Александр Трескинский совместно с Василием Емельяновым «Помни, Саша!»
Глава X «Проверки фиксировали одно и то же» (Жилищный вопрос)
г. Великие Луки Псковской области, гимназия
Научный руководитель И.В. Буйко
В своей работе мне хотелось рассказать о том, как жили, чем занимались мои предки, об их нелегком жизненном пути, который пришелся на самые трагичные периоды истории России и СССР XX века.
Мой дед, Трескинский Иван Васильевич, родился 2 июня 1923 года в деревне Жуковка Петровского района Саратовской области. Село находилось на северо-западе области. В далекие времена, когда крестьяне были крепостными, семью предков дедушки Ивана продали барину по фамилии Жуков в село Жуковка. Приезжающих новичков спрашивали, откуда они. Отвечали: «Мы из Трескино» или говорили: «Мы Трескинские». А поселок Трескино находился в соседней Пензенской губернии. Он существует в Пензенской области до сих пор.
Когда дедушке Ивану было пять-шесть лет, у его отца с дедом был хороший срубовой дом – пятистенка с двумя половинами, прихожая, кухня, где находилась большая русская печь, кровати, стол, а вдоль стен – широкие лавки. В те времена какой-либо особой мебели ни у кого не было. Крыши, как правило, крыли соломой, лишь у немногих, в том числе и у Трескинских, крыша была обшита железом. Еще была большая рига, где хранились непровеянное зерно, сено, мякина. В то время у редкой крестьянской семьи не было риги. Российское крестьянство кормило всю страну, много зерна и сельхозпродукции шло на экспорт. И семьи в те времена были большими – жили в одном доме по два-три поколения, детей было по пять и более.
Мой прадед Трескинский Василий Яковлевич был немного замкнутым, малоразговорчивым, не пил и не курил. Его скромность и простота были необычайными. Всю жизнь его преследовал какой-то ложный стыд, он никогда и ничего не мог попросить взаймы, хотя сам часто давал без отдачи. К примеру, в 1935 году, находясь семь суток в поезде Москва – Душанбе, без денег и продуктов, он так и не решился попросить у кого-нибудь немного хлеба. В 1917 году он женился на моей прабабушке Гаврилиной Анне Дмитриевне, которая родилась в 1900 году. Прабабушка Анна, в отличие от прадеда, была совершенно другого склада. Хоть и неграмотная, но смелая, решительная, напористая, не боялась самой тяжелой работы, от которой иногда отказывались мужчины. Она могла подойти к любому человеку с просьбой, и ей редко отказывали. Во многом благодаря ей же, ее дети остались живы во время голода. Семейная жизнь прадедушки и прабабушки продолжалась недолго: в 1919 году Василия Яковлевича призвали в армию, и в Гражданскую войну он почти четыре года воевал на бронепоезде № 86 «Красный Сибиряк». Бронепоезд вел боевые действия на восточном фронте против войск генерала Колчака.
Придя из армии, прадед вместе со своим отцом продолжали упорно трудиться: разводили лошадей, занимались сельским хозяйством и строили планы на будущее. Но им не суждено было сбыться – наступил 1928 год. Спокойная жизнь закончилась, крестьян стали облагать налогами на зерно. После выплаты налоги увеличивались еще больше. Поползли тревожные слухи о колхозах. Думали, гадали: что это такое? В разговорах появились слова: «богатый», «бедный», «кулак», «середняк», «батрак». Мужики спорили, ругались, доказывая друг другу кто, что и как нажил и что имеет.
Пропаганда среди народа делала свое дело, делила их на непримиримые группы, заставляя доносить друг на друга, «обливать грязью». Не верилось, что еще вчера они жили в мире и согласии. Прошел слух, что в церкви с колокольни будут снимать колокол, и вскоре слух подтвердился. Из города приехали вооруженные уполномоченные, подобрали людей, которые полезли на колокольню привязывать веревки и распиливать балки. Сбежалось все село. Женщины плакали, мужики вздыхали, но открыто противиться боялись. Сбросили колокола не только в Жуковке, но и во всем Уметовском районе. Все погрузили на телеги и увезли в город. Продолжалась агитация за вступление в колхозы, готовились списки. Активисты действовали где уговорами, где угрозами. Не видя другого выхода, мой прадед Василий Яковлевич вынужден был отвезти весь сельхозинвентарь на колхозный двор и оставить там самое дорогое – породистых лошадей. Кто не сделал этого добровольно, у того все отобрали насильно. По всем селам и деревням составляли списки семей, которых будут отправлять в Архангельскую область, г. Котлас. В их число попала и семья моего дедушки. Колхозные активисты ходили по домам, отбирали все, что можно взять, открывали сундуки, забирали одежду, обувь, снимали с людей хорошие вещи, заставляя надевать старые. Мать дедушки надела на него две рубашки, двое брюк, уложила в постель и сказала: «Ваня, смотри, не снимай с себя одежду, а то они все заберут. Скоро нас угонят».
Дедушка не спал всю ночь, боясь, что их сейчас куда-то погонят. Через несколько дней к дому подъехала подвода, и уполномоченный сказал, чтобы все быстро собирались. Взяли кое-какие оставшиеся вещи, посадили детей (у дедушки Вани к тому времени уже были сестра Лида 1925 г. р., брат Борис 1927 г. р., сестра Клава 1929 г. р.), постояли с опущенными головами, мысленно прощаясь с родным домом, и тронулись вместе с другими в сторону г. Петровска, куда прибыли утром совершенно измученные. Дедушка проснулся и увидел большой зал, заполненный людьми, пол черен от грязи, накурено, гул стоит от разговоров, всюду мешки, узлы, вещи, кто сидит, кто лежит на лавках. Около дверей стоит военный с винтовкой. Дней через пять подали состав из «телячьих» вагонов. Стали грузить вещи, садиться в вагоны. Тысячи «кулаков» с женами, детьми, престарелыми родителями везли в Архангельскую область.
Через некоторое время стали в рупор повторять две фамилии, этим людям предлагали забрать вещи и выйти из вагонов. Одна из этих фамилий была Трескинские. Не понимая, в чем дело, семья дедушки выбралась из вагона и выгрузила вещи. Семье дедушки повезло: областная комиссия признала высылку семей, члены которой участвовали в Гражданской войне на стороне Красной Армии, незаконной. Позже узнали, что по прибытии в г. Котлас около четырех тысяч семей выгрузили в лесу и оставили там. Основная масса людей погибла от голода и холода, невозможных для жизни условий. Прожив неделю у знакомых в селе Петровское, семья дедушки вернулась в Жуковку. Вселились в свой разграбленный дом, но ненадолго. Моего прапрадедушку Якова все-таки забрали и отправили в Казахстан, на станцию Уштобе, строить Турксиб. Там нечеловеческие условия, голод, болезни валили людей, смерть была массовой. Умер от дизентерии и мой прапрадедушка Яков Федорович Трескинский.
Осенью 1930 года прадедушке Василию вместе с семьей предложили переселиться в другой дом или попросту выгнали из собственного. Отобрали корову и кур. Семья ела черный хлеб и похлебку, сваренную из картошки с водой. От плохого питания умерла маленькая сестра дедушки Клава. В 1931 году почти все односельчане уже работали в колхозе. Рано утром бригадиры ходили по домам и стучали в окна, говорили, кому куда нужно идти на работу и что делать. Работали с утра и до темна, праздников и выходных дней почти не было. В обеденный перерыв людей рассаживали на землю вокруг каравая хлеба и разрезали его на пять-шесть частей. Чтобы никто не был обижен, делили так: один отворачивался спиной к сидящим, а другой, показывая на пайку хлеба, спрашивал: «Кому?» Потом наливали похлебку, начинался обед. Голодные дети крутились рядом, и родители делили еду с ними. Учетчики вели книгу, в которую записывали, кто, сколько, чего сделал. Вечером объявляли: «Петров выработал один трудодень. Семенов – половину трудодня» и т.д. На зиму кормов почти не было запасено, и начался падеж скота.
К весне 1932 года в Жуковке примерно половина поголовья скота пала от голода. Колхозникам осенью 1931 года выдали по 0,5 кг ржи на трудодень. Люди прятали зерно, как могли: на чердаках, в подполье, зарывали в землю. Активисты производили обыски, они ходили с пиками и протыкали ими подозрительные места. Если пика проходила через мешок, и на конце, в желобке оставались зерна, мешки отбирали, обрекая людей на верную смерть.
Зима 1931–1932 года была трудной, почти все запасы были на исходе. Отец дедушки у знакомого кузнеца из соседней деревни изготовил ключ от своего отобранного амбара и по ночам потихоньку приносил «ухвосы» – смесь ржи, проса и травы – корм для кур. Из нее варили кашу на вид черную, а на вкус горьковатую, но и этому были безмерно рады. Мать дедушки ходила в соседнюю деревню к своему отцу и оттуда приносила печеный хлеб и картошку. Она долго мучилась, но однажды, надев нищенскую суму, отправилась по деревням просить подаяние. Так ей удалось собрать примерно полмешка муки, которую она оставила у своего родного брата-активиста. Через некоторое время она пришла, чтобы забрать муку, но ни муки, ни брата не было. Всю долгую дорогу назад она проплакала, представляя, как ее с надеждой ждут голодные дети.
Наступила осень 1932 года. Проработав весь год за трудодни, колхозники получили по 200 г ржи на день. Отец и мать дедушки – примерно два мешка – 100–120 кг на всю семью. Урожай в колхозе был неплохой, но его весь отправили в город, не оставив даже на семена. Начинался настоящий голод. Колхозники начали таскать мясо падших животных со скотомогильника. Дети ходили по полям с ведрами и отливали водой кротов. Мать дедушки из мелко измельченной травы – мурыжника, гусятника или лебеды с добавлением небольшого количества ржаной муки пекла лепешки. Они были мокрые, пахли травой, но все равно их ели. Варили также суп из листьев крапивы с добавлением той же ржаной муки. Голод свирепствовал по всему Поволжью. Умирали целыми семьями, в некоторых деревнях оставалось по десятку жителей, некому было хоронить умерших, которые попадались где угодно: в домах, на дороге, в поле, в лесу.
В это время председатель колхоза вызвал прадедушку Василия Яковлевича и сказал: «Люди умирают, хоронить их некому. Бери любых из оставшихся лошадей, телегу, подбери себе напарника, будете ездить по селу, собирать умерших и отвозить их на кладбище. Иначе начнется эпидемия, и мы все умрем». Найдя себе помощника, прадедушка Василий с утра до вечера ходил по селу и забирал умерших односельчан из их домов, а также тех, кто умер на улице. Нагрузив телегу умершими, они везли их на кладбище. Трупов было так много, что их просто вываливали на землю и ехали за следующими. За ночь часть тел обгрызали и растаскивали одичавшие голодные собаки. Эта «работа», если ее так можно назвать, была тяжелой и изнурительной. Прадедушка с напарником выбились из сил, стали опухать, передвигались с большим трудом, у них началась «куриная слепота».
Так как кроме них продолжать это дело было практически некому, председатель выписал им по одному литру молока и одному килограмму зерна на день. Это очень сильно помогло, а может быть и спасло в тот период жизнь всей семье моего деда. Прадедушке Василию во время своей страшной работы пришлось столкнуться со случаями людоедства. О таких людях надо было немедленно сообщать уполномоченному представителю. Приезжала милиция, и обезумевших от голода людей увозили. Больше их никто и никогда не видел. Мне очень трудно было всему этому поверить. В то время, когда в Поволжье умирали тысячи и тысячи русских людей, на запад шли эшелоны с отобранным у колхозников зерном. Узнав об этом, французские рабочие отказались разгружать вагоны, хотя газета «Правда» писала в то время, что в СССР голода нет и колхозники полностью обеспечены хлебом.
Осень 1933 года. Прадедушка Василий понял, что на трудодни он почти ничего не получит, и его семью ждет голодная смерть. Вместе с соседом они стали понемногу приносить домой в полах одежды рожь. На них донесли. За такое расхитительство полагалось до 10 лет тюрьмы. Прадед стал скрываться на чердаке у своей сестры. Но нужно было срочно что-то предпринимать – дома оставались голодные дети. Прадеда Василия уже повсюду искали активисты. Он передал своей жене, что будет ждать ее с детьми у ее отца в Новодавыдовке. Нужно было срочно куда-то уезжать. Решили в Москву, к мачехе прадеда. Уезжать пришлось очень быстро, так что не успели забрать даже Ваню ( моего дедушку), который в то время был в школе (там стали немного кормить). Придя из школы, увидел пустой дом, соседка сказала, чтобы он шел к своей тете.
Вскоре состоялся суд. Напарнику прадеда дали 4 года тюрьмы, а прадеду, как сыну кулака, дали бы лет 10 тюрьмы. В Москве матери дедушки удалось устроиться на стройку, где она таскала кирпичи на заплечных козлах. Прадеду же пришлось опять переезжать, так как кроме липовой справки, документов у него не было. Все это время дедушка Ваня жил в деревне, у своей тети Мани.
В конце весны дедушку отправили в Москву к родителям с военным билетом (был зашит в полушубке тетей Маней) для отца. Его тетка купила у односельчанки, у которой погиб муж. В Москву дедушка прибыл 2 мая 1934 года, его встретила мать. После голодной и нищей деревни дедушка был как во сне. Улицы заполнены празднично одетыми людьми, играют духовые оркестры, на дорогах множество красивых машин. На дедушку прохожие стали обращать внимание. На нем был старый, разваливающийся полушубок, на ногах валенки с голыми пятками, а на голове облезлая шапка. Мать привела сына в маленькую комнату, которую ей дали как рабочей, искупала, переодела. Из подкладки полушубка достали военный билет, в котором значилось: «Курышев Степан Лаврентьевич», под этой фамилией и именем и прожил мой прадед, Трескинский Василий Яковлевич, до самой смерти в 1987 году. Получив документы, прадед быстро собрался и уехал в Душанбе (Сталинабад) к сестре своей жены, которая перебралась туда, спасаясь от голода. Оставшейся в Москве с тремя детьми прабабушке пришлось жить на мизерную зарплату. Ввели карточную систему, но на детей карточки не давали. Младшие брат и сестра дедушки ходили к булочной просить хлеба, сам же он просить стеснялся, ему было одиннадцать лет. Дедушка пошел в школу, по результатам экзамена его оставили в третьем классе на второй год.
В 1935 году отменили карточную систему, дедушка перешел в четвертый класс. Прабабушке удалось скопить немного денег, чтобы уехать с детьми в Душанбе к мужу, где он работал грузчиком на арматурном заводе имени Серго Орджоникидзе. Прабабушка устроилась уборщицей на завод, а жить временно пришлось у ее сестры Маши. В 1936 году отец и мать дедушки Вани покупают кибитку 3x3,5 метра – жилье с глиняными стенами. В это время в стране шли массовые репрессии – бесследно исчезали люди. Отец и мать предупредили дедушке, чтобы он молчал о том, кто они такие и откуда. Если кто спросит, почему у отца другая фамилия, то надо отвечать, что он не родной, а родной отец умер. И в это время произошел невероятный случай – отца дедушки встретил бывший хороший знакомый и радостно закричал: «Земляк! Трескинский Василий!» Многие это видели и слышали. Так открылось то, что прадед не тот, за кого себя выдает.
Через день пришла повестка, которой предписывалось ему явиться утром с вещами в НКВД, кабинет такой-то. Все решили, что это конец. Сын кулака, сосланного в Казахстан, заочно осужденный за хищение зерна, живущий под чужой фамилией неизвестно где взятого военного билета, по законам того времени заслуживал расстрела или длительной ссылки, откуда мало кто возвращался живым. Бежать было некуда, да и с семьей тогда неизвестно, что будет.
Собрав кое-какие вещи, и со всеми попрощавшись, прадед явился в назначенное время к указанному кабинету. Ему сказали ждать. Ждать пришлось до самого вечера. Подобное ожидание было одним из методов подготовки к допросу. Допрашивали отца дедушки два следователя, по очереди задавая вопросы. Прадедушка не стал изворачиваться и лгать, а честно рассказал о своей жизни. Он рассказал, как честно работал, но у него все отобрали, как воевал за советскую власть на бронепоезде. Прадедушка показал им маленький клочок бумаги из журнала, где на чистой обратной стороне было написано, сколько времени он служил и что отпуском не пользовался, также там была подпись и печать командира бронепоезда № 86 «Красный Сибиряк». Его допрашивали до самого утра. Записав все показания, дали расписаться и отпустили, сказав, что все проверят, а ему посоветовали никому не рассказывать о допросе в НКВД. А если понадобится, то его вызовут. Дома не было предела радости. Прадедушка вернулся живым и невредимым – по тем временам случай невероятный.
Осенью 1940 года дедушка Иван закончил восемь классов и после успешной сдачи экзаменов стал студентом 2-го курса коммунально-строительного техникума. Об окончании десятилетки нечего было и мечтать, надо было скорее включаться в работу и помогать родителям. 1941 год. Крыша кибитки, в которой жила семья дедушки, сильно просела и грозила обвалиться. Нужны были доски, но в то время их не продавали в безлесной республике. Прадед Василий договорился с заведующим складом на станции, откуда возил кокс на завод, купил 10–15 горбылей и привез их домой. На него кто-то донес. Дали один год принудительных работ при тюрьме по распространенной тогда статье «мелкое воровство».
22 июня по радио передали выступление Молотова. Германия напала на СССР. Война! В августе 1941-го прадеда отпустили из тюрьмы и отправили на фронт. В июле 1942 года в военкомат вызвали дедушку, сформировали группу и отправили в г.Ката-Курган Узбекской ССР. Здесь в конце августа в составе маршевой роты отправили в г.Алма-Ату в 118-й отдельный запасной батальон. Призывников одели в форму и обучили военному делу. После непродолжительной учебы солдат посадили в вагоны и повезли к фронту. Эшелоны шли на северо-запад, на станцию Вышний Волочек Калининской области. Прибыли в воинскую часть, кругом палатки, землянки. Дедушка попал в 435-ю отдельную роту связи 373-й стрелковой дивизии. 10 октября пошел снег, похолодало, наступила зима. Солдатам, прибывшим из Средней Азии, было особенно тяжело, поскольку они не привыкли к холодному климату. В конце ноября 1942 года дивизия вступила в бой западнее города Селижарово. За несколько дней наступления потеряли несколько тысяч человек, а продвинулись не более чем на 10 километров. Немцы пошли в контратаку. Во время их наступления дедушке вручили несколько пакетов со срочными донесениями командиру полка и командирам отдельных батальонов. Шквальный огонь заставлял падать, ползти, двигаться короткими перебежками. Всю ночь он разыскивал адресатов, вручая пакеты, а повсюду лежали убитые, стонали раненые, и без привычки было очень страшно. Наступило утро. Дедушка еще долго разыскивал отдельный пулеметный батальон и его командира, но тщетно. Голодный и измученный, он ходил по переднему краю, пока не наткнулся неожиданно на двух солдат, тащивших пулемет. На вопрос, где находится пулеметный батальон, они ответили: «Был, вот только мы остались».
Зима 1942/1943 года была холодной, ночью морозы ниже тридцати градусов пробирали до самых костей. Поступил приказ передать пакет командиру 1239-го стрелкового полка Степанову. Найдя блиндаж, дедушка вошел и обратился к командиру по форме, но замерзшие губы произнесли что-то невнятное. Полковник Степанов, уже немолодой, воевавший в Гражданскую войну, на груди много орденов и медалей, на лице большой шрам. Взяв пакет, внимательно посмотрел на деда и спросил: «Ты, почему без валенок?» На что дедушка чуть слышно ответил: «Не дали». Командир полка молча вышел из блиндажа, дедушка за ним. «Вон сколько валенок», – сказал полковник и указал рукой. Дед обрадовался и, повернув голову, стал искать глазами валенки, но кроме чернеющих на снегу трупов солдат, еще не убранных после недавнего боя, ничего не увидел. Тогда комполка сказал: «Иди к моему повозочному, возьми топор и отруби любому ноги по колено. Отогреешь, снимешь, будут тебе валенки». Испугавшись такого совета, дождавшись, когда полковник ушел в блиндаж, дедушка во весь дух помчался в расположение своей роты.
В 1943 году дивизию отвели на пополнение в район Селижарово. Деда перевели в первый линейный взвод связи связистом-линейщиком. В его обязанности входило быстро и своевременно обеспечивать связь различных подразделений, немедленно устранять повреждения на линии, которых было очень много во время военных действий. Катушки с проводом весили до 15 кг. На спине – вещмешок, на левом плече карабин или автомат, на правом плече – катушка с телефоном, иногда тащили две. С таким грузом связистам приходилось быстро передвигаться, разматывая провод, через лужи, болотистую местность, траншеи, сугробы и т.д. Некоторые подрывались на минных полях.
В начале февраля 1943 года дивизию погрузили в вагоны и перебросили под город Великие Луки. В конце февраля 1943 года она была переброшена на ст. Бологое, и дедушка стал служить в составе 619-го отдельного батальона связи. В армии были введены погоны со знаками отличия, а рядовой состав стали называть солдатами, а не красноармейцами. Дедушка переписывался с отцом, который в это время находился совсем близко, под Ржевом. Поступил приказ о срочном продвижении в район Курска. Погрузились в эшелоны, двинулись к месту назначения. В начале июня началось основное сражение. По словам дедушки, это был настоящий ад, такое даже трудно себе представить. Танки лезли друг на друга, расстреливали в упор, вставали на дыбы. От рева моторов, выстрелов, разрывов снарядов, лязга и скрежета металла стоял невообразимый грохот. Участником боев на Курской дуге был и мой прадедушка Василий, который там получил ранение в ногу. Дедушкина же часть двигалась с боями на Запад.
К концу 1943 года вышли к Днепру, где почти всю зиму стояли в обороне. 1944 год февраль. 373-я стрелковая миргородская дивизия освобождает города на Украине: Черкассы, Умань, Ямполь и др. Первый большой освобожденный город – Краков, подошли к реке Одер, это уже территория Германии. Питание сразу улучшилось, да и в подвалах брошенных домов чего только не было: консервированные мясные, овощные, фруктовые продукты, соленья, копченые окорока, колбасы, варенье, вино, наливки, всего не перечесть. Капитальные двух-трехэтажные частные дома, обставленные красивой мебелью, паркетные полы, туалеты с унитазами, отдельное помещение для купания с ванной, во всем чувствовалось основательность и порядок. Ходили буквально с открытыми ртами от изумления, многие такого отроду не видели, ибо большинство солдат было из сельской местности. Дедушка часто повторял, что советская пропаганда всячески обманывала свой народ, говоря о тяжелой и нищенской жизни в странах Запада, но то, что они увидели своими глазами, не нуждалось ни в каких объяснениях. От увиденной роскоши стало очень обидно за свою страну, за наших людей, свою семью, какие мы нищие и как примитивно живем. Одно утешало, что вошли уже в Германию и скоро добьют немцев, а после войны станет жить легче и лучше.
Июнь 1945 года. Дедушке 22 года. Возвращение на Восток почти таким же путем, как пришли. Он становится водителем заместителя начальника стрелковой дивизии подполковника Бежинова на личном автомобиле «Опель-Олимпия». Помогал по хозяйству, пилил, колол дрова, приносил воду и т.д.
Август 1946 года. Приказ о расформировании 373-й стрелковой дивизии. Направление в город Львов шофером. Дали полуторку ГАЗ-АА. Перевозка различных грузов, продуктов и т.д. Кормили плохо, но иногда удавалось «сколымить» на еду.
1948 год. Шестой год службы в армии. Получил американский «студебеккер». Работать стало легче, но от службы устал. Февраль 1948 года. Объявили о демобилизации солдат 1923–1924 годов рождения. Железнодорожный вокзал города Львова. Подали теплушки – вагоны с трехъярусными нарами, посреди – печь-буржуйка, но все равно очень холодно. Проехали Киев, Пензу, Куйбышев, Оренбург, Актюбинск. Выгрузились в городе Ташкент, где выдали необходимые документы. Сели на поезд Ташкент – Сталинабад и через два дня грязные, уставшие, похудевшие вышли на вокзале города Сталинабад. Никто не встречает. Война давно закончена. Час ходьбы пешком и вот поселок Хлопковый, тесно прижавшиеся друг к другу «кибитки» – небольшие строения из глины для жилья. Дедушка сильно волновался. Ведь он столько лет не был дома, не видел своих родных. Радость встречи в таких случаях трудно, наверное, описать, да и ни к чему. Главное, вернулся живой. Кибитка была очень маленькая, примерно 3 на 3,5 метра. Теперь там проживало пять человек: прадед Василий, прабабушка Анна, сестра Лида, брат Борис (скоро должен быть демобилизован), сестра Галя, теперь и дедушка Иван. Вставало много проблем: нужно было одеться, обуться, помогать родителям, восстановиться в техникум, найти работу, устраивать личную жизнь. Случайно встретил старого знакомого. Он предложил за неплохие деньги сплавлять по горной реке бревна. Дедушка согласился, так как таких денег на производстве было не заработать. Сбивали два плота, ставили спереди и сзади рулевые весла и плыли вниз по течению 200 км. Кто не плавал по горной реке, тому трудно представить и понять, что это такое. Река Каферниган (в переводе с таджикского языка – «неверная») бурная, капризная, постоянно меняющая русло, с каменистыми отвесными берегами. Одно неверное действие – и все может окончиться трагически. Плыть нужно было четверо суток. Сплавили 20 плотов, заработали деньги, на которые дедушка купил себе самое необходимое, подремонтировал кибитку, помог родителям и смог продолжить учебу в техникуме, окончил курсы шоферов первого класса и автомехаников с правом работы на автомобилях всех категорий. Устроился на работу водителем пожарной машины с одновременной учебой в техникуме, который с отличием закончил в 1950 году. Получил долгожданную комнату для жилья при пожарной части и в 1951 году женился.
5 марта 1953 года дедушка находился на работе в пожарной части. Неожиданно объявили всем собраться в местном клубе. Когда все расселись по местам, вошел человек в военной форме и, вынув из папки несколько листов бумаги, стал читать прерывающимся от волнения голосом: Умер наш дорогой и горячо любимый Иосиф Виссарионович Сталин. Из его глаз покатились слезы. Он сел на стул и закрыл лицо руками. Пришедшая с ним женщина взяла листы и более спокойно прочитала текст, где говорилось, что все потеряли величайшего гения человечества, продолжателя дела Ленина – товарища Сталина. Был объявлен трехдневный траур, выдали красные повязки с черной каймой. Дедушка и его отец Василий очень обрадовались, услышав это известие, они уже давно поняли, какую роль сыграл Сталин в уничтожении миллионов людей нашей страны. Кровавая машина уничтожения, созданная Сталиным, чуть не погубила семью дедушки. И как бы в подтверждение того, что истина всегда восторжествует, прадедушке в этот день исполнилось 55 лет. Это был двойной праздник, который отметили небольшим застольем. Утром, 6 марта, дед вместе с другом Жорой Шлезенгером шел по городу, у него было хорошее настроение, он шутил и даже улыбался. Друг его остановил и говорит: «Ты что, с ума сошел, хочешь, чтобы нас навсегда забрали, как моих родителей!» (Отец и мать Жоры были арестованы по так называемому «Делу врачей»), и выругался матом. Дедушка опомнился и стал себя вести как положено. Из репродукторов слышались скорбно-приторные речи руководителей государства, в перерывах играла траурная музыка. Слащавая хвала в адрес Сталина на протяжении более 20 лет звучала и до этого изо дня в день: «Товарищ Сталин – это Ленин сегодня, наше солнце, наше будущее, товарищ Сталин – наша слава, гордость, товарищ Сталин – наш отец, наш кормчий, рулевой, товарищ Сталин – великий ученый, величайший полководец, стратег, тактик, выигравший войну. Товарищ Сталин говорит, учит, предупреждает, указывает, направляет…» И т.д., и т.п. В начале 1954 года прадедушка высказал идею о строительстве дома на участке земли, принадлежавшем родственнице жены дедушкиного брата Бориса. В кибитке жить было почти невозможно, она могла разрушиться в любое время даже от дождя. Ранней весной стали готовиться к строительству нового дома: завозили глину, песок, гальку, камень, цемент и т.д. Дом решили строить из сырцового (глиняного) кирпича на двух хозяев – прадеда и дедушку с двумя отдельными входами и общим двором.
1955 год. Жили уже в новом доме, но продолжали строиться: пристроили веранды, соорудили сараи для угля, дров, баню, летнюю кухню. Приходилось много работать, да и средства нужны были немалые. Рядом на участке возвел большой дом из жженого кирпича сосед (по тем временам такой кирпич был очень дефицитным и дорогим). Познакомились. Иван Полунин, тоже фронтовик, работал на такси. Подружились. Сосед, видя тяжелое материальное положение дедушки, предложил его устроить на работу таксистом, по тем временам денежную работу. Нужна взятка была начальству таксобазы. Дедушка продал кое-что из вещей, помогли деньгами отец и брат. Вскоре нужную сумму передали соседу, а через неделю деда взяли на работу и дали старую «Победу». Началась новая работа, машина часто ломалась, не хватало запчастей, многое приходилось покупать, но все равно, материальное положение заметно улучшилось. На такси ездили в основном люди состоятельные, часто не брали сдачи, оставляя «чаевые».
1956 год. Исторический ХХ съезд Компартии Советского Союза. С закрытым секретным докладом о культе личности Сталина и преодолении его последствий выступил Н.С. Хрущев. Доклад не был опубликован в газетах, не передавался по радио, но выдержки из него через некоторое время стали зачитываться перед трудовыми коллективами. Многие были просто ошарашены услышанным, но не мой дедушка и его отец, которые испытали многое на себе. Дед по ночам часто слушал по радио «Голос Америки» и другие радиостанции и знал содержание доклада. В этом же году 27 февраля у дедушки родился сын – Сергей – мой папа. Все были рады этому событию.
1957 год. Дедушка продолжал работать таксистом. Забот прибавилось, нужно обеспечивать семью, но это приятные хлопоты, главное – есть хорошо оплачиваемая работа. Пришла повестка из ГАИ. Дедушка по опыту знал, если официально вызывают в государственные органы – жди неприятности. В назначенное время прибыл к зданию ГАИ. Знакомый работник ГАИ спросил причину вызова, на что дед пожал плечами. Тот сказал, что еще человек пять таксистов вызывали в разное время. Дед нашел кабинет, который находился вдали от других, постучал в дверь, ему открыл человек среднего возраста в гражданской одежде. Предложил сесть к столу, закрыл дверь и, присев напротив, положил перед дедом лист чистой бумаги и ручку. Затем начал говорить: «Я майор КГБ, вызвал вас по важному делу. Вы человек образованный, не пьете, не курите, работаете на общественном транспорте. Встречаетесь с разными людьми, слышите их разговоры. Мы хотим, чтобы вы информировали нас о людях, которые в своих разговорах плохо отзываются о нашем государстве, наших руководителях, порочат советскую власть, и немедленно сообщали в органы КГБ о таких случаях. Выбирайте себе любой псевдоним и приступайте к работе». Дедушка понял, что его хотят сделать осведомителем или сексотом (секретный сотрудник). Далее майор предложил написать обязательство о сотрудничестве и подписаться. Дедушка сначала растерялся, потом взял себя в руки. Майору сказал, что он фронтовик, долго служил в армии, прошел хорошую школу, да и в семье его учили правдивости и честности, и такую работу он выполнить не сможет. Майор повысил свой тон, стал угрожать и запугивать, что деда уволят с работы, будут преследовать и т.д. Видя, что угрозы не действуют, перешел от «кнута» к «прянику». Он начал говорить о больших перспективах, что перед дедушкой открывается возможность окончить институт, не посещая его, получить диплом, стать руководящим работником и т.д. На это дедушка ответил, что окончил техникум с отличием и может с легкостью поступить в любой институт, если это будет нужно. Так продолжалось два часа. Ничего не добившись, немного подумав, майор сказал, чтобы дед написал подписку о неразглашении состоявшейся беседы. Дедушка вышел на улицу взволнованным и раздраженным, делая для себя вывод, что вербуют многих, и кто-то наверняка соглашается сотрудничать с органами КГБ.
1958 год. На автобазу, где работает дедушка, пришли новые автомобили «Победа». Сосед-таксист, Иван Полунин, зашел вечерком к деду и говорит: «Не надоело тебе ездить на старой машине и лазить под ней, постоянно ремонтируя. Я в хороших отношениях с начальником колонны, если хочешь, переговорю, а ты заплатишь и получишь новую машину». Дедушка отдал нужную сумму и через некоторое время получил сверкающую новой краской «Победу». Работать стало легко, никаких поломок. Стал ездить на большие расстояния за город, появились очень хорошие заработки. Прадедушка, Трескинский Василий Яковлевич умер 11 марта 1987 года. Грустно осознавать, что только после смерти он смог вернуть свою настоящую фамилию, которая значилась на памятнике, и в церкви при отпевании произнесли его настоящее имя. Многие соседи, которые провожали в последний путь прадеда и знали его не один десяток лет как Курышева Степана Лаврентьевича, увидели совсем другую фамилию.
Я родился в 1988 году, у меня была уже сестра Алена 1981 года рождения. Как рассказывает папа, жили мы очень хорошо. К тому времени родители заработали хорошую благоустроенную квартиру, купили новую машину, построили за городом в живописном месте дачу. Папа работал прорабом на заводе, мама преподавала в финансовом техникуме. У них была стабильная высокооплачиваемая работа. Дедушка занимался пчеловодством, у него была большая пасека. Папа ему помогал, здоровье деда улучшилось.
В феврале 1990 года в Душанбе начались массовые митинги. Молодежь, подстрекаемая фанатично настроенным духовенством, призывала к расправе над русскоязычным населением. Русскоязычное население работало в основном в производственной сфере: на заводах, фабриках, предприятиях, транспорте, в строительстве, энергетике и т.д. Местное население в основном было занято в сфере торговли, общественного питания, бытового обслуживания, сельском хозяйстве, на руководящих должностях, в системе распределения. Коммунистическая партия давно отстранилась от решения острых проблем, возникших в среднеазиатском и других регионах страны. Кроме агитационных плакатов типа: «Да здравствует нерушимая в веках дружба народов СССР» и портретов руководителей государства и республик, люди ничего не видели. В городе начались массовые беспорядки, погромы. Вооруженные толпы осаждали здание ЦК КП Таджикистана, громили и поджигали магазины, киоски, машины, дома. Людей били палками, камнями, железными прутьями. Было много убитых и раненых. Милиция практически охраняла только здание ЦК, остальные сотрудники, которых в обычное время в городе было очень много, разбежались по домам и переоделись в национальные одежды – чапаны (халат) и тюбетейки. Руководители предприятий вместо того, чтобы сразу утром отпустить людей домой, успокаивали, что ничего страшного не происходит, работайте спокойно. Сами же в момент опасности на персональных машинах разъехались по домам. Общественный транспорт был полностью парализован. Добираться приходилось пешком, на большие расстояния. Все были подавлены и растеряны. Моя сестра Алена в тот день возвращалась домой из школы с подругой, в них начали кидать камнями местные подростки. Им помог мальчик из старших классов, который схватил их за руки, и они бегом кинулись домой. По воспоминаниям папы, он тоже находился на работе и слышал выстрелы, которые доносились из центра города, но не думал, что все настолько серьезно. Услышав какие-то крики, он вышел из здания и, увидев, бежавших по улице нескольких плачущих женщин, завел их в контору. Стали расспрашивать, что произошло. Они сказали, что ехали в городском «Икарусе», вдруг дорогу перегородили люди в национальной одежде с палками. Открыв двери, сказали, чтобы русские выходили, и стали их избивать, женщинам удалось вырваться и убежать. С большим трудом папа добрался домой (приходилось прятаться в подъездах, за домами, увидев очередную толпу погромщиков). Очень все беспокоились за маму, так как она задерживалась с работы. Чуть позже ее и несколько других преподавателей подвез до дома сотрудник. Обзвонили родственников. Слава богу, все были живы и здоровы, кроме маминого отца, которого избили подростки на улице.
На следующий день, рано утром, во всех районах города собирались мужчины, создавали группы самообороны. Вооружались кто чем мог: охотничьими ружьями, палками, обрезками труб, арматурой и т.д. Ни милиции, ни военных не было. Все понимали, что защищать себя нужно самим. Люди были брошены на произвол судьбы. Примерно только через три дня прилетели военно-транспортные самолеты, которые доставили военных из разных регионов страны. Был введен комендантский час, город стали охранять патрульные машины и группы солдат. Дедушка сразу сказал, что нормальной жизни в республике больше не будет и нужно немедленно уезжать. Мама и ее родная сестра отослали около ста запросов в различные вузы страны и решили, откуда придет первый ответ, туда и поедут. Первое письмо пришло из города Великие Луки Псковской области. Так мы оказались в этом городе, где сейчас и живем. Дедушка еле успел купить (обесценивались деньги) маленький однокомнатный домик в городе Ртищево Саратовской области. Нашим семьям повезло, мы успели быстро уехать, а многие, уехавшие позже, не смогли устроиться на новом месте, вновь возвращались назад. На переезд уходило много средств, деньги стремительно обесценивались, люди становились нищими, без жилья и средств. Для сотен тысяч людей переезд с обжитых мест стал настоящей трагедией. Папа горько шутил, что нам не привыкать, у нас есть опыт нашего дедушки и прадеда, которых в свое время выгнали с родных мест из своих домов, теперь наша очередь испытать, что это такое. Папа очень сожалеет о том, что никогда не сможет мне показать, где похоронен прадедушка Василий, который мечтал о правнуке и говорил, что тогда ему умереть будет спокойней, значит, он не зря прожил свою жизнь.
Летом мы с папой ездили к дедушке Ване, в Ртищево. Последний раз мы были у него семь лет назад. Дедушка постарел, на следующий год у него будет юбилей – 80 лет. Папа с дедушкой вспоминали о том, как жили, о многочисленных родственниках, которые не смогли выехать из Душанбе, о знакомых и друзьях, которые разъехались по всей стране в поисках пристанища и которых они никогда больше не увидят. Очень грустно. Расставаться с близкими всегда очень тяжело. Когда мы стояли возле поезда, дедушка сказал мне, чтобы я хорошо учился, слушался родителей и уважал старших, не совершал плохих поступков и был достойным человеком. Еще он сказал, что, может быть, мы больше уже никогда не увидимся и чтобы я не забывал о своих родственных корнях, подарил мне на память три магнитофонные кассеты с воспоминаниями о жизни своей семьи и своих предков и добавил: «Помни, Саша!» Чтобы услышать его голос, я иногда их прослушиваю, а краткое содержание я попытался изложить на бумаге.
