«Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе…»
Авторы: Анна Мурашева, Ирина Перхурова школа № 2, г. Няндома, Архангельская область
Научный руководитель: Галина Николаевна Сошнева
Няндомская школа № 2 открыла свои двери в ноябре 1962 года на месте бывшего призывного пункта в годы Великой Отечественной войны, затем военной части. В этом перестроенном здании она находится и поныне. Наша школа единственная в городе деревянная и одноэтажная. В ней учимся мы – Ирина Перхурова и Аня Мурашева, учились наши мамы, Галина Николаевна Сошнева и многие учителя, которые преподают у нас сейчас.
Мы решили узнать об учителях, которые ранее работали в школе. После того как мы обработали собранные интервью, у нас и возникло желание рассказать не только о жизни и работе советских учителей в 1950–70-х годах, но и об их детстве, о том как они выбирали профессию, которой посвятили всю жизнь.
До Великой Отечественной войны
Детство наших собеседников пришлось на предвоенные, военные и послевоенные годы.
Александра Рафаиловна Дроздова (в девичестве Варгасова) многие годы проработала учителем рисования. Она родилась 22 ноября 1930 года недалеко от станции Харовская в Вологодской области. Станция эта была такой тихой и малолюдной, что про нее даже была сложена частушка:
Наша станция Харовская –
такая дикая!
После каждого свидания –
тоска великая!
Отца ее звали Рафаилом Константиновичем, и жил он с отцом, то есть с дедушкой нашей рассказчицы, Константином Николаевичем Варгасовым. У них в хозяйстве имелся сепаратор, и вся деревня ходила к ним перегонять молоко в масло. Скорее всего, это обстоятельство и стало причиной раскулачивания семьи. Когда комиссия по раскулачиванию спросила, кто лучше живет, председатель ответил, что у Варгасовых сепаратор есть. В результате записали, что у Варгасовых маслозавод! «Всё отобрали, кроме какой-то одежды, – говорит Александра Рафаиловна. – Каким-то чудом папе удалось сохранить свою шубу из рыжей лисы на отличном английском сукне». Не выдержав происшедшего, дедушка Александры умер, а семью на время приютили соседи Журавлёвы. Можно сказать, что семье Варгасовых даже повезло. Отец Александры отправился сначала в Няндому поискать новое пристанище, а потом переехал в Ярославль, откуда и написал письмо.
Он устроился на завод, производящий резину и снял угол в селе Семёновское близ Ярославля на одном из берегов реки Волги. Позже семье выделили большую подвальную комнату.
Там у Александры был свой чуланчик, где она играла в куклы. Куклы тех времен были своеобразными: голова из папьемаше, а тело тряпичное. Однажды Александра решила сшить для куклы пальто. Ткань в доме имелась, так как мать очень хорошо шила, и у нее был уже раскроен жакет. Эти куски кроя и обнаружила Александра, решив из одного из них сшить кукле пальто… А вечером она услышала, что мама ищет кусок ткани, и очень испугалась. Маленькая Саша боялась наказания, но все равно честно рассказала маме, что взяла кусочки ткани, чтобы сшить одежки кукле. Поначалу мама рассердилась, но услышав, что дочка хотела сшить пальто для куклы, сменила гнев на милость – хозяйка растет.
Жизнь Варгасовых налаживалась, они даже позволили себе купить граммофон – дорогая для того времени покупка. Больше всего ей запомнилась пластинка «Шумел, горел пожар Московский». На ней была записана русская народная песня, посвященная нашествию Наполеона на Россию в 1812 году и пожару в Москве.
Паспортов или документов в семье ни у кого не имелось. Отцу на завод помог устроиться его дядя. Однако, как любит говорить наша рассказчица, везде есть добрые люди. Однажды жене прокурора потребовалось найти хорошего столяра, ей посоветовали Рафаила Константиновича. Он, конечно, не отказался от дополнительного заработка. Когда он пришел выполнить работу, то разговорился с нанимательницей. Она была весьма любопытной женщиной, поэтому интересовалась тем, как живет работник, откуда он, как поживает его семья. Рафаил рассказал, что приехали они из деревни, что отца его раскулачили, что ни у кого из семьи нет документов. Жена прокурора пообещала помочь с паспортом. Так у отца Александры появился паспорт. Мама работала на том же заводе, что и отец. Из-за отсутствия у нее какого-либо образования, она была просто чернорабочей. Братья отца тогда жили в Няндоме, имея огороды и коров, как когда-то в деревне. Они звали Рафаила переехать к ним. Кстати, коров в Няндоме держали очень многие. Александра Рафаиловна говорит, что насчитывалось 4 стада по 60–70 голов в каждом. Это позволяло людям жить более сытно, за эту возможность надо было платить государству налоги молоком, маслом, то есть продуктами животноводства.
Варгасовы – люди сельские, перспектива собственного огорода была для них очень привлекательной. И когда в городе стало жить тяжелее, почувствовалось приближение войны, приняли решение о переезде.
Когда семья Варгасовых переехала в Няндому, Александре исполнилось 10 лет и она пошла во 2 класс. Учиться ей нравилось, только огорчало, что не было уроков рисования, а она так стремилась рисовать. Любовь к этому занятию она пронесла через всю жизнь.
Другая наша собеседница, Кира Александровна Копенина, 1928 года рождения, тоже оказалась в Няндоме по воле случая. Вот, что она рассказала: «Я приезжая, жила в деревне в Вологодской области. Раньше тем, кто в деревне-то жил, паспортов не давали, вот и маме не дали. Мы так уехали, и долго она боялась, поэтому мы жили в Яковлехе (деревня около Няндомы). И там, и в Няндоме милиция часто проверяла, не живет ли кто без паспорта. Из Яковлехи папа ходил на работу на хлебопекарню, что находилась недалеко от железнодорожного депо (в Няндоме) пешком. Я училась в Яковлевской школе, она была маленькая с одним учителем.
Из Вологодской-то области в 1936 году мы плохо уехали. Отец работал на маленьком маслозаводе, и как-то у него испортилась партия сыра, вот его и отправили как бы на выселение. Хорошо, не посадили! Потом перебрались в Няндому, когда маме паспорт выправили».
В 1932 году для упрощения учета населения в СССР ввели паспорта. Но сельским жителям этот документ не выдавали, чтобы у них не было возможности покинуть деревню, а жилось в ней в условиях коллективизации всё труднее и труднее. С этим было связано множество страхов, ведь уехать в город, на поиски лучшей жизни, могли лишь те, у кого были паспорта.
Несколько штрихов добавила к описанию предвоенного детства и Галина Ивановна Перфильева (в девичестве Чапурина), 1931 года рождения. Ей, к счастью, не пришлось скитаться в поисках лучшей жизни, так как семья проживала в Няндоме в своем доме изначально. Отец работал на железной дороге, в «пути», как говорит Галина Ивановна. Мама не работала – в семье росло четверо детей, да и неграмотная она была, только и умела, что расписаться.
Когда мы спросили у Галины Ивановны, помнит ли она, как пошла в школу, она так начала свой рассказ: «Сшила мне мама сумку на пуговке для тетрадок, да платье фланелевое. Так и пошла». О школьной форме тогда особо никто не думал, в продаже ее не было. Обычно мамы шили детям платьица и штанишки из фланели. Галина Ивановна вспоминает, что и пуговицы на кофте пришили разного цвета, но внимания на такие пустяки не обращали. Да и условий особых для учебы в доме не было. Из мебели у них в доме стоял лишь шифоньер, три железные кровати, сундук и стол с самоваром. За столом этим и обедали, и уроки делали.
Центральной школой Няндомы считалась школа им. А. С. Пушкина. Она находилась на горе около городского парка.
«В классах стояли парты с откидными крышками, учебники сами покупали, ручки перьевые были и чернильницы на каждой парте», – рассказывала нам Галина Ивановна. Все учителя жили в специальном учительском доме неподалеку, то есть жильем их в маленьком городке обеспечивали.
Историей своей жизни с нами поделилась и Вера Николаевна Стрекина (в девичестве Семенова), родившаяся 4 февраля 1931 года в Ленинграде. Детство ее было омрачено многими факторами. В шестилетнем возрасте она потеряла родителей. Ее мама, Мария Яковлевна, работала в НКВД в паспортном столе, а отец, Николай Николаевич, был краснодеревщиком. В семье росло пятеро детей: Кира, Ляля, Тамара и Вера с братом-двойняшкой Маратом. Семья Семеновых имела свой дом в Парголово. Однажды им сообщили, что мать умерла, а скорее всего, просто была арестована, как говорит сейчас Вера Николаевна. После ее исчезновения пришла милиция, проводили обыск, в квартире всё разбросали. Им был нужен отец, но он успел спрятаться, а дети, хотя и видели его в подвале, не выдали. Странным было и то, что похорон не было. После этого двойняшек отправили в детский дом для дошкольников, Тамару – в другой, для тех, кто постарше, а двух старших сестер, Лялю и Киру, забрала к себе бабушка в Ленинград, где они поступили на работу.
Сначала Вера и Маратик находились в Ораниенбауме, потом их перевели в Путиловский школьный детский дом. Дети пошли в обычную общеобразовательную семилетнюю школу. Обучение в то время начиналось в возрасте 8–10 лет, а школы были в основном семилетние. Это было установлено в 1928 году законом «О всеобщем обязательном обучении». Детдомовские учились вместе с детьми, которые имели родителей. Вера Николаевна вспоминает, что «в детском доме жизнь была очень даже неплохой. Хорошие, добрые и заботливые воспитатели», одна из воспитательниц брала Веру к себе в гости и один раз даже с собой в отпуск. «Все дети были сытыми, обутыми и одетыми, не лишенными любви со стороны взрослых. Ребята много читали». В ее рассказе постоянно звучала сердечная благодарность к тем людям, которые тогда находились рядом с нею.
Военное детство
Детство многих наших собеседниц пришлось на Великую Отечественную войну. В районе второй линии (так назывались улицы в Няндоме), где жили Варгасовы, располагались 3 барака, в одном из которых они и жили. Один раз, когда вся ребятня играла во дворе, кто-то крикнул: «Все в красный уголок! Там Молотов по радио говорит, что война началась».
Вскоре мужчин, которые жили в бараках, стали призывать в армию. Призвали и Николая, брата Александры. Николай, собираясь с ребятами, играл на баяне, а они пели «Спят курганы темные» или «В далекий край товарищ улетает…» Его отправили на курсы молодых командиров. Отец ушел на фронт позже, в 1942 году.
Школьная жизнь тоже изменилась. Стали учиться в 3 смены, потому что в Пушкинской школе организовали военный госпиталь, и все ученики были перенаправлены в школу № 31. Мы узнали, что перед войной многие школы строились с учетом того, чтобы использовать при необходимости как госпиталь. Занятия начинались в 16.00, «темень была непроглядная», по словам Александры Рафаиловны, «приходилось делать специальные фонари, брали спиртовку в коробушку и как-то прикрепляли к ней стекла».
Галина Ивановна вспоминает, как она с одноклассниками навещала раз в неделю раненых в госпитале. Они читали стихи, пели. Им, детям, страшно было смотреть на тяжелораненых, так как встречались сильно покалеченные на фронте.
В Няндоме всегда было много солдат, они останавливались по пути на фронт. «Однажды и у нас открывается дверь, мы слышим: „Двадцать человек заходи!“, и заходят 20 солдат. Мама, конечно, сразу запричитала, что нас и так шестеро и живем в двух комнатушках. Но делать нечего. Нас и не спрашивали. Около недели жили красноармейцы в доме, спали все на полу», – вспоминает Г. И. Перфильева. Это было частым явлением, когда солдат размещали по квартирам няндомцев. Разделили комнату, и на другой половине разместились солдаты. «Потом их отправили на Ленинградский фронт, они пешком должны были идти до Каргополя», – говорит А. Р. Дроздова.
Одной из наших собеседниц, Вере Николаевне Стрекиной, пришлось в детстве пережить эвакуацию, так как их детский дом находился под Ленинградом. Сначала их привезли на небольшую станцию, потом ехали 40 км через лес. На месте, где поселили детей, были только школа, магазин, баня, дом для учителей и общежитие для детей. Кругом лес. Тут они прожили год, позже ребятишек переселили в большое село Нема. В этом селе Вера Николаевна закончила школу.
Всю войну детдомовцы работали в колхозе, собирали лен, копали картофель. Хотя кормили их в детском доме три раза в день, как говорит Вера Николаевна, все равно они были полуголодными, «ходили на поле собирать упавшие горошинки, ели щавель, ягоды, а так же „пестики“ – это побеги какого-то растения, на вкус как мучные».
Семье Розы Ивановны Чернецкой (в дев. Рябковой) тоже пришлось уехать с нажитых мест. Осенью 1941 года они покинули Чупу, где жили раньше, и переехали в Каргопольский район, на родину родителей. В вагонах-теплушках с железными печками ехали по железной дороге в Няндому. Спали на нарах. По пути мать писала письма отцу на фронт. Пока ехали, случались налеты – фашисты бомбили поезда. Как только звучал зловещий сигнал, поезд останавливался и все бежали в лес. В Няндоме их встречал двоюродный дядя нашей рассказчицы с лошадью и санями. Поселились они в деревне Шильда в доме бабушки и дедушки.
Мама Розы Ивановны работала в колхозе, поэтому брала работу на дом. Колхозники выращивали дома телят, за это начисляли трудодни. Поскольку в деревне оставались одни женщины, то им и лесозаготовками приходилось заниматься – пилили бревна вручную, вывозили их на санях. «Мама там всё здоровье потеряла!» – сетует Роза Ивановна.
Сейчас Роза Ивановна говорит, что они во время войны особо не голодали, так как держали корову. Пекли лепешки из клевера, из «пестиков» – это считалось нормой жизни. «Мы на траве выросли!» На огороде брюква, репа, чеснок, лук. Когда топили печь, на углях пекли и картошку, и лук. Это считали за лакомство. Сахару не знали. В кипяток выливали две ложки топленого молока. Зимой мало молока-то». А мало потому, что колхозники сдавали молоко на маслозавод.
В школу Розе приходилось ходить в соседнюю деревню. Уроки ни при какой погоде не отменялись. В морозы все надевали валенки, кутались в шубы и шли учиться. А на более теплую погоду у школьников имелись сапожки. Их шил местный сапожник. Назывались они «крюки», если сшиты были только из кожи, а те, которые шили из других материалов, назывались «полукрюки». Такие сапожки были очень крепкими и служили долго. «А летом в школу босиком бегали, – говорит Роза Ивановна, – хотя некоторые девочки и в лаптях ходили». Мама перешивала старые вещи и меняла на хлеб.
Электричества в деревне еще и в помине не было, а керосин был большой редкостью, поэтому по вечерам зажигали лучину. Уроки старались выучить еще до того, как стемнеет, а ведь на Севере зимой темнеет очень рано. Писать приходилось сажей на газетах, прямо поверх напечатанного текста, чернил не было.
Чтобы выжить
Детям военного поколения в войну приходилось главным образом не учиться, а выживать. Помимо школы было еще много забот. Например, семья Александры Рафаиловны держала корову, которая и спасала в голодное время. Для нее приходилось заготавливать корм, а значит, ходить на сенокос. Для Александры это было очень тяжело. Да и сенокос находился в 12 км у деревни Заозерье. «Придешь обратно, домашние дела ждут, – вспоминает Александра Рафаиловна. – А мама говорит: „Шура, только не садись, не встанешь“».
Своим хозяйством жила и семья Г. И. Перфильевой. «Имелся огород, корова, козы. И взрослые, и дети летом заготавливали сено. Пока маленькая была, мои сестры ходили, а как только 10 лет исполнилось, так и меня брали». Молоко продавали на рынке, что находился у железной дороги в районе современного переезда у площади Советской. Мама парила молоко в печи, а Галина перед школой шла на базар, где и продавала его или меняла на хлеб. Однажды ее чуть не обманули. Какая-то женщина пыталась расплатиться с ней фальшивыми талонами на хлеб, но Галина вовремя их распознала.
В войну продукты распределяли по карточкам. Мы узнали, что они были введены в августе 1941 года. 800 г хлеба в сутки полагалось служащим и рабочим, а иждивенцы и дети получали 400 г. Однако из-за нехватки хлеба нормы порой сокращались до 150–200 г, а то и до 75. Хлеб мама Галины Ивановны делила на части – папе и брату побольше, себе поменьше и детям по кусочку. Утром обязательно варили чугун картошки, а к ней соленые грибы. Иногда к этому – простокваша или ложка сметаны. «Из ржаной муки мама готовила „кашу-густяшу“, а если к ней еще и простокваша, то вообще замечательно». Многие дети войны с особой ностальгией говорят о еде, которая в то время казалась им очень вкусной.
Еще в добывании еды очень помогал лес. Осенняя пора во время войны – большая радость. В лесу появлялись грибы, спели ягоды. «Все леса обегали», – говорит А. Р. Дроздова. Собранные грибы солили на зиму в больших кадках, бруснику толкли.
За событиями на фронте дети следили всем классом, отмечали победы на карте флажками, при победе советских войск дружно кричали: «Ура!» Особенно переживали во время Сталинградского сражения.
О том, что война завершилась, все узнали в Красном уголке, говорит Александра Рафаиловна. Это такое помещение на предприятиях или в клубах, где размещалась политическая информация на стендах. Раздавались радостные крики: «Ура! Война закончилась!!!» Это был праздник со слезами на глазах, у многих не вернулись мужья, братья, отцы.
Вера Николаевна Стрекина тоже говорит о безмерной радости, охватившей ребятишек в день победы: «Прыгали на кроватях, да так сильно, что даже пружинные сетки порвали». Путиловский детский дом № 40 не вернули в Ленинград после войны, так как в нем прибавилось значительное количество местных сирот. Обратно возвращались только воспитатели. Веру хотела взять с собой та воспитательница, к которой она когда-то в Ленинграде ходила в гости. Но Вера не поехала без брата. Позже Маратик сбежал из детского дома, он стремился обратно в Ленинград, о его судьбе ничего не известно до сего дня. Вера Николаевна и сейчас называет его Маратиком, вероятно, в ней живут детские воспоминания и горечь от потери младшего братишки. Так сначала смерть мамы, а затем действия властей и война навсегда разлучили ее с последними родными людьми.
Жизнь после Победы
Трудностей и после войны еще будет не мало.
Розе Ивановне хорошо запомнилось, что когда отец пришел домой, то принес два кусочка сахара и отдал их сестренке, а она его и не помнила. Вскоре он уехал в Кемь, чтобы обосноваться. Туда он перевез и семью. В то время многие пытались найти место получше, да и в колхозе жилось тяжело на трудодни, поэтому по возможности люди стремились уехать из деревни.
Жить стали в доме, хозяева которого эвакуировались во время войны. В семье Рябковых вновь ожидалось пополнение. Но что-то пошло не так во время родов, ходили слухи, что мама заболела брюшным тифом. «Карточки продуктовые на маму мы отдали в больницу, и я каждый день носила литр молока. Вскоре она умерла», – говорит Р. И. Чернецкая. Появившуюся на свет девочку Раю не приняли в детский дом, так как имелся отец. Отец не забрал девочку домой. «Нас трое – я и два брата», – говорит Роза Ивановна. Пролежав месяц в больнице, она умерла. Это случилось в 1947 году.
После смерти матери отец Розы Ивановны стал работать товароведом. Дети часто оставались одни дома, отец ездил в командировки. За старшую оставалась Роза. Отец, уезжая, всегда отдавал деньги на хозяйство ей. А Розе всего 10 лет, распоряжаться деньгами ее никто не учил. Тогда еще действовали карточки, за хлебом приходилось отстаивать огромные очереди, порой даже по ночам. «Натурально голодали. Однажды, когда я училась в 6 классе, ребята даже не встали с кроватей, а я на утренник новогодний пошла в школу – в надежде, что подарок дадут. Но не дали, так как большая уже», – вспоминает Роза Ивановна.
В 1953 году семья переехала в Каргопольский район, в ту же деревушку, где дети с мамой жили во время войны. Личная жизнь у отца не складывалась, он никак не мог найти хорошую мать своим детям. У них перебывало семь мачех.
В деревенской школе не было старших классов, поэтому Розе пришлось переехать в Каргополь. Там она жила у знакомой родителей, у тети Маруси. Она выделила Розе угол в комнате, где та проживала бесплатно. Однако за обучение в 8–10 классах приходилось платить 150 руб. в год, рассчитывались за полгода. Плату за обучение в старших классах и вузах ввели еще в 1940 году. В школе уже носили форму, но не покупную, а сшитую своими руками – коричневое платье и черный фартук. В Каргополе, в отличие от деревни, в середине 1950-х стало появляться электрическое освещение. Жизнь налаживалась, а дети военного поколения взрослели, не почувствовав детства, выбирали свой дальнейший путь и профессию и часто вдалеке от родного дома.
Выбор профессии
В СССР после войны не хватало учителей. Поэтому, как говорит А. Р. Дроздова, в городе Вологда был сформирован специальный 11-й педагогический класс, такие классы открывались специально для ускоренного пополнения школ учителями в первые послевоенные годы. Педкласс являлся формой ускоренной вузовской подготовки, поэтому отбирали лучших из лучших.
Именно там и училась Александра Рафаиловна. Чтобы поступить туда, надо было сдавать экзамен по русскому языку, литературе и математике. Всем иногородним предоставлялось общежитие. Общежития были очень скромными. Студенты получали койко-место с постельным бельем в комнате на несколько человек, где имелись еще стол, стулья, полки или этажерки, то есть весьма скромное убранство.
Из стипендии в 180 рублей 150 уходило на питание, а остальные 30 рублей тратились обычно на поход в кинотеатр. В училище была своя форма, похожая на школьную, но платье в ней было не коричневое, а синее, к этой форме прилагался фартук. Мы спросили Александру Рафаиловну, какие учебные предметы ей казались наиболее полезными? Она сначала сказала, что все, но, подумав, добавила, что, пожалуй, история партии была совершенно бесполезным предметом. Однако этот курс изучался во всех учебных заведениях. Изучали труды В. И. Ленина, слушали лекции о создании партии, учили даты партийных съездов. Но это и не удивительно. В стране существовала однопартийная политическая система, и всё население обязано было знать историю Компартии и ее политику.
Однажды весь класс девушек повели в клуб на лекцию, посвященную искусству одеваться. Александра Рафаиловна рассказывает, что там им объясняли, как правильно надо одеваться, когда идешь на работу или учебу, когда идешь гулять, на танцы, праздничный вечер, в театр. Но возможность разнообразно одеваться была не у всех, жили-то на стипендию. Что-то шили сами, что-то покупали у знакомых или донашивали после родственников. Одежда стоила недешево, например, шерстяное платье – 510 рублей, мужской костюм из бостона – 1400 рублей.
Так же, обдумав свое будущее и учитывая интересы и возможности, выбирала профессию Р. И. Чернецкая. Когда обучение в школе подходило к завершению, Роза вместе с подругой пошла в библиотеку изучать справочник по высшим учебным заведениям. Их привлек географический факультет в Архангельске, потому что летом студенты этого факультета ездили на полевую практику на Кавказ и в другие места. После выпуска они должны были стать учителями. Обе подружки сдали экзамены и успешно поступили на геофак в 1954 году. В институте дали общежитие, в котором они жили по 5 человек в комнате, образовав «коммуну», как она говорит. Стипендия на пять человек составляла 260 рублей в месяц, 30 рублей студентки платили за общежитие, 150 рублей на еду, остальное же тратилось на баню, мыло, зубной порошок. Иногда девушки ходили в кино.
На первом курсе у Розы имелось только одно ситцевое платье, но так как все девушки в институте одевались скромно, разница в достатке в глаза не бросалась. Конечно, девочкам хотелось украсить свой наряд. Для этого они делали вышивки на платье, вязали воротнички.
В отличие от наших первых собеседниц, В. Н. Стрекиной не пришлось самой выбирать будущую профессию, за нее это сделало государство. В 14 лет, как и все дети, достигшие этого возраста, Вера покинула детский дом. Ее и еще одну девочку отправили в Иваново, где она стала учиться в ФЗО на ткачиху, остальные девушки в этом учебном заведении были в основном местные. За 9 месяцев учебы она стала хорошей ткачихой. После окончания ее приняли на фабрику им. Варенцовой. Жила Вера в общежитии, в комнате, где располагалось еще 5 девушек, в отличие от детдома, где жило 22 человека в комнате. В общежитии кормили, выдавали денежные пособия. Вера работала, перевыполняя норму на 6 станках вместо 4, а ведь ей тогда еще не исполнилось и 15 лет. При общежитии имелось много кружков. Больше всего ей нравилась акробатика, и она даже получила 2-й разряд по гимнастике. Она мечтала об образовании и хотела стать либо циркачкой, либо учительницей. В цирк она не проходила по возрасту, «значит, стану учительницей!» – решила Вера.
В то время как она собирала вещи, стало известно, что умер Сталин. Все девушки в общежитии плакали, кроме Веры. У нее не было жалости к вождю. Она винила его в том, что потеряла сначала родителей, а потом после войны вообще всю родню.
Так как взросление наших собеседниц пришлось на завершение эпохи сталинизма, почти все они затрагивали в своих рассказах события, связанные со смертью Сталина. Р. И. Чернецкая в тот момент училась в 8 классе. Во время болезни вождя по радио постоянно уведомляли население о состоянии его здоровья. Когда сообщили об очередном ухудшении, жена отца – тетя Дуся, не спала всю ночь, а когда объявили о его смерти, разбудила всю семью. «Наутро в школу все ребята пришли заплаканными. В школьном коридоре был установлен бюст Сталина и организован почетный караул».
Тот день запомнился и Александре Рафаиловне Дроздовой. Она как раз поехала на какое-то педагогическое совещание и на вокзале встретилась с подругами. В буфете они активно общались и смеялись. Тут к ним подошел какой-то мужчина и сделал замечание, что нельзя так себя вести в день смерти И. В. Сталина.
Весной Вера поступила в педагогический техникум, в котором готовили учителей физической культуры. В техникуме учащимся выдавали талоны на обеды и раз в год деньги на одежду, также они получали стипендию.
Вера Николаевна отметила, что ей, как и работающим, приходилось покупать облигации госзайма со стипендии. Облигации начали свой путь с 1922 года. Люди как бы давали деньги государству в долг. Вернуть облигации и получить обратно деньги было невозможно, но ежемесячно устраивалась лотерея, в которой была возможность выиграть. Выигрышные номера облигаций печатались в газетах. Однажды Вера выиграла при розыгрыше облигаций довольно-таки приличную сумму, купила часы и себе, и подруге, потом еще валенки себе и несколько платьев.
Нас удивила судьба Идеи Николаевны Савиной (в девичестве Базарина), 1932 года рождения. Она начала работать рано, окончив лишь 7 классов. А училась она хорошо, и в 1947 году мама, работавшая в типографии, пристроила ее к себе учеником наборщика. «Я работала, а зимой ходила в вечернюю школу в осеннем пальто и сапогах кирзовых. Учительница в вечерней школе, Клара Давыдовна Каплан, как-то спросила: „Базарина, неужели Вам не холодно?!“ Мне так стыдно, а одеть-то нечего! В 7 классе я вступила в комсомол. Потом стала работать в райкоме партии в отделе учета. Я была очень активная, была пропагандисткой, везде участвовала. И в то время учителей немецкого языка не хватало и меня вызвали в РОНО (Районное управление народного образования) и сказали, что есть месячные курсы в Архангельске для подготовки учителей. И я туда поехала», – так рассказывала нам Идея Николаевна.
Таким образом, для Идеи Николаевны выбор профессии учителя был неким комсомольским заданием от РОНО. Подобная ситуация, когда кто-то за тебя решал твою судьбу, была не в тягость. Так поступали все, «не задумываясь», как говорили не раз наши собеседницы.
Начало педагогической деятельности. В дальние края
В отличие от современных условий, в советское время, в середине 50-х годов ХХ века и позднее, молодые люди могли получить профессиональное образование бесплатно, но на конкурсной основе. После окончания учебного заведения надо было отработать 3 года по распределению. То есть работу гарантированно получали все, но в тех населенных пунктах, где требовались специалисты, а вот с жильем у каждого складывалось по-своему.
Так было и с Александрой Рафаиловной Дроздовой. Так как Вологодский педагогический класс курировался Министерством железнодорожного транспорта, то выпускниц отправляли работать в железнодорожные школы. Александре предстоял дальний путь – в 1950 году ее отправили работать на Дальний Восток, в Хабаровский край.
Перед отъездом ей выделили деньги на переезд к новому месту работы – «подъемные» 2500 тыс. рублей. На часть этих денег отец купил Александре много нужных вещей в Москве (часы, отрез драпа на пальто и др.), потому что в послевоенной Няндоме достать что-либо не представлялось возможным. Багажа можно было взять с собой сколько угодно (пассажиры, отправляющиеся по распределению, провозили его бесплатно), поэтому она взяла с собой большую коробку из-под чая, куда были сложены подушка, таз, посуда, постельное белье, одежда и маленький сундучок. Конечно, если бы сейчас молодой специалист поехал куда-то далеко, купил бы всё на месте, но в советское время товары широкого потребления были дефицитом.
Александру Дроздову отправили на маленький разъезд. Говорит, выла волком, но ничего не поделаешь, ехать надо. На руках у нее имелся небольшой саквояж со всем необходимым в дороге. До пункта назначения добиралась 8 суток. Остановки по пути следования были длинными, и на некоторых станциях даже столы на улицу с готовыми обедами выносили; встречались и небольшие базарчики. На них продавали и картошечку горячую, и огурчики.
Она вышла на небольшом разъезде Аур, от которого до конечного пункта еще идти пешком по шоссе 7 км. Настроение скверное. Еще бы! Надо же попасть в такую глушь на другом конце страны! Прошла она уже половину пути и видит, навстречу к ней ребятишки бегут! Чумазые все, но лица радостные! Молодая учительница забыла про свою печаль и больше ни о чем не жалела.
Комнату ей предоставили хорошую, только что отремонтированную и с мебелью. Там же располагалась и школа, которая представляла собой квартиру из двух комнат: учебного класса и раздевалки. Никаких учебных пособий и наглядного материала не существовало, как и учебников. Получив первую зарплату, Александра купила глобус, счеты и многое другое. Заработная плата у нее была для того времени неплохая – 960 рублей, поскольку она работала на 1,5 ставки (ставка учителя и полставки заведующей). Но получала она всего 760 рублей, так как из зарплаты каждый месяц вычитали заем на облигации госзайма, профвзносы, комсомольские взносы, налог за бездетность (такой налог взимался с бездетных мужчин и женщин и составлял 6% от заработной платы).
Родители учеников работали путейцами – обслуживали железнодорожные пути, поэтому половина ребятишек жила далеко от школы, километра за три. Занятия проводились при любой погоде. Ребятам очень нравилось посещать уроки, и даже родители не могли удержать их дома во время морозов.
В магазине, который был на разъезде, имелись только необходимые продукты: соль, хлеб, крупы и т. п. Всё остальное можно было купить у людей, благо все там держали огороды.
За 7 км от Александры Рафаиловны жила ее подруга. Они вместе часто ездили в Биробиджан. Там они ходили в кинотеатр на все сеансы подряд, потом на танцы.
Из Биробиджана привозила книги. Читала она при керосиновой лампе по вечерам, благо дрова и керосин предоставлялись бесплатно для сельских учителей. Через три года после начала педагогической деятельности наша рассказчица переехала на станцию Облучье. Александра стала работать учителем в начальной школе. Поселили ее в общежитии, где ей очень нравилось, так как там было централизованное отопление и водоснабжение. На каждый праздник устраивались замечательные вечера с музыкой и танцами. Все живущие там были холосты и молоды. И когда Александре Рафаиловне предложили переехать в отдельную комнату, она отказалась. Во-первых, она любила общество, ей не хотелось жить одной, а во-вторых, жить в общежитии гораздо практичнее, «ни тебе печек топить, ни воду носить».
Когда директора ее школы перевели в ГОРОНО, на свое место он предложил назначить Александру Рафаиловну. Поначалу она в себя не верила, боялась руководить таким большим количеством людей – 300 учеников начальной школы плюс штат сотрудников.
Вообще, о работе на Дальнем Востоке Александра Рафаиловна говорит с воодушевлением, хотя ей очень хотелось в родные края.
Розу Ивановну Чернецкую по распределению отправили тоже не в близкие края. Хотя это и была родная Архангельская область. В общем, пришлось ей поехать в маленькую деревушку в Красноборском районе – в Куликовскую школу. Добирались сначала поездом до Котласа, на пароходе от Котласа до Красноборска, а потом неизвестно как нужно было преодолеть 60 км до самой деревушки. Автобусов нет, в руках два чемодана. Надежда только на попутки. «В общем, добирайся, как хочешь, – вспоминает Роза Ивановна. – Сидели на берегу с другой молодой учительницей, ждали попутку целый день». В деревне им на двоих дали квартиру в щитовом 4-квартирном доме.
Наша рассказчица стала работать учителем химии и биологии в 7–8 классах. Зарабатывала хорошо, около 800 рублей, поэтому высылала деньги домой. Нам удалось узнать, что в начальных школах оклад учителей составлял тогда около 350 рублей, в московских школах около 450 рублей. А у преподавателей средней школы оклад был около 900 рублей.
Частично по собственному желанию, а частично по воле государства на Севере оказалась известная уже нам Вера Стрекина. Сначала ей предложили преподавать в педагогическом училище в Архангельске, но пришлось отказаться, так как ни квартиры, ни комнаты в общежитии не предоставляли, а снять квартиру тогда было очень трудно. В итоге предложили два города: Няндому и Коношу. Вера Николаевна выбрала Няндому. Поначалу, Веру Николаевну с ее новой подругой поселили в небольшой комнатке прямо в школе, где стояли две кровати, печка, плита и столик. Но вскоре их переселили в 2-комнатную квартиру в новом доме. Так как никакого имущества девушки еще не имели, от школы они получили кровати и матрасы.
Где родился, там и пригодился
Идее Николаевне Савиной пришлось возвращаться в Няндомский район, РОНО которого и отправляло ее на ускоренные курсы в Архангельск. Так как школы города были уже обеспечены учителями иностранного языка (в город приезжали выпускники вузов), ей пришлось ехать на железнодорожную станцию близ Няндомы. «И вот меня отправили на станцию Шипаховский (816 км), – вспоминает она. – Там жили выселенные украинцы. И там была школа, я там работала 2 года и учителем, и пионервожатой. Мне дали комнатку».
В то время на станциях и в лесопунктах было много высланных спецпоселенцев. Переселяли в основном раскулаченных крестьян, там они работали и жили, а после войны – и жителей оккупированных территорий, заподозренных в сотрудничестве с фашистами. Отношения местных и спецпоселенцев были дружелюбными, люди друг друга не отличали по этому признаку, и скорее всего, понимали северяне, что не велика была вина тех, кого после войны высылали с оккупированных территорий на окраины СССР.
Идея Николаевна описала свой скромный быт: «Жила я в бараке, в комнатке, за стенкой жил учитель математики, а напротив моей комнаты располагался магазин. В нем были и промтовары, и продукты. Отопление печное, дрова привозили на машине бесплатно. В комнате был стол, стул, кровать железная, а больше ничего. Посуду я привезла, столик себе туалетный сделала из ящиков, закрыв их какой-то тканью, занавески и абажур сшила из марли. В наше время всё делали из марли. Почему? Да потому, что не достать в магазине ткани. Но меня всё устраивало, жилье было хорошее. Одевались небогато. Учителям порой давали талоны на отрез и с ним мы шли в магазин, давали только по разнарядке, в свободной продаже сложно было купить одежду». Сейчас такое отношение кого-то может удивить, но Идея Николаевна пережила войну и уже привыкла к послевоенным условиям. Подавляющая часть населения, особенно в провинции так жила. Поэтому условия эти и считались хорошими.
Будни и праздники. Дела учебные
Ранее мы рассказывали о пути в профессию разных учителей, которые рано или поздно оказались в школе № 2 г. Няндомы и работали до выхода на пенсию. Сейчас в школе работают педагоги, которые учились у наших собеседников.
Первым директором школы № 2 в 1962 году стала Кира Александровна Копенина. Она закончила географический факультет Вологодского педагогического института, отработала в большой деревенской школе учителем математики. Переехала в Няндому, когда родился ребенок. «Работала на двух работах, – вспоминает Кира Александровна. – Когда закрыли военный городок и решили создать новую школу, меня сразу же поставили туда директором. Когда я пришла на место будущей школы там были одни стены. Стали строить. Стены и фундамент оказались крепкие, разгородили казармы и получилось 9 классных комнат. В них обучалось 623 ученика, работали в две смены».
В школе работало много кружков и секций. Ребята занимались не только по будням, но и в выходные, по субботам и воскресеньям. Это потому, что приветствовался принцип «Школа открытых дверей», чтобы учащиеся не болтались на улице, а занимались полезным делом. В школе дежурили учителя. Поражает, что все эти дополнительные обязанности возлагались в обязательном порядке и не обсуждались. Вокруг школы сейчас много деревьев, палисадник с цветами. Всё это появилось при К. А. Копениной. Как она говорит, «школу я начала сразу озеленять. Не было ни одного деревца, ни куста, ничего не было вокруг». Очень бережно ученики и учителя того времени относились к школе. Они убирали территорию школы, чистили снег, после уроков мыли классные кабинеты.
Не только обустройством школы занималась Кира Александровна, при ней также появился интернат для детей, чьи родители жили в поселке «Мирный» и работали на лесозаготовках. «Их кормили бесплатно, и обеды, и ужины, и завтраки – всё свое».
Вероятно, для начала 1960-х годов, наша школа была вполне благополучной, но это благополучие приходилось поддерживать кропотливым трудом. В школе было печное отопление, поэтому одной из первейших задач было обеспечивать печи дровами, что делали обычно старшеклассники. «Если не принесут, то класс будет не топлен. Но было тепло, даже форточки открывали. Еще был колодец за школой, за водой ходили технички, а потом воду стали подвозить на машине», – поведала нам И. Н. Савина. Какое-то время железные печи еще стояли в коридорах и классах после прокладки централизованного отопления. Здесь на Севере забота о тепле продолжается с октября по май.
«Учителя одевались не богато, но аккуратно, – вспоминает Кира Александровна. – Кто-нибудь в одном-двух платьях весь год проходит, а на них ни пятнышка, ни складки лишней, но я каждый понедельник появлялась в разных костюмах. В 1970-х стали появляться кримпленовые костюмы, стоили они недорого, но был дефицит товаров и доставали их через директора ОРСа (Отдел рабочего снабжения)».
И. Н. Савина, начавшая педагогическую карьеру еще в 1950-х, тоже упоминает, что учителя особенно не шиковали: «Муж работал на железной дороге, зарабатывал хорошо по тем временам. Но все шили, готового не было ничего, ни пальто, ни платья. Отдавали в мастерские. Материал покупали сами. Лицевала я только одно пальто, осеннее (лицевали, то есть делали изнанку лицевой стороной). И меняла пальто очень редко, было у меня только зимнее и осеннее. Носили, пока не выносится полностью», – уточняет Идея Николаевна. И дело не в том, что не хватало средств, просто вещей не было. Ассортимент магазинов был скудным. Вещи берегли, ведь замены можно было и не найти. Сейчас мои одноклассники и не поймут фразу: «Пальто новое, ни разу не лицованное». В 1970-х одеваться стали лучше и разнообразнее.
Практически все учителя, жившие в Няндоме и тем более в районе, имели огороды. Вот и семья Малицыных обзавелась небольшим хозяйством. «Стали сажать картошку. За домами было большое поле совхозное, там дали землю. Сажали, чтобы свое что-то было, да и чтобы в магазине не покупать. Зарплата небольшая. Но можно было брать кредиты, например, мы брали кредит на письменный стол. Помню, мужу захотелось купить радиолу. В то время уже начинали класть деньги на книжку, но их было немного, поэтому пришлось всё равно брать кредит. Всё было в дефиците, даже дорожки на пол, – смеется Валентина Николаевна. – Не ко всем праздникам мы могли позволить себе что-то новое».
В 1960-х годах особое внимание уделялось общественнополезному труду, в том числе и на приусадебном участке школы. Как рассказывала Р. И. Чернецкая, работавшая какое-то время в селе Красное под Вологдой: «Для интерната мы варили варенье из ягод, что росли на школьном участке. Капусту выращивали, огурцы в парниках и на грядках. Солили их для интерната». Даже у школы имелось свое маленькое хозяйство. «Раньше обязывали выращивать кроликов. Кролико-фермы создавались при школах. Нам дали крольчиху. И как „посыпались“ крольчата! Летом, как летнее задание, поручалось ученикам заготавливать веники для кроликов. А лучших заготовителей награждали кроликами». Пытаясь прояснить ситуацию с этими животными, выяснить, чем объяснялось появление кролико-ферм при школах, мы обнаружили упоминание о Законе об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы образования в СССР (1958 год). Более тесная связь школ с «жизнью» означала связь с сельским хозяйством и производством. В данном случае, вероятно, предполагалось обучить школьников кролиководству.
Сейчас на вооружении учителя очень много средств обучения: красочные учебники, таблицы, рабочие тетради, наглядные пособия, компьютеры и компьютерные программы. В те годы, как говорит И. Н. Савина, педагог почти всё готовил сам, стремясь, по ее словам, «чтобы урок прошел максимально эффективно и интересно». Все стенды и настенные пособия учителя делали сами, писали карточки с заданиями в качестве раздаточного материала, рисовали плакаты.
Коснулись мы в разговоре и вопроса о религии. Конечно, антирелигиозная политика, начатая в СССР в 1917 году, стала в 1950–60-х уже не столь агрессивной, но навязывание государством атеистического воспитания продолжилось. Своими мыслями по этому поводу И. Н. Савина тоже поделилась с нами: «В наше время проводили атеистическое воспитание, верить в Бога было нельзя. Раньше пошел в церковь – и всё, с работы сняли, из партии выгнали. Был случай, жена – учительница, а муж работал в милиции – решили они окрестить ребенка, и его сняли с работы. С этим было очень строго. Я, конечно, задумывалась, почему нельзя верить? У нас в Конституции прописано – свобода вероисповедания, свобода совести, так почему же так? В здании бывшей церкви Зосимы и Савватия устроили Дом Пионеров, и даже никто не вспоминал, что в Няндоме когда-то действовала церковь».
Каждый человек, наверное, отработав будни, ждет праздника. Но были в Советском Союзе такие праздники, которые учителя ждали с особым чувством. Это день Октябрьской революции 7 ноября и День международной солидарности трудящихся 1 мая. Явка на демонстрацию в честь этих праздников для многих являлась обязательной. Учителя же, как и директор, завуч и всё руководство школы, должны были организовать школьников и подготовить праздничные транспаранты.
Вот что вспоминают наши учителя. «На демонстрации обязаны были ходить все, и после мероприятия обязательно проводилась линейка, и там выставляли тех, кто не был на демонстрации. Считалось, что если человек не пошел на демонстрацию, значит, он не солидарен с существующим политическим строем. На демонстрацию шли пешком, было тяжело, надо было нести транспаранты, но потом стали заказывать машины, стало легче. Однажды сделали ракету в честь полета человека в космос, в ракете сидел ученик, и спутник сделали с такими антеннами. Готовились хорошо!» – вспоминает Идея Николаевна Савина. Чтобы колонна выглядела красиво и торжественно, ученики шли с портретами членов Политбюро КПСС, знаменами комсомольской и пионерской организации школы и с лозунгами, написанными на красной материи.
Преимущество учительской профессии – это отпуск летом. Но позволить себе поехать куда-либо могли не все.
В 1970-х уже появилась возможность съездить за границу. Например, И. Н. Савина побывала в ГДР, а В. Н. Малицына в Болгарии. Путевку ей частично оплатили. Для учителей это было дорогое удовольствие, поэтому поездка за границу становилась целым событием. В Болгарии Малицыны впервые купили растворимый кофе.
Дела общественные
Слушая рассказы учителей об их работе в советские годы, мы обратили внимание на то, что они занимались не только уроками и внеклассными мероприятиями. Как говорила И. Н. Савина, они «активно участвовали в общественной жизни, пропагандировали, читали лекции, просвещали людей!»
Некоторые факты нас удивили. Например, К. А. Копенина рассказала, что на рубеже 1950–60-х страна боролась с неграмотностью. «У каждого учителя был свой участок, и они ходили по домам, учили читать, считать. Это было распоряжение правительства и райкома КПСС. Главная задача была научить читать, чтобы люди читали газеты. Очень много было неграмотных». Эти рассказы удивили потому, что мы считали эту проблему решенной еще в 1930-х, ведь борьба с неграмотностью началась еще на заре советской власти. А оказалось, что и в конце 1950-х встречались взрослые неграмотные люди.
К. А. Копенина добавила, что от учителей в обязательном порядке требовалось выписывать газеты и журналы. «Например, я выписывала газеты „Правду“ и „Учительскую газету“ – они были обязательные, но без „Правды“, думаю, можно было бы и обойтись», – говорит она. В то время каждый учитель был агитатором, то есть на нем закреплялась определенная улица и он должен был ходить и рассказывать о выборах, о политике, о кандидатах. Раньше населению нравились выборы – это был большой праздник! На каждом участке музыка, множество развлекательных мероприятий, кино. И во всех этих мероприятиях опорой являлся учитель.
А поразил нас рассказ Идеи Николаевны тем, что она очень позитивно рассказывала об участии учителей в «общественной жизни». У нас же складывалось впечатление, что им и к урокамто готовиться было некогда. На вопрос, оплачивалась ли работа агитатора, она ответила, что за общественную работу ничего не платили. Но выборами учителя занимались периодически, а вот различные собрания проходили каждую неделю – это политучеба, партийные, профсоюзные, производственные собрания.
«У учителя вся неделя была трудовой! Мы работали при одном выходном, – добавляет И. Н. Савина. – Вторая смена заканчивалась в 19:00, и домой порой приходили в двенадцатом часу! В общем, труд учителя был очень, очень тяжелый. Для подготовки к урокам мы еще составляли подробные урочные планы».
Как говорит Идея Николаевна, многие учителя были членами КПСС, а она вступила еще в 1952 году. Когда пришла в школу № 2, партийная организация объединяла трех человек, потом их стало больше. Бывший директор школы К. А. Копенина поясняет: «Я предлагала вступать только тому, кто хорошо работает. Было такое время, что, ну, надо было вступать, коммунист – это было престижно, даже устройство на работу от этого зависело. Общественная работа – это показатель. Учителя никогда не жаловались на нехватку времени. Помню, меня пригласили на передачу „Какие мы“. Приезжало в Няндому Архангельское телевидение, и я сказала, что не представляю жизни без общественной работы, и это было чистой правдой. Да было трудно, но мы были так воспитаны. Были, конечно, такие учителя, у которых на первом месте был дом, но я к их числу не относилась, я совмещала и это и то».
Думается, Идея Николаевна немного лукавит. Она сама упоминала, что во многом ей помогала мама, например, она воспитывала детей, да и муж. Действительно, без помощи родных невозможно было успевать и работать и заниматься хозяйством. Одна из учительниц вспоминала, что муж при ее работе всегда занимался стиркой. «Пока я в субботу на работе, он воды нагреет, белье выстирает, воду вынесет, и мы с ним идем на реку полоскать. А вечером если успею, свожу детей в городскую баню», – говорит она и добавляет, что мужу полтора года приходилось работать во вторую смену, чтобы нянчиться с младшим ребенком, пока она на работе. Потом дочь определили в садик. Наверное, без такой помощи общественная работа в радость не будет.
Обязательной являлась и так называемая политучеба. Это занятие во внеурочное время, на котором учителями изучалась политика КПСС, материалы партийных съездов и многое другое. Изучить означало не только прочитать, но и законспектировать. За организацию политучебы отвечали парторг школы и директор. Политучеба, как и педсоветы, проводилась вечером и длилась минимум 2 часа. «Помню, была такая учительница Светлана Сергеевна, как проходило 2 часа, она начинала ерзать на стуле, вздыхать и смотреть на часы, мол, время вышло. Я к ней поворачивалась и говорила: „Светлана Сергеевна, сидите, еще политучеба не закончилась“, – говорит К. А. Копенина, улыбаясь. – Потом, конечно, всем приходилось в темноте и пешком добираться до дома». В. Н. Малицына тоже говорила про долгие педсоветы и политучебы даже при керосиновых лампах, поэтому она обрадовалась, «когда КПСС отменили».
А ведь кроме КПСС, куда, как мы уже сказали, «приглашали лучших», абсолютно всех принимали в различные общественные организации и общества: Общество спасения на водах, Общество книголюбов, Общество охраны природы, Общество Красного Креста и т. д. Одно хорошо, главное – это членство и уплата взносов, собраний проводить не требовалось. У В. Н. Малицыной сохранилось огромное количество таких удостоверений.
Как известно, в СССР существовала однопартийная политическая система, то есть господство КПСС, которая осуществляла контроль над жизнью общества, в том числе и над школой. И. Н. Савина, как парторг, следила за проведением комсомольских собраний, пионерских сборов, обязательно сама на них присутствовала.
Особо следует отметить такое явление в советской школе, как «Пятая трудовая четверть». Конечно, в учебном году всего 4 учебных четверти, но летом в обязательном порядке предполагался общественно-полезный труд для старшеклассников. Один раз в год дети собирали металлолом и два раза в год макулатуру. Летом ездили в колхозы. Это было обязательно для всех. Например, около 5 лет подряд Г. И. Перфильева работала начальником трудового лагеря старшеклассников школы № 2 «Романтик». «Мне не хотелось, но толкали везде и всюду как физрука», – говорит Галина Ивановна. Каждое лето в деревню Канакша в обязательном порядке отправляли всех будущих десятиклассников на сельскохозяйственные работы на общественных началах. Они пололи, заготовляли сено, выполняли другие необходимые работы. Считалось, что именно физрук должен сопровождать их на эту работу. Галине Ивановне самой приходилось даже сколачивать ящики. Желания ее никто не спрашивал, хотя в семье росло двое детей. А все потому, что рабочих рук не хватало.
«Осенью приходилось ездить в колхоз на уборку урожая. Желания моего никто не спрашивал, – вспоминает Г. И. Перфильева. – Даже недомогания из-за беременности не являлись причиной для того, чтобы остаться в городе. До Липово ехали на машине, дальше пешком, там и работали. Место это называлось Завара. Спали все на полу, на тюфяках в двухэтажном частном доме. Готовили кушать себе сами. Жили почти месяц. Обычно в сентябре ездили туда. В основном собирали горох и картошку. Мылись прямо на речке». Г. С. Доильницына, закончившая школу в 1957 году, тоже вспоминала поездки в колхоз, начиная с 5-го класса, когда работали неделю, а в старших классах вообще на месяц отправляли, в сентябре. Под жилье отводили почти нежилые помещения. «Помню, был дом у озера почти заброшенный. Ребята с одной стороны, мы с другой. Кроватей, конечно же, не было. Я не помню, сено или солома была постелена на пол. Нам поставляли каждый день молоко и какие-то овощи. Во всяком случае, не голодали. Работали целый месяц. Но это выходило боком всем. Ведь отставали от школьной программы, преподаватели не могли уложиться, а ученики втянуться в учебную работу», – вспоминала Галина Степановна.
***
Для нас, живущих в XXI веке, разговоры с бывшими учителями стали своеобразным мостом в такие далекие для нас 1940–1960-е годы. Все наши собеседницы родились в 30-х годах прошлого века, и их детские воспоминания сохранили память о многих вехах в нашей истории. Например, тот момент, что в 1930-х годах сельское население приходит в движение, начинает переселяться в поисках лучшей доли. Так было с семьями К. А. Копениной и А. Р. Дроздовой. И им еще повезло, что не выслали, а дали возможность уехать из деревни. Не обошла их стороной и проблема паспортизации. После введения паспортной системы в СССР крестьяне этот заветный документ так и не получили, что затрудняло их передвижение.
Все говорят, что после войны уже хорошо жили, «лишь бы не было войны». Действительно, натерпевшись мучений, все свободно вздохнули после Победы. Но не обошел никого ни голод 1947 года, ни отсутствие жилья. Хотя, как говорили наши собеседницы: «Все так жили…» Жили, выбирали профессию. Как? По велению души, и не только.
