный слух. А на гармошке он творил чудеса и за них на конкурсах имел множество грамот.
Владимир Борисович совсем не заботился, как другие евреи, о порядочности семьи, а больше о карьере. Он мог выпить с любым человеком и в разных местах. Например, во дворе, и потом от души петь под гармошку песни и даже матерные частушки.
Но какие бы легенды про него ни ходили в городе, все же от своих корней он не отрывался так окончательно, как сейчас это делают другие. Судя по фактам, можно предположить, что Владимир Борисович находился некоторое время меж двух огней: с одной стороны – карьера советского чиновника, с другой стороны хоть редкое и тайное, выполнение поручений Р.М. Фердинанда, например, оплата за «котух» семье Дундуковых…
В.Б. Ясман умер, но остался в городе его сын Александр Владимирович Ясман. Имеет двух детей и фирму «СВЛ. ИНВЕСТПРОМ». Торгует нефтепродуктами, а был директором вечерней школы. К сожалению, он пополнил список «отказников» (тех, кто отказался со мной беседовать), сославшись на занятость.
Мой краеведческий поиск был осложнен отказом предоставить информацию, документы и т.д. Многие интересные личности совсем не пошли на контакт, другие с удовольствием говорили, но только не о себе. Я долго не мог понять – в чем дело? В моей несолидности? В неумении общаться? Но ведь получалось же у меня с другими!
Только к концу работы я понял причины отказов. Это – закрытость темы (даже у чиновников администрации!); извечный страх евреев (и не только в эпоху социализма), который, по словам моего руководителя, уже переходит из поколения в поколение на генном уровне. Именно отсюда и появляется запись в паспорте у еврея «русский», «украинец». Приведу несколько «причин» отказов, они о многом говорят. «Я не еврей, я – украинец»; «Семейный архив – дело сугубо личное»; «Я очень занят, извините, молодой человек»; «Я не хочу говорить на эту тему»; «Я старый и больной человек и прошу вас меня не беспокоить» (это очень часто и, в основном, через дверь).
К сожалению, я так и не смог ответить на все вопросы, поставленные в начале работы, но я все же доволен даже тем, что хоть немного приоткрыл наглухо запечатанную еврейскую тему в нашем городе. Я знаю, что это только начало большой работы. Очень много нужно сделать по этой теме. Я даже план наметил:
1. Найти следы Брумберга и других евреев-врачей, стоявших у истоков борисоглебской медицины.
2. Найти следы учителей четырех городских гимназий.
3. Связаться с сыном Кормана для будущей работы на тему «Человек и малая родина».
4. Попытаться перевести с идиша надписи на могильных плитах.
5. Ближе к Пасхе подготовить с руководителем статью в местную газету с фотографиями с кладбища и с моими безответными вопросами.
Одноклассники мне говорят, что это мне теперь не нужно, потому что я в этом году заканчиваю школу, родители того же мнения, но я с ними не согласен. Мне теперь это очень нужно. Чтобы не было так стыдно и обидно и за себя, и за горожан, и за тех евреев, что живут в моем городе, а некоторые родились в нем.
В заключение я хочу рассказать о своей работе с руководителем.
Иван Иванович посоветовал взять мне эту тему с самого начала. Потом мы вместе ходили на кладбище, фотографировали могилы, он учил меня составлять план и искать следы и признаки утраченных захоронений. Мы вместе составляли план работы, придумывали названия главам, разрабатывали вопросы для интервью. Он давал мне советы, к кому следует обращаться, какие книги читать, как читать трудовые книжки и другие документы и по ним составлять биографию человека. Иван Иванович много рассказывал о евреях всего мира, об образовании их государства, о русских художниках, поэтах и музыкантах. А еще он много интересного рассказывал о своих однополчанах-евреях с Байконура: как он ездил к ним после армии в Киев, Львов, Харьков, Владимир-Волынский и в Одессу, и как его там встречали они сами и их родители. По совету руководителя я ходил, как в театр, в магазин «Семена», послушать и посмотреть во время работы на М.Е. Штраймеля перед тем, как взять у него интервью.
Я очень многое узнал, благодаря руководителю, а главное, я теперь хожу по городу почти в «сознательном состоянии».
