The New York Times 70 лет назад
4 января 1942 года «The New York Times» опубликовала репортаж о красном бойце Сергее Свиридове. Этой публикацией сайт urokiistorii открывает серию ретроспективных переводов. «Сергей, красный боец» американского журналиста Сульцбергера интересен, как многофасетное зеркало, отражающее и картину военного времени, и восприятие войны на восточном фронте, СССР и русских солдат американцами, и описательный подход американской журналистики, стремящейся говорить просто о важном, фиксировать повседневность, тая оценки и суждения между строк.
Сергей, красный боец
Си Эл Сульцбергер – Куйбышев, 4 января 1942 года
Пожалуй, идеальным примером среднестатистического солдата Красной Армии является Сергей Сазонович Свиридов. Он родился 34 года назад в деревне Рога в Центральной России. Его рост – примерно 5 футов 6 дюймов, до ранения он весил около 160 фунтов. У него было трудное детство. Он прошел через мировую войну, революцию, гражданскую войну и голод – все они оставили свой отпечаток на его худощавой фигуре.
Отец его погиб в тяжком 1923 году. Сам Сергей имеет всего один год школьного образования, но читать и писать умеет. В 19 лет он оставил крестьянское хозяйство и отправился в Москву, где устроился в строительную бригаду – один из миллионов индустриальных атомов своего времени. Он женился на девушке, работавшей рядом с ним на строительстве. У них появились двое детей, все вместе жили в единственной комнате общежития для рабочих. Он зарабатывал 500 рублей в месяц, а его жена, Прасковья Алексеевна, — 300 (она была всего лишь неопытной работницей четвертого класса).
Он прошел обязательный трехмесячный курс военной учебы, который вспоминает как самый счастливый отпуск в своей жизни. Летом он возвращался к матери, чтобы помочь ей с жатвой. (Там же были его дети, когда пришли немцы, и в последнее время от них ничего не слышно.) Кругозор у него определенно ограниченный. Ему нравится курить длинные сигареты через деревянный мундштук. Чтобы что-то отметить, он любит выпить водки. Подобно шолоховскому персонажу Кондрату, он «уже давно перестал верить в Бога, и верит в то, что Коммунистическая партия ведет рабочих всего мира к свободе и безоблачному будущему».
<…>
В 1930 году Сергея (он тогда помогал матери с весенней посевной в ее хозяйстве в Роге) известили, что через две недели его призывают на трехмесячную военную учебу. Вместе со своим другом Игоревичем Кузнецовым [так в оригинале] он на поезде третьим классом добрался в областной военный комиссариат в Козельце [Kozelset]. Его отправили в баню, отмыли, побрили, выдали ему форму. Потом он отправился в деревню, где был разбит лагерь.
После однодневного отдыха началась служба. Ему рассказали про различные части винтовки, как обращаться с оружием и чистить его. Он научился маршировать и изучил основы тактики. Спал он с тремя товарищами в палатке, хорошо ел три раза в день – по его словам, куда лучше, чем в строительной бригаде.
«Это все равно как жить в загородном доме, – сказал Сергей, вспоминая те дни. – Жалко было, когда все закончилось. Вечером смотрели кино или пели в красном уголке (в солдатском клубе) под балалайку или аккордеон. Я научился на аккордеоне играть. Иногда были занятия по арифметике, русской литературе или политике. Понимание мое улучшилось. Мне было интересно, но приходилось перечитывать, прежде чем поймешь. Это была веселая и радостная жизнь – все время с песней».
Германия вторглась в Россию утром в воскресенье, когда у Сергея был выходной. Было 11 часов, он лежал в постели, когда в комнату вбежала жена. Новость она услышала по московскому государственному радио, ретрансляторы которого установлены повсюду в стране. 23 июня он получил письменную повестку, по которой на следующий день должен был явиться в Люблинский военный комиссариат, расположенный в тринадцати километрах от Москвы.
«Мы все поехали, – говорит он, – но в нашей обычной одежде; нас помыли, побрили, выдали форму. На этот раз форма была действительно наша – ее не нужно было возвращать; мы были настоящими солдатами. Меня и других, у кого была недостаточная подготовка, отправили на полтора месяца для дополнительного обучения в лагерь под Тулой. Работа была куда серьезнее. Мы все хотели научиться как можно быстрее. На этот раз предстояло сражаться, а не играть. Мы изучали винтовку, штык, гранату, пулемет».
«Новая форма была замечательная. У меня была пара ботинок, две пары фланелевых портянок, две пары носков, две пары трусов, две нижних рубашки, два полотенца, штаны, гимнастерка, шапка и новенькая шинель. Мне дали винтовочку, штык, патроны, каску и две гранаты».
«4 августа полковой политкомиссар сказал нам, что мы отправляемся на фронт. 6 августа мы выехали. Нам было очень радостно. До поезда мы маршировали с песней, и всю ночь тоже пели. Ехали мы два дня, пока не подъехали к Смоленску. Мы пошли в деревеньку, отдохнули, а потом какие-то офицеры рассказали нам, что творится».
«Следующей ночью мы пошли в атаку. Поскольку мы были новички, в настоящую атаку нас не послали, но мы подходили к линии фронта. Мы шли через лесок, там рвались снаряды. У меня не было ощущения, что что-то происходит. Я подумал: „Когда же начнется настоящая война. Это не настоящая война“».
Я спросил Сергея Сазоновича, что люди говорили, идя в бой, и он ответил: «Ну, они шли и кричали: „за Родину, за Сталина“. Но я даже не успел по-настоящему сходить в атаку – меня ранили. Если ноги позволят…».
И тут Сергей Сазонович спрятал голову под подушку и стал плакать как ребенок. Несколько минут он совершенно искренне рыдал. Потом он попытался сесть и с раскрасневшимся лицом, со слезами на щеках, сказал: «Мне жалко, что я так мало смог сделать. 23 августа меня ранили. Надеюсь, я опять смогу пойти».
Уверен, легко представить, сколь трогательной была эта сцена. Этот человек явно был из самых простых, и могу вас заверить, что для интервью его отобрали совершенно случайно. Вполне естественно, что американцам, которые подвергаются разнообразной пропаганде, во всем необычном, что попадается им на глаза, мерещится пропаганда. Могу лишь сказать, что у опытной медсестры и комиссара, которые стояли у постели Сергея Сазоновича, глаза тоже были на мокром месте.
После интервью комиссар показал мне карту Сергея: «Обе ступни оторваны разорвавшимся вблизи снарядом; прооперирован в полевом госпитале; отправлен самолетом в Кнову; пробыл там пять дней, затем эвакуирован в Куйбышев».
<…>
Перевод Никиты Ломакина
