Елена Суркова. Уроки, которые ничему не учат
Уроки, которые ничему не учат
Елена Суркова, г. Пенза, гимназия N 55, 10-й класс
В летнем лагере “Мемориала” на реке Истра я познакомилась с девочкой Светой – армянкой, переселенкой из Армении. Оказалось, что Света тоже из Пензы, учится в соседней школе, живет недалеко от меня. Наше знакомство и разговоры с ней перевернули мой взгляд на мир. То, что Света пережила в своей жизни, сделало ее мудрой не по возрасту. Меня потрясли ее рассказы о страшных днях землетрясения в Спитаке, но однажды Света высказала мысль, которая навсегда врезалась в мое сознание: страшны стихийные бедствия, но это – силы природы, неодушевленные силы, а то, что происходит в Чечне, – еще страшнее. Когда люди гибнут во время землетрясения и страдают от его последствий, страшно, тяжело, но можно понять, потому что причиной этому – природные катаклизмы. Но когда происходит то, о чем мы ежедневно слышим с экрана телевизора, читаем в газетах – бомбежки, зачистки, палаточные лагеря, террористические акты, раненые и изуродованные люди, страдающие дети, – как это можно принять, объяснить, как можно жить рядом с этим? И ответственны за это люди, а не безликие силы природы.
После долгих бесед со Светой у меня как бы спала пелена с глаз, начали слышать уши. Оказывается, в нашей стране идет война. Как я могла не замечать этого раньше? Оказывается, в Пензе живет много людей, бежавших от этой войны, и я много таких людей знаю. Оказывается, у этих людей много проблем, которые они никак не могут решить. Оказывается, от решения этих проблем этих отдельных людей может зависеть будущее нашей страны и нашего общества. Так, значит, мне надо понять, что это за проблемы, когда и почему они возникли, как можно их решить.
Вот что я узнала про историю Чечни.
Первая Кавказская война
Каждому школьнику из уроков литературы известны словосочетания “кавказская война”, “кавказский пленник”. Да, чеченский вопрос всегда особенно остро стоял для России. В Средние века Северный Кавказ был объектом постоянных нападений со стороны близлежащих ханств. Проникновение русских на эту территорию началось после того, как Иван Грозный завоевал Казанское и Астраханское ханства в 1556 году. Северный Кавказ был объектом спора между Московским царством, Оттоманской империей, Крымским ханством и Персией. Важность региона заключалась в том, что там проходили главные торговые и военные пути. Одновременно с продвижением Ивана Грозного на юг началось самостоятельное продвижение групп казаков, которые обосновались в дельте Терека и на холмах Чечни и постепенно стали называться терскими и гребенскими казаками. В XVI веке казаки, образовавшие вольные поселения, все чаще сталкивались с чеченцами.
Подлинное завоевание Кавказа в отличие от продвижения туда казаков началось во время военной кампании Петра Великого в 1722 году…
В 1785 году вспыхнуло крупное восстание под командованием шейха Мансура. Повстанцы победили. Можно сравнить Мансура с Емельяном Пугачевым, который возглавил восстание казаков и крестьян в 1773 году. Последователей Мансура часто называли “дикарями”, “рабами”, “подлецами”, “негодяями”; в основном это были выходцы из крестьянской бедноты. А в июне 1791 года, когда русские войска захватили турецкую крепость Анапа, Мансур был взят в плен. Умер он в Шлиссельбургской крепости в 1794 году. Государство Российское вновь и вновь пыталось завоевать Кавказ, а генерал Ермолов (1777–1861) был одним из основных исполнителей этой политики. В 1818 году на берегах реки Сунжа была основана крепость Грозная, затем крепости Внезапная[1] (1819) и Бурная[2] (1821). Это был откровенный вызов чеченцам, даже названия должны были приводить в ужас мирных жителей. “Я желаю, – часто повторял Ермолов, – чтобы ужас, наводимый моим именем, охранял наши границы сильнее, чем цепь крепостей, и чтобы мое слово значило для туземцев более чем смерть. Снисхождение в глазах азиатов – это знак слабости, вопреки гуманности я буду беспощадно суров”. Естественно, что чеченцы активно восставали против этой политики. Именно при Ермолове началась первая депортация чеченцев: они изгонялись с равнинной территории, которая проходила между реками Терек и Сунжа, хотя люди стремились поселиться на равнинных территориях, более пригодных к земледелию и животноводству. Так они лишались плодородных земель. “Депортационная политика Ермолова не дала возможности развиваться двум прогрессивным тенденциям, которые уже возобладали в то время у чеченцев: переходу от пастбищного животноводства к земледелию и эволюции от первобытного общества к феодальному укладу” (Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. С. 154).
Как много раз за последующие века чеченцев будут упрекать за то, что они живут войной и воровством, грабежами, а корни этого – вот они!
Странно, что основная масса современников одобряла и поддерживала жестокие методы генерала Ермолова, и хотя в 1827 году Николай I отстранил того от должности, политика России в отношении чеченцев и других горцев оставалась прежней, крайне жестокой. В 1829 году Николай I писал фельдмаршалу Паскевичу: “Кончив одно славное дело (войну с Турцией), Вам предстоит другое… усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных”.
Прочитав эти строки, невольно задаешься вопросом, почему этот народ – непокорный? Может быть, потому что отстаивает свои права, потому что борется против угнетателей, пытается противостоять убийству своих жен, детей, стариков-родителей, уничтожению своего жилища, своего очага? Только некоторые прогрессивные россияне высказывали свое несогласие с такой политикой, возмущались ею.
“Что за герой… Ермолов?.. От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы встают дыбом” (Александр Тургенев, письмо Вяземскому, 1822).
“Покорить чеченцев и другие народы региона так же трудно, как выровнять кавказские горы. Во всяком случае, этого нельзя добиться палками; этого можно достигнуть только со временем путем просвещения” (декабрист Михаил Орлов).
“С христианской и моральной точек зрения нет оправдания той беспощадной политике, которую проводил Ермолов” (английский путешественник Джон Бадли).
Михаил Юрьевич Лермонтов, служивший на Кавказе, считал, что планы завоевания Кавказа приведут Россию к духовному упадку, и сравнивал Россию с Римской империей, которая, завоевав полмира, подошла к своему упадку.
“То, что происходит на Кавказе, есть то, что всегда случается, когда государство, обладающее огромной военной мощью, вступает во взаимоотношения с примитивными маленькими народами, живущими своей независимой жизнью. Под предлогом самообороны (даже тогда, когда нападения этих народов спровоцированы могущественным соседом), или под предлогом цивилизации диких народов (даже если дикие народы живут несравнимо лучшей и более мирной жизнью, чем цивилизаторы), или под каким-либо еще предлогом подданные огромного военного государства совершают всевозможные формы насилия по отношению к малым народам, утверждая, что с ними невозможно иметь дело” (Л.Н. Толстой, “Хаджи-Мурат”).
В 1844 году на реке Аргун – исконно чеченская территория – русские основали форт Воздвиженское[3] и от него до селения Ачхой построили линию укреплений – Великую российскую дорогу. И последовала вторая депортация. Тех чеченцев, которые жили между этой линией и рекой Сунжей, согнали с их территории. Но чеченцы вновь и вновь пытались вернуться в родные места, тогда в 1850 году российские войска окружили чеченцев и изгнали с родной земли за Терек, туда, где чеченцы никогда не жили. А в 1856 году начали депортацию их из Кавказского региона в степи севернее Ставрополя.
Историки считают, что Кавказская война вспыхнула из-за невыносимо жестокой политики России на Кавказе – политики генерала Ермолова, а пострадали в ней в первую очередь чеченцы, потому что их родная территория была разорена, больше половины населения истреблено в почти не прекращавшихся сражениях.
Но и в дальнейшем царские власти считали, что непокорные кавказцы, а также крымские татары должны быть “вычищены”, и способствовали их переселению в Оттоманскую империю – в Турцию. В результате этого после “исхода” крымских татар, чеченцев, других кавказцев в 1856–1859 годах Россия получила на юге земли, на которые могла переселить русских, украинцев, казаков. Царское правительство рассчитывало использовать земли горцев в качестве казацких станиц, которые позже были организованы в регионе. За весь период этой вынужденной эмиграции было “вычищено” более 100 000 чеченцев.
Конечно, я не могла познакомиться с людьми, которые пережили первые три депортации чеченского народа, но я знаю людей, подвергшихся депортации в 1944 году – сталинской депортации.
Депортация + миграция
Ваха Ахмадов родился в многодетной семье из села Старые Атаги Грозненского района. Как происходила депортация чеченского народа в 1944 году, Ваха не помнит, так как она была до его рождения. Он появился на свет уже в Казахстане. Но зато его мать и многочисленные родственники хорошо помнят насильственное переселение народа Чечни. Они сумели взять с собой лишь немного еды и одежды. Никто не говорил им, куда их везут и что с ними будет. Многие погибли в дороге от холода и голода, медицинскую помощь им никто не оказывал. Везли чеченцев в вагонах для перевозки скота. У Вахи в дороге погибли сестра и двоюродные братья.
На новом месте, в Восточном Казахстане – в городе Лениногорске, чеченцам помогали обустроиться и казахи, и русские. Отец Вахи пошел работать на шахту, и семья стала получать паек, которого хватало, чтобы не умереть от голода. Отец отработал на шахте 12 лет, и, возможно, этот непосильный труд подорвал его здоровье.
В 1956 году чеченцам разрешили вернуться на историческую родину. Семья Ахмадовых сумела это сделать только в 1959 году. Их прежний дом в Старых Атагах был занят русской семьей. Пришлось некоторое время пожить у родственников, пока русские жители, получив денежную компенсацию от государства, не уехали из села. Дом Ахмадовых сохранился, а имущество исчезло бесследно. Государство почему-то “забыло” выплатить денежные компенсации за утерянное имущество чеченским семьям. Принятый Госдумой России “Закон о репрессированных народах” также ничего им не дал, денег они так и не увидели. Может быть, в том, что пришлось пережить поколению стариков-чеченцев за их жизнь, практически с самого их рождения, и кроется нелюбовь основной массы чеченцев к русским?
У чеченцев есть обычай: с родителями остается младший сын. Поэтому Ваха, который младшим не был, уехал из отчего дома в село Чири-Юрт[4] Шалинского района. Там он женился, появились дети, но получить квартиру или купить дом так и не смог.
Даже проработав 12 лет на местном цементном заводе слесарем-ремонтником, Ваха не смог заработать на собственный дом, да и государство не помогло, не дало квартиру: многодетная семья Ахмадовых все эти годы снимала жилье. В течение 9 лет Ваха брал отпуск в летнее время и ездил на заработки в Центральную Россию[5]. Работали в сельской местности, строили фермы, жилые дома, административные здания. Больших денег заработать не удавалось, все уходило на пятерых детей. В советские годы цементный завод был крупнейшим на Северном Кавказе. Строили завод специалисты из России, в основном из Липецкой области. Многие из них остались, получив квартиры. Русские на заводе занимали руководящие посты, работали главными специалистами. Приход к власти Дудаева, обострение национальных отношений, а затем и начало боевых действий вынудили русских уехать из Чечни.
В мае 2002 года Ахмадов Ваха тоже переехал из Чечни в Россию. Он и его семья живут сейчас в Лунинском районе Пензенской области.
Почему же он уехал из родного края?
Как говорит Ваха, он просто боится за жизнь своих детей и внуков. В настоящее время в Чечне для них нет будущего. Цементный завод в Чири-Юрте разбомбили, работы нет, зарплату не платят. Ваха не понимает, зачем надо было бомбить цементный завод в Чири- Юрте, если там находилось всего 20 боевиков[6]?
Потеряв работу, он вынужден был, в конце концов, уехать из Чечни. Восстановительные работы на заводе начались, но боевики часто воровали людей, требуя за них выкуп[7]. Чеченский народ устал, и теперь боится как боевиков, так и “федералов”. Ваха рассказывает, что боевики не живут в поселке. Но они приходят в него, убеждают и запугивают молодых ребят, заставляя помогать им. Боевики обещают безработным молодым людям деньги, чтобы те разбросали листовки, угрожают, заставляя закладывать взрывчатку, и уходят.
По словам Вахи, молодежь идет на осуществление терактов, так как за эту “работу” они получают 5001000 рублей, а другого заработка в Чечне нет. Нередки случаи, когда молодые люди подрываются на собственной взрывчатке. А потом приходят “федералы” и в течение нескольких дней производят зачистки. Причем не ищут по-настоящему виноватых, а берут всех, кто попал под руку. Забирают молодых ребят в фильтрационные лагеря[8] – в Чернокозово, на Ханкалу, в Старые Атаги. Забирают и виноватых, и невиновных, назад они возвращаются через несколько дней избитые, измученные, униженные. А для чеченцев унижение – это позор, который нужно смывать кровью.
Из села забирают в три фильтрационных лагеря. Все они страшны, но у одного особенно дурная слава – из него часто не возвращаются, бесследно исчезают. Так, 8 марта 2002 года из села Чири-Юрт забрали 13 человек молодых людей и мальчишек, в том числе учащихся. Об их судьбе до сих пор ничего не известно[9]. (А разговор с Вахой происходил
в июле! Родители сделали все возможное, чтобы разыскать пропавших ребят, но – безрезультатно.)
У молодежи забирают паспорта, и это дает “федералам” лишний повод задерживать их до выяснения личности. Многочисленные обращения родителей к прокурору и представителям местных властей ничего не дали. Забирают людей не только из Чири- Юрта, это происходит по всей республике.
До того как семья переехала в Пензу, Ваха, боясь за детей, отправил сыновей в станицу Слепцовская[10] в палаточный лагерь. Жили сыновья без своей палатки, так как ее забрали под мечеть. Их приютили родственники. Из палаточных лагерей чеченцы не уедут, пока власти не дадут им гарантии безопасности. По телевидению показывают строительство домов для беженцев, но Ваха считает, что народ в них жить не будет, так как гарантий безопасности нет.
Старший сын Алихан обосновался в селе Иванырс Лунинского района Пензенской области с молодой женой и детьми. Ему удалось получить статус вынужденного переселенца и получить ссуду. Купили ветхий дом с печным отоплением. Сейчас семья Ахмадовых в количестве девяти человек ютится в этой однокомнатной русской избе. В центре комнаты – печка, а с трех сторон от нее за перегородками – три семьи. Сын работает шофером в совхозе, зарплата маленькая, бабушка пенсию пока не получает, ждет документы из Чечни. Работы для Вахи в совхозе нет, надеются на получение ссуды, чтобы можно было купить дом для семьи и обзавестись коровой. А пока семья Ахмадовых живет впроголодь. И я это видела.
Ваха уже не помышляет о переезде в Чечню. Он считает, что война продлится еще долго, и зачистки в Чечне будут продолжаться не год и не два. Свое будущее и будущее своих детей он видит здесь, в Пензенской области. Отношение к семье Ахмадовых в селе хорошее, местные жители стараются им помочь. Но очень его тревожит, что по Центральному телевидению чеченский народ показывают только с негативной стороны, делая из него образ врага.
Я не могла не спросить Ваху, как он оценивает застрявшее в суде на годы “дело Буданова”[11]. Ваха ответил, что считает его преступником. Буданов носит звание полковника и обязан проходить медицинское освидетельствование. Признав его невменяемым, суд оскорбляет весь чеченский народ. Раз человек совершил преступление, то он должен за него отвечать независимо от национальности.
А в Чечне очень нередки случаи убийства молодых девушек. Недавно это случилось в Серноводске[12], и никто не понес наказания. Беспредел в Чечне не остановить, если не будут приняты чрезвычайные меры, если за нарушение закона и прав человека виновные не будут предаваться справедливому суду и нести заслуженное наказание.
Могут помочь навести порядок в республике международные организации, считает Ваха, но после терактов в Москве их уверенность, что чеченскому народу надо помочь, поколеблена. При желании это может сделать президент Путин или правительство.
Вот что рассказал Ваха. И добавил: “Я говорю откровенно, мне бояться нечего”.
Сухадат Сулгиевна Газбекова девочкой пережила депортацию 44-го года. Она навсегда запомнила “путешествие” в “телячьем вагоне”, жизнь вдали от родного дома, вне родного языка, голод. Сейчас она снова была вынуждена покинуть свою родную горную деревушку, свой родной дом. Она очень не хотела этого. Ее дети долго ее уговаривали, но Сухадат Сулгиевна отвечала им, что “не уедет от своих трех коров”. И согласилась, только когда ее сын пообещал на новом месте купить ей коров. Когда мы приезжали к ней в гости, она очень радушно старалась угостить нас своим творогом, другими продуктами. Относилась к нам с большой симпатией. Но разговаривали мы с ней только через переводчика – ее дочку Малику.
Рассказ Кимаевой Малики,
проживающей в районном поселке Колышлей Пензенской области, о поездке в Чечню с 1 по 8 сентября 2002 года
Добраться до родного села Агишты Веденского района проще через соседний Дагестан, так как там более лояльная к чеченцам милиция, чем на кавказских Минеральных Водах. Для этого надо сесть в поезд Москва–Махачкала и доехать до Кизил-Юрта, а далее автобусом до Хасавюрта Республики Дагестан. Из Хасавюрта можно попасть практически в любой населенный пункт Чечни.
Малика Кимаева добралась автобусом до города Шали, а далее на попутке до родного села Агишты, расположенного в горах, в 18 километрах от Шали. В селе остались только старики и женщины, молодежь уехала учиться в город Грозный или другие города России. В первую очередь это касается ребят, так как после 18 лет их забирают в армию, в чеченский милицейский батальон, расположенный в городе Шали. Командуют батальоном чеченские офицеры. Ребята живут в казармах, проходят боевую и строевую подготовку, участвуют в “зачистках”. По словам Малики, “федералы” их “подставляют”, так как первыми в села и аулы Чечни входят именно чеченцы, и часть из них гибнет или от пуль боевиков, или подрывается на минах. Боятся чеченские юноши в Агиштах прихода боевиков, которые объявили священную войну неверным (газават) и заставляют их насильно воевать против “федералов”. Тех, кто отказывается, боевики избивают или убивают. Жизнь в селе связана с постоянным страхом за жизнь детей. Днем приходят “федералы” и проводят “зачистки”. Как правило, все “федералы” носят маски, а на боевой технике замазаны номера. Жаловаться на бесчинства “федералов” бесполезно, так как опознать их под масками невозможно. Малика собственными глазами видела следы “зачисток” у родственников. Вскрытые полы, порушенная мебель, разорванные подушки и пуховые одеяла. После таких “зачисток” пропадают и ценные вещи, компенсировать материальные потери чеченским семьям никто не соизволит, творится сплошное беззаконие, беспредел. По вечерам село навещают боевики, не встречая никакого сопротивления, так как расстояние между блокпостами порядка 10 км. Боевики также грабят мирное население, унося с собой одежду и продукты питания. В селе нет газа и света, воду берут из речки. Лес находится вблизи села, но дрова нельзя заготавливать, так как “федералы” отобрали всех лошадей и просто не пускают жителей, считая, что чеченцы сообщают о них сведения боевикам и подкармливают боевиков. Малика привела пример: престарелая бабушка с одинокой племянницей пошла в лес за дровами. “Федералы” их задержали и продержали в яме для помоев несколько дней. Несчастных женщин морили голодом, давали пить грязную воду, поливали их сверху помоями, даже мочились на них. Кто-то из военных начальников сжалился над ними и отпустил домой, но женщины от пережитого находятся в нервном шоке, у них произошло как бы “помрачение рассудка”. И никто не может сказать, оправятся ли они когда-нибудь.
Школа в селе не работает по приказу военного коменданта[13], хотя на равниной части Чечни дети в школу ходят. Там же, на равнинной части страны, чеченцы радуются, что наконец стали выплачивать пенсии и детские пособия, которые позволяют им не погибнуть с голода. А вот горным районам Чечни не повезло. По словам Малики, чеченцы там не получают ни пенсии, ни детские пособия, так как “федералы” считают, что эти деньги попадают к боевикам[14]. В селе уже повырубили все фруктовые деревья: вишни, черешни, груши, абрикосы, а теперь очередь дошла до ореховых деревьев. Дрова в селе на вес золота, соседи помогают друг дружке дровами, но их запас тает на глазах. Электричество в село проводят из города Шали. Чеченские электрики рискуют жизнью, многие из них подрываются на минах и взрывных устройствах, но они вновь и вновь восстанавливают линию электропередачи. Но когда темнеет и в селе зажигаются тусклые огоньки, по подстанции и электролинии снова бьют “федералы”, так как свет мешает им наблюдать за местностью с помощью приборов ночного видения.
Живут чеченцы в селе одним днем, не помышляя о будущем, и надеются только на Аллаха. Не верят чеченцы ни представителю президента в Чечне Кадырову[15], ни самому Путину. По словам Малики, офицеры российских войск торгуют продуктами питания, а бедные солдаты голодают. В Шали и окрестных селах района нередки случаи пропажи чеченских девушек. Такого беспредела не было даже в первую чеченскую войну. Болеть в селе не рекомендуется, так как фельдшерские пункты отсутствуют, а вечером проехать в районную больницу нельзя – не пропустят на блокпостах, да и по движущейся в сумерках неизвестной машине могут открыть огонь без предупреждения. На блокпостах процветает мздоимство, такса – 50 рублей, но могут пропустить и за 10[16]. Такие примеры наблюдаются по всей Чечне.
Самые светлые воспоминания у Малики остались после посещения столицы республики города Грозного[17]. В городе уже работают магазины, базары, больницы, школы, государственные учреждения, регулярно ходит автотранспорт, в центре восстанавливаются жилые и административные здания. Хорошо работает чеченская милиция, патрулируя по улицам города. Сами жители восстанавливают собственное жилье, а местная власть выделяет стройматериалы: шифер, стекло, деревянные изделия. За эту работу им начисляют зарплату, пока, правда, больше на бумаге. Стали открываться небольшие частные предприятия, у людей появилась работа. В городе открылся новый медицинский институт, молодежь потянулась к знаниям, а не к автоматам. Стали возвращаться из Ингушетии беженцы, для них в городе строятся многоэтажные дома. Все это вселяет надежду, что столица республики Грозный будет восстановлен и жизнь в Чечне наладится. (Как же мне было грустно через несколько дней после разговора с Маликой узнать о взрыве в Грозном в том же сентябре, а потом и о страшном теракте в Москве! Я представляю, как она огорчилась, расстроилась, что ее надеждам на возвращение в любимую Чечню не суждено сбыться.)
Посетила Малика и палаточные городки для беженцев в Назрани и станице Нестеровской[18], где проживают ее родственники. «К сожалению, власти выдавливают чеченцев из лагерей, – продолжала свой рассказ Малика, – не завозят в полном объеме продукты питания, не ремонтируют палатки, проводят в лагерях “зачистки”. Международные организации практически прекратили выделять гуманитарную помощь беженцам. Датский Совет по беженцам выдает по 10 килограммов муки и сахара на семью в месяц, но этого явно недостаточно.
Поездка в Чечню и оттуда, назад в Россию, сопряжена как с материальными, так и с нервными издержками. Милиционеры постоянно и по нескольку раз обыскивают сумки и вещи, выискивая якобы оружие и взрывчатку, вымогая деньги. Не каждый может это выдержать. И если на равнине жизнь все-таки потихоньку налаживается, то в горах чеченцы молятся Аллаху и просят у него защиты – как от боевиков, так и от “федералов”.
История, рассказанная матерью убитого солдата
Мой сын, Арефкин Андрей Викторович, родился 4 мая 1975 года в городе Заречном.
Мальчиком он рос спокойным, хотя всегда стоял на своем. Был у них в классе один лидер. Все ему подчинялись, но только не Андрей. Он всегда говорил, что не хочет, чтобы им кто-то командовал: “Пусть все подчиняются, а я не буду”. За настойчивость приходилось получать синяки, но я ничего об этом не знала: он никогда не рассказывал, не жаловался.
Спорт Андрей никогда не бросал: в 4-м классе – лыжи, потом – велосипедный спорт, потом записался в секцию самбо. Там ему сломали ногу, но Андрей никогда не жаловался на боль. Андрею заниматься самбо нравилось, но через год тренер сказал ему, что он не совсем подходит к этому виду борьбы, потому что очень высокий. Андрей был ростом 185 сантиметров и весил 80 килограммов.
Поскольку по настоянию тренера пришлось бросить самбо, а у сына была явная склонность к силовым видам спорта, то Андрей занялся каратэ. У него есть награды за первое и за второе места по области. Окончив восьмой класс, Андрей поступил в машиностроительный техникум. Парень был упорный, настойчивый, старательно занимался. Когда пришло время писать дипломную работу, все делал сам, без посторонней помощи. И получил “пятерку”. Даже учителя не ожидали от него такого блестящего результата.
Защита была 23 февраля 1994 года, а 28 февраля пришла повестка из военкомата, и 1 марта он уже был в Москве.
Еще шестнадцати лет он увидел по телевизору отряд специального назначения, и после этого у него появилась дикая мечта служить там. Он постоянно повторял слова: “Вот в такой армии я бы послужил!” Денег, чтобы откупиться, все равно не было, пришлось идти туда, куда пошлют. А послали туда, куда хотелось Андрею, – в Дзержинск, где готовили к службе в войсках спецназа[19].
Андрею нравилась напряженная служба: подъем в 6 часов, утренняя пробежка 12 км во всем обмундировании (на голове “сфера” 8 килограммов, бронежилет 12 килограммов, автомат, завтрак, 4 часа спаррингов (проверка физической подготовки), дневной сон, опять тренировки – такие напряженные, что среди ночи их не будили, давая выспаться.
В течение всей службы он никогда не жаловался ни на что, но ведь сердце мое болело за сына, словно чувствовало, к чему идет дело. В сентябре 1994 года пришло письмо о том, что он уезжает в командировку, но не сказал куда, так как сам еще не знал, а через месяц – телеграмма: «Привет вам из Северной Осетии…”
В декабре начала развертываться полномасштабная операция, но в бои их не бросали. Подразделение, в котором служил Андрей, считалось элитным, им пришлось охранять аэропорт. В январе 1995 года, когда федеральные войска понесли большие потери[20] , им пришлось разгружать КамАЗы с трупами. Горели танкисты, успевали только трупы выносить. Но в письмах домой было все наоборот: “Мы здесь отдыхаем, загораем…” Одним словом, курорт.
В это время ряды федеральных войск пополнились ребятами нового призыва. Эти новички не умели даже защититься, не умели стрелять, в то время как спецназовцы могли это делать из любого вида оружия.
Был такой случай: их попросили расчистить дорогу. Выбросили их десантом в чистое поле. Была зима, но оделись легко, много пищи с собой не брали. Выполнили задание. Пора возвращаться, но за ними день никто не приезжает, другой, и никаких сообщений. С ними был еще и ОМОН (милиция). Ребята из ОМОНа денек там покружились и ушли кто куда, а войскам спецназа – нельзя: уйдешь – трибунал. Вот они неделю там и просидели, – есть было почти нечего, согрелись лишь тогда, когда землянки вырыли.
Когда за ними приехали, выяснилось, что их просто забыли. А потом холодных, голодных отвезли в деревню, где жили русские старушки. Они их накормили, отогрели, стали просить, чтобы они не уходили – боязно все-таки, ведь столько русских убивали, брали в заложники, выставляли в окна, прикрываясь ими, и просто палили по ним.
Дальше пошли более серьезные бои, но о трудностях Андрей, как всегда, ничего не писал.
Приехал новый начальник. Тренировки усилились. Стали прыгать с вертолета, а это очень трудно. Стали поговаривать, что их готовят к штурму. В основном эту группу посылали на помощь неопытным ребятам.
Вообще-то, в их отряде серьезных потерь не было, и лишь в бою под Бамутом погибло 16 человек из 200; это были очень тяжелые бои[21]. Самым ожесточенным был бой под Самашками, за который Андрей и получил орден спецназа, который давали только особо отличившимся. А за последний бой он был награжден орденом Мужества[22].
В этот день их подняли в 5 утра по тревоге, приказали занять высотку. Авиация не вылетела, потому что была плохая погода. Были сведения, что там сидят боевики. Прождали до полудня, а потом решили послать разведку. Пошли 4 человека. Смотрят, на косогоре человек метнулся. Решили его изловить и пошли за ним.
Когда стали дальше углубляться на высотку, то тут же поняли, что их просто-напросто заманивают. Но назад дороги уже не было. Попросили подмогу. А в это время стали бомбить с той высотки по колонне, которая стояла внизу. Подбили БТР, в котором сидел мальчик из Рязани – Смирнов Костя. Его вообще в клочья разнесло. У прапорщика, который стоял позади танка, снесло всю правую сторону, когда слетела крышка люка. Прошла только пара часов, а было уже два трупа. (Так рассказывала мама Андрея. А я думала: “Прошло уже два часа применения современного вооружения, а еще только два трупа!”)
После того как они помогли своим товарищам уйти, сами решили выбираться оттуда. Но они не смогли завести свой БТР. Андрея ранило осколком гранаты в шею – туда, где проходила сонная артерия. Подошли свои ребята. Еле-еле дотащили, потому что парень был большой. Сразу же сделали укол, а он лишь глаза открыл и ничего не сказал. И жил он после этого примерно 10—15 минут.
Вот так вся служба и закончилась. А ведь в последнем письме писал, что приедет загорелый, отдохнувший, чтобы только ждали.
Я слушала маму Андрея и думала: сколько людей погибло? сколько ранено? сколько пропало вез вести? Могу привести данные по количеству убитых солдат на 1997 год: 4379 человек, но на сегодняшний день эта цифра увеличилась во много раз[23].
Дважды переселенные за одну жизнь
Родился Абдул Муслим в селе Алхазурово[24] Урус-Мартановского района. Отец его воевал на фронте в Великую Отечественную войну, был лейтенантом. 23 февраля 1944 года трехлетнего Абдула Муслима вместе с мамой и старшей сестрой посадили в телячий вагон и депортировали в Казахстан, в Семипалатинскую область. Есть было нечего, после долгого голодного “путешествия” дети ослабли. Сердце матери не выдержало, и она украла у людей хлеб. Ее судили, посадили на 1,5 года в тюрьму. Так Абдул, его сестра и его мама потеряли друг друга.
Абдул оказался в детском доме в городе Зыряновске Семипалатинской области. С детьми он не уживался, часто убегал из детдома. До 1960 года бродяжничал и жил без документов. Но потом жизнь сжалилась над мальчиком. Абдула Муслима приютила русская семья, которая помогла ему окончить профтехучилище, получить специальность сварщика. Став взрослым, он часто менял работу, объехал весь Казахстан. Работал сварщиком на заводах и стройках, пользовался уважением.
Абдул Муслим вырос в отрыве от традиций чеченского народа, ислама. Не знал чеченского языка. И женился он на русской женщине, которая была родом из Колышлейского района Пензенской области, – Валентине Николаевне. У них родилось трое детей – дочери Галина и Наташа и сын Алик. Жили, работали, но вдруг совершенно неожиданно им встретился человек из родного села Абдула Муслима. Он стал расспрашивать, как Абдул попал в Казахстан, кто у него мать, как он ее потерял, где.
Так, постепенно, восстановили прошлое и поняли, что это тот самый Абдул Муслим Садыков, которого его мать разыскивала 36 лет. Она всем односельчанам наказывала расспрашивать чеченцев и похожих на чеченцев людей о маленьком мальчике, потерявшемся, оставшемся без матери в далекой Семипалатинской области. Семья Садыковых вначале съездила в Чечню в гости, чтобы познакомиться с уже совсем старой матерью Абдула, а потом их убедили воссоединиться с семьей, вернуться на родину предков Абдула Муслима.
Говорят, что те, кто приехал в Чечню в 90-х годах, горько пожалели об этом. Жалеет об этом и Абдул Муслим. Вся семья говорила только по-русски, и это создавало определенные трудности в общении с соседями. Правда, дети быстро освоились, выучили язык, адаптировались, девочки вышли замуж за чеченцев, Алик женился на чеченской девушке.
В Алхазурово Абдул Муслим пошел работать сварщиком в совхоз “Труд”. Зарплату платили исправно даже при режиме Дудаева. Старшая дочь Галина закончила Грозненское медучилище, став медсестрой, Алик работал на мебельной фабрике в городе Грозном, а младшая Наташа заканчивала школу. Подрабатывал сварщиком у соседей на постройке домов, хорошо зарабатывал, а жена занималась детьми.
Село Алхазурово не бомбили ни в первую, ни во вторую чеченскую войну. Были небольшие обстрелы, но значительного ущерба не было. Дом Абдула Муслима пострадал незначительно, повылетали стекла, осколок снаряда удалось потушить. Во время войны совхоз не работал, и Абдул Муслим подрабатывал сваркой: варил отопление, проводил воду, ремонтировал автомобили. Абдул Муслим рассказал, что часто бывало, как машина боевиков на скорости проносилась через село, а следом за ней летел вертолет или самолет и бомбил село. Машина проехала, и ее нет, а какие-то дома пострадали.
Вообще, бомбежки бывали часто. С вертолета предупреждали о бомбежке села[25]. Дети и женщины прятались в подвалах. Но потом им сказали, что в доме прятаться опаснее, потому что может завалить при взрыве, они могут сгореть заживо.
Во время боев с бандой Гелаева[26] Алхазурово хотели стереть с лица земли вместе с селом Комсомольское. Испугавшись за детей, жители села Алхазурово стали покидать свои дома. Одни уезжали к родственникам в Россию, другие в палаточные лагеря в город Назрань и в станицу Орджоникидзевскую.
На семейном совете Садыковы решили уехать на родину Валентины Николаевны в Пензенскую область. Помог с переездом Пензенский ОМОН, который проходил службу в Урус-Мартановском районе. Вещи погрузили в автобус, и таким образом очутились на родине жены. Огромный дом в Алхазурово пришлось продать за бесценок – за 30 тысяч рублей. Часть денег ушла на переезд. Так что на приобретение жилья на новом месте почти ничего не осталось.
В городе Пензе было невозможно купить за такие деньги жилье, поэтому решили купить там, где дом был им по средствам, то есть в глубинке.
Купили небольшой дом в селе Иванырс Лунинского района, помогла получить ссуду Миграционная служба Пензенской области. Повезло с поручителями, помогли местные жители, а то бы ссуду не получить. В селе живется голодно, нет работы. Скотину держать невыгодно, так как трудно заготавливать корма. Участки под сенокос дают в разных местах, и они небольшие по размерам. Сваркой подрабатывать уже нет возможности, так как украли прямо со двора у Абудла сварочные баллоны и шланги. А милиция не ищет, мер никаких не принимает. Сам Абдул Муслим очень болен: у него отнята часть желудка. Больна его жена – Валентина Николаевна. Ей необходимо срочно делать операцию. Больна дочь – у нее онкологическое заболевание. Больна внучка, которая до сих пор видит во сне бомбежки, а трактора издали принимает за бронетранспортеры, которые окружали их село во время “зачисток”. Девочку нужно обязательно лечить невропатологу или психиатру. И эта внучка, и другие учатся хорошо, чисто говорят по-русски. Абдул Муслим мечтает, чтобы девочки получили хорошее образование, знали бы компьютер, иностранные языки, смогли бы дополнительно позаниматься математикой, летом ездить в лагерь.
Уезжать в Чечню семья Садыковых не намерена, свое будущее они связывают с Россией. А вот сын Алик готов вернуться в Чечню, но ему нужны гарантии безопасности жены и дочери, а еще он совсем не хочет участвовать в войне на чьей-либо стороне. Он хочет заниматься мирным трудом, делать красивую мебель, создавать что-то полезное и нужное людям, обеспечивать свою семью.
Сколько могут выдержать люди в жизни? Большая и дружная семья, работящая и миролюбивая, пытается выстоять. Но война их не хочет отпускать, а мирный регион не очень-то принимает. Для этих людей нужна особая реабилитационная программа, а им еще и чинят препятствия, вынуждая вернуться в Чечню. Это несправедливо. Нельзя заставлять мирных жителей возвращаться туда, где стреляют, проводят “зачистки”, – в общем, на войну. Все люди должны иметь право на убежище. Я очень хочу, чтобы для настрадавшихся чеченских детей и для их семей таким убежищем стала наша Пензенская область. Хочу, чтобы они забыли то зло, с которым столкнулись в жизни, чтобы выросли добрыми, сильными и образованными. Чтобы все это дало им возможность противостоять злу.
Я читала историю Чечни и не могу не думать о том, сколько горя и трагедий происходит там и по сей день. Почему-то для властей этот народ всегда был “неугодным”.
Не мне быть судьей тому, что происходит в Чечне. Я не хочу в этом никого винить. Просто мне очень жаль тех людей, которые стали жертвой бездумья властей. Но не менее жалко матерей, жен и детей тех солдат, которые были посланы в Чечню и погибли там.
Комментарии
[1] Внезапная – крепость на территории современного Дагестана.
[2] Бурная – крепость рядом с аулом Тарки, рядом с современной Махачкалой Республики Дагестан. Сохранились остатки укреплений.
[3] Воздвиженское – см. комментарии к работе Аминат Саламовой.
[4] Село расположено в предгорьях, там, где река Аргун вырывается из горного ущелья на равнину, на правом ее берегу. Одновременно со строительством цементного завода к селу был пристроен поселок из пятиэтажных домов, со школой и детским садом.
[5] В 1960–1980-е годы в условиях высокой скрытой безработицы и малоземелья подобный “отхожий промысел”, “шабашничество” стало одним из основных источников пропитания – наряду с интенсивным натуральным хозяйством на приусадебных участках.
[6] Цементный завод в с. Чири-Юрт обстреливали и бомбили с 12 по 20 мая 1995 года. Действительно, на заводе находился малочисленный отряд из числа местных жителей, которые и сами недоумевали – почему наступление на этом, практически оголенном участке, не предпринималось в предшествовавшие два–три месяца и зачем такой массированный огонь?
[7] Захваты заложников с целью получения выкупа, практически отсутствовавшие до середины 1990-х, приобрели с начала 1997 года характер эпидемии. Дело в том, что после массового захвата российских военнослужащих боевиками в начале первой чеченской войны федеральное командование последовательно отказывалось считать их пленными – навязывался термин “заложники”. С января 1997 года начался массовый захват заложников с целью получения выкупа.
Похищали не только журналистов и иностранцев – хотя эти захваты получали наибольший резонанс, не только военнослужащих и бизнесменов в других субъектах Российской Федерации, как прилегающих к Чечне, так и удаленных от Кавказа. Прежде всего похищали жителей самой республики, состоятельных чеченцев и русских – потому что они были ближе. Занимались этим прежде всего религиозные экстремисты – для них “ваххабизм” был оправданием преступного промысла, поскольку похищали они, по их мнению, “неистинных” мусульман. С установлением федеральными силами контроля над территорией республики этот “рынок” не исчез.
[8] “Фильтрационные лагеря” – термин, ходивший в Чечне с первой войны, официально они назывались “временные фильтрационные пункты” (фильтрапункты) – не предусмотренные законодательством места содержания задержанных людей. Одни, действительно, создавались временно, в ходе “зачисток”, другие действовали длительное время. Условия содержания там были крайне тяжелые. В конце 1999 года в Чернокозово на территории колонии строгого режима официально был развернут изолятор временного содержания и следственный изолятор, зимой 2000 года условия там были крайне тяжелые. С 2000 года задержанных, как правило, доставляли в Ханкалу, в расположение главной базы федеральных сил в Чечне. Их содержание там было совершенно незаконно, люди часто «исчезали». Задержанных также незаконно содержали и в расположении воинских частей в окрестностях с. Старые Атаги, на мельнице и птицеферме.
[9] “Мемориалу” ничего не известно о задержанных 8 марта 2002 года и “исчезнувших” людях – мониторинг охватывает лишь порядка трети территории Чечни и происходящих там событий. Однако рассказанное вполне правдоподобно – известно, по крайней мере, о 15 задержанных в разное время и “исчезнувших” жителях Чири-Юрта.
[10] Официальное название – Орджоникидзевская, районный центр Сунженского района Ингушетии.
[11] “Дело Буданова” – одно из тысяч дел о похищении, “исчезновении” и убийстве гражданского лица “силовиками”. Буданов Юрий Дмитриевич (р.1963), командир 160-го танкового полка, входившего в группировку генерала Шаманова, полковник. 26 марта 2000 года, когда полк стоял в Урус-Мартановском районе, окрестностях предгорного села Танги Чу, организовал похищение и убийство молодой жительницы села, Эльзы Кунгаевой. Дело получило широкую огласку, но предварительное и судебное следствие затянулось на годы. В итоге 25 июля 2003 года Буданов был признан виновным в убийстве и осужден на 10 лет лагеря строгого режима. В настоящее время Буданов – самый высокопоставленный офицер из осужденных за преступления в Чечне.
[12] Районный центр Сунженского района Чечни.
[13] Возможно, школа была закрыта на короткое время, и Малика это застала. Вообще же в Агиштах, как и в других горных селах, школы работали и продолжают работать.
[14] Вероятно, речь идет о локальных и кратковременных инициативах военной комендатуры либо о злоупотреблениях в местной администрации. Пенсии и детские пособия в селах, в том числе и в горных, выплачиваются, как правило, без задержек. В этом состоит вполне разумная, почерпнутая из мирового опыта контрпартизанской борьбы тактика федерального центра – не создавать материальных предпосылок для содействия местного населения вооруженным сепаратистам. Как видим, у местных военных властей могут быть другие резоны.
[15] Работа писалась в то время, когда Кадыров был только “представителем Президента РФ в Чеченской Республике”. Кадыров Ахмат-хаджи (1951–2004) чеченец из тейпа Беной. В 1970-х годах работал строителем в Сибири, получил богословское образование в СССР и за границей. С 1991 года – заместитель муфтия Чечни. После начала первой чеченской войны объявил России джихад. Муфтий джихад не поддержал и был смещен. Муфтием стал Кадыров. Когда после войны в Чечне усилилось влияние сторонников “радикального ислама”, Кадыров стал едва ли не главным их противником (пережил несколько покушений), а после вторжения экстремистов в Дагестан в 1999 году и начала второй чеченской войны выступил на стороне федеральных войск, обеспечив последним беспрепятственное вхождение в Гудермеский район Чечни. В июне 2000 года назначен главой администрации Чеченской Республики. В октябре 2003 года был избран президентом республики; избирательная кампания сопровождалась многочисленными нарушениями и фальсификациями. 9 мая 2004 года погиб в результате теракта.
[16] В шутку их называют “пропуск форма 10” и “пропуск форма 50”.
[17] Такое впечатление у Малики, видимо, сложилось по контрасту с Агиштами. Грозный был и остается в руинах, а жизнь кипит в городе, по сути, лишь на одной центральной улице и в ближайших окрестностях.
[18] “Городками” в Ингушетии принято было называть лагеря вынужденных переселенцев, возникшие осенью 1999 года. В Ингушетию жители Чечни бежали и в первую войну – в начале 1995 года их здесь было до 150 тысяч. Однако в самом начале второй чеченской войны, когда приказом генерала Шаманова от 25 сентября 1999 года органам внутренних дел соседних субъектов Федерации было воспрещено пропускать бегущих из Чечни гражданских лиц, лишь президент Ингушетии Руслан Аушев ослушался и открыл административную границу. В результате в какой-то момент число мигрантов в Ингушетии достигло 300 тысяч и сравнялось с численностью постоянного населения. Несколько десятков тысяч беженцев жили в палаточных “городках” и в “приспособленных помещениях” – гаражах, птичниках, коровниках и т. п., и даже в железнодорожных составах, основная масса – в “частном секторе”. Выживание беженцев по крайней мере наполовину обеспечивали международные гуманитарные организации – их участие помогло избежать гуманитарной катастрофы в первую зиму. Федеральные власти с самого начала пытались вернуть беженцев обратно в Чечню – ограничение работы гуманитарных организаций помощи преследовало именно эту цель.
Последний из “городков” беженцев был закрыт в июне 2004 года.
[19] Внутренних войск Министерства внутренних дел Российской Федерации.
[20] После попытки взять город сходу 31 декабря 1994 года.
[21] Безуспешные попытки штурма села Бамут силами внутренних войск продолжались с 14 по 19 апреля 1995 года. Село было заранее покинуто местными жителями, и чеченские отряды оборонялись там до 24 мая 1996 года, когда село было взято войсками генерала Шаманова.
[22] В с. Самашки вечером 7 апреля 1995 года произошло столкновение с немногочисленной группой боевиков, не успевших уйти из села, в результате погибли несколько военнослужащих федеральных сил.
[23] Сведения из книги: Трусевич О.Г, Черкасов А.В. Неизвестный солдат Кавказской войны, 1994–1996: Потери российских войск: погибшие, пропавшие без вести, пленные / Правозащитный центр “Мемориал”. М.: Звенья, 1997; 4379 человек – сведения “Мемориала” на январь 1997 год; общее число погибших военнослужащих и работников силовых структур в первую войну – до шести тысяч. Хотя точные сведения о потерях федеральных силовых структур во второй чеченской войне отсутствуют, а списки погибших не опубликованы, их общее число на 2004 год, скорее всего, сравнимо с потерями в первой войне.
[24] Село расположено в предгорьях.
[25] Вскоре после того, как 8 января 1995 года в окрестностях Алхазурово чеченскими отрядами были взяты в плен 47 военнослужащих 22-й отдельной бригады спецназа ГРУ.
[26] 5–21 марта 2000 г. в с. Комсомольское – см. работу Сангариевой.
