Заграница нам поможет? или О внешних факторах «преодоления» прошлого
Тезис о том, что Европейский Союз объединяют (или, по крайней мере, должны бы объединять) не только общие политические, экономические и правовые стандарты, но и некие общие исторические представления, банален и ожидаем. С конца 1970-х – начала 1980-х годов центральное место в исторической памяти западного мира и его политическом дискурсе о прошлом занимает Холокост. Не раз говорилось и о том, что именно отношение к Холокосту (а, точнее, проблеме соучастия в нем) выступает своеобразной лакмусовой бумажкой или входным билетом в ЕС. Интеграция в ЕС стран Восточной Европы, кроме целого ряда геополитических, экономических и социальных вызовов, заострила и проблему «общеевропейской» памяти и «общеевропейского» образа прошлого. В самом обобщённом виде проблема эта состояла в том, что новые члены ЕС принесли в европейское сообщество собственную историческую память, в которой центральное место занимает не Холокост, но преступления коммунизма.
Однако на этапе вступления в клуб страны-кандидаты принимали правила, уже устоявшиеся в «старой» Европе. В Литве, где наблюдался полный консенсус основных политических сил по поводу евроатлантической интеграции, с публичным признанием и моральным покаянием за соучастие литовцев в уничтожении евреев выступила даже Католическая церковь. Президент Литвы Альгирдас Бразаускас принес публичные извинения в израильском Кнесете 1 марта 1995 года. Понятно, что такие извинения отнюдь не означают автоматического их принятия всем литовским обществом. Однако и представлять их сугубо формальным, тактическим шагом было бы также некорректно. В 2003 году по рекомендации европейских структур Министерство образования Литвы ввело в учебный процесс серию просветительских мероприятий о Холокосте.
В том же 2003 году официальный представитель правительства Румынии позволил себе заявление, что Румынское государство не может нести никакой ответственности за уничтожение евреев. Эти слова высокопоставленного чиновника из страны-кандидата в члены ЕС вызвали международный скандал. В результате президент Ион Илиеску инициировал создание международной комиссии по Холокосту в Румынии во главе с нобелевким лауреатом Элией Визелем.
Через несколько лет после вступления Польши и в НАТО, и в ЕС бывший президент Александр Квасневский признал в одном из интервью, что ещё в 1996 году раскрутка темы Едвабно (городка, в котором местные жители убили своих соседей-евреев) могла повлиять на процесс вступления страны в НАТО. Тогда в 1996 году в «Нью-Йорк Таймс» было опубликовано письмо американского адвоката еврейского происхождения с призывом убрать неправдивую надпись на памятном знаке, установленном в Едвабно в 1961 году о немцах как исполнителях преступления. После публикации «Соседей» Яна Т. Гросса (подробнее см. мой текст на эту тему: «Соседи», «Страх», «Золотая жатва». О польских дискуссиях вокруг книжек Яна Т. Гросса») и выводов расследования Института национальной памяти памятный знак 1961 года был удалён полностью и заменён новым.
В 2001 году президент Квасневский выступил с письмом по поводу трагедии в Едвабно, написанным от «своего имени и имени тех поляков, чья совесть небезразлична к этому преступлению». Через десять лет, в июле 2011 года президент Бронислав Коморовский в обращении по тому же поводу написал: «Нация жертв была должна признать ту непростую правду, что она бывала и палачом». Коморовский тут же отметил, что «признание этой вины не перечёркивает польской мартирологии и польского героизма в борьбе с немецким и советским оккупантами». Несмотря на эту оговорку, политические оппоненты президента не преминули упрекнуть его в том, что в своем письме он не написал прямо, что «мы – не нация преступников».
История с реакцией на письмо Коморовского (как и появление в Польши нишевых инициатив, использующих лозунг: «Я не прошу прощения за Едвабно») показывает, что процесс «проработки прошлого» если и имеет начало, то не имеет однозначного политкорректного конца. В то же самое время, упоминание о сложностях и противоречиях этого процесса не должно заслонять того обстоятельства, что именно Польша достигла, пожалуй, наибольших результатов среди новых членов ЕС в деле открытия и честного обсуждения тёмных страниц своего прошлого.
После расширения ЕС всё более отчётливым стал интереснейший процесс интеграции опыта и памяти восточноевропейских стран в общеевропейский нарратив. За саму попытку донести свой, отличный от западноевропейского, опыт новые члены ЕС должны были заплатить неизбежную цену перевода. Острое желание убедить Запад в существенности и ценности этого опыта предполагало неизбежное принятие его языка. Особая роль в этом принадлежала книгам о Восточной Европе, написанным с настоящей эмпатией представителями западного академического истеблишмента – Норманом Дэйвисом, Энн Эпплбаум, Тимоти Снайдером. Постепенно представители новых членов ЕС начали выступать на европейской арене с призывами осудить как нацизм, так и коммунизм. За этими призывами многие увидели стремление релятивизировать собственное соучастие в Холокосте и самоутверждение в роли жертв.
Иногда же появлялись и любопытные попытки использовать представителями новых членов ЕС европейских инструментов давления на своих соседей, лишь декларирующих свои евроинтеграционные устремления. Именно в таком контексте можно интерпретировать принятый по инициативе польских депутатов призыв Европарламента к новоизбранному президенту Януковичу отменить указ о присвоении Степану Бандере звания «Герой Украины». По злой иронии, этот призыв оказался едва ли не единственным, который Янукович, пусть и руками судов, но выполнил.
Автору этих строк не раз приходилось писать о невозможности полного разграничения исторических исследований и политики. Противоположное убеждение представляется мне, если и отчасти симпатичным, то во многом опасным в своей наивности. Гораздо более ответственным мне представляется попытка и историка, и политика рефлексировать о своих предубеждениях и убеждениях.
Такая рефлексия особенно необходима в современном контексте, когда нам приходится работать в ситуации постоянных подозрений. Украинский автор, пишущий о Холокосте, сразу же воспринимается как недостаточно патриотичный. Историк, подчёркивающий размах коммунистических репрессий, вызывает подозрения в релятивизации Холокоста. Аналогичные подозрения вызывает попытка контекстуализации и объяснения некоторых современных социально-культурных явлений, например, культа Бандеры и УПА в Галиции и на Волыни. Специалисты по «охоте на привидений» пристрастно отслеживают то, что им кажется проявлениями релятивизации, и делают себе на этом академическую карьеру. В написанных с позиций морального превосходства текстах они легко представляют контекстуализацию как призывы к «героизации УПА».
Тем временем от Украины европейские структуры, похоже, не требуют (во всяком случае, пока) «преодоления» прошлого хотя бы по литовскому или румынскому образцу. Возможно, так происходит потому, что европейскую интеграцию этой страны всё ещё не воспринимают всерьёз, как актуальную социально-политическую задачу. Примеров можно приводить множество. Сделанная в парижском Мемориале Шоа выставка «Холокост пулями» (результат полевых исследований мест массовых захоронений евреев на территории Украины и устной истории этих событий) объездила многие страны ЕС, но так и не добралась пока до Украины. Финансируемые правительством Нидерландов переводы на украинский язык книг о Холокосте недоступны в украинских книжных магазинах (они распространяются другими каналами, но ничто не заменит самого присутствия издания в публичном, открытом для всех, пространстве). А украинские власти то ли делают вид, то ли действительно не понимают, что полноценная евроинтеграция невозможна без реформ образования и без открытости страны на европейские гуманитарные проекты и дискуссии. Пока что Украина остаётся на обочине этих дискуссий, являясь в лучшем случае их объектом.
