Александра Выбач, Мария Выбач «Крутые повороты судьбы Скакалиных и их потомков на перекрестках истории»
Глава VII «Никто не спросил: как они жили, как их воспитывали»
г.Мончегорск Мурманской области,
гимназия № 1, 8-й класс.
Научный руководитель Е.А. Зубкова
Наша учительница, Елена Антоновна Зубкова, много рассказывала нам об историческом конкурсе. Размышляя над ее словами, мы пришли к выводу, что это страшно – не знать своих корней, это равносильно для человека потере памяти. Сейчас большинство из нас не могут не только рассказать, кем были их предки, жившие в начале прошлого века, но даже ответить на вопрос, кто по профессии их бабушки и дедушки. Так мы обижаем не только наших близких, но и теряем шанс достоверно узнать, что же происходило в государстве в те годы. Ведь судьба страны тесно связана с историей людей, которые в ней живут.
Вначале мы задавались вопросом, что может быть важного в жизни наших родных? Мама, бабушка, папа, дедушка… Каждый день, встречаясь с ними, мы воспринимаем их, как нечто естественное, что было, есть и будет всегда. И мы задавались вопросом, как складывались их судьбы на «перекрестках истории»?
Мой папа – украинец; бабушка – русская, хотя родилась она в Узбекистане; отец дедушки полутатарин, полуараб, а его мать полячка, сам же он считает себя русским. Если бы не существовала когда-то многонациональная страна, смогли бы эти столь разные люди встретиться, полюбить друг друга и создать семью? Может в этом и состоит связь истории с судьбами людей? Нам захотелось узнать, как наша бабушка оказалась в Самарканде, и почему после развала СССР нашей семье пришлось из Узбекистана уехать в Россию, стать «вынужденными переселенцами»?
Мы записывали все воспоминания на диктофон. Когда мы прослушивали наши записи, у нас возникало множество дополнительных вопросов, особенно много мучений выпало на долю мамы. Она всегда отвечала на них, даже если ей этого не хотелось, но тогда ее ответы становились односложными. Особенно неохотно она рассказывала о нашем переезде из Самарканда. Выясняя причину, почему мы покинули нашу теплую родину, мы также расспрашивали о них мамину сестру и бабушку для того, чтобы полнее представить себе картину тех событий.O.Л. Макаренко, услышав о наших трудностях, с радостью решила помочь нам. От нее мы и узнали историю жизни наших прадедушки и прабабушки. Ее рассказ, к нашему удивлению, дополнила мама. Как она могла узнать эту историю, ведь о ней ничего не знала даже бабушка? Оказалось, что Ольга Лукинична и мама узнали обо всем от Прасковьи – дочери брата прабабушки. История о том, как наша семья оказалась в Самарканде, потрясла нас и заставила задуматься об отношениях внутри семьи, которые могут быть не менее сложными, чем взаимоотношения народов.
Мы благодарны всем, кого мы опрашивали, а особенно маме; ведь именно она заставила всех родных относиться серьезно к нашей работе и отвечать на все наши вопросы.
Исследуя историю нашей семьи, мы выяснили, что наша прабабушка по материнской линии приехала в Самарканд из деревни Красивка Тамбовской области. Что же заставило ее и ее семью проделать такой огромный путь?
В поисках ответа на этот вопрос мы попытались восстановить факты биографии прабабушки. Это было непросто, так как никаких документов, связанных с прошлым наших прабабушки и прадедушки, не сохранилось.Опираясь на устные рассказы наших родственников, мы установили, что наш прадедушка также был родом из Красивки.
Вот что вспоминает об их знакомстве О.Л. Макаренко: «История эта началась в 20-е годы прошлого столетия. Прабабушка Степанида познакомилась с прадедом Иваном в то время, когда они стояли в очереди для сдачи ржи на мельницу, чтобы смолоть ее в муку. Молодежи заняться было нечем, вот они и устраивали танцы и разные игры». Как нам кажется, очередь была большой, стоять было скучно, и люди общались, разговаривали, а так как Степанида и Иван были примерно одного возраста, то они понравились друг другу и продолжили в дальнейшем свое знакомство на танцах и играх. Но молодым, чтобы соединиться, пришлось преодолеть сопротивление родственников невесты. «Зажиточная семья Степаниды вначале не хотела выдавать ее замуж за бедняка. Но Степанида настояла на своем» (О.Л. Макаренко).
Нас удивило, что зажиточные крестьяне согласились выдать ее замуж за бедняка. Ведь невозможно мгновенно изменить традиции, а, как известно, богатые крестьяне не уважали бедняков, считая их лодырями.
Мы решили уточнить, каков же на самом деле был уровень достатка в семье Степаниды, и для пояснений обратились к И.С.Выбач: «Нельзя сказать, чтобы они были зажиточные. У них были коровы, гуси, утки, свиньи, земли достаточно, чтобы считаться не бедными. В семье было два ребенка: дочь Степанида и сын. Но у сына было пятеро детей».
Мы обратили внимание, что мнение нашей мамы расходится с мнением ее двоюродной сестры Ольги.
Это можно объяснить тем, что их рассказ основан на воспоминаниях, которые они слышали от своей тети, дочери брата Степаниды.
До нас эта информация дошла через три поколения. Многие детали уже стерлись в памяти. Например, сколько было лошадей, и сколько было земли, и уточнить их не представляется возможным.
Рассказы о зажиточности уже скорее похожи на семейные легенды.
Недостающие факты мы попытались дополнить нашими догадками.
Как мы думаем, сын жил с родителями вместе с женой и детьми, ведь раньше женщины уходили из семьи после замужества, а сын оставался в родительском доме. Получается, что хозяйство кормило десятерых: мать, отца, дочь, сына с женой и их пятеро их детей. Конечно, назвать Капкиных богатыми нельзя, но и бедными они не были.
А если обратить внимание на то, что дочь была одна, то можно предположить, что родители ее любили и не хотели идти против ее воли и чувств. Положительную роль сыграло и то, что жених был грамотным (явление редкое в ту пору в деревне).
«Вскоре прадед ушел служить в армию. Он служил в Москве в Кремле. В 1924 году умер Ленин. Ивану, как и всем остальным, разрешили вызвать в Москву членов семьи для прощания с Лениным. Степанида была неграмотна. В Москву она поехала с золовкой, которая умела читать и писать. Иван стоял на посту у гроба Ленина, а Степанида впоследствии при удобном случае рассказывала детям о поездке в Москву для прощания с Лениным» (О.Л. Макаренко).
Относительно этих фактов у нас возникло несколько вопросов:
1) Как прадед оказался в Красной Армии?
2) Почему вступил в партию?
Так как нам приходится работать с устными источниками, то получить ответы на все интересующие нас вопросы мы не можем, а особенно трудно понять причины поступков, их мотивы, поэтому нам приходится строить свои предположения и догадки…
Мы не знаем, по какой причине Иван попал в Красную Армию, но предполагаем, что он вступил туда либо добровольно, либо был мобилизован, как и многие крестьяне в то время. Наверное, сражался он храбро, проявил себя как преданный советской власти красноармеец, именно поэтому в конце Гражданской войны его переводят на службу в Кремль.
Нас заинтересовало то, что Иван вступает в партию сразу после приезда. Видимо, это не случайно, ведь он служил в столице, в самой гуще событий, и там проникся идеями коммунизма (стоит отметить, что пропаганда идей коммунизма в Москве, наверняка, была особенно сильна). Учитывая его бедняцкое происхождение, мы можем прийти к выводу, что у него не было нравственных колебаний по поводу правоты власти, ведь у него не было ничего, что можно было бы отнять.
Став одним из первых коммунистов в районе, занимая должность председателя сельсовета, Иван Андреевич должен был активно участвовать в коллективизации, выполняя указания новой власти. А как отразилась коллективизация на судьбе Ивана и его родных?
«Во время коллективизации родственников Степаниды, которые были признаны «кулаками», как тогда называли зажиточных крестьян, выслали за отказ вступить в колхоз. Иван был причастен к этому. У него был выбор отправить их в Сибирь или в Самарканд. Но отправил он их в Самарканд. Лошадь, корову, овец у родственников забрали, но они успели продать дом» (О.Л. Макаренко).
Таким образом, между самыми близкими людьми в результате превратностей судьбы произошло деление на своих и чужих. Как такое могло случиться?
В рассказе нашей двоюродной тети есть фраза: «Иван был причастен к этому». Эта неопределенная формулировка заставила нас задуматься, а в чем собственно «это» заключалось? Может быть, Иван был инициатором высылки своих родных? А может быть, он вынужден был подчиниться обстоятельствам в силу своих должностных обязанностей?
Мы думаем, что именно обстоятельства поставили Ивана перед трудной проблемой нравственного выбора. Он не мог спасти родственников жены от раскулачивания, но помог смягчить удар судьбы.
Иван их предупредил заранее, благодаря чему они смогли продать дом, выручить неплохие деньги, на которые смогли обустроиться на новом месте.
Когда встал вопрос о месте ссылки: Сибирь или Средняя Азия, Иван, действуя по принципу: «Из двух зол выбирают меньшее», способствовал высылке родных в теплые края, ориентируясь на слухи об изобилии в Средней Азии.
У нас возник вопрос: а как сам Иван оценивал политику власти?
Он, судя по прозвищу, данному ему односельчанами – «Гвоздь», скорее всего, был уверен в правильности курса партии большевиков, следуя которому, по его мнению, крестьяне придут к светлой счастливой жизни в будущем. Но при этом не мог не сочувствовать горю ссылаемых земляков. Он, по возможности, старался облегчить их участь, предупреждая о грозящем раскулачивании и, ссылая их в Самарканд, где впоследствии возникла «община» ссыльных из Красивки и соседних деревень.«Во время посевной в деревне всегда оставался один взрослый мужчина. И когда приезжал очередной дежурный из района, этот человек выяснял, за кем пришли, садился на коня и ехал в поля, предупреждая ссылаемого» (И.С. Выбач).
А однажды оставшийся прискакал и сказал: «По твою душу пришли, председатель».
Так жизнь подтвердила правило: запущенная машина убийств не различает тех, кто ей служит и тех, против кого она направлена. Именно такой машиной стала новая власть.Но односельчане ответили добром на добро, не забыли участия в их судьбе председателя. Они помогли ему бежать от ареста. «Иван решил уехать тайно. Ведь практика убегать от несправедливости существует на Руси еще с древнейших времен. Ивану собрали денег, еду, кто сколько мог. Он, не заходя домой, без документов, с поля убежал в лес, а затем, выйдя на железную дорогу, поехал в Самарканд» (О.Л. Макаренко).
Мы предполагаем, что причиной ареста был донос. Кто донес – неизвестно, но могли донести и сельские активисты, желавшие выслужиться перед начальством и, возможно, занять место председателя. Причиной могло стать желание отплатить за обиды и страдания. Но более вероятным нам кажется первое предположение.
Судьба сыграла с Иваном злую шутку. Оказавшись в беде, он ищет приюта у родственников, что вполне естественно. Но эти родственники были одновременно «классовыми врагами», репрессированными им самим.
Они не закрыли дверь перед человеком без денег и документов.
Как же сложилась жизнь моих родных в ссылке? Кто помог им выжить? Мама неоднократно повторяла фразу: «Капкины устроились на новом месте хорошо, лучше, чем дедушка, благодаря тому, что им удалось продать с его помощью дом до высылки».
Достоверной информацией мы не располагаем. Многие факты стерлись в памяти наших собеседников, а многого они просто не знали. По противоречивым воспоминаниям нам представляется такая картина событий. Вероятнее всего, они снимали первоначально комнату у узбеков. По воспоминаниям тети Паши ее отец устроился на хорошо оплачиваемую работу в питомник, в котором выращивали и фрукты, и цветы. Питомник раньше принадлежал баю. Всем рабочим выделялось жилье в бывшем байском доме, который поделили на комнаты.
Под крышей этого дома в семье родственников жены и нашел приют Иван. В этом же питомнике он получил работу, но в отличие от своего шурина, низкооплачиваемую и унизительную, которую раньше выполняли рабы – арбакеш (узб. – возчик воды) «Иван сказал, что потерял паспорт, и поэтому смог получить только работу арбакеша – возчика воды, это была унизительная работа, работа для самых бедных» (И.С. Выбач).
Как же сложилась судьба Степаниды после бегства мужа?
«Степанида дождалась осени, продала дом и урожай, взяла детей и приехала в Самарканд… Она устроилась в питомнике, где ухаживала за цветами, делала букеты и продавала их» (О.Л. Макаренко).
Какие же взаимоотношения установились между двумя семьями?
Ивана Капкины не жаловали, и это понятно. Но на Степаниду – на единственную сестру, это не распространялось.
Обида, нанесенная властью, переносилась на Ивана, оставаясь незаживающей раной даже после его гибели в 1942 году. И эта рана напоминала о себе время от времени. По воспоминаниям мамы, во время размолвок тетя Паша обвиняла Ивана во всех бедах. А Степанида, оправдывая мужа, говорила: «Он же не виноват, его заставили».
Но в семье больную тему старались не затрагивать. Лишь тетя Паша чаще других вспоминала об обидах, причиненных Иваном их семье, припоминая их Скакалиным. Почему она делала это, задумались мы?
Нам не известна точная дата рождения тети Паши, но мы знаем, что наша прабабушка Степанида была приблизительно на двадцать лет старше ее. По нашим подсчетам Паше было лет 13–16, когда их сослали (а сослали Капкиных где-то в 1932–1934 годах по словам моей мамы), поэтому она хорошо помнила подробности трагедии, горе родителей, голод. Запечатлевшиеся в ее памяти события озлобляли тетю Пашу, заставляли ее грешить на мертвого.
Но если бы не тетя Паша, мы бы никогда не узнали об этой печальной истории.
Ссыльные, по словам нашей бабушки, тоже избегали вспоминать прошлое. На наш взгляд, причиной этого был страх навлечь на себя еще большую беду, и, возможно, людям не хотелось причинять боль себе и другим. Среди ссыльных установилось молчаливое согласие; общая беда, сроднившая и сплотившая их, способствовала взаимопониманию. Они сохраняли добрососедские отношения и помогали друг другу.
Когда началась Великая Отечественная война, всех ссыльных мобилизовали в армию. Прадедушке, по словам бабушки, было тогда 42 года.
О фронтовой биографии прадеда нам известно немного. Из рассказов родных мы выяснили, что он служил полковым разведчиком на Северном Кавказе. С ним вместе воевал один из земляков, от которого впоследствии его жена узнала обстоятельства гибели Ивана. До нас этот рассказ дошел от старшей сестры мамы, которая больше общалась со Степанидой.
«Разведчики получили задание перейти линию фронта с целью получения нужной информации о расположении врага. Перед уходом они оставляли свои вещи и документы, из которых их имена может узнать противник, командиру полка. У Ивана была бритва, судя по всему из хорошего металла, перед тем, как уйти на это задание, он попросил родственника-земляка, если он не вернется, передать бритву Степаниде, чтобы она ее продала на случай нужды.
Предчувствие не обмануло Ивана. Они попали в засаду, устроенную немцами в винограднике. Были ранены командир отряда и Иван. Ранение командира было очень тяжелым.
Обычно разведчики не оставляли раненых на месте боя, но в этот раз, так как раненых было двое, Иван приказал солдатам оставить ему автомат, а самим переносить раненого командира.
Вечером была собрана группа для его спасения, в нее вошел и родственник Ивана. Придя на место, где был оставлен Иван, они увидели примятую траву, скошенные пулями виноградные лозы, но не нашли ни самого Ивана, ни его оружия».
Это случилось в 1942 году. Несмотря на то, что Иван принимал участие лишь в самом начале войны и никаких наград не получил, он успел показать себя храбрым солдатом. Это подтверждают мамины рассказы о том, что бабушка получила несколько писем от людей, которым Иван спас жизнь.
Бабушке было три года, когда пришла страшная весть об отце. Его она не запомнила, но цепкая память ребенка запечатлела горе, постигшее семью. «Когда началась война, мне было три года, Клаве – 15, Васе – 12, Мане – 9 лет. Большую часть времени я проводила в садике. Когда папа ушел на фронт, стало тяжелее. Однажды (мне было пять лет) меня не забрал Вася, и я осталась ночевать у сторожа в его каморке, так как сама идти домой не могла. Уже в час ночи в окошко постучали, пришел Вася. Он взял меня за руку и повел домой. Там было много людей, все, в основном, в черном. Мама плакала, она прижимала меня к себе и сказала: «Как мы будем дальше жить?» Оказалось, пришла похоронка: «Ваш муж Иван Андреевич Скакалин пропал без вести». Мы до сих пор не знаем, где его могила».
Жизнь семьи Скакалиных стала еще тяжелее, ведь из-за того, что Иван пропал без вести, Степанида не получала пенсии по потере кормильца. Но ее не бросили люди, пришедшие поддержать Степаниду в этот трудный час, скорее всего, это были родственники и земляки Ивана. Впоследствии большинство этих людей были отправлены на фронт. Степанида после смерти мужа с ними больше не общалась.
И хотя Степанида получала деньги как мать-одиночка на маленьких Сашу и Маню, это не могло существенно облегчить им жизнь.
Население Самарканда увеличилось за счет людей, работавших на заводах, которые эвакуировали в Самарканд: «К нам эвакуировали завод из Ленинграда. На этот завод пошла работать и Клава. В городе стало больше русских».
Невольно возникает вопрос: «А где жили эвакуированные?» Мы попытались восстановить картину жизни в военном Самарканде глазами очевидцев.
«Во время войны у многих узбеков забирали одну комнату, чтобы было, где жить приезжавшим. Чаще всего комнату для гостей. Местное население не сопротивлялось». Для того чтобы лучше понять, как отразилось подселение приезжающих на жизнь местного населения, мы обратились к старшей сестре нашей мамы с вопросом: «А как выглядели узбекские дома?» Вот что она нам ответила:
«Узбекские дома имели ряд особенностей. Во-первых, было три комнаты: кухня, где спали, ели, готовили; комната для гостей и «мехмонхона» – гостиная, говоря современным языком. Там лежали вышитые матрацы, на которых сидели. Была курильня и коврик для молитвы».
Обязательное наличие комнаты ля гостей характеризует узбеков как гостеприимных хозяев. Они были готовы помогать людям, хоть и отличающимся от них внешне, но живущих с ними в одной стране, над которой нависла угроза завоевания. Об этом же говорит и обычай, распространенный в годы войны – «шахар».
«При этом голод был очень сильный. У меня был рахит. Чтобы как-то выжить, мы пряли. Покупали шерсть, мама пряла, мы с Васей щипали ее, а Клава вязала носки, которые мы затем продавали. Электричества не было, и работали мы при свете лучины.
Тогда счастьем было достать хлеб с салом. Когда созревал урожай, мы обирали фруктовые деревья, которые были тогда общими, у кого бы в саду они не располагались.
Когда шла узбечка с лепешкой, подбежит к ней ребенок, попросит кусочек, она и ему даст, и мне даст, если я стояла рядом. Подкармливала меня и соседка – крымская татарка. Все мы были одна семья: русские, узбеки, татары, белорусы, украинцы». Бабушка с благодарностью вспоминает эти кусочки лепешки. Они спасали ей жизнь. Люди не отворачивались от голодного ребенка. Им был знаком голод, и они старались помочь.
Русский язык плохо знали, в основном, «кишлачные», в отличие от «европеизированных» узбеков, хорошо владеющих русским языком. Так называет различных узбеков мама. Определение «кишлачные» нам понятно – это жители кишлаков.
Но «европеизированные»? Мы спросили у мамы, какой смысл она вкладывает в это слово: «Европеизированные узбеки – это начальство. Они все были культурные, интеллигентные. Узбеки все «темные», а у тех, кто был в «элите», кожа у них светлее».
Также мы склонны думать, что понятие «европеизированные» включало не только «начальство», но и городскую интеллигенцию из числа местного населения.
Судя по тому, как мама охотно и подробно отвечала на наш вопрос, мы пришли к выводу, что у нее традиционная одежда узбеков не вызывала неприязни или осуждения, чего нельзя сказать об отношении местного населения, особенно жителей кишлаков к европейской одежде. «Мы могли ходить по моде тех годов: в брюках, свитере, а вот в селе считали, что это вызывающая, безобразно-вызывающая одежда. Если ты прошелся в брюках и нет юбки сверху, то значит, что ты чуть ли не одета, как женщина легкого поведения».
Такое, на взгляд просвещенного европейца, унижение женщины, было, как нам кажется, еще одной причиной того, что мама воспринимала аульских узбеков как дикарей. «Мы никогда не оскорбляли кишлачных узбеков, но тех, кто позволял в наш адрес грубые выходки, мы считали дикими».
Интересно, что во время сбора хлопка люди не только трудились вместе, но и обменивались едой: «Для нас их еда считалась плохой. Что такое этот невкусный суп, приготовленный наспех?! Но у нас в супе всегда было мясо, рис, гречка, макароны – всех этих продуктов у узбеков не было, поэтому они ели вместе с нами. А наш хлеб мы меняли у них на лепешку».
Итак, завершая «кулинарный вопрос», мы пришли к выводу, что хотя для каждой нации своя еда была самой вкусной, в Узбекистане происходил своеобразный обмен традиционными блюдами, и каждый народ стал считать своими многие блюда живущих рядом людей. Для людей порой вкусной считается не та еда, которая свойственна их культуре, а та, к которой они привыкли с детства.
Благодаря этому нам стала понятна легенда из истории Самарканда: «Во время татаро-монгольского нашествия, Чингиз-хан, услышав о вкусных лепешках Самарканда, приказал доставить к себе повара из города. Приведенному повару он приказал испечь лепешку. Тот испек. Та хоть и была вкусной, но не такой, как о ней говорили. Хан спросил, в чем дело. Повар ответил, что в Самарканде своя мука, вода, соль, и поэтому их лепешки такие вкусные. Хан приказал доставить все это повару. Повар испек еще одну лепешку. Вкусную, но все же не такую. Хан спросил, в чем дело, и повар сказал, что дело в Самаркандском воздухе, и без этого воздуха и лепешки невкусные». Так же и люди, несмотря на многообразие кулинарных традиций, привыкли к этому вкусу, к этому воздуху, и это не всегда понятно нам, но о вкусах не спорят.
«Узбеки любили индийские фильмы, – вспоминала мама. – А вот я их не любила, даже в детстве, может, из-за того, что их любили «местные». Мне они казались глупыми, несерьезными. Но на индийские фильмы было трудно попасть. Бывало даже к кассе не пробьешься». Возможно, это было связанно с простотой сюжета, музыкальностью фильма, хотя, как нам кажется, причиной могло быть и сходство индийской и узбекской культур, но судить об этом не беремся, так как плохо знакомы с этой областью.
Подумав, мы пришли к выводу, что очень важен был обмен традициями. Это проявлялось в обмене рецептами кухни; в женской одежде появились пусть небольшие и не среди всех, но изменения;, узбеки, общаясь с русскими, больше узнали о спиртных напитках. Благодаря обмену культурами среди местного населения появились «европеизированные» узбеки, которые были частью «цивилизации», прогресса, им были знакомы все технические изобретения, появляющиеся в СССР и в других странах.
Такие изменения традиций, на наш взгляд, играли положительную роль – Узбекистану становился ближе мир, располагающийся за пределами страны.
Но некоторые традиции исчезали, по-нашему мнению, под влиянием политики государства. Власть, истреблявшая религию, являющуюся хранительницей обычаев, уничтожавшая «кулаков», уничтожала и быт, державшийся веками. Было уничтожено рабство, многоженство, байство, возможно, с нашей точки зрения, это и нехорошие обычаи, но для местного населения это был вековой уклад, привычный порядок жизни, разрушавшийся новой властью. 82% дворов были объединены в колхозы.
Самое страшное для людей – оказаться оторванными от своих корней. Это значит, что забывается и история народа, и его вековой опыт.
Эта оторванность от своих традиций, которая появлялась у узбеков, казалось, должна была сближать их с другими народами, большей частью также оторванных от своих корней. Но именно это и разъединяло людей. Ссыльные не по своей воле оказались в такой ситуации, в то время как узбеки могли, говоря простым языком, дотянуться до своей культуры рукой, но они не хотели этого делать, к тому же получалось, что им и не давали осуществить эту возможность. Власть недостаточное внимание уделяла развитию языка, приобщению народа к своим корням, культурному наследию, что усиливало национальные обиды, рождало недоверие и непонимание. На наш взгляд, религия тогда в отличие от власти не разделяла людей.
А наша бабушка, Александра Ивановна Скакалина, вышла замуж за Станислава Хасановича Плюхина. Мама рассказывала нам историю своего дедушки, ставшую семейной легендой, которую она услышала от своей тети – Ироиды Хасановны Хушмухаметовой (дедушка взял фамилию матери). Прадедушка Хасан, судя по всему, происходил из небедной семьи, учился в гимназии. А потом решил жениться на русской. Нам известно, что он был наполовину татарин, наполовину араб, поэтому в семье строго придерживались мусульманской религии. Мать, узнав, что сын решил жениться на православной, да к тому же русской, несмотря на то, что он был единственным ребенком в семье, выгнала его из дому, лишила наследства и прокляла его и его потомков на семь поколений. Хасан никогда не упоминал о родителях при детях.
Хотя дедушка внешне мало похож на русского, это нашу бабушку не остановило, к тому же он воспитывался и жил в русской среде, русский язык для него родной, поэтому он считает себя русским.
Нас поразило, что, по воспоминаниям мамы, власть давала привилегии местному населению. «Я в комсомоле занималась; допустим, вторым членом горкома комсомола обязательно был русский. Но первым – по национальности узбек. В то время со всей республики ездили делегации детей в Москву. Я туда ездила в 1981 г. Из Самарканда 5 человек послали – в основном узбеков. Старались их посылать. Посылали за хорошую учебу, за активность. Меня – из-за того, что активная по комсомолу была… В комсомоле были все национальности и европеизированные узбеки. Но все местное начальство было из европеизированных узбеков».
Такое же правило распространялось и на подбор партийных руководителей. Как вспоминала наша бабушка: «Первым секретарем партии всегда был узбек, вторым – русский».
Тем самым, с одной стороны, ущемлялись права «русских» (здесь мы по примеру нашей мамы так называем «всех людей, оторванных от своих корней»). Им тяжелее было не только попасть в «правящие круги», но и даже добиться многого в комсомоле, не являясь «отличницей, спортсменкой и просто красавицей», какой и была наша мама. Но, с другой стороны, власть, назначая русского «вторым», тем самым подчеркивала доверие, оказываемое русским, так как русские считались более преданными. Что и понятно. Революция и становление Коммунистической партии произошло именно в России.При этом наблюдался такой парадокс: несмотря на суверенитет Узбекистана, узбеки подчинялись русским, так как власть осуществляла жесткий контроль из центра. Вот что вспоминает моя бабушка: «Когда приходило сообщение из Москвы, один начальник тут же хватался за сердце. А после звонка из Москвы одного начальника в Ташкенте хватил инфаркт. Сообщения из столицы пугали». Хотя Москва находилась далеко от Узбекистана, она управляла судьбами людей, даже главы республик не чувствовали себя уверенно на посту.
Как нам кажется, такая политика, порождая национальные обиды и обиды на власть, служила разобщению народов.
Но более ярко это проявлялось в отношении власти к высшим учебным заведениям. «Было три узбекских и две русских группы, но в основном все, кто хорошо знал язык, стремился поступить на русское отделение» (мама училась на физико-математическом факультете). Конечно, «кишлачные» узбеки из-за плохого знания языка не могли поступить на русское отделение, дававшее более глубокие знания. Но нас удивило соотношение три к двум. Получалось, что узбекам было легче поступить на свое отделение, чем маме на свое. Вызвано такое соотношение, как нам кажется, было тем, что уровень преподавания в узбекских школах был ниже, но в то же время надо было готовить свои национальные кадры.
Но это, конечно, обижало русских, которым было сложнее поступить в институт, хотя они не считали, что узбеки умнее их.
Еще хуже дело обстояло с медицинским и некоторыми другими институтами. «Для узбеков поступить в медицинский было легче. Получалось так, что человек прожил всю жизнь с цементными полами, которые никогда не моются, он редко мылся из-за отсутствия возможности. Этот человек приезжает в город, где он, если хоть чуточку толковый, сразу может поступить в мединститут, так как таких принимали». Конечно, ничего сложного его не спрашивали, так как какие знания он мог получить в кишлаке? Но если среди маминых друзей, в основном неузбеков, мало кто поступал, хотя их знания были лучше, то значит, вопросы, которые им задавали, были гораздо труднее: «Поступить в медицинский русским почти не оставалось шансов».
Мама и ее друзья смогли без «блата», своим трудом поступить в высшие учебные заведения, и не только Самарканда, поэтому не уважали кишлачных узбеков. В то время как «несмотря на все привилегии, которые предоставляла власть узбекам, образованных среди них больше не становилось».Таким образом, такая политика государства по отношению к высшим учебным заведениям служила выделению одной нации, что не вызывало положительных чувств у другой, и при этом разделяла людей на своих и чужих.
Следствием такой политики был низкий уровень медицинского обслуживания. Поступившие таким способом не становились квалифицированными врачами, медсестрами. «Вот у мамы было запущенное воспаление легких. Если бы не Викина мама (Вика – лучшая подруга Иры, Викина мама – врач) неизвестно, что бы произошло с мамой, потому что в ХХ веке человек, которого лечил врач, чуть не умер от воспаления легких. Мама приходила к врачу (узбечке), а та говорила, что у нее давление, и давала больничный, не обращая внимания на симптомы. Она не смогла поставить правильный диагноз. Осталась в памяти она у меня еще и потому, что у нее все время были грязные ногти.
Да и не только врачи, но и медсестры тем более не знали норм гигиены. Тетя Маня рассказывала (тетя Маня была старшей медсестрой в роддоме), что у них было не совсем стерильно, и для поддержания порядка нужно было много сил со стороны тети Мани. Медсестры, в основном узбечки, не мыли руки, подавали плохо стерилизованные инструменты. Нянечками тоже, по большей части, работали узбечки, о какой стерилизации может идти речь. Некоторые больные не соблюдали норм гигиены».
Какое доверие может быть к таким медработникам? Гигиена, чистота, стерильность – вот что должно окружать больных. Это вело к тому, что люди либо переставали обращаться к врачам, либо старались попасть на прием к русским.Приходилось платить, чтобы к тебе относились внимательно. «Узбеки, те, кто побогаче, старались ездить в столицы для лечения, обращались к русским врачам, платя деньги за прием». Доверия к таким врачам быть не могло ни у узбеков, ни у русских. Не у всех были деньги, чтобы платить за лечение, поэтому приходилось терпеть и таких врачей, которые хоть и плохо лечили, но давали больничный.
Моя бабушка страдает гипертонией. И у нас в семье и мама, и ее сестра, и дедушка (С.Х. Плюхин) умеют делать уколы, хотя с медициной они никак не связаны. В Самарканде они не могли доверить делать уколы медсестрам, теперь нам стало ясно почему.
Проследив историю нашей семьи, мы выяснили, что она не раз оказывалась на положении беженцев.
В конце 30-х годов Скакалины нашли приют и спасение в Узбекистане. Наша бабушка родилась уже в Самарканде и прожила там 55 лет. Там же родились и моя мама и тетя. Там прошло их детство, студенческие годы, тетя Таня прожила там до 2002 года, и в возрасте 42 лет последней из нашей семьи переехала к нам.
Вряд ли Скакалин Иван Андреевич мог предположить, что его дочь, внучки и правнучки спустя 66 лет опять вернутся в Россию, причем не на его родную Тамбовщину, откуда он бежал, а окажутся далеко в Заполярье на Кольском полуострове и снова станут беженцами.
А как складывалась судьба мамы после окончания школы? В 1983 году мама поступила в Самаркандский университет, на тот же факультет, что и ее сестра, на физико-математический. На пятом курсе их направили на практику в Киев. Там она оказалась одна среди узбеков, которые не гуляли по городу, а сидели в общежитии. Там же она познакомилась с В.А. Выбач, нашим папой, а через пять месяцев после знакомства, 7 октября 1988 года они поженились. В Луцке, родном городе папы, родились мы. Прожив три месяца на Украине, мы переехали в Самарканд. А через пять месяцев вернулись в Киевское общежитие. Мама получила украинское гражданство. Но мы с сестрой близнецы и родились очень слабыми, врачи говорили, что один ребенок умрет, кто-то сказал, что детей спасет деревня. Тогда папа, к тому времени окончивший Киевский университет, факультет истории КПСС, попросил отправить их по распределению в глухое село Чайкино. Работали они оба в школе. В селе мы окрепли, и родители, не хотевшие, чтобы мы выросли вдали от цивилизации, решают вернуться в Самарканд. Из Самарканда они переехали в Мончегорск.
Какие же обстоятельства заставили их покинуть теплый Узбекистан, мамин родной город и перебраться на холодный Север?
«Когда мы приехали, осталось мало русских школ. Если раньше в Самарканде 90 % были неузбеки, то после 91 года многие уехали, остались в основном узбеки. Людей гнал страх. Первыми уехали евреи, когда появилась возможность выезда в Израиль. Затем после Ферганских событий (выступления узбеков против крымских татар) уехали крымские татары. Мы не могли поверить, что всегда дружелюбные узбеки могут устроить такие беспорядки из-за национальности. Многие уехали вслед за крымскими татарами. В то время рассказывали, что угрозы по поводу отъезда из Узбекистана были. Но это самое начало после переворота.
И тогда стали бросаться в глаза различия между бедными и богатыми узбеками. Богатые – европеизированные, могли позволить себе все. У бедных ничего не было. Раньше это было не заметно, так как была прослойка из людей других наций. И когда эта прослойка уехала, между богатыми и бедными оказалось большое разделение. У бедных не было возможности прокормиться, и они отдавали детей на работы: полоть, убирать в доме.
Сама по себе жизнь изменилась. Исчезли арбузы, лук, все, чего раньше было так много, исчезло. Сразу почувствовалось, что люди, которые уехали, занимались делом, выращивали фрукты, овощи; а когда они уехали, узбеки не смогли сразу восстановить рынок. К тому же большая часть сельских жителей переехала в город. Они вели себя нецивилизованно. Могли громко смеяться на улице, указывать на все пальцем. А когда они заселялись в большой многоэтажный дом, то держали на балконе баранов, овец и другой скот. Они не были привычны к городской жизни, и поэтому вели себя так, как будто они все еще в кишлаках. Их безалаберное отношение к квартирам бросалось в глаза.
Еще в городе ходили слухи, что Самарканд могут захватить афганцы. Люди были напуганы. Поэтому рождались разные пугающие слухи, небылицы. Я ни разу не слышала угроз от узбеков. Кишлачные они очень хорошие. Едва говоря по-русски, они становились моими друзьями».
Соотнеся все воспоминания наших родных и свои детские воспоминания, мы задумались над причинами переезда в Мончегорск.Мы попытались понять смысл маминой фразы «людей гнал страх».
Это был и страх за жизнь, который появился после Ферганских событий 1991 года, угроз узбеков, хотя их было и немного, слухов о нападении афганцев на Самарканд.
Тревога родителей за наше будущее, боязнь, что мы не сможем нормально учиться. О том, что этот страх наших родителей был обоснован, говорят такие факты. Двенадцатилетняя девочка, с которой мы были знакомы в Самарканде, однажды сказала «Нам учительница говорила, что на Северном полюсе – 100 °C, а на Южном +100 °С». Причиной такой ситуации в школах был отъезд квалифицированных преподавателей. Даже директор родной маминой школы № 42, считавшейся хорошей, гордившейся углубленным изучением французского языка и единственным в городе музеем В.И. Ленина, уехал в Израиль, после чего школу было невозможно узнать (девочка, о которой мы говорили, училась в ней). Именно проблемы с образованием в Узбекистане, как нам кажется, были главной причиной, по которой нам пришлось уехать.
Мама очень любит Самарканд. «Уезжая, я видела во сне не маму с папой, а свой любимый город». Но, вернувшись, мама разочаровалась в нем: «Для расширения улиц стали вырубать деревья. Исчезла привычная тень под сенью вековых дубов, каштанов». Положение в городе ухудшилось, ощущалось бескультурье, упадок нравов. Теперь Самарканд уже не удерживал маму, и она, увидевшая после четырехлетнего отсутствия разительные перемены в знакомом ей с детства городе, решилась навсегда порвать с родиной и переехать в Россию.
Из-за бюрократических сложностей маме удалось получить гражданство только через десять месяцев. Особенно трудно было устроиться маме на работу. Ей дали свидетельство, подтверждающее статус вынужденного переселенца, хотя при этом, как всегда в России, маме пришлось выстоять не одну очередь.
Мама старалась не унывать. По ее словам, ей всегда попадались хорошие люди.
Первой маминой работой на Севере была работа воспитательницей детского сада. Там, по ее словам, была очень хорошая заведующая. Она устроила нас в садик без гражданства.
Гражданство нам с Машей дали только после приезда папы. Женщина, оформлявшая гражданство, по воспоминаниям мамы, вначале не хотела ей ничего давать, смотрела на маму с таким видом, «зачем сюда приехала да еще без мужа», но таких эпизодов, как говорила мама, к счастью, было немного.
Папа, когда приехал, почти сразу устроился на работу – учителем в училище.
Мама, проработав в садике полгода, также стала работать в школе учителем. Несмотря на то, что она приехала из другого мира, она не чувствовала себя чужой. Как мне кажется, мама скорее вернулась к себе на Родину, в Россию, где все говорят по-русски, есть русские школы и все одеваются по-европейски, все приобщены к одной культуре.
Вскоре нам дали квартиру, от которой все отказывались, так как она была в деревянном доме барачного типа далеко от центра. У нашей семьи уже было много друзей. К нам приехал мамин двоюродный брат с семьей, также уехавший из Самарканда.
Деревянный дом вскоре сгорел, и нам дали квартиру в новом доме. Как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Тогда, по воспоминаниям мамы, некоторые коренные мончегорцы возмутились тем, что нам сразу дали квартиру, а они ждут ее годами. В остальном из-за многонационального состава населения, никто не обращал внимания, откуда мы приехали и когда. Мы счастливы, что живем в России.
Но нам сейчас порой из-за нашей собаки Бетти, подаренной маме учениками на 8 Марта, тяжелее общаться с соседями, говорящими на том же языке, что и мы, чем маме в Самарканде со своими «стоязыкими» соседями.
У каждого человека есть своя история. И всегда его судьба связана с другими людьми, так как человек не может жить обособленно от мира. И постоянно между людьми устанавливаются различные отношения. Иногда они зависят от политики власти, но чаще возникают из-за личных симпатий или антипатий. В своей работе мы попытались рассмотреть, как возникают эти отношения, и как они связаны с историей не только данных людей, но и всего государства. И пришли к таким выводам.
Такое явление, как деление на «своих и чужих», будет всегда…
Иногда деление на «своих и чужих» случается между близкими родственниками, как и произошло с семьями Капкиных и Скакалиных, и главной причиной этого стала политика государства, разрушившая, а потом соединившая эти семьи, но, рассматривая тот период, когда они были «чужие» (а Иван так и остался таковым), заставил нас задуматься, что важнее: власть или семейные отношения? В отличие от власти семья редко бросает человека на произвол судьбы.
Отношения между народами – это отношения между людьми, поэтому мы можем представить отношения между русскими и узбеками через общение определенных людей: нашей мамы, бабушки, их «русских» друзей с коренным населением республики, в которой они жили. И мы выяснили, что как и у всех людей отношения эти бывают не только хорошими, но и плохими. К сожалению, не последнюю роль в возникновении отрицательных взаимоотношений между народами играет власть. Но все же будет ошибочно судить о целом народе по его отдельным представителям.
Мы также поняли, что чужими, и даже врагами, могут стать люди под влиянием своих убеждений, черт характера, бытовых обстоятельств. Порой даже соседи могут быть чужими, не общаясь из-за бытовых мелочей.
Другой стороной медали были: гонения власти на религию, недостаточные условия для развития языка и национальной культуры. Сочетаясь, эти факторы грозили узбекскому народу потерей национальной самобытности, положение усугублялось тем, что власть в Узбекистане находилась в руках центральных ведомств Москвы, лишая республику самостоятельности.
Это все было причиной обид на власть, которые невольно переносились на приезжих – их считали виновными в притеснении местного населения.
По нашему мнению, такая политика способствовала распаду СССР, так как ущемление прав коренного население была не только в Узбекистане, и именно эта политика привела к делению людей, проживших бок о бок всю свою жизнь, на «своих и чужих».
