В 1949-м отец [Павол ЧарногурскийПавол Чарногурский (Pavol Čarnogurský, 1908–1992) – словацкий консервативный политик и общественный деятель. В период существования прогерманского Словацкого государства (1939-1945) – депутат от Словацкой народной партии. 1951–1953 – политзаключенный.] перебрался в Червены Камень и там стал делать музейЧервены Камень – замок невдалеке от Братиславы, принадлежавший родам Фуггер и Палфи. В 1945 г. замок покинули последние владельцы, и в 1949 г. он был превращен в музей; первым директором музея стал Павол Чарногурский.. Его посадили в 1951-м – тогда же, когда ГусакаГустав Гусак (Gustáv Husák, 1913–1991) – словацкий политик. В 1933 г. вступил в Коммунистическую партию Чехословакии; во время Второй мировой войны – член движения сопротивления, активный участник Словацкого восстания 1944 г. В 1946–1950 гг. был фактически председателем правительства Словацкой республики. 1951–1960 – политзаключенный. Во второй половине 60-х годов – реформатор, соратник А. Дубчека. В 1969 г. сменил последнего на посту первого секретаря ЦК КПЧ. 1971–1987 – генеральный секретарь КПЧ. 1975–1987 – президент Чехословакии.. Мама снова осталась с детьми на Малой Франковой. И я тоже постепенно погружался в политику, потому что потом мы вернулись в Братиславу, я ходил в школу, а в то время было обязательное восьмилетнее обучение. Я был хороший ученик, год заканчивал с одними пятерками, но после восьмого класса меня единственного школа не рекомендовала к продолжению обучения, потому что мой отец был депутат [во времена Словацкой республики. – Е.Г.]. Но тогда эта система была еще несовершенна, не было компьютеров, и в Братиславе не знали, что происходит в других местах. У отца был знакомый в Кежмарке, под Татрами, директор средней школы. И он устроил так, что меня приняли к нему. Здесь я сказал, что иду в училище, а на самом деле спокойно пошел в девятый класс, то есть в первый класс средней школы. А через год я снова вернулся домой, в Братиславу, потому что там уже биографию не проверяли, это был такой административный переход. Но когда я окончил школу, в 1961-м году, повторилось то же самое, то есть в аттестате у меня были одни пятерки, но поскольку мой отец был депутат, меня не рекомендовали в институт. Но в 1963-м я поступил в технический вуз, тогда уже стало помягче, в технические вузы начали принимать и детей бывших депутатов; тем временем мой отец был, естественно, рабочий. А через год стало еще мягче, я всегда хотел на юридический, и я перешел на юридический – сюда, в Братиславу. В 1967-м я перевелся в Прагу, а в 1969-м закончил институт. Это означало, что на четвертом курсе я оказался среди совершенно новых людей, они меня не знали, я их не знал, так что в 1968-м году я просто не мог как-то особо участвовать в общественной жизни, выступать, ораторствовать, организовывать демонстрации. Опять же, когда переходишь в другой вуз, приходится больше учиться, конечно. Поэтому 1968-й, год Дубчека, я пережил без потерь.
— Но это повлияло на Вас как-то?
— Да, разумеется. Разумеется, я был на стороне Дубчека. Это понятно. Но в 1969-м, 70-м и последующих годах для меня наступил интересный перелом: режим был полностью занят исключенными партийцами эры Дубчека, и дети «народников» его уже не интересовали, они уже не представляли опасности. Появились другие проблемы. То есть я вдруг оказался свободным человеком, потому что ко мне не было никаких вопросов в связи с 1968-м годом, мой отец никого уже не интересовал, меня не исключили из партии, поскольку я в ней не состоял, так что я вдруг оказался в целом О.К. (смеется). Я сначала думал, что останусь в университете, буду заниматься наукой и так далее. Но было ясно, что после 1968-го, после оккупации никакой свободной науки уже не будет, так что я пошел в адвокатуру, и меня приняли. И там я начал представлять интересы тех, кого увольняли с работы из-за того, что их исключили из партии. Пару лет, три, четыре года я был О.К. – никто ничего против меня не имел. Но со временем я стал защищать уволенных, потом всяких диссидентов, после 1977-го хартистовХартия-77 (Charta 77) – диссидентское движение, начало которому положила опубликованная 1 января 1977 года Декларация, где власти Чехословакии призывались к соблюдению Хельсинкских соглашений. «Хартисты» формировали активное ядро правозащитной оппозиции в Чехии. Хартия-77 официально прекратила свое существование в 1992 году. и так далее, так что я уже сам себе стал создавать трудности.
— Гусак потом уже не общался с Вашим отцом?
— Ну, знаете, там уже были другие проблемы. Но Гусак действительно поддерживал контакты с моим отцом примерно до 1948-го года. Тогда они хотели создать новую партию, и отец два, три, четыре раза в год совещался с Гусаком. Существовал подготовительный комитет Народной партии, они готовили устав, программу, не знаю уж что еще, и когда возникали какие-то вопросы, отец совещался с Гусаком. Но потом наступил 1948-й год, коммунисты захватили здесь власть25 февраля 1948 г. в Чехословакии произошел государственный переворот, в результате которого к власти пришли коммунисты., так что все закончилось, а дальше отец, как я уже сказал, переехал в 1949-м в Червены Камень, и прожил там год или два. Отец делал там музей, был далек от политики, а в 1951-м посадили Гусака. Сперва Клементиса Владимир Клементис (Vladimír Clementis, 1902–1952) – словацкий коммунистический политик. В 1948–1950 министр иностранных дел Чехословакии, в 1949–1951 – член ЦК КПЧ. В 1951 г. арестован и вскоре расстрелян., потом Гусака и прочих. Тогдашние коммунисты, Вилиам Широки Вилиам Широки (Viliam Široký, 1902–1971) – словацкий коммунистический политик. В 30-е гг. – член ЦК КПЧ. В 1938 г. эмигрировал в СССР. В 1941 г. вернулся в Словакию, где был арестован. 1945–1953 – заместитель председателя правительства; 1953–1963– председатель правительства; 1945–1954 – глава Коммунистической партии Словакии. Агент НКВД. В 1960-е годы был удален от дел в связи с «оттепелью» в политической жизни страны., Готвальд Клемент Готвальд (Klement Gottwald, 1896–1953) – словацкий коммунистический политик. С 1929 г. был одним из руководителей КПЧ. В 1938–1945 гг. находился в эмиграции, в частности, в СССР. В 1945 г. вернулся в Чехословакию, стал заместителем председателя правительства и председателем КПЧ. В 1948 г. стал президентом Чехословакии. и другие обвинили Гусака в сепаратизме, в том, что он хотел разделить Чехословакию. А тогда, знаете, если делить Чехословакию, нужно было добавить каких-нибудь «народников», которые в 1948-49-м еще оставались. Тогда это звучало убедительней. Так они посадили моего отца, 9 месяцев он был в тюрьме, следствие над ним велось очень жестокими методами, и они хотели, чтобы он подтвердил, что да, они с Гусаком встречались и плели интриги, чтобы разделить Чехословакию. Но отец отказался. И объективно это Гусаку очень помогло. Потому что если бы мой отец свидетельствовал против Гусака, что, действительно, они с ним обсуждали, как разделить Чехословакию… Отца выпустили спустя девять месяцев, Гусака – спустя десять лет, и потом оба они стали рабочими. А в 1962 или 1963 году отец случайно встретился с Гусаком в Братиславе: он что-то там утрясал для своей строительной фирмы, «Допрастав», а Гусак тогда работал в другой строительной фирме. И встретились они на каком-то складе, какой-то товар выбирали для своих предприятий. Ну, вот там они и поговорили о том, что пережили. Так что там были какие-то слабые личные взаимоотношения.
А потом, в 1968 году, был единственный период, когда в Чехословакии было больше свободы, чем в Польше. И тогда польская эмиграция на Западе стала переправлять в Чехословакию машины для размножения книг, ротаторы и офсеты, а отсюда через Татры можно было перейти в Польшу так, чтобы не встретить пограничников. Ежи ГедройцЕжи Гедройц (Jerzy Giedroyc, 1906–2000) – польский публицист, ведущий деятель польской эмиграции. Был первым редактором еженедельника «Политика» (1937–1940). С 1940 г. находился в эмиграции. В 1946 г. основал польский «Литературный институт», ставший главным издательством польской эмиграции, и в нем с 1947 г. издавал ежемесячник «Культура». был знаком с отцом еще со времен войны, когда отец был в Риме. И Гедройц посылал эти машины отцу. Они какое-то время лежали в районе Попрада, под Татрами, а потом уже находились люди, которые в рюкзаках переносили их в Польшу. Точнее сказать, они их поднимали наверх, на гору, со словацкой стороны, а с польской стороны приходил поляк, брал этот рюкзак и уносил его вниз. Потом на этих устройствах размножали листовки и прочее. Ну, а в 1970 году в Польше полиция это открыла и начала преследование поляков, которые этим занимались. Там, разумеется, всплыло и имя моего отца. И полицейские, гэбисты тогда хотели взять под следствие моего отца за то, что он делал по эту сторону границы – а тогда уже Гусак был генеральным секретарем партии – и говорят, что Гусак сказал: Чарногурского – нет. Нужно сказать, что во времена Словацкого государства, когда Гусак был в тюрьме, так его тогдашняя жена, ЛоквенцоваМагда Гусакова-Локвенцова (Magda Husáková-Lokvencová, 1916–1966) – словацкая актриса и театральный режиссер. Была замужем за Г. Гусаком в 1938–1960 гг., пришла к моему отцу, чтобы он освободил ее мужа из тюрьмы. И мой отец пошел к министру внутренних дел Шанё МахуАлександр Мах (Alexander Mach, 1902–1980) – словацкий политик и публицист. В 1939–1944 гг. – главнокомандующий Глинковой гарды (полувоенная организация в рамках Глинковой словацкой народной партии). 1940–1945 – министр внутренних дел Словацкого государства; 1940–1945 – заместитель главы правительства Словацкого государства. В 1947 был судим вместе с другими ведущими деятелями Словацкого государства; приговорен к тюремному заключению, амнистирован в 1968 г.: ты что за глупости делаешь, ты что делаешь из Гусака мученика, выпусти его на свободу! Ну и тот его выпустил. Так это делается в Словакии.
В 1949-м отец [Павол Чарногурский
