«Прогоните императора Вильгельма, как мы прогнали царя, так и остановим кровопролитие, ведь мы братья»
1 августа 1914 года началась Первая мировая война. Это был конфликт индустриальных держав, в котором использовались качественно новые виды вооружения и способы ведения войны. Она была затяжной, кровопролитной и беспрецедентной по массовости. Ее участники, простые люди, в основном привыкшие к крестьянскому быту, не были заинтересованы в боевых действиях и зачастую понимали, что с другой стороны в окопах сидят точно такие же люди, которых поставили под ружье силой. Усталость и нежелание воевать порой выливались в открытое неподчинение или тихий саботаж приказов. Одним из самых удивительных проявлений такого миролюбия были братания — локальные перемирия, которые заключались на отдельных участках фронта не по соглашению командующих, а стихийно, по инициативе самих солдат и младших офицеров.
Наибольшую известность они получили в связи с Рождественским перемирием 1914 года на Западном фронте, когда сотни английских, французских и немецких солдат отказались воевать. Некоторое время они обменивались подарками, ходили друг к другу в гости. Менее широко известны братания на Восточном фронте, хотя они были не менее массовыми. Сегодня мы расскажем, как проходили братания, как их описывали современники и участники, а также какую роль сыграли в них революционные события 1917 года в России.
Феномен братаний на Восточной фронте и вообще в Первую мировую войну возникал в первую очередь там, где она приобретала позиционных характер. Так, по мнению генерала Алексея Брусилова, они появились в связи с «вредным влиянием вынужденного бездействия» в условиях окопного характера боевых действий. Помимо этого, присутствовал и национальный фактор. Дело в том, что на службе как в русской, так и в австро-венгерской армии состояли евреи, украинцы и поляки, для которых война была братоубийственной. Немаловажным фактором были и общие религиозные взгляды.
В первые годы войны на Восточном фронте братания происходили не так уж часто: русская армия в основном наступала, а не вела позиционные бои. Впрочем, эксцессы все равно случались. Конечно, командующие старались препятствовать этому, но у них не всегда получалось. Так, в декабре 1914 года были зарегистрированы массовые братания на Северо-Западе России.
Выпускник Николаевского кавалерийского училища Владимир Литтауэр, дослужившийся за время войны до звания ротмистра, в 1960-е годы так вспоминал о своем участии в первых братаниях: «На нашем участке фронта царило временное затишье. Как-то утром на нейтральную полосу выехал немецкий улан с копьем, к которому был привязан белый флаг, и положил на землю пакет и письмо. Письмо, адресованное офицерам нашего полка, было составлено в вежливой форме. В пакете находились сигары и коньяк. Через какое-то время… мы пригласили их встретиться в полдень на нейтральной полосе. По три офицера с каждой стороны встретились и даже вместе сфотографировались. Мы говорили о чем угодно… но ни словом не упомянули о войне. Прощаясь, договорились встретиться на следующий день в то же время; мы должны были принести закуску, а немцы коньяк».
Командование об этом прознало и приняло решение воспрепятствовать побратимству. Русские же солдаты, дав залп в воздух, уведомили немцев о решении своего начальства.
Братания были делом рискованным, ведь приглашение к перемирию всегда могло оказаться военной хитростью. Так, в конце декабря 1914 года командующий 1-й армией Александр Литвинов писал командирам корпусов об «обманном способе», которым пользуются немцы, «под видом приглашения к себе в гости и угощения». При этом, по его данным, германские солдаты брали в плен «поверивших им на слово и легковерно соблазнившихся людей». Немудрено, что мнение Литвинова было однозначно: ходившие в гости к немцам предавали Родину.
На его примере мы видим, что подчас реакция командования на братания была достаточно жесткой. Сам Литвинов вскоре издал приказ, в котором требовал судить в числе иных «невольных перебежчиков» поручика Семена Свидерского-Малярчука. В тексте самого официального распоряжения указывалось, что он изменил присяге, «польстившись на бутылку пива». Поручик, впрочем, был не вполне согласен с формулировкой. По его мнению, это была всего лишь «оплошность». Желая оправдать себя, он предпринимал попытки бежать из немецкого плена, но это ему не удалось.
Офицер Генерального штаба Борис Сергеевич вспоминал в своих мемуарах об импровизированном перемирии между немцами и солдатами 2-й финляндской бригады в том же месяце. Дело в том, что офицеры германской армии просили позволения у русских организовать похороны своим павшим товарищам. С российским командованием им договориться не удалось. Но навстречу немцам пошли офицеры на местах. Подняв белые флаги, при участии батюшки они похоронили усопших. «Затем противники разошлись, с обеих сторон протрубили отбой и опустили белые флаги. Не прошло и 10 секунд после того, как исчез флаг в немецком окопе, как с русской стороны загремели выстрелы. Германцы тотчас отвечали».
Не чуждо было братание и элитным подразделениям императорской армии. Так, 6 февраля следующего, 1915, года в 15-й роте лейб-гвардии Преображенского полка произошло следующее. «Один солдат… высунулся из окопа, показал газету немцу; немец… поднял газету, и вот наш солдат вылез из окопа и направился к немецким окопам, немец тоже вылез из окопа и направился навстречу… храбрецу. Сошлись, взяли под козырек, повидались за руку, обменялись газетами; потом немец достал флягу с коньяком, налил в стаканы, поднял в сторону наших окопов — выпил, затем налил, дал нашему солдату. Этот поднял стакан в сторону немецких окопов и крикнул: „За здоровье врага!“. Выпил, потом дал наш немцу папироску, немец, в свою очередь, дал нашему папиросу, закурили, попрощались и пошли каждый в свой окоп».
В 1915 году Пасха пришлась на 22 марта (4 апреля). В этот день военнослужащие покидали окопы, общались с немцами, христосовались, делились папиросами и сигарами. Во время одного из таких братаний боролись за победу немецкий и русский хор. Особое внимание солдаты и офицеры уделили танцам под игру немецкого гитариста.
После пасхальных празднеств общение с противником не закончилось. Наоборот, передача хлеба, сигар, водки, шоколада и коньяка стала регулярной. В связи с этим дежурный генерал при главковерхе Петр Кондзеровский передал другим генералам, что «впредь за допущение такого общения нижних чинов с неприятелем строжайшая ответственность должна ложиться на ротных командиров и командиров полков».
Летом 1915 года братания продолжились, а осенью в результате Великого отступления началась позиционная война. Братания стали приобретать массовый характер. Отчетливо эта тенденция проявлялась в Рождество. По данным генерал-майора русской армии Михаила Бонч-Бруевича, с немцами наладились «дружеские отношения». Так, военнослужащие 4-го батальона 55-го пехотного Сибирского полка стали с противником «жить в дружбе». Они отказались предпринимать какие-либо действия без особого оповещения, воевать и уводить кого-либо в плен. Днем ходили друг к другу в гости. Немцы снабжали россиян коньяком и папиросами, те в свою очередь делились съестными припасами. Несмотря на то, что известия об этом достигли командующего полком, особого противодействия с его стороны не было. Объяснялось это принципом «Не тронь меня, и я тебя не трону».
Происходило это под Ригой, в условиях близости застав немцев и русских. По договору между ними огонь изначально прекращался при смене караула, затем — на более долгий срок. Касалось это и разведчиков. Дело в том, что, стремясь избежать лишних жертв, русские и германские части решили меняться пленными при помощи специальных парламентеров. Командование пыталось положить этому конец, но его попытки не увенчались успехом. «Дружба» между военнослужащими враждовавших армий продолжалась не только в Рождество, но и в Новый год. Возможно, одним из следствий побратимских отношений стало то, что в мае 1916 года во время боя на этом участке фронта в плен сдались более 70 россиян.
Формально братания, конечно, были грубым нарушением дисциплинарного устава. Периодически немцы фотографировали укрепления русских, приходя «в гости» к своим «товарищам». При этом происходило употребление алкоголя и сдача одних в плен другим. Разумеется, верховного главнокомандующего императора Николая II это глубоко возмущало, однако реальное наказание за «теплые» отношения с неприятелем практически отсутствовало. Ведь участникам братаний, согласно статье 244 Воинского устава о наказаниях, грозило лишь «разжалование в рядовые».
По данным генерала Алексея Куропаткина, на сближение с противником уже тогда влияла пропаганда не только социалистов-большевиков, но и поляков в русской армии, которых немцы звали на родину — в Королевство Польское, созданное в 1916 году при поддержке немцев и австрийцев.
В 1917 году грянула Февральская революция. Братания стали массовыми. Одновременно с этим усилилось его разлагающее влияние на военнослужащих. В частности, это проявлялось в совместных попойках: примерно в половине случаев при общении с противником происходило неконтролируемое употребление спиртного.
По оценке кандидата исторических наук Сергея Базанова, «именно братание… стало наиболее яркой формой антивоенных выступлений». Вскоре после Февральской революции началось активное создание солдатских комитетов, усилилось влияние большевиков и Центральных держав на организацию братаний. Вместе с тем в сознании солдат произошла ликвидация каких-либо ограничений, вызванных прежними военными правилами. Прежние правила не действовали. А новых еще не было. Наступила анархия. Солдаты отказывались идти в наступление, устраивали самосуды над офицерами и массово дезертировали.
В апреле в Российской республике возник государственный кризис. Тогда министр иностранных дел Павел Милюков опубликовал ноту, в которой объяснял правительствам Великобритании и Франции, что, несмотря на нежелание народа воевать, война будет продолжена до победного конца. Этими словами солдаты были возмущены до предела. Сопротивление военнослужащих привело к еще большему, чем раньше, количеству братаний с противником на 1 мая и Пасху. Целые полки отказались участвовать в боях. По всему фронту проходили яркие пацифистские митинги. Прежде всего, это играло на руку немцам. Так, генерал-квартирмейстер германской армии Эрих фон Людендорф велел брататься с россиянами, чтобы способствовать усилиям «революционеров и большевиков в разложении» армии.
Летом началось Июньское наступление. Тогда верховное главнокомандование ввело смертную казнь за нарушение военной дисциплины. И, хотя братания как феномен позиционной войны из-за необходимости наступать быстро пошли на убыль, ни одного случая казни солдат и офицеров не было. В то же время на смену побратимству пришли массовые выступления военнослужащих, не желавших участвовать в войне.
Осенью Россию охватил новый политический кризис. Большевики взяли власть. Солдатские комитеты стали полностью им лояльны. Это привело к тому, что братания достигли своего пика. Все больше выступлений, все больше неподчинения — именно так выглядела российская армия в конце 1917 года.
Отношение большевиков к братаниям было однозначным. В 1915 году живший в Швейцарии Владимир Ленин писал: «Это — правда, что братание в траншеях есть государственная измена», но «…пролетарий не может… протянуть руку… пролетарию “чужой“, воюющей с „нами“ страны, не совершая государственной измены». В том же году на конференции большевиков в Берне было рекомендовано поддерживать «братания солдат воюющих наций в траншеях и на театрах войны вообще». Сам Ленин имел в виду под братанием в широком смысле любое выступление солдат и офицеров против своего командования. «Мы добиваемся, — говорил он, — чтобы братание… переходило к обсуждению… вопроса, как свергнуть иго капиталистов».
Таким образом, большевики оказали разлагающее влияние не только на российских военнослужащих, но и на немецких. Поняв, что находившиеся длительное время на русском фронте солдаты и офицеры уже не хотят воевать, немецкое командование зачастую снимало их с фронта. Октябрьская революция 1917 года позволила подчинить стихийность целям большевистского руководства.
Среди всех газет наибольшее внимание братанию уделял орган РСДРП(б) газета «Правда». В марте — октябре 1917 года она 18 раз помещала материалы, посвященные этому вопросу. Так, например, уже в середине апреля корреспондент «Правды» сообщал из Киева «о фактах братания со стороны австро-германских солдат, организованных германскими большевиками». 9 мая же она напечатала статью Ленина «Фактическое примирение». В ней, в частности, вождь российских коммунистов писал: «Братание на одном фронте может и должно быть переходом к братанию на всех фронтах. Фактическое перемирие на одном фронте может и должно быть переходом к фактическому перемирию на всех фронтах…». В том же месяце газета подчеркивала, что Генеральный штаб Германии запретил своим солдатам брататься, так как это явление стало слишком массовым. Немецкая артиллерия обстреливала те участки фронта, на которых германские военнослужащие вступали в контакт с россиянами. 19 мая газета «Солдатская правда» перепечатала сообщение «Правды» от 4 мая о побратимстве солдат на Румынском фронте. В нем указывалось: «В этом братании залог будущего братского союза угнетенных, который положит конец всем войнам и всякому насилию».
6 мая газета большевиков Харькова «Пролетарий» сообщала: «Братание ускорит мир, и мы должны стремиться осуществить его немедленно». Тогда же принял тематическую резолюцию Винницкий совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В ней он указывал: «Принявшее массовые размеры братание на фронте есть лучшее средство для привлечения демократии воюющих с нами наций к совместной борьбе против войны». Более того, в ней подчеркивалось, что необходимо «взять дело братания в свои руки и перебросить, таким образом, пламя революционного пожара в ряды воюющих с нами наций».
Тем не менее у большевиков это выходило далеко не всегда. Так, профессор истории Фрайбургского университета Йорн Леонард писал в своей книге «Ящик пандоры. История Первой мировой войны» («Die Büchse der Pandora. Geschichte des Ersten Weltkriegs»), вышедшей в 2014 году, что военнослужащие поддерживали «систематические братания с целью сломить боевой дух русских».
16 апреля 1917 года немецкий дипломат Курт Рицлер писал в своем дневнике: «Русские братаются с военнослужащими нашей Южной армии при практически полном прекращении огня».
5 мая того же года рядовой Карл Фалькенхайн писал своей жене с участка фронта на нынешней польско-белорусско-украинской границе, что немецкие солдаты с удовольствием ходят к русским в окопы. Фалькенхайн удивлялся, что некоторые его товарищи «уже неоднократно там были, получали у русских хлеб и возвращались снова и снова».
В 100 км к югу, в Карпатах, по полю боя тут и там мирно сновали сотни солдат. Так по этому поводу писал унтер-офицер 3-го баварского пехотного полка государственного ополчения Зигфрид Кискальт: «Все было забавно и многообещающе. Русские целовали наших солдат… Взвод русских численностью около 20 человек, чеканя шаг под ручную гармонику, направляется на левый фланг в нашу полуроту, где они гастролировали».
Похожая ситуация наблюдалась и там, где стояли части австро-венгерской армии. Объяснялось это, помимо прочего, и тем, что в ее рядах было много славян, составлявших около половины населения государства. Генерал-полковник австро-венгерской армии Герман Кевесс фон Кевессгаза так позже описывал это: «Русские появлялись внезапно по всей линии [фронта], шли к нам со своими офицерами и махали белыми флагами».
Те военнослужащие, которые занимали высокие посты в армии, подчас относились к братаниям отрицательно. Так, немецкий офицер Альберт Риттер фон Бек указывал в своем дневнике: «Таким образом… революционный яд» может «постепенно отравить нас… отвращение к подрывным элементам и изменникам сходит на нет. Нужно взять за правило не вести переговоров с революционерами и утратившими дисциплину Советами солдатских депутатов!».
И фон Бек оказался прав. Многие россияне не чурались «распространять революционные идеи среди солдат Центральных держав». А русские солдаты, общаясь с немецкими военнопленными, влияли на них, говоря: «Прогоните императора Вильгельма, как мы прогнали царя, так и остановим кровопролитие, ведь мы братья».
Последствия такой «дружбы» были печальны. Так, в 1917 году профессиональная русская армия стала, по выражению кандидата исторических наук Сергея Базанова, «вооруженной толпой гражданских людей». Развал дисциплины, уничтожение армии и серьезный подрыв боевого духа — такими были итоги революционной борьбы. Большевики называли себя «партией мира», но на выборах в Учредительное собрание проиграли. Хотя на ряде фронтов за РСДРП(б) проголосовало большинство, в целом более 60% голосов народ отдал тем партиям, которые выступали за продолжение войны. Весной 1918 года новообразованная Красная армия насчитывала всего лишь 70 тысяч человек — Это был всего лишь 1% фронтовиков.
