Всё о культуре исторической памяти в России и за рубежом

Человек в истории.
Россия — ХХ век

«Историческое сознание и гражданская ответственность — это две стороны одной медали, имя которой – гражданское самосознание, охватывающее прошлое и настоящее, связывающее их в единое целое». Арсений Рогинский
Поделиться цитатой
7 сентября 2009

Из работ финалистов конкурса

Надежда Мацакова (с. Усть-Вымь Республики Коми)
«Чтобы не повторилось»

Трагична судьба священнослужителей. О. Павел (Малиновский) 25 августа 1937 года расстрелян и похоронен неизвестно где. В конце 2001 года в Стефановском соборе в Сыктывкаре был оглашен список канонизированных священников. Верующие ждали этого дня с волнением, надеясь услышать в этих списках имя о. Павла (Малиновского), однако надежды их не оправдались. К великому удивлению, он не был причислен к лику святых. Благодаря просьбам верующих, накануне Рождества следующего года к канонизированным страдальцам за веру причислен и о. Павел (Малиновский) из села Усть-Вымь, расстрелянный в 1937 году.
Почему этот человек был расстрелян? Я попытаюсь найти ответ на этот вопрос.
В первом томе «Мартиролога» на странице 921 я прочитала следующее: «Малиновский Павел Васильевич, 1874 года рождения, русский, место рождения Шелота Вельского уезда Вологодской губернии. Место проживания – село Усть-Вымь Коми АССР, священнослужитель. Арестован 6 августа 1937 года. Осужден тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58-10 УК РСФСР к высшей мере наказания».

1937 год… Отдаленное коми село, окруженное со всех сторон нетронутой тайгой. До ближайшего села Айкино 25 километров, но добраться до него крайне сложно из-за тяжелых климатических условий. Усть-Вымь – обычное коми село, где люди работали от мала до велика, чтобы выжить.
Еду в Сыктывкар в Национальный архив Республики Коми, затем в Национальную библиотеку (бывшую Ленинскую), листаю пожелтевшие от времени листы. «Малиновский Павел Васильевич, протоиерей. В 1894 году окончил Вологодскую Духовную семинарию со званием студента. 13 декабря 1894 года назначен на должность надзирателя Усть-Сысольского Духовного училища, в каковой состоял до 31 декабря 1897 года. Епископом Вологодским и Тотемским Алексием 14 ноября 1897 года определен на должность священника Усть-Вымской Благовещенской церкви. 28 января 1898 года епископом Великоустюжским Гавриилом рукоположен во священника. Состоял настоятелем Усть-Вымской Благовещенской церкви до ее закрытия в 1933 году. С 1898 года состоял заведующим и законоучителем Усть-Вымской мужской двухклассной церковно-приходской школы. В 1909-1910 годах был законоучителем Вогваздинского земского училища, в 1909-1914 годах – заведующим Усть-Вымской женской церковно-приходской школы. В 1902-1905 годах состоял в должности депутата по делам следственным и хозяйственным по 2-му округу Яренского уезда. За усердную и полезную службу 29 марта 1905 года награжден набедренником, 14 апреля 1910 года – скуфьей. Определением Святого Синода от 25 марта 1917 года награжден камилавкою. Награжден серебряной медалью в память 25-летия церковных школ. После 1918 года проживал в Усть-Выми. После закрытия Благовещенской церкви служил в Ибской Свято-Казанской церкви того же прихода. После закрытия в июне 1935 года Ибской Свято-Казанской церкви занимался крестьянским хозяйством». Далее решаюсь поехать в Сыктывкар в архив Управления ФСБ РФ по Республике Коми, чтобы увидеть страшный документ – дело № 6058. И вот я в Сыктывкаре… Передо мной строгое серое здание, где хранятся тайные документы, к которым не было допуска столько лет. С замиранием сердца и нетерпением, с ходатайством о работе в архиве и паспортом на руках вхожу в Управление ФСБ, но дальше проходной меня не пустили. Начальник УФСБ никак не мог понять, зачем простой сельской школьнице понадобилось изучать секретные архивные дела. Мне, естественно, отказали, хотя обещали на коллегии разобрать мое письменное заявление и по почте отправить решение. Ни с чем возвратилась домой. На следующий же день отправляю письменный запрос, не надеясь на чудо. Однако мои надежды оправдались, и через две недели получила приглашение для работы в архиве УФСБ. С замиранием сердца прикасаюсь к делу № 6058. Обычная тоненькая, немножко потрепанная папка со строгой пометкой в правом углу «Совершенно секретно». Всего 27 листов, но эти листы – свидетели того короткого времени с 6 по 23 августа, которое провел о. Павел (Малиновский) в тюремном аду. На этих листах – жизнь священника длиною в 17 дней. Санкция на арест, ордер № 66 на обыск, протокол обыска, постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения, анкета обвиняемого, протоколы допросов, обвинительное заключение и выписка из протокола с постановлением: «расстрелять». Дело сдать в архив.
Возникает масса вопросов…
Третий лист – ордер № 66 на арест и обыск… Интересно, почему в качестве понятого присутствует житель деревни Арабач, что находится в 40 километрах от села Усть-Вымь? Ответ нашла из беседы со старожилами села. Устьвымчане очень уважали священника и не хотели брать «грех на душу». Никому не хотелось видеть унижение ни в чем не повинного человека. В маленьких населенных пунктах люди знают друг друга, и все село «отвернулось» бы за такой поступок. Читаю протоколы допросов. Пытаюсь найти, какую контрреволюционную агитацию вел священник? Оказывается, обвинялся, в частности, в том, что «систематически вел контрреволюционную деятельность за открытие церкви в деревне Казанский Иб», не хотел сдавать церковные ценности, говорил о приближении войны, вел агитацию о перемене власти, особую роль сыграл сбор подписей прихожан, просивших о. Павла (Малиновского) начать службу в Ибской Свято-Казанской церкви. Вот за это и стал он «врагом народа». Арестован был 6 августа 1937 года и расстрелян 25 августа того же года. Еще раз и еще раз изучаю дело № 6058. Неужели этого достаточно для такого страшного приговора, как расстрел?

Алексей Епифанов (г. Пугачев Саратовской области)
Голод 1921 года в Пугачевском уезде

Продразверстка в уездах Самарской губернии носила изощренный характер. Хлеб из крестьянских амбаров изымался подчистую. В одном из донесений от 22 февраля 1921 года председателю уездного исполкома К. Грибанову крестьяне писали, что «в счет продразверстки сданы даже сухари». По дворам зажиточных крестьян ходили активисты, выискивая припрятанный хлеб с помощью «щупа» – длинной, толщиной с мизинец, проволоки с выщербленной выемкой на конце. Погруженный в землю, он обязательно зачерпнет своей выемкой несколько зернышек. Продотряды свирепствовали вовсю, сжигали ометы сена и соломы за укрывательство пшеницы или ржи. Наказания за невыполнение планов были жестокими: повальные обыски, избиения, издевательства. «В Самарской губернии в 1920 году в ходе продразверстки было отмечено множество фактов избиения крестьян продармейцами. Крестьян, не выполнивших норму сдачи продовольствия, закрывали в холодные амбары, арестовывали в массовом количестве без предъявления конкретного обвинения. Особенно отличался своей жестокостью некто Туркин, начальник милиции в г. Николаевске Самарской губернии, который набивал небольшие помещения людьми и держал их там сутками, пока они не выполнят норму сдачи продовольствия»
[1].

Чоновские отряды, проводившие невиданными по жестокости мерами продразверстку в деревнях, обрекая крестьянские семьи на голод, в первую очередь снабжались продовольственными пайками. Их семьям помогали. Зарождение привилегированного сословия нравственно развращало только что родившееся советское государство.

Продразверстка создала почву для крестьянских волнений.

К середине весны 1922 года части особого назначения покончили с крупными повстанческими крестьянскими формированиями и вплотную занялись ликвидацией мелких отрядов. Почти два года (1922 и 1923 годы) советская власть в уезде держалась усилиями красноармейцев, держалась штыками.

Голод 1921 года – первый в истории нашего уезда искусственно организованный голод. Косвенное признание об организации голода государством я нашел в «Отчете Пугачевского уездного экономического совещания на 1-е октября 1921 года»: «Санитарные условия жизни рабочих и крестьян с первой половины 1921 года резко ухудшились и, особенно, крестьян, ибо государственная хлебная разверстка 1920 года в большинстве случаев взяла от крестьян весь хлеб, почему в некоторых селах заметное недоедание началось еще с января месяца. Служащие и рабочие города находились в лучших условиях, ибо до августа им выдавался сносный паек. Особенно голодают с марта и апреля месяца следующие села: Ивановка, Клинцовка, Семеновка, Клопиха, Любицкое, Милорадовка, Корнеевка, Родионовка, Большая Таволожка, Ивантеевка, Николаевка, Марьевка, Бартеневка, Падовка, Малая и Большая Глушицы, Богородское и многие другие»[2].

В конечном счете, вся система мероприятий по борьбе с голодом дала положительный результат: голод отступил. Жизнь в уезде понемногу стала налаживаться. Но деревне был нанесен сильнейший удар. 

Екатерина Рощина, Евгений Черников (г. Пугачев Саратовской области)
«Собирая… доброе основание для будущего…»

В неофициальной справке, которую нам дал один из бывших сотрудников ИТК-17, говорится о существовании лагеря для политзаключенных – священников, их прислужников и зажиточных крестьян – в Верхне-Вознесенском монастыре с 1921 по 1926 год. В 1972 году при раскопках, строительстве цеха, на месте литейного цеха в ИТК-17 были обнаружены кельи, в которых сохранились различные фигурки, крестики, иконы. Часть из них были переданы в Саратов, а часть находится в церкви на территории колонии. В 1978 году при строительстве клуба на территории ИТК-17 было обнаружено захоронение игуменьи (настоятельницы). На надгробной плите было выбито, что она похоронена в 1872 году. Сама же надгробная плита и останки были перевезены в Саратов. А вот официальная справка: «История учреждения берет начало с ноября 1924 года, когда на юго-востоке г.Николаевска, ныне город Пугачев, на месте ранее находившегося там женского монастыря по решению руководства губернии был открыт дом исправительных работ, позднее переименованный в 1926 году в дом заключения. Заключенные, отбывающие здесь наказание, причем мужчины и женщины содержались вместе, были задействованы на следующих работах: мужчины – на пошиве обуви, женщины – на пошиве ватных одеял. Помимо этого содержащиеся здесь лица выполняли сельскохозяйственные работы: растениеводство, животноводство, овцеводство. Также производились строительные работы».

В ноябре 1927 года согласно приказу НКВД СССР на базе Пугачевского дома заключения была создана Исправительно-трудовая колония (ИТК) № 17 Управления исправительно-трудовых лагерей и колоний по Саратовской области. Эта колония – одно из старейших исправительных учреждений. В настоящее время оно высоко держит звание передового исправительного учреждения в составе Управления исполнения наказаний УВД по Саратовской области. Документальные свидетельства о существовании лагеря политзаключенных в архиве мы не обнаружили.

Почему советская власть так беспощадно уничтожала в Пугачевском уезде духовенство, разграбляла и разрушала церкви и монастыри? В краеведческом музее нам дали справку: пять монастырей и 40 церквей к концу 30-х годов были стерты с лица земли. Чем объяснить это варварство XX века? Ответы искали в архивах, в беседах с людьми старшего поколения. Разгадка, как нам кажется, в существовании устойчивых монастырских традиций – открытое нравственное противостояние советскому режиму и защита крестьянства. 

Никита Новицкий (г. Астрахань)
«Астраханщина»

Да, взятки и разврат, и пьянство, и казнокрадство на промыслах в Астрахани имели место. Одного только и не было – столь желанного для оправдания политических репрессий «правого уклона». Слишком велика была в 20–30-е годы ностальгия по командно-административным методам Гражданской войны.

На второй день открытого процесса под звуки марша к зданию театра подошла толпа рабочих с плакатами, знаменами и лозунгами, на которых были написаны слова: «Смерть – «астраханщине»! Событие, происходившее на улицах города, у здания театра, не могло не привлечь внимания. Председательствующий суда Азеев доложил, что демонстрация трудящихся просит допустить на суд делегацию. Просьба была удовлетворена. В зал была пропущена делегация, состоящая из красноармейцев и краснофлотцев, рабочих заводов, рыбных промыслов, железнодорожников, грузчиков и моряков.

Выделившись из толпы и подойдя к трибуне, рабочий Трусовского завода Усанов бросает в зал гневные слова: «Здесь сидит целая шайка контрреволюционеров. Мы же пришли сюда как потерпевшие…» Обращаясь к подсудимым, он говорит: «Вы – предатели… Вам не удастся смазать значение этого процесса, вы – враги рабочего класса! Мы считаем вас активным подрывным отрядом мировой буржуазии против советского государства, и вы не имеете права рассчитывать на снисхождение пролетарского суда».

Я считаю, что эта речь была заранее написана и имела целью еще больше запугать подсудимых, доказать, что пощады и снисхождения не будет. В какой-то мере она сыграла свою роль.

Подсудимые, понимая, какой приговор их ждет, отчаянно отказывались признать себя виновными по статье 58-7, при этом многие признавали свою вину по статьям 117-1 и 118-й. Однако инициаторам процесса было важно показать, что «астраханщина» – это «организованное наступление классового врага». Общественный обвинитель Филов, устанавливая виновность подсудимых путем доказательства субъективных намерений, заявлял: «Некоторые, быть может, скажут: «Когда я давал взятку, я не хотел экономической контрреволюции. Хотел, не хотел, разговор особый. Судят не за желание, не за хотение, а за реальные действия и их последствия. А общая целеустремленность очевидна»[3].

Экономическая ситуация конца 20-х–начала 30-х годов была благодатной почвой для взяток и коррупции. Чиновничий беспредел как карал, так и давал процветать настоящим безобразиям в сфере частного предпринимательства. Взятка стала решающим козырем в расчетах между чиновником и частником.

В своей подлинной сути этот процесс «астраханщины» носил чисто экономический характер, но в угоду веяниям преступления чиновников приобрели политический окрас. Это было сделано с целью усугубить их, дать процессу широкую огласку, добиться смертной казни и тем самым проявить жесткую линию партии. Таким образом, И.В. Сталину нужно было продемонстрировать усиление власти на всех фронтах, добиться страха и беспрекословного подчинения всех эшелонов власти. Этот процесс стал показательным, из него сделали отвратительное политическое шоу. По-моему, то, во что превратили «Астраханщину», доказывает несостоятельность власти Сталина, способного действовать только террором, репрессиями и другими жестокими способами.

Стремление вызвать у простых людей ощущение тревоги по поводу всепроникающей руки вредителей и диверсантов, нагнетание в стране атмосферы страха и нетерпимости имело и сугубо практическую цель – направить недовольство населения, вызванное социальными антагонизмами нэпа, в сторону реальных либо мифических «врагов».
 

Ксения Замуховская (г. Москва)
Участие немецких рабочих в индустриализации СССР

Немецкие рабочие оказались активными участниками бурных и трагических событий 30-х годов. Стержнем этих событий стала попытка чрезмерного форсирования индустриализации, быстрейшего вывода экономики СССР на уровень, достигнутый в те годы передовыми капиталистическими странами.

Логика действий советского руководства была проста: сосредоточить в руках государства все ресурсы, закупить на Западе необходимую технику и технологии (а значит, сразу получить все, к чему пришли западные страны за десятилетие постепенного развития) и, опираясь на эту базу, обеспечить новый рывок, опередив незадачливых учителей.

Для этого был создан колоссальный аппарат насилия и террора, на который в значительной мере опирался режим. Страну принудили к промышленному скачку, который в конце концов превратил ее в военную сверхдержаву. Созданная ценой невероятных жертв, сталинская система, несмотря на мощный промышленный рывок и определенные попытки приспособлений к мировым реальностям 30-х годов, обрекла народы СССР на чрезмерное напряжение сил и непомерные утраты, уже тогда предопределившие характер последующего развития советского общества и его судьбы.
 

Филипп Абрютин (г. Москва)
С «Зингером» по жизни, или Воспоминания о былом

Каждый настораживался и думал со страхом: «Неужели рядом с нами тайный враг?», а иногда сердце екало: «А не придут ли за мной? Вдруг я тоже сделал что-то неправильное и опасное для революции?» Но мозг не хотел в это верить: «Я ведь не враг, значит, за мной не должны прийти, наверное, приходят только за виновными. Ох, поскорей бы всех их выявили, и это время закончилось». Таких «врагов» оказалось много, и каждую ночь ждали и думали, кто будет следующим, кого заберут». 

Александр Колган (д. Стрельна Сухиничского района Калужской области)
А нужно было-то всего лишь обжить родной клочок земли

Церковь просуществовала до 1937 года. Судьба последнего священника отца Николая весьма трагична. К его дому от зернового склада насыпали дорожку из пшеницы. Утром пришли представители власти и предъявили ему обвинения в краже зерна. Больше он в деревню не вернулся. Через несколько дней закрыли храм. Ценную церковную утварь увезли в город. Иконы стали бросать в костер, некоторые иконы старушки спасли. Сбросили колокол с колокольни. Дошла очередь до креста, но крестьяне – народ богобоязненный, и поэтому сбрасывать крест никто не пошел. Тогда вверх полез председатель Ян. Добравшись до середины стены, он сорвался вниз. Больше испытывать судьбу никто не стал. Крест обвалился вместе с куполом в середине 70-х годов.

Арестовали бывшего председателя первого товарищества в деревне Болдыреве Романкова, отца будущего Героя Советского Союза. Сослали сына священника Юрия, пострадали два священника и еще несколько зажиточных крестьян. После надругательства над церковью молодежь и даже дети стали ругаться матом, невзирая на недовольство стариков. Раньше даже слово «черт» считалось ругательным, не говоря уже о мате, его вообще не было слышно.

Религиозные люди считали, что скоро придет Антихрист и настанет конец света. Гуричева Марфа несколько лет не сажала на огороде никаких овощных культур, все ждала Планиду. По деревням стали ходить еще больше обездоленных и нищих, перед войной их поток уменьшился, паспортов у колхозников не было и, чтобы уехать из села в город, нужно было проявить известную изобретательность или завербоваться на стройку. 

Эдуард Демьянец (пос. Акбулак Оренбургской области)
Репрессированные акбулакчане: как им помочь?

Мой поиск начался со встречи с Петуховым Андреем Александровичем. Он много рассказал мне о своем отце, Петухове Александре Адамовиче: он был репрессирован 9 сентября 1937 года тройкой Управления Народного комиссариата внутренних дел Оренбургской области из п. Абулак Абулакского района, работал столяром, и реабилитировали его 16 июня 1989 года. Его арестовали по доносу, что он, якобы, собирался совершить покушение на жизнь главы государства И.В. Сталина, убить его, но никто не учел того, ведь это никого не интересовало, что Александр Адамович боялся отроду даже «зарезать курицу», а тут – человека. Внесудебный орган – тройка – по статье 58.11 Уголовного кодекса РСФСР приговорила его к высшей мере наказания – расстрелу. Конечно, через несколько десятилетий его оправдали, как и многих других, но суть в том, что его единственный сын и две дочери в несовершеннолетнем возрасте остались без отца, да и отцу на момент ареста было только 53. Несмотря на то, что Андрей Александрович был ужасно унижен, оскорблен, он все же не оставил Родину, «невзлюбившую» его, защищал ее честь и свободу от немецких оккупантов до победного конца. Он, естественно, совершил огромный подвиг для своей страны, после чего остался инвалидом. У него есть медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «Ветеран труда».

Я обратился к его дочери Александре Александровне, но она отказалась рассказать мне об отце и о себе, так как она была ужасно напугана в 30-е годы, и теперь, спустя более полувека, ее все равно не покидают страхи. Но я все-таки узнал немного о ней из картотеки Народного музея боевой славы Абулакской средней школы № 1 (п. Абулак, ул. Актюбинская, 89), обратившись к руководителю музея Н.В. Михеевой. Оказывается, ей пришлось пережить много ужасного: во-первых, я узнал, что она в восемнадцать лет работала в Армейском хирургическом полевом подвижном госпитале, входящем в состав 57-й армии, в гангренном отделении, — хирургической медицинской сестрой (во время Великой Отечественной войны), и, конечно, можно представить, что она могла видеть, работая там, ведь в этот госпиталь поступали раненые с линии фронта; во-вторых, ей пришлось пережить репрессию отца, Сентэ Александра (Шандора) Францевича, 1894 г.р., которого комиссия Народного комиссариата внутренних дел СССР и Прокуратура СССР по статьям 58-18, 58-8, 58-9,58-11  Уголовного кодекса РСФСР приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Александра Александровна работает, находясь на пенсии, библиотекарем в нашей школе. С ней можно поговорить, но только не о репрессиях, так как она думает, что могут вернуться те далекие, но для всех запомнившиеся 30-е годы.

Людмила Новичихина, Екатерина Опритова (пос. Стрелица Семилукского района Воронежской области)
И.Г. Пащенко – свидетель всех событий
XX века
Помнит Иван Георгиевич и сложный период репрессий 30-х годов, но рассказывает об этом не так охотно, как о работе завода. Вместе с заводом он жил, радуясь успехам и преодолевая возникающие проблемы, а здесь… «Не было никакой ясности, что происходит. Арестованы директор завода, главный инженер, начальник производственного отдела, начальник лаборатории, механики цехов. Главное было в том, что ты не знал, коснется тебя это или нет…»

Был случай, когда директор завода М.Д. Гризик на совещании в присутствии секретаря райкома ВКП (б) назвал Ивана Георгиевича троцкистом. Это произошло, когда И.Г. Пащенко без разрешения директора под свою ответственность остановил на срочный ремонт предельно износившийся пресс. «Ну, думаю, ночью дома не ночевать – арестуют», – вспоминает Иван Георгиевич об этом неприятном случае. Но тогда все обошлось: на следующий день, когда Иван Георгиевич пришел на работу, оказалось, что арестовали директора. За что? Видимо, ответа на этот вопрос мы получить не сможем.

1937 год: огромная ответственность главного механика завода, а за плечами всего двадцать шесть лет. «Мне не с кем было даже посоветоваться. Поговоришь с одним, с другим… Смотришь, а они арестованы…» – делится с нами своими воспоминаниями Иван Георгиевич.
 

Ксения Любимова (г. Пермь)
История спецпереселенцев в Ныробском районе

«…Привезли нас на катере, сгрузили на берег, и там недалеко была деревня Годья. Тут все семьи жители этой деревни разобрали по своим домам, а нашу семью никто не взял, так как одна наша сестра инвалидка была… а мамочка была худенькая, изнуренная трудом, и все дети были малы. Извозчик на лошади привез нас в поселок Гаревка и свалил нас в пеньках, так как поселка еще не было, а были одни пеньки да куча веток. Стало холодно, а нам негде было укрыться ни от холода, ни от голода… так мы всю ночь делали шалаш… Утром пришел бесчеловечный комендант и посылает нашу мамочку работать, зная, что семья наша голодная… Вечером мамочка отпросилась у коменданта в деревню, вернулась только утром, принесла немного картошки, немного зерна».
Смертность среди спецпоселенцев была очень высокая: умирали от голода, цинги, пожаров, сурового климата. Когда мы спрашивали бывших спецпоселенцев, как люди все же выживали, одни сказали, что выжили самые сильные, другие отвечали – так бог пожелал. Третьи уверены, что «все зависело от местного руководства».
Четвертые отвечали, что люди выжили, потому что трудились, работали, не жалея себя.

«…Начальник трудбатальона сказал, чтобы больных не было. Тогда мы взяли тех, кто не мог встать, понесли в лес. Отошли дальше от барака, наломали веток, уложили больных на них, разожгли костер и ушли работать. Возвращаемся – живых почти не осталось»

Екатерина Сергиенко (с. Новая Сыда Краснотуранского района Красноярского края)
В далекой сибирской глубинке
(Мои земляки-краснотуранцы в годы Великой Отечественной войны)

43-й многим напомнил 37-й. Размах получила борьба с «саботажниками», «врагами». Бывший колхозник сельхозартели «Завет Ильича» Моисеевского сельского совета Вебер Виктор занимался хищением хлеба – срезкой колосков ржи с полосы, принадлежащей колхозу. Мать его Вебер Мария принимала от сына ворованный хлеб, обрабатывала для употребления в пищу. Нарсуд Краснотурантского района приговорил Вебер Марию к 5 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года, В. Вебер – к 1 году лишения свободы.

Зубарева Матрена Михайловна (с. Сорокино), будучи на работе, совершила хищение трех пустых мешков, которые были обернуты на ногах, обуты в катанки. На обыске, при выходе были обнаружены и изъяты. Приговор: тюремное заключение сроком на год.

К трем годам лишения свободы с поражением избирательных прав приговорен колхозник из сельхозартели «12 лет Октября» Беллыкского сельского совета Разенко. Он был командирован в Идринский район на трех колхозных лошадях, от истощения все лошади пали.

Немало руководителей колхозов попали на скамью подсудимых за «антигосударственную практику в вопросе хлебозаготовок, так как допустили расходование хлеба на внутриколхозные нужды».

«За кулацкий саботаж в хлебосдаче» привлечен был к уголовной ответственности по ст. 58-14 УК РСФСР председатель колхоза «Память Ленина» Бузуновского сельского совета С.Г Шадрин. Он раздал на трудодни колхозникам 539 центнеров пшеницы, «преимущественно пригодной к сдаче государству». Чтобы скрыть следы преступления, предложил кладовщику Моценко спрятать ведомости на 119 центнеров.

Ломались людские судьбы, на первый взгляд, из-за нелепых, глупых вещей.

Были большие потери при уборке. Голодные, измотанные люди равнодушно смотрели, как ветер разносит по току обмолоченное зерно, как хлеб травится скотом, как уходит под снег зерно. И будут весной опять гореть поля, и будет щелкать кнутом объездчик, прогоняя с дымящейся стерни голодных баб и ребятишек, собирающих промороженные и обгоревшие колоски.
 

Ольга Туровская (г. Байкальск Иркутской области)
По ту сторону войны…

Однажды утром Андрей как обычно пошел за лошадьми и по дороге зашел в лес поесть бруснику – стакан молока в качестве завтрака не мог насытить, а живот аж резало от недоедания. Не заметил, как пролетело время, взял лошадей и пошел работать на поле. Когда пришел, оказалось, что опоздал. «Мне казалось, я был там несколько минут. А брусника была такая вкусная, хоть и недоспелая – красная такая, сочная. Тогда она казалась мне вкуснее всех сладостей на свете; чем больше ел, тем больше хотелось. Еле оторвался, пришел на поле – выговор мне устроили, да еще и по статье какой-то прогнали.

И за что? Только за то, что на несколько минут опоздал! Это яркий пример той несправедливости, даже не социальной, а если так можно выразиться, моральной, когда человеку, тем более четырнадцатилетнему ребенку, доставалось из-за каких-то мелких нарушений, а на крупные, похоже, никто не смотрел. Зачем было привлекать такое огромное внимание к мелочам, когда нужно было концентрировать его на всеобщей борьбе за выживание в тяжелых жизненных условиях военного времени, когда нужно было смотреть на большое, а не на малое, видеть главное, а не второстепенное, причину, а не следствие? Зачем нужно было разводить целые баталии из-за нескольких «похищенных» колосков вместо того, чтобы попытаться помочь; зачем стране нужно было давить ту силу, которая и помогла ей выиграть войну – простых людей? На такие вопросы было бесполезно отвечать тогда, в советские сороковые, и сейчас спустя много лет…
 

Екатерина Панина (г. Волчанск Свердловской области)
Первый волчанский угольный разрез – сталинская стройка НКВД (1942–1945 гг.)

Попытаюсь сравнить условия жизни строителей-трудармейцев и строителей-заключенных. Пока шла война, всем волчанстроевцам было одинаково тяжело. Те и другие жили в бараках, скудно и однообразно питались, над ними висела угроза повторных репрессий. Но в 1946 году к трудармейцам приехали семьи, и жить от этого им стало гораздо лучше. В этом же году им стали давать земельные участки для строительства жилья, так в поселке родились целые немецкие улицы. Казалось бы неплохо (заключенные-то по-прежнему жили в бараках под охраной, за колючей проволокой). Но в 1948 году все немцы-трудармейцы на Волчанке были взяты на учет спецпоселения – спецкомендатурой № 62 г. Краснотурьинска (поселок тогда относился к Краснотурьинскому району), а сняты с учета только в январе 1956 года. Долгие восемь лет хождений в спецкомендатуру, унизительных отметок, невозможность выехать даже в соседний город, не имея на руках временного пропуска… Для меня это противоестественно и дико. Такое отношение к человеку напоминает мне обращение с вещью. Разве кто-то из советских немцев предполагал, что после того как их сорвут с родных мест, ликвидируют Немецкую республику, унижения для них не кончатся, а только начнутся?! А вина их состояла только в том, как сказал А.Г. Бимлер, «что родились у немцев-родителей». Они еще долго не могли почувствовать себя полноценными гражданами своей страны. Не меньший моральный ущерб был нанесен и заключенным Богословлага. И те, и другие были репрессированы ни за что.

Сейчас трудармейцы вспоминают Богословлаг и Волчанстрой с обидой, с возмущением, в душе каждого из них остался глубокий след. Например, А.Г. Бимлер до сих пор возмущен тем, что был «признан социально опасным по национальному признаку», а К.Х. Вервейн и по сей день (а прошло уже 60 лет) живет в страхе перед государством.

 

Иван Попов (г. Барнаул Алтайского края)
Православие на Алтае в последней трети XX века. Испытание богоборческой властью
(На примере духовной жизни И.Т. Лапкина)

«Я придумывал в детстве виды казни этим извергам рода человеческого – большевикам-атеистам. Но надо быть сильным. Надо быть ловким, неуловимым. Ловил сусликов, потом купил велосипед. Суслика, поймать, ободрать, его шкурку высушить, сдать – 3 копейки, а если повезет, то 4–5 копеек, а первый сорт – 6 копеек. Да за 8 штук трудодень, но этого не дадут, обманут, урежут. Добыто ружье. Заряды. Прячась, стреляю прямо с велосипеда на полном ходу, снимаю одной рукой воробья, коршуна. Трачу деньги на ножи и, пася коров, целыми днями мечу ножи. Плавать надо, и, главное, хорошо нырять, целые часы провожу в воде; по деревьям лазить. Дома турник, канат, шест, городки. Замучил всех, рано утром на зарядку, готовлю свою команду для террора. Потом уже, в техникуме записался в секцию стрельбы: 99 из ста выбивал. Занимался боксом, успехи были очевидны… но для чего? – Игнатий добавляет с усмешкой: Сам себя обрек на смерть. Спать ложился и под головой нож, топорик, ружье рядом всегда. Собака. Живым не дамся.

На флоте знал себя хуже всякого пса, столько грехов насобирал, что сам себя ненавижу. Думки о смерти были все чаще и отчетливей. Когда у нас матрос взял карабин и офицера убил, и еще несколько человек, а у других один из автомата весь караул – 13 человек на тот свет отправил. А еще у нас было собрание, контр-адмирал выступал, ожидали войну с Америкой из-за Кубы, что туда ракеты завезли. Умру, а что дальше? Ад, огнь, из детства слышал такую фразу, что Бог говорит людям вроде бы так: Терплю до конца, а буду мучить без конца» – вспоминал Игнатий.

На суде Игнатий так и не мог отделаться от впечатления, что идет балаган-маскарад, опереточные игрушки сидели за столом – казалось, вот кто-то засмеется – и все рухнет… Но шестеренки уже зажевали, тянули Игнатия. Суда не было, а тошнотворная комедия привыкших к таким инсценировкам-судам. Никому не дают высказаться, никого не слушают.

Привозят из крайсуда сразу же в тюрьму, в СИЗО. Солдаты, которые возят в суд, они не к тюрьме принадлежат, а отдельная воинская часть, они только на внешней охране и на сопровождении. Учатся, все с комсомольскими значками. Речь такая, что смысл трудно уловить. Игнатий слушал, слушал, потом одному говорит: «Ваш рот напоминает полную парашу, на поверхности плавает две крошки хлеба, и их нужно выловить и съесть». То есть так редки смысловые слова, единичны, а только горловое бульканье слышится. И при всей этой переполненности низостью, мерзостью, еще и патриотизм. Несчастные…

Но бывалые зэки, которые пришли с Игнатием этапом, говорили, что года два назад вот этот красный уголок (ленинская комната) – в нем все стены до уровня головы и пол были залиты кровью. Били арматурой и в корытах отмачивали, бросались на проволоку, вешались, вскрывали вены, выковыривали из стен проволоку ржавую, глотали, чтобы получить воспаление внутренностей – сдохнуть даже, но уйти отсюда… 

Людмила Пушкина (г. Котлас Архангельской области)
Мои размышления при прочтении книги «Котлас – очерки истории»

10 октября 2002 года в школе № 17 был открыт музей «Макариха». Открытие музея прошло в состоянии эмоционального подъема. Участники кружка «Макариха» показали гостям театрализованные страницы художественных произведений о репрессиях на Макарихе, представили музей. Среди гостей было много репрессированных, членов их семей. О музее, о работе ребят прозвучало много теплых слов. Гости говорили о нужности нашей работы.

Но прошло несколько дней, и к нам пришли представители городской ветеранской организации. Они настороженно отнеслись к содержанию нашего музея и встречу подытожили словами, что мы идем неправильным путем, не тем занимаемся. А информация, представленная у нас, во многом неправдива, искажает историю. Т.е. мы на примере музея убедились, что среди взрослых, грамотных и влиятельных людей бытует разное отношение к сталинским репрессиям. Есть люди, которые считают, что ни к чему подымать такие вопросы.

Побывал в музее и В. Титов, главный редактор новой книги о Котласе. Он не одобрил музея, его тематику, пытался объяснить необходимость отдельных эпизодов из сталинских репрессий.

Вероятно, редактор проигнорировал знающих специалистов оттого, что в очерках и не ставилась задача показать реальную картину репрессий. В очерке «Котласлаг» стиль изложения сухой, газетный, не чувствуется трагедия живых людей. Например, такая строка: «Люди, прибывшие сюда по злой воле из разных уголков нашей страны…»

Под «разными уголками нашей страны» подразумевается и Средняя Азия. Нашлись свидетели этапа из Средней Азии в Котлас. Житель улицы Устье, что рядом с Макарихой, Елсаков Александр Петрович вспоминает, что «они были одеты в свою традиционную одежду – халаты. Загнали их всех в бараки, а к утру все и замерзли. Вырыли один огромный ров, всех в нем и засыпали». Жительница деревни Кумиха под Котласом Мария Матвеевна Цирковцева вспоминает, что спецпереселенцев не только эшелонами доставляли в Котлас, а гнали пешком от Вологды. Она «девочкой наблюдала, как доставляли спецпоселенцев. На подводах, санях – дети, женщины и мужчины шли за подводами. У них были узлы и небольшие мешки. Узбеки, таджики. Мужчины шли в полосатых халатах и тюбетейках. А мороз был в 30 градусов. Женщины закутались в платки». Просматривая в местной печати воспоминания людей, подвергшихся репрессиям в то время, нам не удалось встретить воспоминания высланных из Средней Азии. Местные жители вспоминают об их массовой гибели, поэтому мы предполагаем, что все переселенцы из Средней Азии погибли на дорогах Севера или в Котласе.

В моей голове остался вопрос – кому и зачем нужно было массовое уничтожение невинных людей, семей?


[1] Чуканов И.А. Политика большевиков Среднего Поволжья в голодные 1918–1921 годы // Вопросы истории. 2001. № 3. С.131.
[2] Отчет Пугачевского уездного экономического совещания на 1-е октября 1921 года. Пугачев: Типография Исполкома, 1921. С.57.
[3] Батрашев К.Д. «Астраханщина» // На южном форпосте России. Астрахань: Нижне-Волжское книжное издательство, 2000. С.63 - 72.

 

7 сентября 2009
Из работ финалистов конкурса