Эвакуация: документы рассказывают / Екатерина Васильева
Кажется, очевидный факт: чем ближе к нам история, тем она понятнее и тем больше мы о ней знаем. Но в действительности всё получается с точностью до наоборот: самый близкий нам век – XX – при ближайшем рассмотрении оказывается самым непонятным и неясным. Вот и я нашла ещё одно белое пятно. Казалось бы, все знают, что Великая Отечественная война заставила покинуть свои дома тысячи мирных жителей. Скупые сведения об эвакуации из школьных учебников, «красивые» сценки из советских сериалов «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» – вот, пожалуй, и все сведения, которыми я располагала.
Так что можно считать чудом, что однажды мне в руки попалась одна интересная статья про эвакуированных. Была она напечатана в журнале «Родина» в номере 6 за 2004 год и так и называлась – «Эвакуация, или Диалог поневоле». Автор – кандидат исторических наук Галина Янковская. Статья полностью перевернула мои представления об эвакуации.
И отношения с местными жителями, и обустройство быта, и психологическая обстановка – всё в этой статье разнилось с тем, что я думала об эвакуации. Особенно меня поразило то, что автор описывал житьё-бытье эвакуированных в Молотовской области – моей родине, причем отнюдь не в радужных красках. А моя бабушка рассказывала совсем другое: в их маленькую деревню приехало немного человек, и все они были приняты хорошо, размещены по домам, накормлены, им дали работу в колхозе, далеко не самую трудную. А в селе, где живу я, старожилы в своих рассказах о военном времени даже и не упоминают об эвакуированных. По данным районного Чернушинского архива в нашу деревню Етыш в годы войны приехало 169 человек! Так почему же такие резкие расхождения в оценках местных жителей, историков-исследователей и в архивных документах? Я решила проанализировать источники.
Второе «Великое переселение народов» – так можно назвать эвакуацию. «Всего за годы войны было эвакуировано примерно 17 млн человек – 18,6% от населения СССР. Молотовская область (так Пермский край назывался с 1940 по 1956 гг.) в годы войны приняла 320 тыс. человек и 124 предприятия»
Среди эвакуированных были известные люди, писатели, в Пермь была перемещена труппа Театра оперы и балета им. Кирова из Ленинграда. Нельзя сказать, чтобы их принимали с распростёртыми объятиями: множество свидетельств говорит против этого факта.
Так, Михаил Герман, известный искусствовед, писал:
«Годы войны мы прожили под Пермью (тогда – Молотов), в деревне Черная. Название деревне шло. Глубочайшая грязь весной и осенью. Тьма. Ни электричества, ни радио… Ненависть к эвакуированным, которых без разбора называли «явреи». Едва ли антисемитизм, скорее биологическая ненависть к людям другого мира».
И Галина Янковская прибавляет к цитате, что массовая эвакуация резко ухудшила условия жизни на местах. Ненависть выплескивалась в неожиданных формах: квартирантов считали обузой, нахлебниками, не пускали в баню, не разрешали готовить, закрывали на ключ колодцы. Что интересно, даже в официальных документах не могли скрыть этого. Автор статьи упоминает письмо Молотовского горисполкома от 14 ноября 1942 года, из скупых канцелярских строчек которого мы узнаём:
«Факты грубого, невнимательного отношения к эвакуированным становятся обыденным явлением… В посёлке Чермоз домовладелица Ч… выставила зимние рамы во время холода, отняла кровать. Дочь Ч. вынула из рамы стекло и не давала вставить нового стекла или фанеры… В селе Карагае квартирохозяйка К. издевалась над эвакуированными семьями Каменской и Мышкиной… Не топила печь, выстуживала дом, сына Каменской заставляла ходить босиком в мороз, чтобы не пачкать пол, часто ругала»
Судя по этим свидетельствам, ситуация в области была далека от благоприятной. Но это было где-то там, далеко от нас, в Перми и в районах севера области.
Мне же захотелось узнать, а как обстояли дела в нашем районе, на моей малой родине. И мы с мамой отправились в Чернушинский районный архив.
Нам крупно повезло: заведующая архивом Елена Анатольевна Морозова показала уйму бесценных документов, недавно отреставрированных, по истории эвакуации. Подавляющее большинство документов датировано 1941–1943 годами – именно на это время легла вся тяжесть работы с переселенцами поневоле. Всего в нашем распоряжении оказалось 20 дел, более половины из них содержат списки эвакуированных, тщательно составленные, с указанием подробных анкетных данных. Вот с этих списков я и начала свою работу.
Наш Чернушинский район находится на самом юге области, посёлок Чернушка – крупная станция Горьковской железной дороги, поэтому, несмотря на малые размеры района, с лета 1941 года он принял 8 тысяч эвакуированных из самых разных территорий, находившихся под угрозой оккупации или уже занятых врагом: Украины, Белоруссии, Ленинграда, Москвы, Грозного, Польши, Архангельской области, Орла, Карело-Финской ССР и других районов необъятной страны. Вот такая география.
По национальному составу тоже очень большой разброс: кроме русских, были украинцы, белорусы, много евреев, в списках встретился даже один китаец. Спасаясь от врага, к нам ехали целыми семьями, причём семьи чаще всего были многодетными. Приезжих распределяли по домам жителей Чернушки, сёлам и деревням. Представляю, какого труда это стоило для местной власти: распределить по домам, помочь обустроиться 8 (!) тысячам человек, причём 2 тысячи из них – дети из блокадного Ленинграда и Москвы.
Списки эти неоднократно переписывались, исправлялись, видны частые пометы, зачёркивания. Требовался тщательный учёт эвакуированных для начисления пособий; на основании этих списков составлялись другие, для обеспечения самым необходимым: спичками, солью, одеждой, обувью и т. д.
Я думаю, что строгий учёт зваконаселения можно объяснить ещё и такой причиной. В феврале 1942 года положение Москвы было уже не таким катастрофичным, немцы от столицы отступили, и эвакуированные, хлебнув уральского лиха, решались на возвращение. Кому-то это удалось сделать. Но вот такой документ пресекал подобные попытки:
«Уполномоченному по эвакуации населения по Чернушинскому району.
Совет по эвакуации сообщает, что принято решение ВКП(б) о запрещении въезда в Москву. Обязуем Вас провести разъяснительную работу среди эвакуированного населения. Немедленно прекратите самовольный выезд эвакуированных.
22 февраля 1942 года
Уполномоченный управления по эвакуации населения по Молотовской области».
Я просмотрела множество заявлений, часто безграмотных, написанных на каких-то случайных бумажках, а одно даже на обрывке обоев. Все они пронизаны горем и нуждой, везде просьбы помочь в чём-то… Именно эти заявления открывают перед нами наиболее объективную картину жизни переселенцев. Нельзя сказать, что это был «глас вопиющего в пустыне»: почти на каждой имеется резолюция, написанная наискось на обороте, либо дан официальный ответ.
Я попыталась расположить эти документы по содержанию. Их можно объединить в несколько групп.
Первая, и самая большая, это просьбы об оказании материальной помощи.
Очень красноречива следующая просьба:
«В Чернушинский райсобес от технического работника санатория Анисимовой Дарьи Степановны
заявление.
Прошу помочь мне в нижеследующем: я, Анисимова Дарья Степановна, эвакуированная из Днепропетровска, имею на своём иждивении 6 человек детей: старшей Зое 11 лет, Рае 8 лет, Боре 5 лет, Людмиле 4 г., Анатолию и Владимиру по 2 месяца (они двойня, родились в феврале 1942 года). Я работаю в санатории няней, получаю 120 рублей, пособие на мужа получаю 150 рублей. Прошу райсобес помочь мне в воспитании моих детей, прошу мне разрешить получать молоко из Рябковского колхоза «Красный партизан». Покупать по 10 рублей за литр у меня нет средств. Прошу не отказать в моей просьбе.
О результате прошу сообщить по адресу с. Рябки, тубсанаторий, Анисимовой Д. С.
Для ответа прилагаю марку.
17. 04. 42 г.».
На 270 рублей этой матери приходилось кормить шестерых детей! Из этого документа я узнала, какова цена была деньгам в военное время, если литр молока стоил 10 рублей. Теперь я стала понимать размеры помощи, которую оказывали местные власти нуждающимся. Вот пример:
«Заместителю председателя райисполкома т. Хигер от гр. Сосневской С. П., прож. по адресу Чернушка, ул. Тельмана, 22
Заявление.
Находясь с двумя малолетними детьми в тяжёлом материальном положении прошу оказать мне единовременную помощь.
3.07. 42 г.»
Резолюция: выдать 100 рублей.
И таких просьб об оказании денежной помощи очень много. Вот заявление ленинградки Осоки Веры Дмитриевны. Ей постановили выдать 50 рублей. А по заявлению эвакуированной Нееловой Анны Тимофеевны из села Бедряж, имеющей четырёх детей и мужа-инвалида, выдано 200 рублей.
Встречались заявления, в которых сообщается о кражах вещей и документов либо в пути, либо уже по прибытии на место.
«Секретарю ВКП(б) тов. Некрасовой от члена ВКП(б) Фадеевой З. В., село Тауш, Таушинский интернат.
Тов. Некрасова, обращаюсь к вам с большой просьбой. Я из Ленинграда, приехала в феврале 1942 г. Очень была больна, лежала в больнице в с. Рябки ½ месяца и только окрепла и ноги стали ходить. В августе жила я в Фомино, где и работала. 5 ноября проводила в колхозе собрание, а в это время меня обворовали, украли всё, осталось только то, что было на мне. Я обратилась в комиссию по эвакуации выдать мне что-либо из одёжи и белья. Ответа нет, а мне даже на улицу выйти не в чем, а многие уже получили, менее нуждающиеся, а я средств не имею никаких. Муж находится на Ленинградском фронте, второй год нет известий».
Нечистых на руку людей хватало всегда. Но красть во время войны, у людей, столько горя принявших! Этой женщине удалось вырваться из блокадного Ленинграда, а тут… Этот документ потряс меня своей безысходностью, невыносимым горем, которое пришлось испытать простым людям во время войны.
Людям приходилось буквально «выбивать» положенные им льготы, сталкиваясь и с грубостью, и с непониманием властей. В основном пишут такие заявления эвакуированные, проживающие в дальних сёлах и деревнях. Можно предположить, что жизнь там была еще тяжелее, чем в Чернушке. Любая мелочь, чаще всего предмет первой необходимости, требовал путешествия в районный центр. Вот полное отчаяния письмо, без начала и конца, сохранился лишь кусок послания:
«Тов. Инспектор, я вас очень прошу что я у вас просила и подавала заявление на счёт обуви или одёжи или мануфактуры так как мы живём в сложном состоянии что уже нижнего белья и то нет смены так что у меня уже не хватает терпенья так что прошу оказать немедленно помощь. У вас только одетый тот кто живёт у вас в Чернушке кто у вас каждый день а мы за 30 км. не можем ходить по бездорожью, дайте хоть метрочек 5 а то совсем не вочто сменить…»
А ведь эта женщина права: я видела списки на получение талонов на товары: платки, детские чулки, дамские носки, одеяла, юбки, кальсоны, фуфайки, куртки, ткани, обувь, мыло, спички, вёдра и тазы. В них указывался адрес получивших – так вот, абсолютное большинство «счастливчиков» проживало в Чернушке. А жителям деревень, особенно дальних, как быть? Хотя и помощь-то была очень даже скромная: спички по одному коробку в руки, мыло – по 1 куску.
Я обратила внимание вот на такое письмо в облисполком т. Белецкому:
«Мы работники Ижорского завода г. Ленинграда, эвакуировались с детьми и сейчас находимся на ст. Чернушка Молот. обл. в деревне Трун. Отовсюду мы от родных и знакомых получаем письма в которых они пишут что муки им дают 9 кг. на месяц это я считаю нормально. Но здесь нам почему-то дают только 5 кг. на человека и даже разговаривать не хотят. Когда же мы спросили будут ли ещё какие продукты так они даже засмеялись. Когда в тоже время в селе Печмень эвакуированные в прошлый месяц получали пшено, масло растительное, мыло и даже мануфактуру.
Меня больше всего беспокоит хлеб, ведь это по 150 г. на день так зачем было нас вывозить, нам и в Ленинграде уже было прибавлено ведь у нас нет хозяйств и потом закон должен быть везде один. Прошу срочно дать ответ правильно ли нам выдают хлеб.
п/о Трун
Колхоз 13 лет РККА
Соколова».
На этом же листочке ответ:
«9 апреля 1942 года т. Харину. Принять меры к усиленному снабжению продуктами по умеренным ценам через колхоз 13 лет РККА для семей эвакуированных в последние два месяца из Ленинграда».
Слова два месяца из Ленинграда подчёркнуты; вероятно, к ленинградцам было особое отношение. Действительно, в блокадном Ленинграде выдавали тоже 150 г хлеба – и в эвакуации получать столько же?! Мы не знаем, улучшилось ли снабжение продуктами авторов этого письма, но 8 кг муки на человека в месяц эвакуированные в Чернушинском районе должны были получать обязательно.
Особенно мне жаль детей, которые наравне со взрослыми пережили все тяготы разрушенного войной их привычного мира. Этому ещё одно подтверждение:
«Заявление от гражданки Пятаковой О. Ф., Атняшинский с/совет. 1.02.42
Мы эвакуированы из г. Лодейное Поле Ленинградской области 6 сентября 41 года. У меня имеется ребёнок двух лет. За данный период я на ребёнка не могу получить жиров, хотя бы молока и сладостей, вследствие чего ребёнок заболел, на что имеется справка от врача. Мне, как матери, жаль смотреть на крошку, которой основною пищею является хлеб с кипятком. Неоднократно обращаясь в Атняшинское сельпо, в колхозы Атняшинского с/совета, везде помощи за свой счёт не получала. Колхоз «Крестьянин» обещал отпустить мяса по 45 руб. за кг., но и его из своих соображений отказал. Кроме того совместно со мною проживают мать и отец мужа. Они являются иждивенцами сына, который находится в РККА с 30 июня 40 года, и до сих пор они не получают пособия. Мы подавали заявления и нужные справки в Чернушинский Райсобес, но результатов о получении пособия не видно до сего времени. Убедительная просьба посодействовать в помощи».
Ответ дан такой:
«Председателю колхоза «Крестьянин».
Чернушинский райсовет предлагает обеспечить эвакуированную гражданку Пятакову О. Ф. продуктами питания: молоком по 1 литру в день, картофелью по 50 кг в месяц по розничным государственным ценам. Мясом и другими продуктами питания обеспечить по возможности колхоза.
О исполнении данного распоряжения доложить докладной запиской к 16 февраля с/г.
Инспектор по трудоустройству эваконаселения Харин».
Что получила от колхоза семья Пятаковых, к сожалению, мы не знаем, и выжил ли ребёнок – тоже. Но по ответу видно, как тяжело жилось самим колхозам, если и в распоряжении Харина такие скромные просьбы, да и слова «предлагает обеспечить», их мягкий тон говорят о многом.
«Председателю Деменёвского с/совета тов. Шилову
Копия: председателю к-за Кр. звезда т. Неганову
Ко мне обратились с устным заявлением гр-ки Конотина Надежда и Тюхтина Мария, они по сути сами несовершеннолетние и на их иждивении по четверо детей нетрудоспособных, из колхоза ничего не получают, отцы их обеих в армии, матерей нет, считаю, что если это верно их устное заявление, то считаю т. Неганов изменит отношение к эвакуированным и из колхоза в дальнейшем будет регулярно выделять продукты питания по кооперативным ценам, по силе возможности, а председателю Деменёвского с/совета т. Шилову проследить за исполнением.
Инспектор по трудоуст. эвакуированных Харин».
Получается, что 10 детей, без взрослых, оказались в такой чудовищной жизненной ситуации! А что они пережили в пути, пока добирались до далёкого уральского села Деменёво?! Думаю, что очень многое, если не всё, зависело от председателей колхозов и сельских советов, от их желания помочь этим людям, не по своей воле оказавшимся на их территории. Но мне хочется сказать что-то и в их защиту. А если нечем помочь?! Ведь лозунг «Всё для фронта, всё для победы!» был не просто словами. А тут ещё надо выделить что-то приезжим…
А вот судьба девочки-сиротки в двух документах:
«Председателю Чернушинского Райпотребсоюза т. Сергееву
Прошу обеспечить эвакуированную девочку Свинцову, которая в настоящее время проживает в Средних Кубах у гражданки Паршаковой, как патронированная. В настоящее время не имеет во что переодеться.
Секретарь исполкома Райсовета депутатов трудящихся Карташова».
«Председателю к-за Труженик т. Килину
Исполком Райсовета обязывает Вас обеспечивать эвакуированную девочку 12 лет, проживающую у т. Паршаковой, продуктами питания: мукой 10 кг., картофеля 16 кг., мяса 2 кг. в месяц, молока поллитра в день.
Председатель исполкома Райсовета депутатов трудящихся».
Что стало с этой девочкой? Как попала она в наш район? Выжила ли она? Остались ли живы её родители? Увы, об этом мы уже никогда не узнаем.
Немало просьб об одежде, даже первые лица на селе – председатели – нуждались в обычном, совершенно необходимом белье:
«Председ. Чернушинского райпотребсоюза тов. Сергееву.
Исполком Чернушинского Райсовета просит отпустить для эвакуированных т.т.: Егорова – председатель Березовского с/совета и Полянкина – председ. Козьмяшинского с/совета по одной паре белья, по рубашке и шароварам за наличный расчёт.
Секретарь исполкома Чернушинского Райсовета Карташова».
Это наглядный пример доверия к эвакуированным – передача в их руки столь важной должности председателя. Он также говорит о хроническом недостатке местных кадров. Обычно на должность председателей колхозов и сельских советов назначались либо вернувшиеся с фронта комиссованные солдаты, либо женщины. В нашем случае пригодились и эвакуированные.
Много хлопот было с женами начсостава, так как слишком уж разителен был контраст между их благополучной довоенной жизнью и жизнью в военном тылу, где каждый кусок хлеба был на счету. Были специальные указания для этого контингента, предписывающие максимально мягкий подход:
«Инспектору по трудоустройству эвакуированного населения тов. Харину.
Отдел кадров райкома партии просит дать подробную информацию к 10 ч. утра 30/V-42 г.:
1) Сколько жен военнослужащих послано на работу и на какую;
2) Кому из них была предложена работа, какая, и они отказались, указать причины отказа.
Секретарь РК ВКП(б) по кадрам Некрасова».
На особом положении в годы войны оказались родственники военных – война дала им право быть первыми в льготах.
Ответ не замедлил себя ждать:
«Чернушинскому РК ВКП(б) т. Некрасовой.
Информация о трудоустройстве эвакуированных жён начсостава.
1) Колесникова Ядвига – Райзо бухгалтером.
2) Ламанская – Кинофикация бухгалтером.
3) Беккер – чернушинская Мтс пом. Бухгалтера.
4) Оренбер – «Трудовик» Труновского с/совета счетоводом.
Отказавшиеся от предложенной работы:
1. Воробьёва В. П. – жена воентехника. «Я при муже не работала и сейчас не буду работать, т. к. от мужа получаю аттестат». От предложения поехать в колхоз также отказалась. Проживает ул. Карла Маркса, 3
2. Лебедева – жена военврача 3 ранга, проживает с. Рябки. Просила работу по устному заявлению и письменному, когда предложил работу счетоводом в Чернушинскую МТС, она отказалась, точно также отказалась и Степанова, проживает в Рябках. О чём и ставлю в известность.
Инспектор по хозяств. устройству эвакуированных Харин».
Но мне хочется предоставить слово и противоположной стороне. В архиве хранится несколько писем-жалоб той самой Лебедевой Е. А., жены военврача. Эта женщина писала жалобы и прокурору, и председателю Райсовета, и в Облисполком… Приведу лишь отрывки из её обращений.
«Прокурору Чернушинского района от Лебедевой Е. А., жена военврача 3 ранга, была эвакуирована из г. Порхова Ленинградской области 2 июля 1941 года.
Выезжали в тот момент, когда дорога была прервана, пришлось до железной дороги ехать трое суток автобусом, и поэтому было разрешено взять с собой по одному чемодану на семью. Сюда прибыли 24 июля. Поселились в с. Рябки. 18 сентября нам предложили освободить помещение, т. к. ждали прибытия детей. Пришлось выехать в холодное помещение, топим 2 раза в день, а выше 15 градусов температура не поднимается. Покрываемся летним одеялом. Грипп не покидает нас. Всю осень носили дрова на себе, а с наступлением зимы возим на саночках из лесу.
Председатель парт. организации сказала, что мы понаехали сюда на иждивение, можете и сами ехать в лес. Во-первых, мы не находимся на их иждивении, нас содержат мужья, которые с первого дня на фронте защищают родину и спасают раненых. Во-вторых, у нас нет такой одежды, в-третьих, как мы поедем, в жизни никогда не имели дело с лошадьми, одни в лесу пропадём. Ходили к тем людям, которые ставят дрова, так они ни за какие деньги не соглашаются.
Куда приходишь, все стараются от себя оттолкнуть, по телефону не дозвониться, в Чернушку не в чем идти. У нас трое детей от 4 до 15 лет, старушке 64 года, и мы просим вас посодействовать в доставке дров. Сидим без дров, невозможно испечь хлеб и очень холодно. Сами больше не в силах на себе возить.
3 января 1942 года
Лебедева, Степанова».
Интересен мотив «понаехали тут..». Были, значит, и у нас в районе такие случаи отношения к эвакуированным. А ведь известно, что первая военная зима была особенно лютая, да ещё на Урале! Да и грубые отговорки властей просто поражают.
Следующее письмо Лебедевой было таким:
«В облисполком г. Молотова тов. Белецкому.
<…> Мы заинтересованы в победе и работе больше чем он. Он сидит дома, у него всё благополучно. Наши мужья с первых дней на фронте, мы живём в чужом углу, ничего не имея необходимого. Мы заинтересованы в том, чтобы скорее от Ленинграда отогнать фашиста, т. к. там остались наши родные, которые много переживают. Мы ему сказали, что пойдём работать в колхоз, когда будет сухо и тепло. Мы летом и осенью помогали собирать урожай. Как мы можем пойти сейчас работать, если ходим в летнем пальто? Для того чтобы работать в колхозе, надо что-то одеть на ноги и плечи. Если этого нет, пусть поставят на работу до тёплых дней в помещение. Вот я, Лебедева, имею специальность ясельной сестры. Работала в Ленинграде в образцовых яслях, просила устроить в ясли или площадку, любя детей, имея опыт и образование, разве я не принесла бы пользы, освободив от этого малограмотную колхозницу на знакомую для неё работу. Так на это отвечают, что будут ковать свои кадры.
Сейчас в военное время легче специалиста посадить на его специальность, чем обучать нового. А когда можно будет выходить в лаптях, а то у нас нет ничего навертеть тёплого в лапти. Кому нужна преждевременная жертва, чтобы простудиться и оставить сиротами детей, т. к. мы не знаем, будут ли живы наши мужья. Ведь таких, как мы, которые ничего не привезли, мало, если есть возможность, так дать приобрести что-нибудь из одежды, а не грозить, что лишат пайка. Мы нигде не читали такого постановления правительства. А работать хотим, вот в Чернушке можно работать, так не найти квартиры. Мы вас очень просим дать нам разъяснение, могут ли они нас лишить пайка и правильно ли, что они нам уменьшили, в то время как в Чернушке жёны комсостава получают по 400 руб. Очень просим вас ответить нам и если это неправильно, дать распоряжение в соответствующую организацию.
Лебедева, Степанова».
Вот так эти женщины отстаивали свои права, пытались найти справедливость в жизни, перевёрнутой войной.
Ещё из одного письма Лебедевой Е. А. мы узнали, что они были эвакуированы не из дома, а из тубдиспансера, в большой спешке, поэтому ценные вещи остались дома. А другие эвакуированные старались всё самое ценное взять с собой, и это пригодилось в далёкой уральской глубинке: вещи обменивались на базаре на продукты питания или более нужную одежду. Так, моя бабушка вспоминала, что у них в семье у эвакуированных были выменяны на масло и мёд невиданные для их деревни вещи: красивая шаль и белоснежные покрывало и простыни.
Не первый раз встретились мы и с сообщением о грубости партийных работников в отношении эвакуированных. Эти «хозяева жизни» могли себе позволить всё, а вот если бы сами они оказались на их месте?
А как складывались отношения эвакуированных с местным населением? На этот счёт я выбрала два красноречивых документа:
«Председателю Кубовского с/исполкома т. Ермак.
Ко мне обратилась с заявлением эвакуированная гражданка Васильева И. А., которая проживает в Верхних Кубах у гр. Собяниной А. И., по её заявлению она гонит эвакуированную из квартиры.
Прошу принять меры к устройству квартирой или вызвать хозяйку дома в совет и предложить ей не заниматься этим делом.
Инспектор по хозустройству эвакуированных Харин».
«Председателю Труновского с/совета.
Поступила жалоба в Райисполком эвакуированной из Калининской области гр. Войцовой Н. А., проживающей на территории Вашего сельсовета, на бездушное, зверское отношение к ней хозяйки квартиры, у которой она проживает. Прошу проверить и прекратить издевательства над эвакуированными. Если возможно, переведите её на другую квартиру, хотя бы в имеющийся свободный домик в деревне Крещенка. О принятых мерах прошу сообщить в Райисполком (эвакоотдел).
21/VII – 43 г.
Инспектор по хозустройству эваконаселения Гуйван».
Но, несмотря ни на что, я уверена, что это всё-таки довольно редкие случаи. Мой вывод основывается на рассказах современников.
По воспоминаниям моей бабушки, к ним в маленькую деревушку Майка были эвакуированы две родственницы с детьми из Ленинграда по фамилии, кстати, тоже Лебедевы. Мария Акимовна, телефонистка с ленинградского завода, работала в колхозе на складе. Она приехала с дочерью Ниной, девочка быстро сдружилась с майскими ребятами, ходила с ними учиться в Таушинскую школу. Их приютила семья Харловых, у которых отец и два сына были на фронте.
Прасковья Лебедева приехала с двумя малолетними детьми и старушкой-матерью. Она наравне с другими женщинами работала в колхозе: пахала на лошадях, жала рожь серпом, молотила. Приняли их в дом Губановы.
Среди эвакуированных в Майку была и еврейская семья – Эсфирь Ефимовна с дочерью Евой и внучкой Таней. Они были из Харькова. Ева научилась ездить на лошадях на телеге, возила с полей снопы. Научилась надевать и лапти с онучами. Жили они у Отеговых, у них был пятистенный дом, одну половину отдали эвакуированным. Отношения с местными жителями сложились хорошие, люди с пониманием отнеслись к приезжим.
Однажды совершенно неожиданно (разговорились в больнице) я получила ещё один отзыв от случайной собеседницы. Она представилась Ефимовой Надеждой Егоровной, во время войны проживала в деревне Малково соседнего Бардымского района. В войну она была маленькой девочкой, но хорошо помнит: были в их деревне эвакуированные, и их очень хорошо приняли. В соседнем доме жила семья: женщина и две дочки по фамилии Костины, и мама Надежды Егоровны носила им еду, какую могла, и деньги за это святое дело не брала. И таких людей было много, просто это, естественно, не освещается в доступных мне архивных документах. Такие поступки остались за рамками переписки, ибо зачем жаловаться на хорошее отношение?
Стоит упомянуть и ещё об одном явлении, связанном с третьим, «посредническим» звеном в схеме «районные власти – эвакуированные». Это власть на местах – председатели колхозов и сельсоветов. Как я уже говорила, от них очень и очень многое зависело в жизни эвакуированных. В документах встретилась вот такая анонимная записка:
«Председатель колхоза не помогает эвакуированным семьям.
В колхозе «Красный партизан», Труновского совета, есть много эвакуированных семей. Председатель к-за т. Черемных никакой помощи им не оказывает. Например: жена военнослужащего А. Г. Першина попросила у товарища Черемных земли для посадки овощей. Земли ей не дали. Или ещё эта женщина Першина, имея на своём иждивении 4-х детей от 1 г. до 9 лет, изъявила желание отрабатывать трудовую гужповинность. Выбыла из деревни 31 декабря и прибыла 21 апреля. Когда товарищ Першина прибыла, то попросила у тов. Черемных несколько килограммов муки. В ответ получила грубости.
Нужно добиться, чтобы тов. Черемных повежливее относился к эвакуированным людям».
Что такое «трудовая гужповинность»? Это те самые лесозаготовки, когда отправлялись на работу вместе с лошадьми на вывозку дров. Так неужели эта женщина не заслужила несколько килограммов муки? А что касается земельных участков, то речь о них идёт в основном в документах за 1943 год, когда, видимо, люди более-менее обжились на новом месте, думали, как прокормиться самостоятельно. Но не все председатели колхозов спешили помочь этим людям:
«31/V – 43г. Председателю колхоза т. Наумову.
Решением исполкома Чернушинского Райсовета от 10 мая 43 г. Вам обязано выделить огородные участки и семенной материал для эвакуированных, проживающих на территории Вашего колхоза. Несмотря на это Вы продолжаете издевательски относиться к эвакуированным: выделенный участок, который был отобран и передан местному населению. Эвакуированные остались без огородных участков. Прошу выполнить решение исполкома Райсовета, выделить участки, вспахать и помочь семенными материалами. О принятых Вами мерах доложить в Райисполком.
Инспектор по хозустройству эваконаселения Гуйван».
Этому председателю колхоза всё-таки пришлось выполнить решение исполкома Райсовета, о чём свидетельствует такой ответ:
«Исполкому Райсовета.
На ваше распоряжение № 55 отвечаем что которые эвакуированные дан им усадебный участок и помогли посадочными семенами».
Но не всегда эвакуированные оставались один на один с местными властями. Так, женщине, приехавшей в деревню Устиново, помог муж, находившийся в это время на фронте:
«Председателю Чернушинского райисполкома
Тов. Председатель!
В дер. Устиново Этышинского сельсовета эвакуирована в ноябре прошлого года моя семья: жена Кудря Ксения Васильевна и двое близнецов. При переезде её обворовали и т. д. Живёт в тяжёлых условиях.
Я прошу если что возможно помочь им. Это будет мне лучшим подарком к дню годовщины Красной Армии.
Простите за беспокойство, если не трудно будет, напишите по адресу: 1964, полевая почта, часть 13, Кудре К.
06.02. 42 г.
С приветом, майор Кудря»
На обороте письма написано:
«Получила: панталоны 2, чулок 2, кофта 1, комбин. 1, юбка шерстяная»
Следующее письмо очень эмоциональное:
«Председателю Чернушинского райисполкома Молотовской области, капитана Желяева А. Д. заявление.
Я командир, работник штаба войскового соединения искалеченный в боях за родину. Моя жена Желяева Надежда Алексеевна с двумя маленькими детьми в октябре была эвакуирована из Курска в г. Лысьву, где и остановилась у моего зятя Брякова В. К.
В апреле Бряков, под опекой которого находится моя семья, переехал в Бедряжинский с/совет Вашего р-на д. Каменные Ключи, с ним отправилась и моя семья. Лысьвенское управление НКВД разрешило это.
Сейчас я получил известие, что моей семье отказывают в прописке и в выдаче продовольственных карточек и главным лицом препятствующим этому якобы являетесь Вы.
В чем дело? Прямо не верится, что в Советской стране ещё может иметь место отношение к семье командира искалеченного в боях за родину, да ещё со стороны представителей власти. Пусть даже моя жена, мать переживших весь ужас варварского нападения на беззащитных жителей воздушного врага, детей потерявших всё имущество и родной дом, может быть и нарушила какую-то букву закона переехав на новое место жительства, она всё-таки имеет право на получение угла и питания для себя и детей.
Я не верю, что главным препятствием являетесь Вы, но факт дети и до сего дня без хлеба, а поэтому прошу вас принять участие в устройстве моей семьи.
На всякий случай я посылаю жалобу Молотовскому облисполкому о гонениях моей семьи и копию его Верховному Совету так, как кто бы тут не был виновником этого безобразия, но издеваться над детьми, тем более командира Красной Армии прикрываясь буквой закона и лишать их питания в Советской стране никому не дано права.
Капитан Желяев».
Ответ на это «угрозное» письмо в архиве есть, ответчик уверяет капитана: его дети не голодают, пусть даже и его жена не привезла нужных бумаг, но всё же их семью обеспечили пайком.
Эти люди поддерживали связь друг с другом, пытались подать руку помощи через всё пространство воюющей страны. Что же было делать тем, кто абсолютно ничего не знал о своих родных? Эти люди пытались почти наугад отыскать иголку в стоге сена.
«Прошу сообщить по адресу на обороте, проживает ли в вашем районе гражданка Сергеева Анна Алексеевна 1903 года рождения, эвакуированная из Кар. Фин. ССР, так как с гражданкой Сергеевой находились мои дети Тамара и Таисия, утерянные во время эвакуации, которых я разыскиваю.
Мать детей Мокеева В. И.
8.01.42 г.».
За этими строчками мы видим огромное горе матери, потерявшей своих детей. Встретились ли они когда-нибудь – об этом мы уже никогда не узнаем. На этом письме нет никаких отметок о том, что был дан ответ. В отличие от следующего письма:
«К Председателю райисполкома ст. Чернушка
Обращаюсь с большой просьбой сделать одолжение сообщить мне, числится ли у вас семья Клеткина, состоящая из 4 человек: Анцель Хацкелевич, жена Софья Ильинична и два сына Илюша и Бума, эвакуированные с заводом по адресу ст. Чернушка. Неоднократно писал до востребования, но ответа нет. По получении сего письма надеюсь, что не откажете в любезности и дадите сведения о моих родных.
2.01.42 г.
Наш адрес: Сталинский район, Чапаевский с/совет, колхоз «Спартак» Ивану Кузьмичу» (фамилия неразборчиво, не могу удержаться от иронии: Сталин, Чапаев и Спартак оказались в одной компании).
На письме приписка:
«Исполнено. Ответ дан. 23-01-42 год.»
К счастью, этому человеку удалось узнать о местонахождении своих родных. Я думаю, что тому способствовал ещё и тот факт, что семья выехала в эвакуацию с заводом. А такое перемещение было более организованным. В Чернушке во время войны действительно был эвакуирован харьковский завод № 648, который выпускал телефонные аппараты и другие средства связи для фронта.
А вот ещё одна просьба о помощи:
«От Кондратенко Анны Ануфриевны, проживающей в Молотовской обл., Суксунский район, Васькинский с/с
заявление.
Прошу райисполком, если у вас есть списки эвакуированных у меня потеряна семья, отец Кондратенко Ануфрий Васильевич 57 лет, он родился в Могилёвской области, первый раз эвакуировался из КФССР. С отцом моя дочь Маша 32 года рождения и дочь Нина 1934 г. рожд.
Я во время эвакуации останавливалась в Вологодской области, там в колхозе 2 месяца работала, а потом дальше эвакуировалась в Молотовскую область. В случае обнаружения в списках моего отца с семьёй прошу сообщить мне.
07.05.42».
Это письмо тоже осталось без ответа. Бедная мать! Сколько таких писем она написала, разыскивая свою семью! Её дети ещё такие маленькие, а сколько горя они уже повидали. В военной неразберихе немудрено было потеряться. Нашли ли они друг друга?
Каким-то чудом в архиве сохранилось письмо сына с фронта своей матери, эвакуированной в наш район. Нет ни адресов, ни полных имен:
«17.01.43 год
Дорогая мама!
Сегодня получил от тебя письмо, был очень рад. Я очень расстроился, узнав, как тебе тяжело жить! Сколько горя ты переносишь! Какие всё же плохие у нас ещё есть люди! Дорогая мама, меня прямо берёт такое отчаяние, что сколько бы я запросов не посылал, всё впустую, обида страшная. Ты думаешь, мне легко жить, когда ты у меня на старости так мучаешься?
Будем надеяться, что в этом году мы добьёмся в конце концов коренного перелома в деле разгрома фашистских мерзавцев. Как приятно слышать хорошие известия с других фронтов, наконец-то наши стали его гнать на многих фронтах, а это всё приближает время, когда мы будем снова вместе. Будем надеяться, что это время скоро наступит. Мама, обо мне не беспокойся, я пока жив и здоров.
Напиши, получила ли ты деньги, я тебе посылал 15 числа. Мама, если есть возможность, денег не жалей, а покупай еду. Я тебя прошу и всегда просил, чтобы меньше расстраивалась, берегла себя.
Ну вот пока всё.
Целую, любящий сын Миша.
P. S. Вышли немного бумаги».
Письмо полно тревогой и заботой о матери. Видимо, и у неё были трудности с обустройством на новом месте, но какие именно – из этого письма не узнать.
В конце концов оказалось, что и наш район «не резиновый», ресурсов, мест для содержания эвакуированных практически не оставалось, вследствие чего появилось такое распоряжение:
«Всем учреждениям, организациям и предсельисполкомов. 16 марта 1942 г.
За последнее время наблюдается массовый наплыв в Чернушинский район эвакуированного населения без направлений Центр. и Обл. эвакопунктов, переезжающего из города в город в поисках «где лучше прожить».
Также наблюдается ряд фактов приезда в Чернушинский район рабочих и служащих, самовольно оставивших производство или уволенных по разным причинам.
Исполком ставит в известность о том, что без регистрации, направлений и справок исполкома райсовета указанных граждан на работу или местожительство категорически принимать воспрещается.
И предложить начальнику раймилиции РО НКВД т. Молодых дать указание паспортному столу о прекращении прописки эвакуированных, не прошедших регистрацию в исполкоме Райсовета.
Пред. Исполкома Райсовета».
И тут всё решали бумаги: справки, пропуска, направления. Но в этом случае, думается, объяснимо: видимо, огромные массы эвакуированных потоками растекались по Уралу.
Но вскоре все же наметилось явное снижение темпов эвакуации.
Намучившиеся на чужбине люди мечтали поскорее вернуться на освобождённую от немцев родину, но сделать это было трудно:
«Тов. начальник. Прошу вас ответить на моё письмо, что можно ли уехать домой в Сталинград или нас здесь сослали в ссылку умирать с голоду с ребёнком, погибать не желаю в тылу помощь от колхоза ничего не дают. Отпустите меня домой там я буду обрабатывать и ребёнка и себя тогда не буду обращаться за помощью. Прошу вас отправить меня домой наше место давно уже освободили, Сталинград давно освобождён. Прошу вас оказать помощь по выезду в Сталинград. Прошу не отказать, ответить.
18/V – 43 г.».
Надеюсь, этой настрадавшейся в эвакуации женщине удалось выехать в родной Сталинград. Хотя вряд ли в разрушенном городе легче ей будет жить.
Люди всё-таки уезжали, несмотря на распоряжения сверху, удерживать их на местах. На 1 января 1945 года в районе осталась примерно половина эвакуированных.
Шла активная работа по реэвакуации и на местах. Ведь отправлять – это не принимать, это легче делать. Хотя, как сказать…
«Председателю … сельсовета.
В июне месяце будет проведена реэвакуация граждан, эвакуированных из КФССР. Окажите содействие к проведению полного расчёта с колхозами и подготовьте их к отправке на 21 июня. Без вызова не отправлять. О дне выезда сообщим по телефону. Срочно сообщите кол-во человек, подлежащих отправке.
Инспектор эваконаселения».
«Начальнику ст. Чернушка
заявка.
В связи с реэвакуацией в КФССР согласно плана Молотовского облисполкома Чернушинский Райисполком просит дать для погрузки людей и багажа три вагона на 21 июля 1945 г.
Зам. Председателя исполкома Д. Хигер».
«Начальнику ст. Чернушка Казанской жел. дороги.
Согласно распоряжения СНК СССР 3.07.45 г. за № 1264 нам установлен лимит 6 крытых вагонов на III декаду августа для реэвакуированных граждан в Ленинградскую область, которые просили подать на 31 августа.
Зав. отделом гособеспечения».
Вот так заканчивалась эвакуационная эпопея.
* * *
Ну что ж, в общем и целом картина по району ясна. Но мне захотелось посмотреть, а как обстояли дела в моём родном селе Етыш. В годы войны оно называлось Этыш.
По документам значится, что Этышинский с/совет принял в процессе эвакуации 64 семьи: 169 человек. Из них 68 женщин, 11 мужчин, 90 детей.
Больше всего к нам приехало ленинградцев: 24 семьи и 7 семей из области, по 3 семьи из Карело-Финской и Калининской областей, по 2 семьи из Белоруссии, Москвы, Киева, 11 семей из Орла и области, по 1 семье из Сталинграда, Иваново-Вознесенска, Белостока, Смоленска, Днепропетровска.
Из числа эвакуированных русских было 120 человек, евреев 40, 3 украинца, 3 поляка. Все они были обеспечены работой, не работало 4 человека по болезни, 1 из-за грудного ребёнка, так как в колхозе не было яслей.
На долю этих людей выпали те же трудности, с которыми столкнулись эвакуированные и на других территориях. Например, жёны военнослужащих из Орловской области в заявлении к председателю Райсовета просят картошку взаймы на посадку, жалуются, что везде им отказывают. Заявление заканчивается так:
«Работать мы работаем в Этышинском колхозе, а смотрят на нас не так, как писали в газете 15/IV-43г.».
Могу предположить, как тогда «писали в газете»: обеспечили, снабдили, помогли… Одним словом, обычный советский официоз.
Но я хочу замолвить слово в защиту своих земляков.
Им было неимоверно трудно в войну! Колхозы Этышинского сельсовета были очень бедны: колхозники, по словам старожила нашего села Секлецовой Валентины Яковлевны, получали по 3 копейки на трудодень, да и те только в конце года выдавались. И вырваться из этого колхозного ГУЛАГа было невозможно. Собирали гнилую картошку весной на полях, вымывали крахмал и пекли лепёшки. Чтобы прокормиться, собирали листики, заваривали крапиву. А в соседних деревнях некоторые старушки отправлялись просить милостыню. Иногда думаешь, что местному населению приходилось ещё тяжелее жить, чем эвакуированным. Поэтому, наверное, у наших етышинских бабушек и не сохранились в памяти приезжие: у всех были свои заботы, как бы выжить.
Но всё когда-нибудь заканчивается. На 1 марта 1945 года по Этышинскому сельсовету числилось только 30 человек взрослых и 40 детей из ленинградского детского сада № 32.
Картина эвакуационной жизни, конечно же, не укладывается в хрестоматийный лозунг «единство фронта и тыла». Для меня этот лозунг наполнился новым содержанием. Невообразимый военный хаос, воцарившийся на просторах страны, властвовал потоками людей, швырял их наугад, и даже советское, до отказа централизованное государство едва контролировало его.
Так возникла трагедия эвакуации.
