XV Школьный конкурс, семейная память и репрессии

Начну с нескольких фрагментов работы «Беспамятство и память. К вопросу о психологии советского человека»: «У многих народов мира, у русских тоже, существуют внутренняя потребность и традиция хранить в памяти свою родословную, гордиться своими корнями. Однако, И. Г. Харитонова, одна из героинь моего исследования, так написала о своей маме: Удивительно, но мама для меня была как человек без прошлого…». Это действительно так. Ведь дочь пишет о своей маме, которая происходила из семьи Поверенновых, репрессированных в 1920-1930-е. Как выяснилось, почти все потомки Ивана Фомича Повереннова (1812-1902), жившего в Краснослободском уезде Пензенской губернии (в настоящее время – Ельниковский район Республики Мордовия), при советской власти вынуждены были молчать о своих корнях. Фотографии Андрея и Савелия, двух сыновей Ивана Фомича, до сих пор висят в рамочках на стенах домов в мордовских деревнях Лепченка и Новые Пичингуши у внуков и правнуков. Но уже в третьем и четвёртом поколениях мало кто знает не только о судьбах людей с фотографий, но и их полные имена. Сам Иван Фомич, основатель рода, прожил 90 лет. Он отличался крепким здоровьем, жил бы да жил, но случился несчастный случай – утонул в реке Мокша, второй по величине реке нашего края. Сколько у Ивана Фомича было детей – точно неизвестно. Знаем имена только троих его сыновей – Андрей, Василий и Савелий. Каждый из них имел большие семьи и унаследовал от отца физическую силу и умение крепко держаться на земле. Истории рода Ивана Фомича Повереннова я и посвящаю своё исследование, которое основано на устных и письменных свидетельствах, фотографиях и архивных документах. Чтобы понять поведение его потомков, которые могли стать «Иванами, не помнящими родства», надо понять психологию советского человека».

Ещё один фрагмент: «Как ни оберегали своих детей Поверенновы, как ни скрывали историю своих предков, но „беспамятство“ всё равно проросло „памятью“. В 1970-1980-е годы Пётр Власович Поверинов, преуспевающий житель города Душанбе, заинтересовался историей своего рода и по крупицам начал собирать свидетельства о своих родичах и предках. В 1990-е он стал российским беженцем. А папка с фотографиями, родословными, воспоминаниями всё росла и росла. Так получилось, что историей рода Поверенновых заинтересовалась и я, увидев в музее несколько фотографий начала XX века. Мы познакомились с Петром Власовичем. Он рассказывал историю своего рода, показал фотографии, дал адреса многочисленных родственников. Но его устные рассказы не были подкреплены документально. Поиском архивных документов о роде Поверенновых как раз и занялась я».

И ещё: «Василий Иванович был средним братом. Занимался земледелием и был одним из совладельцев паровой мельницы. Интересно, что в первые годы советской власти односельчане избрали его председателем сельского совета. В 1929 году Василий Иванович был лишён избирательного права. В списке лишенцев за 1934 год написано – «умер». Стало быть, прожил он 73 года. Жены его в этом списке нет, следовательно, она умерла до лишения мужа избирательного права. Сохранилась характеристика Василия Ивановича, составленная в сельском совете, в которой сильно преувеличены сведения о его хозяйстве (все архивные документы приводятся с соблюдением орфографии авторов):

Хростиристика

Ликвидированные кулацкие хозяйства Ново-Пичингушанского сел./совета Ельниковского района

Поверенов Василий Иванович лишён избирательных прав в 1929 году как эксплуататор имел около 40 гектаров земли имел до 30 лошадей имел работников до 15 человек. В настоящее время часть паровой мельницы, ветряной, лошадь, корову и земельный надел 3,28

Ответы Марины Беляевой на мои вопросы: «Вот уже три года я пишу исследовательские работы и посылаю их на конкурс „Человек в истории. Россия – ХХ век“. Моя работа называется „Беспамятство и память. К вопросу о психологии советского человека“. Тема работы появилась совсем неожиданно. В музей принесли 2 фотографии времён Первой мировой войны. И даже родственники точно не знали, кто изображён на данных фотографиях. Думали, что на них запечатлены белогвардейские офицеры, поэтому и прятали фотографии, которые так хорошо сохранились. И я решила найти их имена, а также исследовать их судьбы и судьбы их детей. Находясь уже второй день в школе-академии, я узнала, что потомки Поверенновых, чьих имён и координат я не знала, проживают в Москве и с радостью готовы принять меня на дне рождения своей 7-летней дочери. Я была очень удивлена и поражена тем, что скоро встречусь с потомками тех людей, чьи имена я извлекала из безызвестности. Я не могла себе их представить, только с огромным предвкушением ожидала эту встречу. И вот тот день настал: Борисовы встретили меня очень тепло и радушно, познакомили со всеми членами семьи и выразили слова благодарности за проделанную работу. Собираясь в Москву, я никак не могла себе представить, что такая история приключится со мной. Для меня, действительно, это было большой неожиданностью и радостью. И эту встречу, эту неделю, проведённую в Мемориале, я всегда буду помнить, и буду вспоминать долгими зимними вечерами об этих прекрасных 7 днях, которые принесли в мою жизнь много радости и счастья».

Интервью с Анной Карельской, ресторатором, одной из потомков рода Повериновых.

– Поверенновы – это линия ваших предков со стороны мамы. Что вы знали про ту ветвь?

– Мы, безусловно, знали про родственников из Мордовии и Якутии – одна из наших прабабушек – якутка, то есть мы на одну восьмую якуты. Наш дедушка, Владимир Иванович Повереннов, в 1960-1970-е был большим начальником, работал за границей и не особенно афишировал своё происхождение, потому что его отец был расстрелян.

Несколько лет назад я искала фамилию Поверенновы в интернете. Я предполагала, что у нас довольно много родственников. Не то чтобы я занималась глубокими изысканиями, но мне стало любопытно. И в первых десяти ссылках увидела упоминания про неких Поверенновых в Новосибирске. Понятно, а может, и непонятно, что я не пыталась с ними связаться. Тут сложный психологический момент – если бы речь шла о потерянных родственниках, с которыми до этого тесно общались, это одно, а чтобы начать разыскивать неизвестных людей, нужен очень сильный стимул. Вот если бы мы были более одинокие и с другой историей, может быть, мы бы потратили больше сил на поиск родственников и поддержание связей с ними.

– Теперь благодаря изысканиям Марины Беляевой, которые она провела в работе «Беспамятство и память. К вопросу о психологии советского человека», вы приросли большой родственной ветвью.

– Да, это очень приятно, несмотря на то, что мы живем другой жизнью и на большом расстоянии друг от друга.

– Просто даже осознание того, сколько…

– И даже не только осознание, что это родственники. Вначале я думала, что Марина тоже наша родственница. Но когда мы познакомились, и она сказала, что мы с ней не родственники, мое отношение к ней совершенно не изменилось. Может быть, надо было её познакомить с нашей мамой, но когда Марина была в Москве, мы просто не успели, мама плохо себя чувствовала в эти дни, ну и у Марины в «Мемориале» была такая насыщенная программа. Потом она написала мне очень милое письмо и дала нашему родственнику Петру Власовичу мой номер, и он позвонил.

– Вы впервые с ним общались?

– Я – да. Кого-то из нас, детей, он видел, а может, и нет, но маму и тетю Любу точно видел. Пётр Власович, когда приезжал в Москву по делам, в основном общался с дедушкой. Он рассказал мне, что помогал ему строить дачу в Жаворонках, как за год до смерти дедушки, они ходили, кажется, в ресторан «Прага». То есть, они вполне себе тесно общались, но когда дедушка умер, общение сошло на нет.

– Марина пишет, что Пётр Власович ей говорил, что связь с московской ветвью Поверенновых потеряна.

– Общение дедушки с родственниками прервалось, когда он оказался в Москве и стал заниматься чёрной металлургией, и делать карьеру инженера. Как я понимаю, родственников он не слишком жаловал, он вообще был человек довольно крутого нрава, скажем так. В детстве мы жили у него на даче, и я его хорошо помню.

Я слышала про дядю Петю из Душанбе. В 1970-е кто-то ездил в Душанбе, по-моему, мамина младшая сестра. Потом дядя Петя из Душанбе приезжал сюда. На похороны дедушки приезжал дядя Боря из Новосибирска. Знаю, что он занимался там какими-то чёрно-бурыми лисами. У Марины в работе есть про ту ветвь, она довольно большая, и там Борис есть. Он у нас тогда переночевал три ночи, а потом как-то исчез. Думаю, это связано с тем, что мы мало знали про эту ветвь семьи и не общались. Дедушка умер в 1981 году, бабушка – в 1988-м, с тех пор мама почти не поддерживала отношений с сестрой, поэтому эта часть семьи Поверенновых не охвачена в Марининой работе. Пётр Власович мне рассказал, что когда в Душанбе началась война, и он обратно переехал в Мордовию, то потерял записную книжку, которую ему дедушка привез из Индии, а в ней были все телефоны. В какой-то момент он приезжал в Москву, пытался с нами связаться. Нашёл телефон старой квартиры, ему ответила мамина сестра, но она, видимо, не проявила желания встречаться, а мама жила отдельно. Мама выбрала другую жизнь – ни профессионально, ни социально она не продолжала жизнь своих родителей.

– А чем она занималась?

– Она – искусствовед. Дедушка очень хотел, чтобы она занималась математикой. А она поступила в МГУ, познакомились там с нашим папой – Вадимом Борисовым, у которого точно такая же история со своей семьей. У него все были строителями и вполне себе советскими начальниками, а он занялся историей русской церкви, Мандельштамом, Солженицыным… В общем, мама и папа со своими семьями общались не очень много. С родственниками с папиной стороны у нас хорошие отношения, мы видимся несколько раз в год, но у нас совершенно разные жизни. Все они строители, а мы стали филологами, а теперь вот занимаемся ресторанами.

– Велика ли вероятность, что вы отправитесь в Мордовию познакомиться с новообретёнными родственниками?

– У нас достаточно сложная жизнь и представить, что мы всё бросим и поедем в Мордовию… Раньше я работала переводчиком в газете и довольно много ездила по России. Была и в Иркутске, и во Владивостоке, и в Хабаровске, и в каких-то бесконечных деревнях… А вот в Мордовии не была. У нас много друзей, которые дружат с «Мемориалом», занимаются помощью заключённым и, в частности, часто ездят в мордовские лагеря. В какой-то момент можно было бы к ним присоединиться и съездить туда. Я тоже иногда по мере возможностей им помогаю – одеждой или деньгами, или разными проектами…

– Расскажите, как вы узнали о Марининой работе? Арсений Рогинский (прим. – Председатель правления общества «Мемориал»), к которому попала эта работа, кого-то из ваших общих знакомых встретил или вам сразу позвонил?..

– Он написал имейл мне, а я была на даче и сразу ему не ответила, тогда он позвонил моему брату Нике и сказал: «У вас есть сорок гектаров земли в Мордовии». Ну, мы пошутили, что этого как раз хватит, чтобы делать лагерь для наших друзей. Потом Ника поехал и отксерокопировал Маринину работу, и мы все её по очереди прочитали, и дали маме. А потом приехала Марина (прим. – Победители конкурса для старшеклассников «Россия – ХХ век. Человек в истории» приезжают на пять дней в Москву, на школу-академию и церемонию награждения). Вначале я думала, что дети пишут работы про историю своих семей, но то, что Марина написала про абсолютно посторонних людей, даже ещё интереснее. Я с трудом себе представляю, что я бы села за такую работу… Для этого должен быть какой-то специальный интерес.

– Где только ни живут ваши родственники – потомки Андрея, Василия и Савелия Повериновых (ваша ветвь пошла от среднего брата Василия). Что касается Мордовии, то и в Саранске, и сёлах Новые Пичингуши, Стародевичье, и в селе Путино Пермского края, во Владивостоке, Гурьевске, Ленинске-Кузнецком, Миассе, Новокузнецке, Новотроицке, Алматы, в Германии, Белоруссии…

– Меня больше всего поразил даже не тот факт, что это всё наши родственники, а что это ещё одна история семьи в России в ХХ веке. И как все эти прекрасные, работящие люди ухитрялись в кошмаре Гражданской войны, репрессий, Второй мировой рожать по пять-шесть детей, половину из которых ещё уморили…

– Возможно, преемственность проявилась и в том, что у ваших родителей четверо детей, и у Поверенновых были многодетные семьи.

– Да, приятно было узнать, что наша многодетность неслучайна, потому что у старших папиных родственников было по одному-два ребенка. Вот, правда, мой двоюродный брат Миша (с папиной стороны) родил уже троих. Но надо сказать, что в среде моих родителей было довольно много многодетных, поэтому нам в детстве это было неудивительно. У кого – трое детей, у кого – пятеро, у кого – шестеро… В гуманитарно-культурном и частично, конечно, православном кругу это было вполне распространённое явление.

– Познакомившись с работой «Беспамятство и память. К вопросу о психологии советского человека», как бы вы в целом охарактеризовали судьбу рода Поверенновых в ХХ веке?

– Мне кажется, это очень сильные люди, у которых нелегкая судьба, но они продолжали заниматься своим делом, воспитывать детей и жили, в общем-то, достойно и хорошо, и это, мне кажется, главное.

– Когда вы читали работу Марины Беляевой и смотрели приложенные к ней снимки и документы, что-то в вас ёкало, ощущали ли вы некий «голос крови»?

– У меня определённо что-то ёкало, когда я читала описание того, что происходило с родом Поверенновых. Может быть, если бы я читала эту работу как описание любой другой семьи, было бы тоже самое. А может, и нет. Не знаю, «голос крови» – для меня странное понятие, хотя в нашей семье, уже нынешней, мы всегда выбираем братьев-сестер перед всеми остальными, нас так воспитывали.

Ну, конечно, у наших предков удивительная судьба и ещё удивительно, что их было так много. И эта мельница, которая принадлежала трём братьям… И вот ещё сильнейшее впечатление от Марининой работы: люди работали и хорошо делали свое дело. Я могу об этом судить как человек, занимающийся бизнесом в условиях нашей страны. А их лишили избирательного права – на основании чего? Марина приводит поразительные формулировки. За то, что они вдесятером на паях владели мельницей, за то, что наняли двух работников убрать урожай…

– Им ещё лишнюю землю приписывали…

– Ещё раз на примере этой семьи видна абсурдность нашей истории. Казалось бы, мы столько всего знаем о том времени, а всё равно рассказ о судьбе конкретных людей производит сильнейшее впечатление.

– Как вам кажется, что кроме многодетности передалось вам через род Поверенновых?

– Наверное, некоторое упорство. Это абсолютно точно от дедушки, который был мощным человеком, и от мамы. Притом, что мама всю жизнь не работала, а воспитывала детей, но в ней есть некая пробивная сила, и мы вчетвером в разной степени её унаследовали.

– А про папину ветвь вы знаете больше?

– Не намного больше, но, по крайней мере, с бабушкой, папиной мамой (она умерла уже после папы, десять лет назад), мы общались, и, думаю, мои тетки, папины сестры, довольно много, чего знают. Но мы с ними особенно никогда не говорили про историю семьи. Наши дедушки и бабушки были москвичами в первом поколении. Бабушка, по-моему, с Дона, а про дедушку не знаю. Папины родители познакомились здесь, в Москве, в начале 1930-х, кажется, учились вместе. Папа родился в 1945-м, к тому времени дедушка уже был строителем, он не участвовал в войне, от какого-то завода они были в эвакуации, работали в тылу. Для нас это не были бабушки-дедушки, которые воспитывают внуков, и все время присутствуют в жизни семьи, дедушка умер еще до моего рождения, а к бабушке мы ездили в гости несколько раз в год.

– На какие-то праздники, дни рожденья?

– Да, на дни рождения, а еще на седьмое ноября и первое мая – те праздники, которые в нашей семье не отмечались. У бабушки был телевизор, поэтому мы смотрели парад, а у нас телевизора не было. Иногда ездили к ней в гости на дачу.

– Чем занимается следующее поколение Борисовых-Карельских? Отличаются ли их интересы от ваших или они ещё ищут себя?

– Наши дети тоже полнейшие гуманитарии. Моя дочь – фотограф, знает несколько языков. Племянник учится в Вышке на историческом факультете, занимается историей, читает книжки… Сейчас довольно сложно совместить интерес к истории с практическим применением, поэтому что он будет делать дальше, не очень понятно, но ему двадцать лет, так что есть ещё какое-то время, чтобы определиться. Не похоже, что дети хотят продолжать наш бизнес. Может быть, со временем. В двадцать лет мы тоже ничего такого не думали.

– Много ли фотографий в вашем семейном архиве?

– Я как раз недавно разбирала фотографии для самых разных публикаций. На них маленькая мама с дедушкой, с бабушкой. Но вот детских снимков дедушки Володи нет никаких. Может быть, сохранилась фотография, помню её по детству, где на нём шапка «пирожком», такая смешная, наверное, это какие-нибудь 1940-е годы. От тех времен сохранилось немного снимков – может, штук десять. Есть фотографии с другой стороны – с бабушкиной. Мама, если и общалась с родственниками, то больше с бабушкиной стороны. Я хорошо помню прабабушку – бабу Милу, она прожила достаточно долго и умерла в середине 1980-х. И был ещё прадедушка Иван Григорьевич, старый большевик, удивительно добрый и порядочный человек.

– А про репрессированных родственников вы знали?

– Мы знали, что отец Владимира Ивановича был расстрелян. Про остальных ничего, конечно, не знали, и эта информация меня больше всего поразила – массовость репрессий на примере одной семьи. И везде раскулачивания, и везде сажали… У нас в стране репрессии коснулись каждую, фактически каждую, семью, а сейчас многие пытаются делать вид, что у них нет памяти.

– Или забыть…

– Или забыть, или кто-то не говорил об этом. Дедушка старался на эту тему не говорить, чтобы это не мешало новой жизни, а вот если бы наши родители остались в струе своих семей, может быть, они бы тоже никогда ничего и нам не рассказали о том, как бывает в жизни.

– По-вашему, надо ли говорить детям о трудных моментах истории своей семьи? Потом часто получается, что жизнь расставляет всё по местам – вы узнали историю своих предков благодаря работе Марины Беляевой.

– Конечно, детям надо говорить все. Можно не вдаваться в какие-то сложности отношений: кто почему разошёлся с женой (маленьких детей это не так касается), но исторически важные вещи, безусловно, надо говорить. В этом память и состоит. Всех этих людей уже не вернуть, но о них можно помнить, можно помолиться, и это как раз даёт надежду всем остальным, что, возможно, и о них кто-нибудь вспомнит. Иваны, не помнящие родства, никому не нужны.

Сейчас мы, наоборот, рассказываем детям свою историю. Моя дочка даже написала в десятом или девятом классе работу об истории нашей семьи – было у них в школе такое задание. Нашим детям в этом плане немного сложно, потому что их дедушки и бабушка с другой стороны довольно рано умерли, больше пятнадцати лет назад, и у них только одна бабушка, моя мама. И вот моя дочка к ней съездила и написала небольшую работу, которая заканчивалась на священнике Иване Повереннове, про которого Марина пишет, что он сельский учитель. Наверное, у Петра Власовича можно про это узнать поточнее, или нужно проводить более глубокие изыскания. Но сам дедушка говорил маме, что тот был священником. Может быть, формулировка «сельский учитель» появилась, чтобы закамуфлировать этот «неудобный» для того времени факт?..

– Какой урок вы извлекли из этой истории – знакомства с Мариной, ее работы?

– В этой стране есть какая-то надежда, раз девочка из мордовского села узнала, что такое общество «Мемориал», написала на этот конкурс, нашла информацию о стольких людях, их фотографии… Может быть, какие-то сведения и не совсем точные, но если она это делает, и ей это интересно, значит, есть какая-то историческая память, и люди, которым эта правда интересна.

Подготовила материал Елена Калашникова

Дополнительно:

• «Беспамятство и память» / Отрывок из работы Марины Беляевой, опубликованный на «Стенгазете»