Дорога страданий: места памяти о ГУЛАГе в Красноярском крае
Через двадцать лет после распада Советского Союза, они все еще там – следы сталинской «мертвой железной дороги» за полярным кругом. Cтатья Степана Черноушека в Neue Zürcher Zeitung рассказывает о местах, хранящих память о ГУЛАГе, в Красноярском крае.
Автор – Степан Черноушек, славист, журналист и научный сотрудник Института по изучению тоталитарного режима в Праге. Оригинальная публикация
По воле Сталина 1200-километровая железная дорога за полярным кругом должна была соединить две сибирские реки Енисей и Обь. После 1947 года на ее строительство были брошены около 100 000 заключенных. Смерть Сталина в 1953 году положила этому проекту бесславный конец. До сего дня здесь видны следы ужасов ГУЛАГа.
За полярным кругом в глухой тайге стоит одинокий паровоз, поросший травой и кустарником – напоминание о жестокой абсурдности сталинской мании величия. Середина августа, припекает, к тому же безветренно – идеальные условия для комаров, которых здесь называют гнусом. Сними я перчатку, и рука скоро покроется кровавыми ранами. Закутанные с ног до головы, в перчатках и шляпах с москитной сеткой на лице, мы идем по железнодорожным путям, которые иногда завиваются подобно американским горкам.
Мы натыкаемся на остатки штрафлагеря Барабаниха, содержавшего более чем 1000 заключенных. На площади в 300 метров длиной и 250 метров шириной в высокой траве стоят бараки, в основном, с обрушившимися крышами. Внутри бараков – нары в два этажа вдоль стен, некоторые все еще в хорошем состоянии. В центре небольшая печь, которая при температуре, опускавшейся зимой до минус пятидесяти градусов, вряд ли может нагреть всю комнату. На полу лежат огромные метлы, один валенок, пуговица, коробок спичек марки Соб, разорванная карта Европы и зэковская шапка. В лагерной больнице мы обнаружили стеклянные бутылочки из-под лекарств, коробочки с витаминами и отдельные листы бумаги: «Для здоровья трудящихся». Похоже, что лагерь был поспешно оставлен. Об этом свидетельствует надпись на двери барака: «21 мая 1953, день освобождения для 200 человек!»
Освоение природных ресурсов
Трансполярная магистраль длиной 1200 км должна была пройти от Салехарда вдоль Северного полярного круга до Игарки, и соединить две реки – Енисей и Обь, с целью выйти к обширной территории с полезными ископаемых в этой части Советского Союза. Дорога строилась в 1947-1953 годах по прямому указанию Сталина и, как и большинство крупных строительных проектов на территории бывшего СССР, в основном заключенными ГУЛАГа – на этот амбициозный проект было брошено около 100 000 человек. Строили быстро, параллельно изучая незаселенные пространства. Окончательный проект был готов лишь к 1952 году, когда уже было построено более половины железной дороги. Только за несколько недель до смерти Сталина 5 марта 1953 года новое советское руководство утвердило стройку. 900 км к тому времени были готовы. Теперь в тундре и тайге существует эта заброшенная «мертвая железная дорога. Это музей ГУЛАГа под открытым небом, но без посетителей.
Сначала я нашел эту магистраль на Google Earth. Тонкий шнур вьется между озерами и болотами, а с интервалом от пяти до десяти километров видны прямоугольники зданий. У меня перехватило дыхание – это более сотни лагерей! Мне удалось найти совсем немного документов об этом, поэтому я направился туда.
Из Красноярска мы проплыли за четыре дня две тысячи километров на пароходе по Енисею, достигающему до пяти километров в ширину. Проходя мимо берегов с низкими деревьями, типичными для монотонной картины тайги, мы достигли райцентра Игарка, с населением 7000 человек, живущих в панельных домах. Здесь было положено начало железной дороги, шестилетнее строительство которой обошлось в сотни жертв. До сегодняшняго дня неизвестны места их захоронений. Нас предупредили: дорога вдоль железнодорожной линии непроходима. Нам повезло. В Игарке как раз остановился рыбак Александр Казанцев, единственный обитатель заброшенного селения Ермаково, в ста километрах отсюда. Настоящий сибиряк, сдержанный, привыкший полагаться только на себя самого. Он знает, какое значение он имеет для нас, соответствующими являются и его представления об оплате. После драматических переговоров, мы усаживаемся в его лодку. Сильное течение и волны. Оба берега – в двух километрах. «С батюшкой Енисеем нужно быть на Вы», – замечает Казанцев с уважением. Река каждый год стоит людям жизней.
Подплыв к Ермаково, городу-призраку, чей расцвет пришелся на пятидесятые годы, мы идем к берегу. Здесь в двухэтажных домах жили работники железной дороги и ссыльные. Была школа, больница и управление железной дороги. Уже с трудом можно различить улицы, до такой степени они побеждены природой. Казанцев живет здесь уже двадцать лет. Он знает всех злых духов этого места. Он не избегает бараков, нет. Недавно он искал доски для своего дома и нашел спрятанный дневник одного заключенного. В полустертой рукописи сообщалось о насилии охранников над заключенными.
По сравнению с другими лагерями тридцатых годов здесь ситуация была немного лучше. Принудительный труд применялся уже не для уничтожения «врагов народа», но в первую очередь для строительства железной дороги. «Я работал в административной бригаде, что разительно отличалось от работы в бригадах, которые непосредственно участвовали в железнодорожном проекте», – пишет Серго Ломинадзе, бывший зэк, в своих мемуарах. «Работая на адском морозе и при таком рационе питания, человек мог продержаться максимум полгода. Чтобы выжить, нужно было уклоняться от работы, лучше всего это удавалось, если человек попадал в больницу».
В домике сторожа я открыл дверцу печи, в которой обнаружилось хорошо читаемое письмо чьей-то жены:
«Я почти потеряла зрение, ноги болят, да и погода плохая, сырая. Я получаю 351 рублей, но так как я одна, мне хватает на еду. Если я собираюсь купить что-то специальное, я экономлю на еде или продаю что-нибудь ненужное. Так я живу».
Печь оказалась заполнена несгоревшими конфискованными письмами для заключенных. Кроме них, там была таблица с записями о выполненной работе отдельных заключенных, детский рисунок и некоторое количество стихов. Один заканчивался так: «За твои злые дела враг оценит тебя, за твои гордость и характер – за это нет счастья».
Как будто бы я в печи нашел звук к немому фильму. Ожили фрагменты судеб. Но что с этим делать? Я не могу оставить их в печке! Крыша может упасть в зимний период, и, кто знает, может быть, эти документы кому-то пригодятся. Я решил: мы заберем находку, обработаем данные и выложим документацию в интернете. Оригиналы мы передадим музею в Игарке. «Мертвая железная дорога» – постоянная его экспозиция, три комнаты с витринами, в которых выставлены фотографии, документы и копия нар.
Без шанса на побег
«Найденные в лагерях и на объектах железной дороги свидетельства имеют историческую ценность. Они надлежат либо возвращению обратно на место, либо передаче в музей», – говорит нам директор музея Мария Мишечкина, прекрасно осознавая, что почти никто не придерживается этого. Несмотря на все еще засекреченные архивы, безразличие властей и населения, этой энергичной женщине удалось собрать внушительную коллекцию документов. Она взволнованно рассказывает о грабительских набегах на железную дорогу. О том, как, например, в 2005 году прибыло грузовое судно с бульдозером и краном на борту – в то время платили хорошие деньги за металлолом. Предприимчивые люди погрузили локомотив на палубу. «Они отошли далеко от берега около Ермаково, но вглубь суши они не смогли продвинуться. На самом деле, у них возникли многочисленные технические проблемы, к тому же они признавались, что чувстовали себя, как если бы они ограбили кладбище. Один умер по неизвестным причинам», – Мишечкина не сомневается, что несчастья грабителей напрямую связаны с тем, что они сделали.
На окраине лагеря стоит домик, похожий на жилой, однако решетка на крошечных окнах выдает в нем карцер, то есть специальную камеру-изолятор для заключенных. Внутри прохладно, узкий коридор соединяет четыре небольших одиночных камеры, снабженных дверями-решетками. Сюда сажали заключенных на несколько дней, снижая при этом выдачу им еды и воды до минимума. «Если вы теряли валенки или они были украдены – вы попадали в карцер», – пишет бывший зэк Василий Басовский. В камере все еще стоит ведро для экскрементов. Страдания, которые они пережили здесь, кажутся очень реальными. Меня морозит. Но благодаря прохладе здесь нас не так мучает гнус. По этой причине, а не из-за особого благочестия, мы проводим в карцере час.
В километре от железнодорожной линии находится секретный лагерь. Так его называет рыбак Казанцев потому, что он не обозначен на подробной карте, которая, сама по себе, конечно, совершенно секретна. Казанцев выменял эту карту у геологов на самогон. На Google Earth я смог хорошо разглядеть этот лагерь. Теперь есть возможность оценить разницу восприятия из дома, где я смотрел на него, сидя за компьютером, и на месте, из середины непроходимых зарослей ольхи.
Я вспоминаю одну из легенд, которую нам рассказывали, когда мы плыли сюда на корабле по Енисею, о духе тайги, который водит заблудших сутками по кругу. Мы расчищаем себе с помощью мачете путь, спотыкаемся о линию электропередач и обнаруживаем остатки барака. Он, как и все другие строения лагеря, имеет решетки на окнах и железные двери с замками. Рядом – стоит сторожевая вышка. И, конечно, здесь есть карцер, в котором мы находим личные вещи зэков – оловянную чашку с ложкой. Вне всяких сомнений, мы находимся в специальном концлагере, созданном в 1951 году.
«Однажды нас привезли в специальный штрафлагерь. Помимо нескольких воров были с нами около сорока политических заключенных, каждый с 25-летним сроком», – вспоминает в недавно вышедшей книге бывший заключенный Александр Сновский. «Лагерь действовал очень угнетающе. Мы сразу же были собраны на построение и предупреждены о том, что при попытке к бегству мы будем расстреляны». Сновский был назначен в бригаду, работающую в карьере. «Лопат не было, мы разбивали мерзлую землю кирками. Мы работали без перерывов, в карьере нас ничем не кормили. Я чувствовал, что я на последнем издыхании». Только перевод из каменоломни спас Сновскому жизнь.
Чем бы не закончилась попытка к бегству – она была в неумолимой тундре обречена в любом случае. Василий Басовский вспоминает: «Связанный зэк привязывался голым к столбу. Требовалось всего два или три часа, чтобы комары и москиты заели его до смерти…»
Перевод с немецкого Алины Титовой
