Дети «врагов народа»
Дети 37-го
«Я помню, как вечером серая масса рабочих выходила из леса, усталые матери бежали к своим детям, чтобы накормить и согреть их, и подарить им хоть каплю материнской ласки». Больше из лагерной жизни Рустем Исмагилович ничего не помнит, ему ведь было всего 5 лет. Быть может, этот провал в памяти был защитной реакцией – стирать из памяти тяжелые моменты жизни.
Дети, родившиеся в ссылке, дети, отправленные в детские дома, дети, оставшиеся на попечении родственников. Это все о тех, чьи родители в одночасье стали «врагами» своего собственного народа.
От того дня, когда арестовали их отца или мать и до того дня, когда из прокуратуры СССР пришло официальное извещение о реабилитации – дистанция огромного размера. Детство и юность, школа и первое место работы – все это прошло на фоне вопроса: «что же писать в графе «родители»? Мы хотели узнать, что они почувствовали, когда узнали о судьбе близких? Что для них значит Хрущев?
Вот те нелегкие вопросы, на которые мы, поколение начала XXI века, хотелось им задать.
Мы работали в читальном зале Центрального государственного архива историко-политической документации Республики Татарстан. Архивные документы – это удивительные «свидетели» истории. Так, например, в ЦГА ИПД РТ хранятся письма, которые писал сын Азат Ахметшин маме Минзиган Сагидулловне в один из мордовских лагерей. Его отец, Миннигарей Ахметович Ахметшин, был председателем Президиума Верховного Совета ТАССР. В 1938 г. расстрелян. Его мать осудили на 10 лет как жену врага народа. Мальчик, оставшийся без попечения родителей, писал: «Ах, мамочка, как же я могу забыть тебя. Ты ведь сама знаешь, что я и три часа не мог прожить без тебя», «Мама, береги себя ради нашей встречи»
В национальном музее РТ находится удивительный источник – книжка для маленького сына, сочиненная и написанная его матерью, отбывающей наказание как жена врага народа. Посвятила она ее двум своим сыновьям: Марату и Марлису Давлетьяровым. Их отец председатель правительства Татарской республики был арестован и расстрелян. Мальчики оказались в итоге в детском доме.
Огромное количество источников отложилось и в фондах общества «Мемориал».
Но есть еще такой источник как «устная история». Мы встречаемся с людьми, носителями информации об эпохе, беседуем с ними, берем интервью, составляем анкеты и вопросники. Появляются кино-, фото- и фонодокументы. Они откладываются в архиве нашего лицея. Придет время и, может быть, наша небольшая коллекция источников тоже станет подспорьем для изучения истории страны.
Чтобы узнать, что значил этот процесс для семей репрессированных, нужно понять, как они выжили. Все познается в сравнении. И лучше всего, оценку того или иного исторического факта услышать из уст очевидцев и свидетелей эпохи. Хотя мы понимаем, что любое суждение субъективно. Но также может быть субъективен и любой архивный документ. Поэтому, на наш взгляд, важно предоставить слово непосредственному участнику тех далеких событий. Это тоже важный исторический источник – эпоха глазами очевидца, взгляд семьдесят лет спустя: 1937–2007 годы.
Встреча с Рустемом Исмагиловичем Хисамутдиновым
Как-то раз завуч школы поймал его и,отчитывая за очередное хулиганство,в гневе выкрикнул: «Я тебя в тюрьмупосажу!», на что мальчик емуспокойно ответил: «А я там уже был».
Рустем Исмагилович родился 15 июля 1938 года. Его отец, Хисамутдинов Исмагил Фатхутдинович, был репрессирован и сослан в Норильск. «За отца» посадили и мать. Причем, мама Рустема Исмагиловича носила его уже под сердцем. «Сердобольные» начальники НКВД «разрешили» ей родить в Казани, а затем отправили по этапу. Рустему в то время было всего 4 месяца. Поэтому его «посадили» вместе с мамой. Пять лет маленький Рустем находился в спецпоселении в Мордовии.
«Я помню, как вечером серая масса рабочих выходила из леса, усталые матери бежали к своим детям, чтобы накормить и согреть их, и подарить им хоть каплю материнской ласки».
Больше из лагерной жизни Рустем Исмагилович ничего не помнит, ему ведь было всего 5 лет. К тому же, может этот провал в памяти был защитной реакцией – стирать из памяти не самые лучшие моменты жизни.
Зато Рустем Исмагилович прекрасно помнит, как они возвращались домой, в Казань, помнит, как ехали на поезде. Как они приехали в Казань, каким ему показался этот, совсем еще новый для него, мир, Рустем Исмагилович тоже не припомнит. Да это и понятно, разве мог понимать пятилетний ребенок, что теперь его жизнь изменилась? «А мама казалась очень встревоженной, она испуганно озиралась по сторонам, как будто не узнавала свой город. Когда мы приехали домой, помню, как какая-то женщина (кажется, это была бабушка) сказала, как мне теперь кажется, на татарском: «Вернулась, доченька?!» Потом еще помню, что дома было темно – не было света. Как потом мне рассказывала мама, отключили его еще тогда, в 1938-ом, когда ее арестовали. Наш дом не подключали к электричеству вплоть до 1958-ого года, когда и отца, и мать реабилитировали». Маме Рустема Исмагиловича очень повезло, что вернулась она более или менее здоровой, что дома ее ждали любящие люди, которые не отвернулись от нее в тот трудный для нее период.
С мамой Рустем Исмагилович прожил недолго, его отправили к теткам, которые жили в другом районе города.
В детском саду его никто не выделял, к нему относились так же, как и к остальным детям. Может быть потому, что просто не знали о его семье (ведь он жил не с матерью), а может, на самом деле не придавали значения тому, что его отец – враг народа, а мать отсидела в лагере. Время было такое – многие сидели.
В восемь лет, в 1946 году, Рустем Исмагилович пошел в 1-й класс, в 37 школу Казани. И вот тут началось. Дети бывают порой очень жестоки, не понимая, какую боль они причиняют другим.
Обидно было до слез. «А в 10 лет я осознал себя как личность и понял, что за обиды нужно платить. И я отплатил всем обидчикам – кулаками. У меня не было отца, который мог бы объяснить, что сила не в кулаках, а мать уже ничего не могла поделать, да и не до меня ей было: она очень много работала, чтобы прокормить и одеть меня. Но денег все равно не хватало». Рустем начал замечать, что все его одноклассники одеты гораздо лучше, чем он. А он ходил в школу в залатанной одежде, доставшейся от родственников. Чувство обиды и несправедливости не давало ему покоя. И некому было успокоить, утешить его. Чтобы хоть немного самоутвердиться и не чувствовать себя таким нищим и униженным, он начинает…. «шарить» по карманам в школьной раздевалке. Чувство ущербности заставляло его ввязываться в каждую драку, чтобы хоть как-то выместить всю горечь и злобу. А драки случались часто, в основном они возникали на почве национальной неприязни, шли стенка на стенку: русские на татар, татары на русских.
Проблемы были не только с учениками, но и с учителями. Как-то раз завуч школы поймал его и, отчитывая за очередное хулиганство, в гневе выкрикнул: «Я тебя в тюрьму посажу!», на что мальчик ему спокойно ответил: «А я там уже был». Из-за трудного характера его перевели в школу №5 в Суконной слободе, тем самым, надеясь усмирить его непокорность, так как в новой школе были совсем другие нравы. Но он и там дрался так же отчаянно, никто не сумел сломить его непокорность.
Окончив школу, Рустем Исмагилович решил поступить на геологический факультет Казанского университета, но потом передумал и пошел сдавать экзамены на биологический. Первый же экзамен – английский язык – он с треском провалил, получив «двойку». Но это его не остановило. Сразу после школы, еще до поступления, Рустем Исмагилович работал на обувной фабрике. Он обратился к председателю своего профсоюза, и тот написал письмо в университет, в котором просил предоставить возможность пересдать экзамен. В приемной комиссии его узнали, так как на пересдачу он пришел через два дня. Стало понятно, что этот молодой человек не оставит их в покое и будет приходить, пока не поступит. Уж чего-чего, а настырности и упрямства Рустему Исмагиловичу было не занимать. Он с отличием окончил школу под названием «улица» и хорошо усвоил все ее уроки. В 1957 году он был зачислен на биологический факультет Казанского Государственного Университета.
Уже будучи студентом, он узнал всю правду об отце: к матери пришел какой-то человек и подробно расспрашивал об аресте и жизни в лагере. В том же году они получили документы о реабилитации отца. Посмертно…
«Что я тогда почувствовал? Пустоту. И обиду. Обиду за то, что меня лишили отца, за то, что посадили мать…»
«Вся история России прокатилась по моей семье…»
В графе «отец» я писала:Отца потеряла в 1937г.».Вот и понимай, как хочешь.
«Вся история России прокатилась по моей семье…» Так начала свой рассказ Уразманова (Матвеева) Сария Сабировна, дочь одного из тех людей, которых в те времена называли «врагом народа».
Придя на эту встречу и увидев Сарию Сабировну, мы поначалу растерялись. Какие вопросы можно задавать, а какие нет? Мы боялась спрашивать о ее чувствах в то время, когда забрали отца, а ведь именно это нас и интересовало. Но Сария Сабировна старалась подробно рассказать о тех временах. А еще она принесла нам воспоминания ее младшей сестры.
Из воспоминаний младшей сестры, Уразмановой (Мирсаетовой) Адыбы Сабировны:
«В 1931 году, когда мне было шесть месяцев, наша семья переехала в Казань. Жили мы на ул. Волкова, дом 16, кв. 2. Здесь, с 1931 года по 17 октября 1936 года я прожила самые счастливые моменты своего детства. Отец работал товароведом в книжном отделе Татсоюза, мама – на молочном заводе, была ударницей социалистического труда. Самой старшей из нас – Музе отец доверял во всем, делился с ней семейными проблемами, вел серьезные разговоры о своих делах на работе, совершенно по-взрослому и совершенно на равных. Обстановка в нашей квартире из двух комнат была простая. В большой комнате – родительской – стоял огромный стол, где собирались на обед в один и тот же час всей семьей. Железная двуспальная кровать для родителей, на стене вдоль нее – вместо коврика – висела большая физическая карта СССР, по которой впоследствии мы, младшие дети, любили путешествовать находить реки, озера, моря, горы, острова и полуострова, города с удивительными названиями».
Сария Сабировна:
«В 1937 году моя мама умерла из-за неудачного аборта. Нас осталось четверо детей. Через три месяца (мы еще никак не могли прийти в себя после смерти мамы) в ночь на 25 января забрали папу. Двое людей приехали на черной машине и сказали всего одно слово: «Собирайся». Нам никто ничего не объяснил, я только помню, что отец все время повторял: «Дети, это какая-то ошибка. Не волнуйтесь, я скоро вернусь…».
Но отец не вернулся ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. В ту страшную ночь Сария Сабировна в последний раз видела своего отца. Так четыре сестры остались сиротами…
Историческая справка. Постановление ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи женщинам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» было принято 27 июня 1936 года.
1. В связи с установленной вредностью абортов, запретить производство таковых как в больницах и специальных лечебных заведениях, так и на дому у врачей и на частных квартирах беременных…
2. За производство абортов установить уголовное наказание врачу… от 1 года до 2 лет тюремного заключения… за понуждение женщин к производству аборта… до 2 лет… В отношении беременных женщин… общественное порицание, а при повторении – штраф до 300 рублей»
СЗ СССР. 1936. № 34. Ст. 309 .
Сария Сабировна показала нам две удивительные фотографии. На первой – все четверо детей вместе с матерью и отцом. Счастливая семья. Это 1935г. На второй (год спустя) – четверо детей с отцом у гроба матери. А на следующей фотографии семьи уже не будет. Потому что не будет отца.
Хорошо, что старшая сестра Муза к тому времени завершала обучение в зубоврачебном училище, она и помогала своим сестренкам, чем могла. Поражаемся ее стойкости и силе.
Следующее воспоминание – обыск. Что искали, нашли ли что-нибудь – Сария Сабировна не помнит. Но в памяти все же осталось одно яркое пятно: «Я ясно помню малиновое пальто, которое они тоже почему-то записали вместе с другими какими-то вещами».
Интересно, а кого дети винили в том, что случилось с их отцом? Ведь был же кто-то, кого они считали виновником своих бед и такой жизни?
«Ну что вы, у меня тогда и в мыслях не было винить в этом кого-либо, тем более власть или Сталина. Я даже подумать о таком не могла, я воспринимала это как будто так и должно быть. Я была пионеркой, и, представьте себе, в седьмом классе я даже получала сталинскую премию за отличную учебу! Все мы в те времена любили и почитали товарища Сталина, я бы даже сказала, боготворили. Мне в голову даже не могла прийти мысль, что во всем виноват Сталин. Будучи пионеркой, я ходила заниматься со слабыми учениками к ним домой. Их родители меня и подкармливали, и два-три полена дров могли дать».
Сария Сабировна вспоминает, что постоянно подрабатывала: «убирались и мыли полы, через которые тут же перешагивал наш же ученик. Так что унижений было предостаточно», но с учителями у них были очень теплые, дружеские отношения, и класс у них был очень дружный, всегда старались помочь друг другу. Все-таки, общая беда сплачивает, ведь в то время шла война, и многие жили бедно.
В 1944 году Сария Сабировна окончила семилетку и поступила в фармакологическое училище, по окончанию которого ей предложили продолжить обучение в Москве. Но на это нужны были деньги, которых не было. Не было и родителей, которые могли бы чем-нибудь помочь: занять деньги или найти знакомых, которые могли бы быть полезными. Очень обидно, что Сария Сабировна не смогла продолжить обучение в Москве. Но она не стала долго горевать. Ее манила романтика и она по распределению поехала работать на Дальний Восток, в Амурскую область, в город Свободный, который, как она потом узнала, был построен «на костях» репрессированных.
«По пути мы на несколько дней остановились в Иркутске. Мне кто-то сказал, что, возможно, мой отец где-то здесь. В то время я была настолько наивна, что все еще верила в возвращение отца. Я два дня искала его в Иркутске, пыталась хоть что-то разузнать о нем. Ночевала на вокзале под лестницей. Но так ничего и не смогла узнать».
В новом городе судьба преподнесла ей настоящий подарок, как говорит сама Сария Сабировна. Там она познакомилась со своим будущим мужем. Их судьбы были удивительно похожи: его родители тоже были репрессированы и, впоследствии, расстреляны. Видно, судьба не зря свела этих двух людей, вместе они счастливо прожили 28 лет.
В 1958 году отца реабилитировали посмертно за отсутствием состава преступления.
В свидетельстве о смерти в графе «причина смерти» стоял прочерк.
О судьбе отца она узнала много позже из статьи казанского историка Булата Файзрахмановича Султанбекова, напечатанной в газете «Советская Татария» 11 февраля 1990 года. Ее отца, Уразманова Сабира Шакировича, расстреляли 15 февраля 1938 года в числе девяти человек, которые входили в «группу» знаменитого ученого историка, педагога Хади Атласова. Все они были осуждены Военным трибуналом ПриВО 28 октября 1937 года по статье 58-й, пунктам 2, 4, 6, 7 и 11.
«Заседание Военного трибунала ПриВО проходило за закрытыми дверями в клубе Менжинского с 23 по 28 октября. Как и определено было свыше, вел процесс бригвоенюрист Микляев, члены суда военюрист 1 ранга Тулин и военюрист Кутушев. Переводчиком был назначен секретарь Бауманского райкома ВКП (б) Улунбеков. В качестве свидетелей выступали 16 человек. Все они горячо уличали подсудимых в преступлениях, которые были названы в обвинительном заключении.
А обвинения были, даже в рамках 58-й статьи, самые серьезные: подготовка вооруженного восстания, шпионаж, пропаганда и призывы к свержению советского строя. Конкретно это звучало так. Подсудимые создали контрреволюционную националистическую повстанческую шпионскую организацию, ставившую задачу свергнуть Советскую власть и создать тюрко-татарское государство на буржуазной основе. Руководителем был назван X. Атласов. Кроме общих обвинений, некоторым подсудимым были предъявлены конкретные: Б. Фаттахову в создании групп по переходу границы, С. Уразманову и И. Идрисову – в том, что они агенты иностранных разведок…»
Султанбеков Б.Ф. Султан-Галеев: Судьба. Люди. Время. Казань, 1991. С. 96-97 .
Практически все подсудимые, полностью или частично, отказались на суде от ранее данных показаний. Восемь из них прямо заявили, что оговорили себя и других «под воздействием следователя».
«Что я почувствовала, получив документы о реабилитации? Горечь… И нестерпимую боль из-за того, что этого не произошло раньше».
Неприязни к Сталину у Сарии Сабировны не появилось даже после XX съезда КПСС, на котором был разоблачен культ его личности.
«Не могла я поверить в это. Виноват был кто угодно, но только не товарищ Сталин. Вот Берию не любила».
Как мы видим, процесс и самопознания, и понимания того, что произошло, а главное, почему это произошло, к XX съезду еще полностью не завершился. Понадобятся еще многие десятилетия, чтобы история страны не преподносилась с точки зрения только тех, кто управлял страной.
«А к Хрущеву?» – спрашиваем мы.
«Для меня Хрущев был и остается светлым человеком, несмотря на то, что многие его ругают. С приходом Хрущева стало легче жить, появились хорошие квартиры. Но самая главная его заслуга в том, что он набрался смелости и освободил столько людей, которые были осуждены ни за что. Я благодарна ему за это» – ответила Сария Сабировна.
Сайдашева Земфира Нурмухаметовна
Наша жизнь, наконец, измениласьк лучшему. Мы уже не боялись того, чтосудьба наших родителей как-то негативноповлияет на нашу жизнь
Сайдашева Земфира Нурмухаметовна, профессор Казанской музыкальной консерватории. Мать двоих детей, а с некоторых пор и счастливая бабушка.
Земфира Нурмухаметовна родилась в мае 1938 года. Отец был директором обувного комбината, где, в основном, работали глухонемые. Мама занималась воспитанием детей.
Совсем по-другому сложилась бы судьба Сайдашевых, если бы не события, произошедшие в ночь с 21 на 22 декабря 1937 года. «За отцом приехали ночью. Никаких слез, прощаний не было. Пришедшие за ним люди сказали, что скоро он вернется. Ничего не велели брать с собой». Но отца они больше не увидели. И Земфира Нурмухаметовна знает его только по фотографиям. Кроме нее ещё была старшая сестра, которой было 17 лет, и два брата 14 и 10 лет. Ее мама была беременна.
Из устных воспоминаний мамы, рассказанных Земфире:
«Однажды возникла мысль броситься под трамвай. Хорошо помню, как подошла к рельсам, но тут вдруг ты сильно зашевелилась в животе. Это меня остановило. В один из этих дней, когда меня дома не было, по-видимому, зашел Касым Сулейманов (брат отца), возвращаясь по пути из командировки. Увидев пустую комнату и сидящих в пальто детей, он все понял. Вечером я, сильно уставшая, легла спать. То ли ночью, то ли под утро (было ещё темно) в дверь постучали. Я думала, что приехали за мной…. Это была Рабига (жена Касыма). Они привезли нам дрова. Плача, я упала и обхватила её ноги. Так мы были спасены».
Семья Сулеймановых еще ни одни год продолжала помогать Сайдашевым, несмотря на очень большой риск самим оказаться в лагерях за содействие семье «врага народа».
Отец не возвращался. Мать, беременная на 5-ом месяце, бегала по тюрьмам, пока не обнаружила мужа в одной из тюрем и стала носить передачи. Ей приходилось простаивать огромные очереди, порой занимая их с ночи.
Земфира Нурмухаметовна рассказывает:
«Так продолжалось до 16 января. А 16 января уже 1938 года, когда мама подошла к тому окошечку и сунула сверточек, вместо этого ей самой бросили узелок и закрыли окно. Она не поняла, что же произошло, и постучалась вновь. Но в этот момент ее уже сместили другие женщины, мол, твоя очередь прошла. Мать вернулась домой, вся уставшая, оставив этот сверток на столе».
Из воспоминаний старшей сестры, Наили Нурмухаметовны:
«В какой-то день у мамы не взяли передачу и вернули узелок с нижним бельем отца. Мама принесла его домой и опять куда-то ушла, а я как раз стирала и тут же взяла и папино белье. Мы с мамой думали, что отцу дали тюремную одежду. Когда стали гладить, то обнаружили зашитую суровыми нитками записку, которую прочесть было уже невозможно. Мы очень плакали, но ничего не могли сделать. После этого у мамы не принимали передачи и сказали, что отец отправлен в ссылку на 10 лет без права переписки».
В мае родилась маленькая Земфира. Мать не могла найти работу, так как везде ее считали женой «врага народа», поэтому жили они в условиях страшной нищеты. И тогда она приняла решение: отдать дочь в ясли-интернат. Впоследствии долгие разлуки с матерью дали свои «плоды»: «Я росла, совершенно не зная татарского языка, мама же плохо говорила по-русски. И даже происходили такие курьезные случаи: мама, забрав в очередной раз меня домой, слышала от меня такие слова, мол, хочу домой, то есть в интернат. Потому что маму я плохо понимала».
«Ангелом-хранителем» детей стал Р.Л. Поляков (директор музыкальной школы). В 1937 году, когда проходил обыск, из квартиры вывезли абсолютно все вещи. Осталось только пианино. По-видимому, предполагает Земфира Нурмухаметовна, оно было достаточно громоздким, и сразу увезти его не смогли. Директор музыкальной школы дал справку, что пианино принадлежит школе и не позволил вывести его из дома. После этого стал близким другом семьи на многие годы.
А в это время их мама все ещё ждала мужа. Это был 1948 год. Бедная женщина «дергалась» при каждом стуке в дверь. Тогда дочь не выдержала и спросила ее, почему же она так нервничала. «И тогда она мне, десятилетней девочке, рассказала правду. Только одного она мне не могла сказать: почему он был арестован. Ведь она и сама не знала. Но тогда я даже не думала, что отца считают врагом народа. Видимо нас от этого просто оберегали. С этим в жизни я встретилась много позже».
Мы решили задать главный для себя вопрос, что она чувствовала по отношению к человеку, обрекшему ее семью на такие страдания, по отношению к Сталину.
«Я помню тот день, когда умер И.В. Сталин. Мы искренне плакали, ведь умер «отец народов». А вот когда я вернулась домой, мама что-то шила и тихонько пела. Я не выдержала и упрекнула ее в этом. А мама сурово на меня посмотрела и сказала: «Как тебе не стыдно?? Может отец вернется!».
Может быть, потому что они были маленькие, они никого ни в чем не винили. Они просто жили. Единственное, что угнетало Земфиру Нурмухаметовну, так это нищета. Позже из-за этого у нее появились комплексы.
1957 год. Реабилитация. Земфира Нурмухаметовна прекрасно помнит эти дни.
«Мама, уже и так поседевшая и уставшая, тяжело перенесла то время. Нам выдали справку о том, что отец погиб где-то в лагерях, от рака легких. Дали свидетельство о смерти».
Эпоха Сталина, наконец, закончилась. В 1958 году к младшему брату отца подошел человек, отвозивший в тридцатые годы тела убитых на Архангельское кладбище, где их скидывали в ров. В ту ночь, с 16 на 17 января 1938 года, отец Земфиры Нурмухаметовны был расстрелян и вместе со всеми брошен в яму. Тот человек узнал отца. Он не выдержал такого груза на душе и рассказал это младшему брату Нурмухамету. Но как же нужно было затмить людям разум, убедить людей в святости Сталина, что они не поверили в эту историю!
XX съезд КПСС, разоблачение культа личности Сталина, начало реабилитаций. Пришел конец тому страшному времени. К власти пришел Н.С. Хрущев. Каким же остался в их памяти Никита Хрущев?
«Никита. Вот так просто мы называли Хрущева. Этот человек сделал для нас очень много. Наша жизнь, наконец, изменилась к лучшему. Мы уже не боялись того, что судьба наших родителей как-то негативно повлияет на нашу жизнь. А ведь до сих пор стоят дома, построенные именно при нем. «Хрущевки» стали нашим спасением. Так что, несмотря ни на что, Хрущев остался в моей памяти как «светлый человек».
Через несколько лет разговоры о репрессиях попытались заглушить. Об этом просто перестали говорить.
«Много лет спустя, уже закончив консерваторию, я сама начала там работать. В то время ректором был Н. Жиганов. В 17 лет я совершенно не знала татарского языка, и поэтому меня на месяц отправили в деревню, и я его быстро усвоила. Однажды я пришла к Назибу Гаязовичу с просьбой прочитать пару лекций своим студентам о татарском фольклоре. Он был категорически против, ведь таким образом я могла его подставить. Его могли обвинить в национализме. А я его не послушалась и контрабандой прочитала пару лекций. Но я говорила только о тех вещах, которые уже были в этот момент опубликованы. Тем не менее, «стукнули». Через пару дней в отделе кадров меня уже ждал человек. Он представился, показал документы. Он был из КГБ и сказал, что я обвиняюсь в национализме. Ну, я лишь посмеялась и ответила, что рассказала на лекциях только то, что уже было давно опубликовано. И на то что, якобы этого нет в программе, я лишь ответила, что сделала это просто как сравнительный анализ. Кроме того, муж у меня русский и сын тоже. В общем, мой русский муж меня, можно сказать, и спас».
Однако тени прошлого редко покидают человека.
«А в 1972 году, когда мне нужно было снова заполнять какую-то анкету, я написала, что отец был репрессирован в 1937 году и посмертно реабилитирован. Меня тут же попросили переписать, сказав, что так писать теперь не принято. Напишите, умер в 1937 году».
Мама Земфиры Нурмухаметовны умерла в 1982 году. А в 1989 году Земфира Нурмухаметовна и ее старшая сестра Наиля Нурмухаметовна написали в КГБ письмо с просьбой выяснить судьбу отца. Их пригласили в архив и дали ответ:
«Ваш отец был репрессирован и расстрелян 16 января 1938 года. Был обвинен по статье 58, за клевету на советскую действительность».
«Правду об отце мы долгое время не знали. Ведь все это было строго засекречено. И только когда началась перестройка, мы с сестрой отправили письмо. Нас пригласили и пришли туда и нам сказали всю правду. Нам вернули его документы. И я впервые держала те вещи, которые он держал. А когда мы спросили, где он был расстрелян, он опустил глаза, показывая на подвал. А об Архангельском кладбище мы уже догадывались. Ведь слухи уже распространялись. И о том, что расстрелянных штабелями скидывали в ров, мы знали. Тогда мы задали вопрос о том, когда же он погиб. И тогда мы услышали дату: 16 января. Тогда сестре стало плохо. Она не могла поверить, что та записочка была предсмертной. Мама правды так и не узнала. Хотя, может, оно и к лучшему?»
Ведь мама ждала его до последнего.
«Зарубки детства» Нели Гараевой
И после съезда я поняла,что снас – детдомовцев,сняли этоклеймо детей врагов народа.
«Участие в антисоветской правотроцкистской националистической террористической организации. Совершение убийства С.М.Кирова, умерщвление В.В.Куйбышева, В.Р. Менжинского, А.М. Горького…» Вот что пытались инкриминировать моему отцу. Его арестовали в 1938 году, а вскоре расстреляли. Лишь более полувека спустя о его судьбе рассказала газета «Знамя»: «На первых допросах Гариф Сиразетдинович категорически отрицал инкриминированную ему вину, однако через некоторое время стал давать нужные следствию показания… Сегодня можно только догадываться, какой ценой они были получены…» Нашу маму также арестовали и осудили на 8 лет. Я и моя старшая сестра Лера остались сиротами».
Так начала свой рассказ кандидат филологических наук, заслуженный учитель республики Татарстан, Неля Гариповна Гараева.
Неля Гариповна помнит себя с 3 лет, когда семья Гараевых была вместе. Отец – Гариф Сиразетдинович Гараев, родился в деревне Норма Атнинского района ТАССР. После окончания юридического института был прокурором в Шугурове и секретарем райкома в Н. Челнах. Мама – Загира Гараева, родилась в деревне Ильбяково в 1910 году. Вышла за Гарифа Сиразетдиновича, когда ей было всего 16лет. В счастливом браке у Гараевых родились две дочери: Неля и Лера. Холодной зимней ночью в феврале 1938 года в квартире Гареевых раздался стук в дверь. У входа стоял «черный воронок», из него вышли люди в военной форме и, затолкав отца в машину, увезли. Навсегда…
Эта ночь перевернула их жизнь с ног на голову. Теперь она поделилась на два периода: до и после ареста отца.
Сразу после той ночи, Загиру Шакировну вместе с дочерьми, вытеснили в одну комнату, а остальные заняли совершенно чужие люди. Мама, несмотря на тяжелое положение, не теряла бодрости духа и уверяла детей в том, что папа скоро вернется. Но надежды таяли с каждым днем. Невзирая на то, что Неля Гариповна была тогда еще совсем маленькой, чувство тревоги не покидало и ее. 15 мая 1938 года приехали и за ними. Им сказали, что их везут к отцу, но по дороге девочек разлучили с мамой, объяснив это тем, что она заболела.
Как оказалось потом, маму посадили, как жену «врага народа», на долгих 8 лет. Но встреча с ней состоялась раньше. И все это время они не переставали ждать. А пока был детдом в Овидиопольском районе Одесской области, в немецкой деревеньке Спартак.
Историческая справка. Оперативный приказ № 00486 народного комиссара внутренних дел Союза ССР.15 августа 1937 года.
…Размещение детей осужденных.
19) Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать:
б) Детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15лет в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских пограничных городов.
22) Дети в возрасте от 3 до 15 лет принимаются на государственное попечение
Книга памяти. Казань, 2000. С.46 .
Последствием перенесенного стресса для Нели, вызванного разлукой с родителями, стал псориаз. Тоска по матери была настолько сильной, что укладываясь спать каждый вечер, кто-нибудь из малышей начинал отчаянно звать, раскачиваясь головой на подушке с боку на бок: «Мамонька, иди сюда! Мамонька, иди сюда!». «Чаще всего «солировал» один мальчик. Он не просто мотал головой, но и колотил ею по подушке!»
Так они прожили до начала Великой Отечественной войны. В обстановке всеобщей растерянности и страха, когда над головой уже кружили немецкие самолеты, детдом было решено эвакуировать в безопасное место, в Сталинградскую область. Для того чтобы сохранить жизнь обитателям детдома, приходилось плыть только ночью, спасаясь от дневных бомбежек немецкой авиации. Детей привезли на берег Волги, в поселок Сенной. Им предстояло прожить там два года. Знаменитая битва также была еще впереди и «нам суждено было услышать неумолкаемую канонаду…»
Жизнь в детдоме была нелегкой. Дети голодали. Неля Гариповна вспоминает: «Мы съели всю траву вокруг детдома, повадились ходить за капустными отбросами. Мы усвоили, что все травы, которую едят козы, съедобны».
Маленьким сестрам повезло: их решил взять в свою семью завхоз детдома. Чтобы убедиться в том, что девочки действительно сироты, он отправляет запрос по чудом сохранившемуся адресу в родную деревню их матери. Неожиданно для сестер ответ пришел от мамы. Выяснилось, что она уже два года искала их. После получения запроса из детдома, она долго не могла прийти в себя. Так в одночасье жизнь изменилась для всех.
«Как-то в октябре 1943 года я была во дворе одна: как самая младшая, я училась до обеда. Ко мне подошла женщина и спросила:
– Девочка, это детдом?
– Ага.
– А как тебя зовут?
– Неля.
– Ты же моя дочка!!
И только тут я заметила родинку над губой, о существовании которой я никогда не забывала».
Мать нашла своих детей! Слёзы радости мешали ей разглядеть, как ее девочки изменились за пять с половиной лет. Уже не дети, а подростки 9–11 лет. Стриженные наголо, в серых шапках-ушанках. Настороженные. Они не повисли на ней, а просто прижались. Много раз обманутые взрослыми, присмиревшие, готовые довольствоваться малым. И, если говорят, что все мы вышли из детства, то они вышли из сурового, детдомовского. Но они крепко ее обняли, ведь они всего лишь дети. Дети, которые, наконец, снова обрели свою мать.
Испытания, выпавшие на долю Загиры Шакировны во время пребывания в ИТЛ (исправительно-трудовом лагере), сильно ее изменили. Они похудела, осунулась. Но это не самое главное. Ее освободили раньше срока. Вместо восьми лет, она отсидела только три! Это были самые страшные годы их жизни. Но, воссоединившись, они верили, что вместе им будет легче выстоять.
Мама забрала девочек, и они переехали в Туйкино, где мама работала директором. Надежда найти отца не покидала их. Они больше не вернулись туда, где стоит их родной дом. Отрыв от родной земли сильно сказался на Неле Гариповне. Как она сама призналась:
«С тех пор меня не оставляло чувство неукорененности, ощущение, что я не принадлежу ни к какой земле, А ведь человек, он как дерево, без корней жить не может».
За год они выучили, а скорее вспомнили свой родной татарский язык. Кажется, жизнь налаживалась. Им очень повезло, что к ним хорошо относились.
Но испытания на этом не закончились. Прошло столько лет, а реабилитация все не наступала. Загире Шакировне припомнили судьбу ее мужа. Жена «врага народа», отсидевшая в тюрьме, не имела права на награды, доброе имя и директорство. Да и Неле приходилось скрывать историю родного отца. Клеймо семьи «врага народа» сильно угнетало, мешало жить.
Неля, несмотря на уговоры матери, в учительницы не пошла. Поступила в КФКТ (Казанский финансово-кредитный техникум), но работать в Госбанке не смогла. Переучиваться переехали с семьей в Узбекистан, к дяде. Это было в 1952 году.
О смерти Сталина они узнали по радио. И плакали.
Нам непонятно, почему же все так глубоко переживали смерть того, кто своими решениями покалечил жизни многих и многих людей. А Неля Гариповна нам объяснила: «Мы и предположить не могли, что в наших бедах был виноват И.В. Сталин. В нашем представлении, он был едва ли не святым. Ведь не зря его называли «отцом народов».
В Узбекистане Загира Шакировна также работала директором в школе. Здесь никто не знал о ее прошлом.
1956 год. XX съезд КПСС. Разоблачение культа Сталина. Начало реабилитационных процессов. Что почувствовала Неля Гариповна?
«Вздохнула я с облегчением…. Среди фамилий, которые назывались, были родители тех детей, с которыми я находилась в детдоме. И после съезда я поняла, что с нас – детдомовцев, сняли это клеймо детей врагов народа. Тогда маму восстановили в партии».
Кем был для Нели Гариповны Н.С. Хрущев?
«Никогда не воспринимала тех гадостей, которые были высказаны в адрес Хрущева. Просто они не жили в наше время, не прошли стольких испытаний и поэтому не чувствовали той радости, которую испытывали мы – семьи «врагов народа». Возможность спокойно ходить по улице, говорить о себе и своих близких, иметь возможность нормально учиться, жить и работать. Разве есть большее счастье? Так что, Никите Хрущеву я всегда говорила только спасибо».
Весть о посмертной реабилитации мужа нашла Загиру Шакировну лишь в 1959 году. И в тот же год, она вместе с братом и отчимом Нели Гариповны, уехала в Альметьевск.
Неля Гариповна осталась в Узбекистане. В 1959 году, окончив пединститут, вышла замуж. Вырастила трех дочерей. В 1992 году муж делает ей большой подарок – возможность вернуться на Родину. Они переезжают в Казань.
«Чувство неукорененности стало постепенно вытеснялось у меня привязанностью к родной культуре, дому, республике. Ведь это очень нужные человеку вещи. Здесь расстрелян мой отец, который покоится на Архангельском кладбище. Его имя высечено на камне мемориала. Есть где поплакать и помолиться».
Марлис Давлетьяров
Мы выжили благодаря тому,что вокруг нас были настоящие люди.
История семьи Марлиса Давлетьярова сложилась трагично. Когда ему было 5 лет, арестовали его отца, в неполных 6 лет – мать.
Его отец – Давлетьяров Ахметсафа Мустафович (1905–1938). В 1930–1933 гг. на научной и педагогической работе. В 1934–19З6 гг. секретарь Кзыл-Юлдузского райкома ВКП (б), в 1936–1937 гг. главный редактор газеты «Кзыл Татарстан». С 1937 г. председатель СНК ТАССР
16 сентября 1937 года его назначили председателем Совета народных комиссаров ТАССР, а через 2 месяца арестовали. Арестован он был сотрудниками НКВД прямо в своем рабочем кабинете. Засидевшись допоздна, он готовился к очередному заседанию правительства, которое должно было состояться на следующий день.
«Я помню пустую комнату. Мы жили тогда на улице Гоголя в доме ответственных работников №21. Это был одноэтажный особняк, там было 7 комнат. В одной из них собрались наши родственники и о чем-то разговаривали. Я тут хожу, а нас с братишкой все время выгоняли в коридор».
Маленький Марлис не понимал, что никогда не увидит своего отца и что впереди еще будет арест матери.
«Как «брали» маму, мне рассказывала бабушка. Это было 12 мая 1938 года. 9 мая был расстрелян отец, а 12 мая арестовали всех жен расстрелянных. За мамой пришли ночью. Нас с братом в это время в доме не было, потому что она ходила в баню, а нас оставили у тети. Ее забрали обманным путем. Сказали, что надо подписать какую-то секретную бумагу в пользу невиновности отца, а вывозить документ из организации нельзя. И она поехала» – рассказывает Марлис Сафович.
Его мать отправили в ГУЛАГ по печально знаменитой статье – член семьи изменника родины. На следующий день она прислала записку, в которой писала, что беспокоится о детях. И все… Целый год о ней ничего не знали.
После расстрела отца, А. Давлетьярова, в справке для НКВД было написано: «Мать арестовать, детей отправить в детский дом при НКВД». За детьми пришли на следующий день после ареста матери. Их спасла бабушка. «За нами пришли двое. Один из них был татарин. Бабушка нас не отдала, сказала им, что они не смогут воспитать детей. И те отступили. Может и потому, что один из них был татарин».
«Мы, дети, ничего не знали. Нам говорили, что родители в командировке. Нас оберегали от этих вестей. Я помню, что иногда, зарывшись под одеяло, давал волю слезам».
Жена бывшего председателя СНК ТАССР содержалась в мордовских лагерях. Уже оттуда много позже она смогла написать письма детям, матери, сестре. В каждом письме она беспокоилась о здоровье сыновей.
Письмо от 30 марта 1941 года:
«Дорогой мой сыночек, Марлис. Ты совсем забыл свою мамочку. Я не знаю, как ты учишься, нравится ли тебе в школе. Целую тебя крепко-крепко. Твоя мама».
Марлис получил в одном из писем рукописную книжечку «Котишка-плутишка». Мама Марлиса сама написала и сочинила стихи, сопроводила их рисунками.
Марлис Давлетьяров вспоминает:
«В одном письме, которое я послал, я пишу: «Мама, мы живем хорошо, а вот поспеет картошка, будем жить еще лучше».
В 1941 году семью Давлетьяровых высылали из Казани как семью врага народа:
«Пришло предписание выслать за 300 км от Казани в 24 часа. Тетя была просто в ужасе, на руках трое детей и бабушка. Она буквально прорвалась к секретарю обкома партии и говорит ему: “Вот, такое вот предписание, вы хотите, чтобы я взяла веревку и повесилась прямо у обкома?!” Но он с ней поговорил и смягчил постановление».
В итоге семья оказалась в Красноармейском районе, где прожили несколько лет. Родственников не было, есть было нечего, холодно.
«Я помню, лежу на скамейке и думаю, вот прирастет желудок к позвоночнику, что я буду делать».
Чтобы спасти детей от голодной смерти, их отправили в 1943году в детский дом.
Марлису было 10 лет, старшему брату Марату 15 лет. Вначале братьев отправили в Кураловский детдом. «Приехали ночью, стояли в каком-то помещении, узнав, что мы дети врага народа, нас не приняли, не хотели портить репутацию». Приняли их в Чистопольском детдоме. Братья стали регулярно питаться, учились.
«За месяц, помню, накопился большой ломоть хлеба. Я свой ломоть съел, у соседа съел, потом еще обед был. Почувствовал, что у меня живот-то большой стал. Встал перед зеркалом, смотрю: «Да, я сегодня поел».
В 1948 году Марлис Сафович покинул детдом и поступил в сельскохозяйственный техникум.
Узнать, что случилось с родителями, желание было всегда. «Мы начали встречаться с людьми, которые были с моими родителями, сразу как они начали возвращаться из лагерей. Первым человеком, с которым мы встретились, был Мусин. Он был знаком с отцом». Встречались и с женщинами, которые содержались вместе с матерью в лагере.
Всю правду о своих родителях Марлис Давлетьяров узнал только в 1990-е годы.
* * *
В 1990-е годы был открыт доступ к архивам. Ближайшие родственники, а также исследователи смогли прикоснуться к подлинным документам репрессированных. Дети репрессированных получили официальный статус. На основании ст.2-1 п.п.2 и 3 закона Российской Федерации от 18.10.91 г. «О реабилитации жертв политических репрессий», люди, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения одного или двух родителей, признавались пострадавшими от политических репрессий.
Противоречивость процессов, происходящих в наше время, выражается, например, и в существовании точки зрения, что И.В. Сталин был умышленно очернён. Мало того, ставится вопрос о реабилитации Сталина и отмене постановления XX съезда КПСС по докладу Н.С.Хрущева «О культе личности и его последствиях»
Неля Гариповна: «Никогда не воспринимала тех гадостей, которые были высказаны в адрес Хрущева. Просто они не жили в наше время, не прошли стольких испытаний и поэтому не чувствовали той радости, которую испытывали мы – семьи «врагов народа». Возможность спокойно ходить по улице, говорить о себе и своих близких, иметь возможность нормально учиться, жить и работать. Разве есть большее счастье? Так что, Никите Хрущеву я всегда говорила только спасибо».
К сожалению, процесс реабилитации действительно был свернут. Власти стыдливо в графе «причина смерти» ставили прочерк. Как сказал во время одной из наших бесед Рустем Исмагилович: «Но ведь нужно не забывать, что реабилитация тоже, к сожалению, была не долгой. Сначала выпускали, а потом пошли сажать диссидентов. И пошло по-новой. Но там совсем другая категория людей»
Общение с жертвами политических репрессий показало всю драму, через которую прошли эти люди; то, как они пережили репрессии своих родных и близких, то, как они пронесли эту тяжелую ношу через всю свою жизнь.
Все познается в сравнении. Чтобы оценить значение начала процесса реабилитации, нужно знать, с чем сравнивать.
Мы назвали наше исследование «Трудная дорога к правде». Здесь, наверное, уместно добавить: «Трудная дорога к правде длиною в жизнь»… Целая жизнь понадобилась одному поколению 1930-х годов рождения, чтобы узнать правду о своих родителях. Путь от полного неведения и незнания к полуправде, затем стыдливое умалчивание и, наконец, открытие архивов, признание юридического статуса реабилитации детей «врагов народа». На этом все…
