Донос как способ взаимоотношений человека с властью

Рубрика «Это вас не касается»
(За фасадом империи)
г. Челябинск, школа № 59, 11-й класс
Научный руководитель М.С. Салмина

Однажды, после моего прихода домой с подготовительных курсов, я сел как обычно посмотреть вечерние новости. И вдруг услышал, что из-за низкой активности налогоплательщиков в налоговой полиции разрабатывается законопроект по привлечению граждан к выявлению злостных скрывателей налогов. А чтобы привлечь народ, полиция решила давать некоторый процент с изъятой суммы налогов человеку, сообщившему о факте утайки. «Вот это да! – удивился я. – Да о чем они все там думают!» И каково было мое изумление, когда в Научном обществе учащихся среди множества других тем по истории мне предложили написать о доносе. Многие поначалу вообще не понимали моего странного увлечения данной темой. Действительно, тема не только очень заманчивая, но еще и очень щекотливая, сложная с этической стороны.

Никогда не забуду утомительные часы, проведенные в читальном зале в поисках «чего-нибудь о доносе». На горе, по теме доносительства написано очень мало литературы, информацию приходилось выискивать даже в периодической печати. Невзирая на трудности, подходящие книжки и статьи были собраны. Начитавшись всего этого, у меня появилась в работе новая задача: провести хоть какую-нибудь классификацию доноса. Но для классификации требовался материал, которого из книг почерпнуть не удалось. Где можно добыть такой материал? Я отправился в архив. В архиве работа оказалось самой захватывающей, почти детективной. Вы не представляете, какое дикое чувство восторга ты испытываешь, когда открываешь архивные дела, которые (судя по списку исследователей), еще никто до тебя не открывал, просто Колумб какой-то! Во время долгой архивной работы вырисовывалась уже новая задача: изучить явление доносительства в отдельно взятой Челябинской области, тем более что это оказалось новым и неисследованным.

Из истории доносительства в России

Что такое донос? Это информация, которая сообщается индивидом власти. Именно благодаря доносам власть владела информацией, именно благодаря доносчикам власть контролировала ситуацию. И именно благодаря системе сбора информации власть оставалась властью.

Еще во времена становления Московского государства московские князья с целью укрепления своей власти обязывали своих вассалов доносить о замыслах против них.

А Соборное уложение 1649 года уже говорило о смертной казни «безо всякой пощады» в случае недонесения о заговоре против «царьского величества»[1]. И уже тогда следовало извещать о родственниках изменника, которые ведали об измене и которых тоже ждала смертная казнь[2].

Петр I пошел дальше. Создав в 1718 году Тайную розыскных дел канцелярию, он делает доносительство профессией. Доносчик, в случае подтверждения сообщенных им сведений, получал половину штрафа, наложенного на обвиняемого. А дальше – больше. Впереди тайная экспедиция Сената и III отделение.

Донос живет и здравствует вплоть до Февральской революции. В 1917 году после смены власти царила неразбериха. Разрушая старые императорские устои, Временное правительство уничтожило систему сбора информации, которая очень могла бы пригодиться. Сохранив ее, Керенский, может быть, удержался бы у власти, своевременно узнав о готовящемся перевороте. Но было поздно. Происходит Октябрьская революция – у власти большевики. Именно им удастся воскресить донос.

В своем стремлении любыми способами удержать власть Ленин возвращается к системе политического контроля, яростным противником которой он был до революции. Он и его соратники «искренне» возмущались тогда применением доносительства. Но все забыто. В условиях разгоравшейся гражданской войны, наиглавнейшей целью партии было своевременное получение объективной информации о реальных настроениях населения. В июне 1918 года создается информационно-организаторский отдел ЦК, куда стали стекаться отчеты о настроениях населения из губкомов[3]. Начинается активная деятельность по налаживанию связи с людьми «на местах». Но слишком мал был тогда партийный аппарат и слишком плохо он работал. Срочно требовалось учреждение, для которого политический контроль стал бы главной целью существования. Таким учреждением стала ВЧК. Особый отдел ВЧК выпускает циркуляр, в котором разъяснялось:

1) каждый коммунист обязан прислушиваться к ведущимся вокруг него разговорам, сообщая подозрительное Особому отделу;
2) на месте своей службы каждый коммунист должен наблюдать за подозрительными лицами, информируя Особый отдел;
3) каждый коммунист обязан доставлять Особому отделу сведения об общем настроении учреждения или части войск, где он служит;
4) ни один коммунист не имеет права отказаться дать сведения о том или ином лице;
5) также не может отказаться от поручения познакомиться с той или иной личностью по указанию особотдела, ходить в указанный дом и сообщать, что там говорилось[4].

Итак, донос возрожден.

Именно в период тоталитаризма донос расцветает ядовитым цветком, опутывая каждого. При тоталитарном режиме для него существуют самые благоприятные условия. И исторический опыт подтверждает нашу точку зрения. Донос породил страх, которого не было даже в Средневековье. Страх сковывал души, умы и сердца людей.

«А закон? А как же закон?» – спросите вы. И вам ответит А.Я. Вышинский: «Законы надо отложить в сторону»[5]. Законы, начиная с 1927 года, наказывали недонесение о контрреволюционном преступлении[6].

Официальная идеология только поддерживала донос. Кто был главным героем эпохи? Доносчик Павлик Морозов, который предал своего отца. Лидия Тимащук – предательница своих коллег, имя которой, как писала в «Правде» журналистка Ольга Чечеткина, «стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины»[7].

Без постоянной информации, поставлявшейся в центр осведомителями, Сталин бы давно лишился власти. Поиски врагов и вредителей – вот цель доносов. Одновременно под лозунгом развития критики развертывалась кампания по поощрению публичных доносов, демагогических обвинений[8].

Массовая пропаганда приучала людей к правомерности доносов, призывала громить «врагов» и срывать маски с их «приспешников». Если даже «приспешник» твой родственник. Семья мешала партии. В печати тех лет появляются статье о необходимости при новом строе отделить детей от родителей[9]. Дружба мешала партии. Любовь мешала партии. По свидетельству А. Солженицына, «доносом пользовались в любовной борьбе: мужчина убирал нежелаемого супруга, жена убирала любовницу или любовница жену, или любовница мстила любовнику за то, что не могла оторвать его от жены»[10]. Все общемировые моральные ценности были подавлены доносительством. «Стукачество» официально провозглашалось новой классовой моралью.

После смерти Сталина Хрущев осудил репрессии, осудил кровавую политику Сталина, но не осужденными остались доносчики.

При Брежневе, во времена застоя доносительство становится иным. Донос теперь не героическая обязанность, а скорее подленькая тихая выгода, обязательно с какой-нибудь целью. Уже нет идейных доносчиков. Если и доносить, то чтобы продвинуться наверх или, например, защитить диссертацию. Если при Сталине грезились повсюду гнусные вредители, то при Брежневе выявлялись «ярые антисоветчики». И стукачи царапали доносы на человека, если, например, у него были книги «самиздата». КГБ внедряло своих агентов в каждое ведомство или организацию. Агентурная сеть продолжала прекрасно работать, а доносчик продолжал прекрасно себя чувствовать.

И даже в годы перестройки, в годы гласности газета «Известия» напечатала интервью с начальником Управления КГБ А. Бураковым, в котором он говорил о необходимости крепить сеть «нештатных сотрудников в каждом коллективе»[11]. Опять есть поле деятельности для доносчиков. Что впереди? Не воскреснет ли донос? Не подтолкнет ли растущая потребность в информации к «доносомании»?

Хочется надеяться, что нет. По крайней мере, будущее в наших руках – в руках подрастающего поколения, и я думаю, нам хватит сил и ума бороться с этим отвратительным «феноменом».

 

Реформаторская сеть Челябинской области: город и деревня (по материалам ОГАЧО)

Далеко, куда по железным дорогам нужно ехать 2000 километров от Москвы, стоит прекрасный город Челябинск, столица Южного Урала. И стоит он уже почти 270 лет среди голубых озер, среди лесов и полей. Мало чем отличался Челябинск от остального СССР и в годы сталинского режима.

Когда А.И. Микоян в Большом театре на собрании актива Москвы говорил, что: «У нас каждый трудящийся – наркомвнуделец»[12], он имел в виду не только Москву, а весь СССР, в том числе и Челябинск. И когда в РСФСР вводился уголовный кодекс 1926 года со знаменитой 58 статьей, он вводился для всех, и для Челябинска тоже. И когда мы рассматриваем феномен доноса для всей страны, он абсолютно также актуален и для Южного Урала.

Но с каких сторон рассматривать донос? Как к нему подойти? В своей работе мы исследуем только политический донос. Его ни в коем случае нельзя путать с простой дачей показаний в чисто уголовном деле. Но эта грань очень тонка, и в то же время эту грань, я думаю, ощущает каждый здравомыслящий человек. Хотя именно в тоталитарном государстве это разграничение полностью стирается. Доносы делятся на добровольные и недобровольные (или «вымученные», как хотите). Когда требовалось убрать неугодного, когда был нужен враг или вредитель и как назло человек так хорош, что на него нет ни одной кляузы, выискивается подходящая жертва из ближайшего окружения, которая вначале пугается и начинает сопротивляться, не желая порочить человека, но с течением времени, под действием или пыток (!), или шантажа, или банальных угроз жизни и здоровью самой персоны или его семьи, раскалывается и подписывает уже давно готовый, составленный по всем правилам донос. И редкий человек выдерживал натиск НКВД.

Мы разделили все добровольные доносы на два типа: на доносы с определенной целью и на доносы без видимой причины.

Доносы бескорыстные выделяет то, что при их прочтении не чувствуется никакой другой заинтересованности, кроме стремления «помочь выявить врагов партии», улучшить работу какой-нибудь организации и т.д. Вот здесь вся загвоздка. Держа в руках только одну бумажку, мы в большинстве случаев не можем проследить, что с ней дальше было, какой резонанс в органах она вызвала. Но если о ее «будущем» есть хоть какие-то документы (и порой даже встречаются ответы на доносы), то ее прошлое окутано почти мистической тайной. Остается только догадываться о причинах написания доноса. Кто знает, может быть, и замешана какая-нибудь корыстная причина. Из-за этого мы делаем упор на объект доноса. Если донос написан на конкретного человека, то почти наверняка он имеет причину: человек не понравился или место под солнцем не поделили. Если же донос написан на какую-либо организацию то, скорее всего, это пишут наивные люди,поверившие в мишуру самокритики. Хотя, опять же, может человек знает, что при начале проверки организации (она при поступлении сигналов трудящихся бесспорно начнется), пострадает именно ненавистный человек и, к примеру, доносчик займет его должность. Такой вот дедуктивный метод приходится применять в нелегком деле сортировки доносов. Но это все в теории. На практике обычно гораздо четче вырисовывается картина написания доноса.

Корыстные доносы мы разделяем в зависимости от причин, побудивших написать кляузу. Главная причина – это, конечно, получение выгоды, но выгода бывает разной, и здесь мы попытались привести несколько примеров, разделяя ее на материальную и нематериальную. Как это ни пошло, но писались доносы за продукты, за деньги (обычно маленькие), за льготы (помощь при получении квартиры, например), за карьерный рост (место репрессированного доставалась следующему по должности, а им, как бы случайно, оказывался карьерист-стукач), за помощь в защите диссертации, за освобождение из-под ареста, и так до бесконечности. С такого рода кляузами мы познакомимся поподробней чуть позже. С этим более или менее понятно. Но остается непонятной безразмерность подлости людей, способных из мести или зависти губить человека, причем таким низким способом.

Но вернемся к проблеме классификации. С приведенной классификацией очень удобно работать, но она, безусловно, не идеальна. Она достаточно условна, ведь когда писались доносы, они не подгонялись под какой-то образец. Некоторая часть доносов представляет собой причудливый симбиоз из различных типов, и можно часами ломать голову, размышляя о принадлежности какой-либо «информации». Очень часто люди среди красивых фраз, среди излияний бескорыстной преданности «делу строительства социализма» и «выявления врагов», как бы невзначай вставляли определенное требование за услугу. Например: «Когда меня и мою семью пошлют лечиться на южный берег Крыма?»[13]. И куда прикажете отсортировать подобное? Но достоинством разработанной нами классификации является то, что она может применяться к любым доносам, из любого временного отрезка. Конечно, можно различать доносы по другим критериям (по возрасту доносчика: детские доносы кардинально отличаются от взрослых своей наивностью), но на наш взгляд, несмотря на все недостатки, такое деление является наиболее оптимальным, именно им мы пользовались в нашей работе.

Итак, классификация доносов у нас уже есть, можно рассматривать город и деревню в отдельности. Начнем с деревни.

Во время Гражданской войны, когда многие сильные трудоспособные мужчины были оторваны от земли, когда фронт военных действий пролегал непосредственно по территории Южного Урала, сельское хозяйство, а вместе с ним и деревня, пришло в запустение. Голод, разруха, продразверстка не могли не вызвать нареканий крестьянства на советскую власть, которая из-за шаткости своего положения должна была чутко реагировать на настроения деревенских масс. Для контроля за этим выпущенным «дьяволом» начинают создаваться особые структуры по сбору разного рода информации. Для этого набирается штат платных осведомителей. В идеале в каждом селе должен был быть свой сексот. Наглядным примером проводимой политики является еженедельная сводка о жизни станицы Хомутининской, любезно предоставленная неким «станичным информатором С-ной»[14]. В этом документе описаны все основные моменты жизни станицы за неделю: сильный голод населения, развитие тифа и других болезней от голода, убой скота и продажа имущества на продовольствие. Из-за некоторого непонимания на местах, из-за несобранности информация в Москву шла неполная и нерегулярная. Слишком было мало людей, желающих помочь государству. По мнению Т.Д. Дерибаса (одного из руководителей ОГПУ), под постоянным наблюдением органов ОГПУ должно было находиться более 2 млн. человек. А по его расчетам для «самого элементарного освещения» следовало иметь от 16 до 17,5 тысяч осведомителей, хотя он тут же замечает, что этого количества крайне недостаточно[15]. Интересно почитать, с каким трепетом, уважением и любовью относились в середине 20-х годов окружкомы к тем немногочисленным, согласившимся «стучать» людям[16]. Читаешь и диву даешься, в какой непринужденной форме власти просят информатора Хладояниди (псевдоним), «чтобы в будущем в письмах отмечали и работу Ваших сотоварищей, посланных на колхозную работу в Вашем районе». «Окружной комитет уверен, что Вы в будущем будете регулярно информировать его о Вашей работе и о всех неполадках в связи с проведением текущей весенней сельскохозяйственной кампании». Но уже тогда потребность Советов в информации стали активно эксплуатировать нечестные люди в личных целях. Например, откровенный донос под названием «Пьяный коммунист» не оставляет сомнений в своей корыстности:

«Пьяный коммунист

6-го февраля с/г (1924–1925)

Приезжает к нам в деревню с 1-го Тяченского Слодтин В.В. заходит к Шитову в избу пьяный, у него в избе был 8-ми лет мальчик Кухаренко Спиридон и говорит: «Ты зачем сегодня не такой, зачем-то тебя в сторону водит», после этого перешел в дом Кухаренко Н.А. и стал звать Шитова – приедем на Осиповский, там у меня еще есть заказано у Войтовой, ее теперь называют богородицей. Слодтин партийный и лесник, состоит в партии 5 лет и был в Красноуфимске комиссаром, как он говорит, что пример беспартийным, как пьют партийные. Долой таких партийцев, поганой метлой из партии вон.

Псевдоним Шпак»[17].

Во-первых, донос под псевдонимом ШПАК, во-вторых, он направлен против конкретного человека. Понятно, что что-то там неладно.

Потенциальный доносчик уже начинал смутно улавливать, куда ветер дует, но все же ему нужны были какие-то указания сверху. И в конце концов нужно было и подстегнуть доносчиков. И лучшего всего каким-нибудь вознаграждением. Первыми врагами советской власти наряду с «империалистическими интервентами» стали самогонщики, губившие драгоценное зерно. И проводились организационные мероприятия по «собиранию сведений о самогонщиках, передаче материалов и сведений милиции на предмет оперативного действия»[18]. А кто будет предоставлять такие сведения? Конечно, доносчик. К тому же, если «сведения» подтверждались, то 10 % штрафа, наложенного на самогонщика, шло на премирование. Половина премии – стукачу, четверть – милиционеру, остальное в бюджет[19].

Давайте зададимся вопросом «А кто собирал дань в виде доносов с населения?» Можно посылать информацию и по почте, но уж больно не надежно. Лучше отдавать «послания власти» прямо ей в руки. Благо в каждой деревне присутствовал свой уполномоченный, присланный окружкомом. И согласно одному интереснейшему документу[20]«институт уполномоченных ОкрКК – это те щупальца, которые ОкрКК протягивает на места и которые, с одной стороны, помогают ей ориентироваться в положении на местах, связывают работу ОкрКК с местами и, с другой стороны, проводят на местах методы работы ОкрКК как области борьбы с болезненными явлениями». Получается какое-то многолапое чудовище, собирающее «самую свежую, точную и правильную информацию». Вот как прощупывалась деревня по всей стране. Внедренный в деревню уполномоченный, это чужеродное тело, начинало проводить советские законы в жизнь, не считаясь с мнением местного населения.

К 1925 году в члены и в кандидаты ВКП (б) перестали набирать всех желающих. Москва рассылала секретные циркуляры по всей стране, в которых говорилось, что следует обратить внимание на дачу отзывов, рекомендаций и поручительства беспартийным. Теперь надо было особенно тщательно рассматривать кандидатуру каждого[21]. На фоне этого проходит кампания по исключению дискредитировавших себя партийцев. Составлялись специальные списки-таблицы, где наряду с другими данными давалось точное описание, как ведет себя человек вне рядов партии по отношению к РКП (б) и советской власти, а если были антисоветские выступления или если человек входил в антисоветские группировки, то подробнейшим образом писалось «где, когда и в чем выражается»[22]. Ясно, что и тут не обошлось без помощи доносчиков. У нормального человека это вызовет гнев и желание отомстить. Поэтому работа осведомителей засекречивалась. Даже на бюро райкома, среди ответственных коммунистов нельзя было касаться подробностей состояния осведомительной сети[23], а что говорить про простых смертных. Можно подумать, никто не догадывался, откуда у райкомов информация. Но нэп закончился (точнее его сворачивают), и у Советов отныне новые цели. Надо построить социализм, и желательно побыстрей. Начинаются кампании коллективизации и раскулачивания.

И у власти стали появляться сведения о том, что кулак Ш-ов А. сеял 28 десятин, а снял по 50 пудов с десятины, хотя сдавал он по 18 пудов с десятины[24]. А где хлеб? Кулака – под суд, имущество – в колхоз, а хлеб – найти. Власть только подталкивала людей к доносу. Донесение на соседа-кулака, скрывавшего излишки хлеба, давало доносчику по закону 25% конфискованного имущества[25]. В то время разоблачались при помощи лживых доносов целые «банды» кулаков из зловредного «крестьянского союза». Лицемерие властей заключалось в том, что, рассылая разнарядки по областям, они не могли знать точного количества кулацких семейств. И когда не хватало кулаков, выселяли подкулачников. А в этот разряд мог попасть любой, если в его характеристике есть что-то компрометирующее. А оно было у всех, так как доносчик старался. На Челябинский округ в 1930 году приходилось 700 семей, отправленных в концлагерь или расстрелянных, 2550 семей выселенных на Север и 850 семей расселенных по своему округу[26]. Одному богу известно, сколько из них было репрессировано по доносу своего соседа. Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода приказывал «всемерно усилить информационную и агентурную работу на протяжении всего периода указанных мероприятий, обеспечивающую глубокое и всестороннее освещение районов». Указанные мероприятия – это и есть раскулачивание.

Даже детей превращали в предателей, теперь через наивного ребенка ОГПУ знало, что творится в семье. Культ Павлика Морозова, возникшее пионерское движение, увлекали за собой сотни деревенских ребятишек, готовых донести даже на своих родных.

Чистка партии на местах, и в частности в деревне, выражается в увеличении количества доносов. Чистка партии – это отличный повод для сведения счетов. Ведь если тебя исключают, ты лишаешься всех привилегий, лишаешься своего места и, наконец, рискуешь попасть под репрессии. Так что каждый донос, направленный в «комиссию по чистке партии», приобретает кровавый оттенок. Например, гражданка Мария Федоровна пишет о разговоре с женой Б-ина, в котором она, как подруге, наверное, доверила секрет, что ее муж в прошлом зажиточный и имел два дома и что его отца раскулачили:

«В комиссию по Чистке партии

От Гр. (Фамилия неразборчива) Марии Федоровны п. Увелка

Заявление.
Ставлю в известность Комиссии по Чистке партии о том что во время разговоров. С женой Баландина последняя сообщила о том, что когда-то Баландин был зажиточным, имел два дома, отца раскулачили восстановляли.

В чем и расписуюсь. (Фамилия неразборчива)» [27].

Никогда партследователь, возглавлявший комиссию по чистке партии, не приходил на суд, посвященный очередному исключенцу, без компромата, который тщательно собирался при помощи таких людей, как Мария Федоровна. Компромат считался хорошим, если на суде для подсудимого он оказывался неожиданностью. И совершенно неважно было, что в этот компромат насообщали доносчики, будь то грязные деревенские слухи о какой-нибудь половой связи, воровство колхозной картошки или дружеское отношение с кулаками, главное, что наряду с действительно нечестными людьми из ВКП (б), выметались, оклеветанными и порядочные партийцы.

Поначалу даже можно было в деле пользоваться анонимками в обвинении, но потом председатель областной комиссии запретил это. Однако комиссиями на местах было предписано прислушиваться к анонимным источникам. Очень и очень часто людей из партии выкидывали из-за непролетарского происхождения, заботливо вспомненного каким-нибудь доносчиком. Чистку партии можно считать репетицией 1937 года. Именно тогда заложились основы массового привлечения людей к доносительству. Историческая ирония заключается в том, что впоследствии многие из исключенных из партии были репрессированы в годы «большого террора».

Активно толкало деревенских людей к доносу распространенное в те годы селькоровское движение. Этот вид доносительства бесспорно был одним из самых подлых. Стукачи писали доносы в газеты под псевдонимами («Серп», «Молот», «Шило» и т.д.) на больные для власти темы – вредительство, раскулачивание и закон «о пяти колосках». Причем газеты не только публиковали доносы и отправляли их в органы, они поддерживали с филерами настоящую связь через спецрубрику, именуемую, например, «почтовый ящик», где давались инструкции, индивидуальные задания «тайным корреспондентам» или требовались разъяснения по предоставленным материалам[28]. Упомянутый нами закон «о пяти колосках» тоже создал еще один повод донести. Пионерское движение только поощряло это, создавая особые дозорные отряды, поставленные на каждом поле и следящие за колхозным добром. Самых талантливых доносчиков посылали в «Артек». 1 августа на областном слете пионеров-дозорников чествовали пионерку Дусю Аксенову, не испугавшуюся кулацких побоев и донесшую об укрытом хлебе. Все хвалили Дусю и рапортовали о количестве задержанных и посаженных[29].

В итоге после всех чисток, после деятельности политотделов и всевозможных агитационных движений, деревня была морально готова доносить, что очень скоро потребовалось в 1937 году. Вот дела 1937 года: донос, несколько протоколов, приговор и справка о выполнении приговора. Людей судили за поступки 5-, 7-летней давности. А кто спрашивается все помнит? Злопамятный доносчик. Так, член ВКП (б) К-цев Г.Е. пишет в 1937 году, что, работая с 1933 по 1935 годы гарнцевым контролером в Нижне-Увельском районе, он замечал со стороны Д-кого С.А. поступки, не присущие члену партии. К тому же Д-кой С.А. притеснял К-цева Г.Е. Ну как не свести с ним счеты. Усердно вспоминая все грехи Д-кого С.А. он просит проверить его, «не волк ли это в овечьей шкуре». Видно сильно насолил он ему, что не лень написать бумагу в Челябинский обком из Кунгура Свердловской области[30]. Другой донос повествует нам о том, что редактор районной газеты «тормозит в улучшении работы газеты», т.е. откровенный вредитель. В 1937 году такие докладные не остаются незамеченными[31]. Если не репрессировали, то выгнали с работы – это точно.

Делая выводы по явлению доносительства в деревне и видя, в каком отвратительном состоянии сейчас находится село, становится ясно, что за годы сталинизма деревня подверглась не только физическому уничтожению, но и моральному разложению. Были разрушены дружеские соседские отношения между людьми.

Идеологически город в глазах власти был более устойчив в отличие от «мелкобуржуазной среды крестьянства». Постоянные показательные процессы, основанные сплошь на доносах, утверждали людей в идее безнаказанности доносительства. Эти же процессы направляли доносчиков в нужном направлении. Москва приказывала областям ширить агентурную сеть, морально готовилась к репрессиям. Так, секретарь Челябинского обкома Рындин еще в июне 1937 года, рассылал телеграммы всем горкомам и райкомам, где требовалось мобилизовать трудящихся на всемерное повышение большевистской бдительности на полное «выкорчевывание и разгром японо-троцкистских, бухаринских и иных шпионов, вредителей и диверсантов»[32]. К 1938 году были расстреляны почти все «верхушки» обкомов СССР. Кузьма Рындин тоже был расстрелян за организацию правобухаринской банды, за систематическое вредительство. И согласно резолюции III Пленума Челябинского обкома ВКП (б), принятой 25 октября 1937 года, ставилось основной задачей парторганизации «выявить и вымести начисто на основе развернутой большевистской самокритики всех последышей рындинской банды, все вражеское охвостье»[33]. Всем ясно, при помощи какого инструмента эта задача проводилась в жизнь.

Главная цель 1937 года была достигнута: народ был запуган и подавлен. Каждый человек знал, что любое сказанное им слово через доносчика станет известно властям. И приходилось осторожничать и бояться. Особенно в городах это было заметно на значимых предприятиях, таких, как Челябинский тракторный завод.

Вообще Челябинск – это плод форсированной сталинской индустриализации. Половина промышленных гигантов в городе построена в годы первых пятилеток. Каждое из них приходилось контролировать со всех сторон. Поэтому на них были созданы целые информаторские сети, по которым текла информация, минуя многих людей и многие организации прямо в Москву.

Началась война и стали создаваться специальные сети, как паутина опутавшие все особо важные объекты. Таким объектом являлся ЧТЗ, а впоследствии и эвакуированный, слившийся с ним Кировский завод.

Создавая информаторскую сеть на ЧТЗ, государство все тщательно продумало. Во-первых, доносчиков, именуемых информаторами или политинформаторами, ни в коем случае не нанимали. Им предлагали помочь государству в сложном положении или просто, как говорится, вербовали. Предлагали такую ответственную работу не каждому, а только проверенным людям, у которых были задатки и способности донести.

О ходе работы по созданию сети постоянно сообщалось секретарю Тракторозаводского райкома товарищу Савину. Так, товарищ Т-бек пишет секретарю, что «несмотря на то, что в районной организации 61 парторганизация, райкомом утверждено только 19 партинформаторов», которые к тому же еще плохо работают. Т-бек просит не ограничиваться 19 партинформаторами, а продолжать увеличивать их количество, более тщательно подбирая людей, приводя при этом те организации, где их нужно было найти[34]. Интересен тот факт, что информаторов выделяли из коллектива. Т-бек пишет, что в других, не приведенных им в документе организациях, выделение информаторов «будет весьма трудно». Почему? Да потому, что в маленьких коллективах люди сплотились и сдружились и вряд ли согласились бы доносить друг на друга. В коллективах побольше всегда имеются какие-нибудь вредные отщепенцы, которых хлебом не корми, дай наподличать. Таких вот изгоев, готовых к доносу на своих соратников, подбирали на информаторскую работу.

Информаторская сеть была довольно сложна в управлении, а руководил ею райком независимо от начальства завода, что ставило начальство в уязвимое положение. Набрав нужное количество доносчиков, нужно было им поставить основные задачи в работе. Для этого проводились своеобразные организационные собрания, на которых информаторам указывалось, на какие аспекты в работе предприятия стоит обращать повышенное внимание.

В райкоме тем временем был создан специальный отдел, занимающийся обработкой доносов. Читая доносы, именуемые политинформациями, бдительные товарищи подчеркивали что-нибудь особо важное и предписывали ознакомить ответственные за это органы. К примеру, после информации Д-ва о необеспеченности конного двора ЧТЗ сеном и беспечности по этому поводу начальника отдела снабжения Я-ча, чьей-то рукой написано «вызвать т. Я-ча в райком»[35]. Вообще райком реагировал на доносы довольно оперативно. Во время работы в архиве мне не встретился ни один документ, не просмотренный в течение хотя бы недели со дня написания. В случае с информацией Д-ва по ней принялись первые меры в течение пять дней, а повторные уже через одиннадцать дней[36], Информаторы присутствовали в каждом цехе ЧТЗ (иногда даже по несколько в одном), что обеспечивало прекрасную осведомленность райкома. Кроме обычных будничных новостей, некоторые осведомители писали о сознательных срывах в работе. Например, информатор Б-чев сообщает, что т. Кат-ин из мести своему начальнику цеха т. Зе-чу, занявшему его место при понижении, сознательно сорвал план выпуска деталей, чтобы т. Зе-чу попало сверху[37]. Данная информация была обсуждена на партийном собрании по указанию райкома.

Секретарь РК ВКП (б) Савин постоянно отчитывался перед горкомом, а также отправлял отчеты в обком. Савин представлял интересную и для НКВД информацию, которую они с радостью принимали. Все же обком не устраивали масштабы охвата только ЧТЗ. Ему хотелось охватить все побочные организации, что было успешно проделано. Завелись информаторы в поликлинике, в яслях, в детских садах, в магазинах, в библиотеках, да вообще повсеместно в Тракторозаводском районе. Опять же все эти разношерстные донесения стал принимать райком. И стали сообщать, что комсомолец Б-ов во время обеденного перерыва вел себя «не по-комсомольски»[38] и что кандидат в партию Б-ий напился и устроил драку, что прокурор и его помощник не реагируют на письма (сигналы рабочих), посылаемые редакцией газеты «Наш трактор», а зав.делопроизводством Рудина выказывает нездоровое настроение[39], что на партсобрании председатель Иванов вел себя нетактично: «плевался и склочничал»[40], что т. Н-ко в Райфо относится к работе легкомысленно[41]. Власти требовали от осведомителей выйти на более широкие просторы и освещать жизнь первых встречных людей. Куда там, если свои информаторы имелись даже в городе Саранске, где набралась рабочая сила для строительства на ЧТЗ[42].

Итак, информаторская сеть бесперебойно работает, но начинается война, на ЧТЗ эвакуируют Кировский завод, отменяются выходные и ужесточается режим. ЧТЗ теперь объект особой важности. У райкома появляется множество проблем и задач. Нужно было как-нибудь упростить или обеспечить работу с партинформациями. И выход был найден. На самом заводе, среди всей массы осведомителей были выделены особо отличившиеся в доносительстве и ответственные информаторы, у которых были свои, специальные задачи и которых мы будем называть организационными. Главной целью их существования было взять под свое начальство всех осведомителей завода, которых из-за войны обязали доносить своим организационным политинформаторам в определенные сроки (10–15 дней), при этом подробнейшим образом освещая настроения рабочих и производственную жизнь завода. Организационные политинформаторы собирали поступающие сведения, анализировали, сортировали их и ежедневно направляли их в райком[43]. Они также проверяли поступающие к ним сведения, ставя на каждом доносе свою подпись. Таким образом, райком полностью освобожден от потока заводских доносов, благодаря новой системе он принимал уже готовые сведения. Райкому доставался другой кусок пирога под названием «доносительство». Ему по-прежнему приходилось получать сведения из побочных по отношению к заводу организаций (поликлиника, магазины и т.д.). В связи с военным положением тов. Савин должен был ежедневно информировать о положении в районе горком, а из-за особой важности для обороны СССР Кировского завода и обком, который, собирая информацию о положении на местах со всей области, отправлял ее в Москву.

Перед низовыми политинформаторами в начале войны были поставлены новые задачи. Главное для них теперь стало – своевременно сообщить о фактах контрреволюционной деятельности вражеских элементов, об авариях на заводе и о настроениях рабочих. Особенно о распространяемых в пролетарской среде ложных слухах о войне, с которыми первичным парторганизациям нужно было вести решительную борьбу[44]. Под контрреволюционную деятельность подпадали и антисоветские разговоры. Под антисоветские разговоры могли попасть и возмущение беспорядком в столовой[45], а под злонамеренную диверсию – въезд грузовой машины в провал[46]. Партинформаторами такие сведения собирались, анализировались и в виде информсводок отправлялись в НКВД[47]. Точно такие же сведения направлялись в райком, где их суммировали с полученными сообщениями из других источников со всего Тракторозаводского района[48].

Обработанная информация в виде ежедневных партинформаций попадала на столы в горкоме и обкоме[49]. Таким образом, информаторская сеть прекрасно помогала улавливать и подавлять недовольство в тылу.

Не стоит думать, что только рабочие занимались доносительством. Им не брезговал и зам. секретаря партбюро М-ев[50] и секретарь райкома Савин, донося в обком о компрометирующем и неправильном поведении зам. парткома т. Зальцмана[51]. Просто, чем выше по служебный лестнице осведомитель, тем больше в его «информациях» собственного мнения.

Очень интересен стиль «партинформаций». Он со временем менялся. До войны подавляющее число «информации» неопрятны (их не то что читать, держать в руках противно), они написаны кривым неграмотным почерком карандашом или ручкой, на всем, что угодно, на заводском чертеже, на миллиметровой бумаге, на всевозможных бланках, обсаленных клочках, на пожелтевших обрывках из тетради, на тетрадных корочках, на кальке, на малюсеньких листках из записной книжки, на грубой шершавой оберточной бумаге, на картоне и даже на куске агитационного плаката. Поработав в архиве и просидев часами над почерками разного характера, понимаешь, что собрать доносы не самое тяжелое, главное правильно понять, что там написано. После войны же ситуация меняется – теперь подавляющее большинство напечатано на машинке с соблюдением правил орфографии.

Большинство таких бумаг озаглавливались просто «информация» или «политинформация»; хотя встречались люди, которые лирически подходили к своим донесениям. Как вы думаете, что скрывается под заголовком «Гнилой либерализм»[52]? Оказывается рассказ о браке на производстве. А как вам такое – «Пост, не достигающий цели»[53]. В этом сообщении заботливо повествуется о том, что охранная вышка слишком низка и с нее далеко не видно, поэтому она «не выполняет охранных функций». Наверное, очень многие любили свою работу. Доносить – это такая «романтика».

Бдительный информатор во время обеденного перерыва не только ест и пьет, а еще прислушивается к разговорам окружающих. Вдруг, кто-то скажет что-нибудь антисоветское. Информатор, стоя у тумбочки, всегда услышит и запомнит разговор, направленный на распространение ложных слухов. А если кого-нибудь приняли в кандидаты ВКП (б), то истинный информатор сходит к нему домой и проверит – нет ли там чего-нибудь подозрительного. А если там, к примеру, на стене иконы висят? И после трудового дня, усталый от постоянного наушничанья и от непосильного совмещения двух работ, информатор идет домой. После ужина он садится, нет, не за книгу и не идет гулять по улице, он вспоминает, что же произошло сегодня днем. Хорошо, что все записано в блокнот, а то память, память… Написав очередное донесение, информатор готовится ко сну с гордым чувством выполненного долга.

Анализируя информаторскую сеть на ЧТЗ, приходишь к мнению, что это есть не что иное как доносительство, возведенное в ранг профессии. Эта опутывающая завод паутина смотрела через сотни нанятых следопытов тысячами зорких глаз. Кто-то может сказать, что информаторская система имела положительные качества, что с ее помощью власти более точно реагировали на проблемы завода, что благодаря ей власти успешно контролировали завод, строивший для фронта знаменитый танк Т-34. Но как бы то ни было, эта система, основанная на подслушивании и наушничанье и множившая человеческую подлость, неприемлема, так как убивает свободу, без которой человеческая жизнь перестает быть жизнью, а становится лишь жалким существованием.

Но что толкает человека к доносу? Как он приходит к нему? Одно из двух: либо человек сознательно идет на это, либо его заставляют. Сознательные доносчики – это не всегда просто подлые люди. Этим людям жизнь могла внушить, что доносительство – это хорошо. Классовая коммунистическая идеология не просто разлагала людей – она коверкала их на всю жизнь. И советское государство, разрушив старое представление о мире, дало людям новую реальность, где донос – это не подлость и не предательство, а высшее выражение честности, открытости и патриотизма. Лживость и противоречивость окружающего мира вносила лживость в отношения между людьми. А где ложь, там донос.

Но встречались люди, которые не хотели доносить, а их заставляли. Вербовка начиналась с простого вопроса: «Вы советский человек?» Каждый, даже самый последний дурак, отвечал: «Да», и тогда следовало утверждение: «Так вы должны нам помочь». И никак не отвертишься и не уйдешь. А если начнешь брыкаться, то пообещают чего-нибудь взамен, а если будешь продолжать, то пойдут угрозы. И человек ломается, становится доносчиком и предателем. Назад пути уже нет.

Доносительство забыто, что в какой-то мере правильно. Но забвение может привести к возрождению. Нужно рассказать всю правду, без утайки про доносительство в целом. И бороться с этим величайшим злом, надеясь на скорое его искоренение.