Лейла Яндиева. Вера, надежда, любовь Лидии Яндиевой

Вера, надежда, любовь Лидии Яндиевой

Лейла Яндиева, Ингушетия, г. Назрань, гимназия N 1, 11-й класс

В основе моей работы – воспоминания моих родственников, знакомых, учителей о Лидии Яндиевой, известном для старшего поколения дикторе телевидения.

Что меня заставило взяться за эту работу? Прежде всего то, что мы с Лидией Яндиевой имеем одинаковую фамилию. Второе – это фотографии Лидии, которые произвели на меня большое впечатление. Я очень люблю рассматривать фотографии, особенно старые. С фотографии 60–70-х годов на меня смотрела красивая женщина, с жизнерадостным взглядом, с загадочной улыбкой. Я подумала, что описание жизни этой женщины уложится в одну страничку: родилась, училась, закончила, работала, вышла замуж, родила, вырастила, уехала в Турцию, и все хорошо. Но чем больше связанных с ней людей я узнавала, чем больше материала я собирала, тем яснее для меня становилось, что Лидия – женщина, о которой стоит написать работу для такого конкурса, как “Человек в истории. Россия – XX век”. Что касается попавшего ко мне в руки дневника Лидии Яндиевой, он никого равнодушным не отставляет и не оставит.

Я хотела в своей работе показать, что в XX веке, когда шла постоянная борьба между злом и добром, когда люди вынуждены были постоянно совершать выбор, только вера, надежда и любовь могли спасти человека.

Детство

Лида Яндиева родилась 15 апреля 1938 года в селе Дачное Северной Осетии в ингушской семье. Отец девочки, Исмаил Тохович, был известным арабистом, а мама, Асет, домохозяйкой, любящей матерью 5 детей. В семье росли три мальчика и две девочки, Лида была младшей. Ей было 3 недели, когда неизвестные люди на черной машине подъехали к дому, забрали и увезли ее отца. Позже, когда ей было 3 месяца, его расстреляли. Так маленькой девочке не удалось познать отцовской ласки и заботы. Может быть, именно поэтому мама Лиды больше других детей жалела ее.

Слово “война” все чаще и чаще раздавалось вокруг трехлетней девочки. Мама каждый день молилась и просила вернуть живыми и здоровыми ее родственников, ушедших на войну с Гитлером.

Наступил февраль 1944 года. Лиде было 6 лет, она уже была маленькой помощницей матери. Ничего не предвещало беды. Но, как и во все ингушские семьи, к ним постучали в дверь солдаты и велели быстро собираться, брать с собой можно было только самое необходимое. За то время, которое было дано на сборы, трудно собрать для пятерых детей даже необходимое. Но кое-как они собрались. Окруженные автоматчиками, испуганные дети и мать дошли до Назрановского вокзала. Здесь вместе с другими людьми их погрузили в товарные вагоны. Только тогда, когда поезд тронулся, люди поняли, что уезжают со своей Родины. Из всех вагонов слышался плач женщин и детей, молитва стариков. Людей в вагонах вначале было много, негде было лечь, поэтому все сидели и спали на узелках домашней утвари, питались тем, что успели собрать во время ухода из домов. Но еда заканчивалась, и многие, не вынося этих страданий, умирали. Мертвых забирали солдаты и выкидывали из вагонов на насыпи. Маленькая, шестилетняя Лида долго будет помнить заснеженные насыпи угля и трупы мертвых своих сородичей, выброшенных из вагонов. Это все, что рассказывала моей маме Лида Яндиева. Сколько дней и ночей они ехали, девочка не помнит, но, когда вагоны остановились и им приказали выйти из них, Лида не могла сама идти, ее качало из стороны в сторону.
Местное население встретило их настороженно. Ведь им сообщили, что к ним везут врагов народа. Но тем не менее добрые люди принимали в свои семьи ингушей, а те, кого никто не приютил, просто рыли землянки и поселялись в них.

Лиду с мамой и братьями приютила семья казахов. К тому времени семья Яндиевых потеряла бабушку и сестру. Смерть сестры Лида перенесла тяжело, она постоянно плакала и звала ее. Но заботы заставили ее на время забыть о горе. Постепенно узнав трудолюбивую, порядочную семью, казахи стали хорошо к ним относиться, они полюбили их, помогали, чем могли.

Семья Яндиевых не стала отчаиваться, они открыли мастерскую по пошиву обуви. Магомед, брат Лиды, стал изготовлять туфли, ботинки, сапоги, а Лида и ее мама подшивали их. Вначале никто не хотел покупать у них обувь, так как считали, что они не знают толк в этой работе. Но со временем мастерская Магомеда стала самой известной, и у него было много клиентов, так как все он изготовлял прочно, по низким ценам. Девочка тоже помогала семье, в свои 8 лет она вязала из шерсти береты, шапки, шарфы, кофточки на продажу.

Так шли дни за днями, но вся семья хотела домой, назад в Ингушетию, и жила надеждами. Мама часто говорила Лиде, что она должна быть сильной, стойкой, что Бог посылает в жизни много испытаний, чтобы укрепить дух человека.

Однажды зимой, в 1948 году, Магомед и мама Лиды заболели. Чувствуя себя очень плохо, Магомед все равно ходил на работу, так как нельзя было оставлять мастерскую. День ото дня матери становилось хуже, Лида не отходила от нее. В одно утро мама попросила сына Магомеда остаться дома, и через пять минут ее не стало.

После смерти матери вся забота о братьях легла на десятилетнюю девочку. Соседи удивлялись ее мужеству, она все успевала, ни на что не жаловалась. Многие, жалея осиротевших детей, помогали им. Только иногда, спрятавшись от всех, Лида тихо плакала. Но вспомнив слова матери, что она должна быть сильной, девочка успокаивалась и приступала к обычным будничным делам. Местные власти, зная, что дети остались без опекунства, хотели распределить их в разные места. Так, старшего брата Хамида взяли в ФЗУ, Лида осталась с Магомедом. Конечно, очень скучали по Хамиду, он писал им письма о своей учебе. Лида думала, что их наконец-таки оставили в покое, но не тут-то было. Однажды к ним пришла какая-то женщина и велела собирать вещи, так как они без родителей и должны отправиться в детский дом. Они и хотели туда, и боялись. Хотели, потому что знали, что за ними там будут смотреть, кормить, одевать, а не хотели, потому что знали, что как дома им там не будет. Детский дом был в очень убогом состоянии. Среди детей было много больных, немых, глухих, но конечно же среди них были и нормальные. Лиду и Магомеда приняли тепло. Относились к ним очень хорошо, все их полюбили. Лида была очень общительной девочкой, у нее было много друзей, а воспитатели в ней души не чаяли. Лида со всеми находила общий язык, несмотря на то что многие дети были из других мест. Она всегда завидовала тем детям, о которых вспомнили, что они есть на белом свете, за которыми приезжали родственники. Лида с братом очень долго ждали, что за ними приедут тоже, но никто не приезжал. Шли годы. И вот, наконец, исполнилась ее заветная, долгожданная мечта, за ними тоже приехали родственники. Конечно, Лиде было тяжело прощаться с детьми и воспитателями, но детство окончилось, впереди взрослая жизнь…

На Родине

После возвращения на Кавказ Лида жила со своими родственниками в Орджоникидзе (ныне Владикавказ). В 1956 году она вышла замуж. Но жизнь в браке не сложилась. В 1958 году она с годовалым сыном Баширом переезжает в Грозный.

Где найти работу, как прокормить себя и сына? Она устроилась на работу в универмаг. Однажды, читая газету “Грозненский рабочий”, Лида увидела объявление о конкурсе на диктора-ингушку, который проводился на Чечено-Ингушском телевидении. Претендентов было много, но Лида Яндиева сумела показать себя с лучшей стороны. Одержав победу над своими соперницами, она становится первым диктором-ингушкой Чечено-Ингушетии.

Лида вела передачи на ингушском языке. Зрители очень любили ее. Во-первых, за ее внешнее обаяние, а во-вторых, за ее прекрасные передачи. Ингуши очень гордились ею, ведь она была самая первая диктор-ингушка. Все было хорошо, сын окончил школу, затем институт, женился, росли внуки. Лидия Исмаиловна чувствовала себя счастливой женщиной. Но…

Наступил 1991 год. Новый год встречали в кругу семьи, Лида радовалась вместе с внуками, надеялась на лучшую жизнь в новом году, желала счастья сыну, снохе, внукам. Жили они в центре Грозного и очень любили после 12 часов ночи выйти на улицу и почувствовать радость, переполняющую людей оттого, что наступил очередной Новый год. Грозный в Новый год всегда бывал красивым городом: он сиял сотнями разноцветных огней, с витрин магазинов посылали улыбку прохожим Дед Мороз и Снегурочка, персонажи различных сказок, на главной площади красовалась самая высокая и красивая елка. Смех, шутки, пляски, игры, фотографы предлагали запечатлеть на долгие годы момент радости. Таким новогодний Грозный остался в их памяти и останется в памяти многих живых горожан навсегда.

Приход к власти Д. Дудаева изменил жизнь и семьи Яндиевых. В 1991 году радио и телепередачи на ингушском языке были прекращены, Лида ушла на пенсию и стала работать на радио режиссером, но в 1992 году ее сократили. В очередной раз она оказалась лишней, она не сдалась и, как всегда, нашла выход из сложившейся трудной ситуации.

Лида сдала свою квартиру на первом этаже под офис для туристической фирмы, а сама в ней начала работать. Но она чувствовала, что события, которые происходили в республике, не приведут ни к чему хорошему.

Первая чеченская война

26 ноября 1994 года. Все в доме проснулись от какого-то непонятного грохота и выстрелов. Лида, как и все в городе, включила телевизор, по всем каналам передают, что в Грозном в центре города идут бои оппозиции с дудаевцами. Вечером по местному каналу показали пленных солдат. И тут стало ясно, что добром все это не кончится.

Декабрь 1994 года. По телевизору передали о том, что танки идут к городу. На фирме, где работала Лида, люди были встревожены.

15–16 декабря вереница машин с перепуганными женщинами, детьми, стариками потянулась из города. Лида тоже предлагала сыну и снохе выехать из города. Но ее сноха, Лариса Кузмина, отказалась выезжать из Грозного, так как не хотела оставлять родителей. Родители Ларисы были уверены в том, что серьезных военных действий не будет и Грачев, как обещал, в течение 24 часов освободит город от Д. Дудаева и его сторонников.

Так они остались в Грозном. 31 декабря 1995 года встречали под грохот танков. Со всех сторон слышались выстрелы, взрывы, все вокруг горело. Не понимая всей опасности происходящего, первые дни они оставались в доме и не спускались в подвалы. Когда послышался гул самолетов и начались сильные бомбежки, соседи постучали в квартиру и предложили спуститься в подвал, только тогда все быстро собрались и сбежали вниз. В подвале было уже много людей.

Лида и не предполагала, что здесь придется провести не один день, а несколько тяжелых, мучительных для всех месяцев. Постоянно, в минуты затишья, приходилось бегать в квартиры за едой, которой не хватало. Без еды еще можно было какое-то время обойтись, но отсутствие воды перенести было тяжело. Ребята пытались найти воду, иногда им это удавалось.

В один из январских дней сын Лиды, Башир, вместе со своим другом детства Сергеем ушли за водой и не вернулись. Тревожное чувство не покидало мать целый день. До вечера каждую секунду, каждую минуту она ждала прихода сына, пить уже не хотелось, вода уже была не нужна, нужен был только ее сын. Ночью она уже не могла уснуть, думы не покидали ее, перебирала в уме все ситуации, в которых мог оказаться сын и его друг. Под утро успокоила себя, и надежда вновь появилась в сердце матери: сын ее жив, он вынужден в другом подвале ожидать окончания бомбежки. Город бомбили каждый день. В своем дневнике Лидия описывает весь ужас того, что происходило. Она пишет: “Кругом война, двор весь завален снарядами, деревья опаленные, здания разрушенные обгоревшие. Люди встревожены и обеспокоены тем, что не видно конца этому кошмару”. За три месяца, что провели они в подвале, только один раз прорвались к ним представители Международного Красного Креста, тяжелобольных удалось с ними отправить. А остальные люди были рады продуктам и воде, так как чистую воду они уже давно не пили. Они еще два месяца находились в подвале. В перерывах между обстрелами они по очереди бегали в дома и приносили оттуда все необходимое. К концу февраля продукты стали иссякать. Каждый день не покидала вера в то, что сегодня последний день они находятся в подвале, что сын ее, Башир, ждет их где-то, так как не может к ним пройти.

В марте 1995 года война вроде бы закончилась, потихоньку люди стали выходить из подвалов. Картина, которая предстала перед глазами людей, страшная: все они грязные, черные от копоти, исхудали так, что можно узнать друг друга только по голосу. В городе стали появляться международные гуманитарные организации, и с их помощью семья Яндиевых, без сына Башира выехала в станицу Знаменское Надтеречного района. Здесь Лида устроилась на работу на радио.

Каждый день она искала сына, передавая его фамилию среди других, таких же безвестно канувших в пучину войны[1]. Она ездила в Моздок, летала на военном вертолете в Ростов- на-Дону, обращалась к военным, властям, ездила на массовые захоронения. Она хотела найти сына живым или мертвым, но каждый раз, оказываясь у братских могил, сердце ее замирало в ожидании: она не хотела видеть тело сына среди мертвых. Не найдя здесь его в очередной раз, она с надеждой начинала искать его среди живых. Так, в поисках сына, прошел еще один год. В городе днем шла обычная жизнь, ночью начиналась перестрелка. 

В январе-феврале стали распространяться слухи, что весной боевики войдут в город. Никто не верил. Как через множество постов федералов могут войти вооруженные люди и начать в городе военные действия? Но к женскому дню 8 Марта боевики вошли в город, несколько дней шли бои, а затем к 14 марта все завершилось, и остатки города начали свою обычную жизнь[2] . 

Лето подходило к концу. Лида работала в правительстве, оно находилось прямо в том дворе, где она жила, – в Доме правительства. Опять распространялись по городу слухи, что боевики теперь уже в августе войдут в город, но никто не хотел в очередной раз в это верить.

Наступило 6 августа 1996 года, вот как описывает этот день в своем дневнике Лида Яндиева:

Грозный, 6 августа[3].

Утро, 7 часов. Включаю телевизор. Слышу тревожное сообщение: “В Грозный с трех сторон продвигаются боевики. Идут бои в районах Старопромысловского, Чернореченского и Аргунского шоссе. Группа боевиков из 45–50 человек продвигается к железнодорожному вокзалу”. Приглушив громкость телевизора, вслушиваюсь: действительно, доносятся выстрелы и автоматные очереди. Решилась все-таки одеться и пойти на работу, но не решаюсь выйти, так как боевые действия проходят совсем рядом. Дом, в котором я живу, находится напротив правительственного здания. Прежде чем выйти из дома, решила позвонить. Звоню на телевидение – молчание. Звоню по отделам. Никто не берет трубку. Время уже 11 часов. Смело выхожу из дома. Вокруг никого, но выстрелы раздаются из разрушенных зданий. Обстреливают Дом правительства. Вокруг Дома правительства нет никаких солдат и БТРов, которые до сих пор присутствовали в достаточном количестве.

Захожу в Дом правительства. Здесь находятся несколько молодых ребят, ранее дежуривших на проходной. В руках у них автоматы, и, бегая от окна к окну, они отстреливаются. Окна в коридоре уже разбиты. Ребята возмущаются: зачем я пришла? В здании правительства оказались Хасимикова, Амин Осмаев, Руслан, секретарь по безопасности. Обстановка удручающая. Обстреливают Дом правительства интенсивно. Мне говорят: спуститесь в подвал или уходите куда-нибудь. К трем часам я, крадучись по стенкам, пришла домой. Обстрелы гранатометами слышались непрерывно. Начали применять ракетно-бомбовые удары. В комнате невозможно находиться, содрогается дом, буквально рядом рвутся снаряды. Всю ночь находилась в коридоре, сидя в кресле.

7 августа, 1996 г.

Еще горит свет, работает телефон и телеграф, есть газ. Военные действия усиливаются, так как стороны – федералы и боевики – находятся совсем рядом, боевики расположились во всех разрушенных и неразрушенных домах. Слышны крики “Аллах Акбар”. На эти крики федералы бьют сильнее и чаще.

Из микрорайона позвонила Рая. По телефону она услышала тот страшный грохот военной техники и ужаснулась, что я сижу в таком аду. Но куда и как выбраться? Нет никакой возможности, так как дом находится в самом эпицентре боевых действий. В 11 часу утра отключается свет, нет газа и воды. Уши заложила ватой и сижу в коридоре. Наступают уже сумерки, а обстрелы только усиливаются. Неужели эти воюющие дикари XX века не устают, им не хочется отдохнуть, спать?

В половине 12-го ночи соседи выбегают на площадку, паника: в дом на 4 этаже надо мной попал снаряд, и квартира загорелась. Все собираются уходить, торопят и меня. Внизу горит газопровод, пламя уже ласкает перила моей площадки. Ничего не соображая, забегаю назад в квартиру, хватаю сумку и опять выбегаю. На площадке нет уже никого, огонь горит неистово, глотая все предметы. Не сообразив даже закрыть двери, я выбегаю в темноте на улицу во двор, идет сильная перестрелка, пускают осветительные ракеты. Бегом перебегаю улицу, добежав до арки, остановилась и стою, не соображая, что делать дальше. Переждав, пока осветительные ракеты угаснут, пробегаю во двор гороно, слышу мужской разговор – это сидят в домах боевики, тихонько, бесшумно добегаю до дома, где находятся мои внуки и Лариса. Поднимаюсь в квартиру. Они также находятся в коридоре. Но обстрелы были настолько сильные и частые, что нам пришлось спуститься в грязный, темный и полный комарами подвал. В эту ночь все дремали сидя, так как никто не успел что-либо спустить в подвал. Да и дремать-то особенно не пришлось: бьют со всех сторон, зная, что в этом квартале находятся боевики.

8 августа.
В подвалах народу много. У нас 18 человек, рядом – 28. Дети, женщины, мужчины. Боевые действия продолжаются ожесточенно. Нет возможности подняться в квартиру для нужды или взять что-нибудь из постели. Но все-таки урывками поднимались, а там уже квартиры без стекол, попадают снаряды и осколки. Кольцо вокруг Правительственного дома сжимается, боевики подошли вплотную, вокруг все дымится и горит. Федералы обстреливают со всех сторон. Вышла во двор между паузами, не музыкальными, разумеется. Напротив нашего дома, во дворе, кучка людей, подхожу к ним, чтобы посоветоваться: можно ли по их стороне пройти и посмотреть, не догорел ли наш дом. Они не решились поддержать мое стремление, и спустя несколько секунд меня осенила мысль: вдруг сейчас обстреляют, и я направилась тут же в свой подъезд. Не успела я войти в подъезд, как раздался мощный взрыв стоявшего рядом автобуса. Снаряд попал прямо в автобус, и он тут же загорелся большим, красным, всепоглощающим пламенем. В считанные минуты сгорел автобус, двух мужчин убило из тех, что стояли рядом со мной 30 секунд назад. В этот день сгорело три машины и гаражи, вот так чуть не угодила на тот свет.

9 августа[4] 

В подвале душно, сыро и темно. Много комаров. Проснулась рано, не спится. Каждый день встаешь и ложишься с надеждой: вот-вот все кончится, но конца нет. Кругом война, двор весь завален снарядами, деревья стоят оголенные, здания раненые и обгоревшие.

Загорелось очень красивое, старинное здание по пр. Революции, 4, горит Дом политпросвещения. Центр все время обстреливают. Загорелось здание Дома правительства.

Приходится все это созерцать под сильными бомбежками. Наш дом содрогается от каждого взрыва. Попадают прямые снаряды.

На лестнице, ведущей в подвал, смастерили печку и один раз в день варили супы. Этим занимаются мои внуки Мишустик и Зелим. Они мастера рубить дрова. Установили приемник и слушаем новости, но они все еще нерадостные.

Боевые действия продолжаются, подчеркивают, самые ожесточенные. Это мы ощущаем и на себе.

10 августа[5] 

Никаких перемен. Идет ожесточенная война. Снаряды попадают прямо во двор, разрушен одноэтажный дом. Нет воды, газа и света, нет уже с 7 августа.

Люди встревожены и обеспокоены тем, что не видно конца этому кошмару. Наш дом содрогается от рвущихся рядом снарядов. Так мы просидели день за днем до 18-го августа. Подключился Лебедь. Ожидается перемирие.

18 августа[6] 

Впервые смело выхожу из подвала и направляюсь к своему дому. Во второй раз вижу, как дотла сгорели мои жилища. На этот раз не осталось ничего: не успела спасти три альбома с фотографиями и даже документы. День солнечный, теплый. Направляюсь через разбитый до основания город к Первомайскому. Хочу увидеться с Фатимой Цолоевой. Из окон разбитых домов боевики интересуются: куда это я иду на прогулку? Советуют быть осторожной, а то эти федералы стреляют всех подряд.

Так оно и было. Расстреливали всех, кто попадался. В этом убедилась сама. Слава Богу, добралась до Фатимы благополучно. Обнявшись, наплакались, попили чай. Потом я испугалась и вернулась в свой подвал. Внуки с Ларисой были встревожены, что ушла, не сказав им ничего.

19 августа[7] 

В последних известиях сообщили, что дают 48 часов, чтобы покинуть город. Все уходят из подвалов. Город пустеет. В первые сутки не решились.

Кругом встревоженные и перепуганные люди. Все куда-то бегут. Бомбежка и обстрелы продолжаются.

Мы тоже решили выбраться. Перебежками добежали до ул. Титова. Здесь мы разделились: Мишустик с Ларисой пошли к ее родственникам, а мы с Бусеком пошли на Карпинку к моим родственникам. Под бомбежкой переночевали здесь у чужих людей в домашнем подвале, а наутро вместе с другими беженцами на грузовике выехали обходными дорогами к 36-му участку. Наш грузовик обгонял колонны идущих пешком людей. Под палящим солнцем и сильным ветром доехали с трудом до перекрестка. Здесь мы с Зелимкой долго останавливали попутки и опять же с трудом доехали до Слепцовска. Уставшие, изможденные подвальной жизнью, стоим и опять голосуем. Водители берут дорого, пользуются случаем.

С большим трудом им удалось добраться до парламента Республики Ингушетия, который находился в Назрани. Было так много людей, что, казалось, придется ночевать здесь же, на площади. Но после кошмарных дней, проведенных в подвале, любые условия для ночлега, даже площадь, хороши… Устроились в отеле “Асса”, Зелим от радости такой радуется, прыгает. Еще бы: здесь вода холодная и горячая, свет и телевизор. После жизни с комарами в подвале, испытывая все боевые действия со всеми их последствиями, мы оказались в раю. Первые дни отлеживались. Нас даже кормили в ресторане. Через несколько дней пошли на прием к Президенту Аушеву. Встретил хорошо. Дал распоряжение подыскать жилье, конечно, временно, так как беженцев в республике много.

В “раю” мы прожили до 2 сентября. Зелим уехал с Халимой и Гиреем в Грозный. Мне подыскали жилье, и сейчас, когда я пишу эти строки, сижу здесь во дворе МП “Красный Молот”. Очень помог в этом хозяин этого предприятия Тангиев Али.

13 сентября.

Утром съездила в Миграционную службу. Выписали мне кое-какие необходимые вещички и продукты. В эти дни сильно заболела Халима. Бедная моя девочка! Сегодня снова посетила ее. Слава Богу, уже улыбается, но вставать еще не может. Слабость. Дала аьнна дале тоалургья, ерзаргья (Даст Бог поправится, выздоровеет. – Авт.).

Если бы не эта проклятая болезнь, мы сидели бы сейчас вместе. И мне было бы не так тоскливо и одиноко. Лейла тоже очень далеко от нас и не знает, как мы здесь в роли беженцев себя чувствуем. В моих мыслях рой воспоминаний, связанных с совместным нашим проживанием в Грозном. Они помогают не ощущать настоящее, а оно ужасное! Ночь, нет радио, телевизора, даже часов, чтобы знать, сколько времени. Эти две комнаты, где я поселилась, находятся во дворе. Здесь, кроме меня, находится еще семья Тангиевых из Грозного. Муж, жена и трое детей школьного возраста. Они живут на 2-м этаже. Обстановка моих комнат: железная кровать без подушки, одеяло, обшарпанный стол и стулья. В углу стоит спортивная сумка, и то не моя, с оставшимися моими пожитками.

Вот с таким богатством я осталась после пережитых двух войн. Черт с ним, с богатством, Боже, верни мне моего сына Башира, возьми мою жизнь взамен. С такими мыслями ложусь спать.

14 сентября.

Доброе утро! Это я сама себе желаю. Пусть оно и все последующие будут добрыми и счастливыми днями. Молила на ночь Бога, чтоб приснился мне сыночка, но тщетно. Почему-то он мне не снится. А сегодня день солнечный, во дворе тарахтят машины, приходят работники предприятия, а я собираюсь за “милостыней” от могущественного государства России. Как никогда, проклинаю ее за содеянное над нами. Сколько нас, потерявших близких, оставшихся без крова и здоровья? Пусть им, виновным, Бог воздаст должное. Желаю от израненного материнского сердца и человеческой души… Обещанной вчера к 9 часам машины не оказалось. Что же делать? Зав. складами посоветовал приехать с утра пораньше за гуманитарной помощью. Выхожу на дорогу, чтобы остановить какую- нибудь машину и доехать до складов, а там – что будет.

Спрашиваю: в какую сторону мне надо ехать до бывших районовских складов. Перехожу дорогу и голосую.

Останавливаю “жигуленка” после долгого голосования. Здесь это в порядке вещей: все спешат, и нет никому до тебя дела. Им ведь неведомо, что у меня разрывается сердце, глаза полны слез. Я еще полностью не осознала: зачем я здесь? Почему я, убитая и без того горем, оказалась нищей и получаю эту самую гуманитарную помощь. Спрашиваю водителя: как мне проехать до таких-то складов.

– Мы едем в другую сторону (в машине сидела еще и женщина), – сказал он, – но я довезу вас до круга, а там спросите.

Ехать вперед всегда лучше, чем стоять на пыльной дороге, и я села. Сидящая в машине женщина, заметив мой удивленно-вопросительный взгляд на лежащую рядом с ней посылку, ответила:

– Сыну посылку хотим отправить, он служит в армии, в Мурманске.

– Дай Аллах, чтоб он вернулся живым и здоровым, – пожелала я, а у самой стоит комок в горле, еле сдерживаю слезы. Вспомнилось, как всего-то 16 лет назад и я отправляла своему Баширику, единственному сыну, посылки с пряниками. Он их очень любит… Слава Богу, подъехали к кругу, благодарю это семейство за оказанную услугу, еле сдерживаю нахлынувшие слезы, выхожу из машины и потом уже даю им волю, пока никто не видит.

– Успокойся! Нельзя! Это не место для таких сентиментальностей, – говорю себе. Утираю слезы и иду дальше. Надо же еще раз голосовать.

Останавливаю маленький автобус. Посадил, едем. Заодно спрашиваю: не сможет ли он подождать и вернуться назад с небольшим гуманитарным грузом: одеяло, несколько банок тушенки и сгущенного молока и риса?

Он внимательно посмотрел на меня и добавил:

– Конечно, смогу, но только за плату.

– Я знаю, – ответила я, – сейчас, по-моему, бесплатно перестали и здороваться даже.

Когда мы подъехали к складам, увидев их закрытыми, я обрадовалась, так как водитель меня предупредил, что он ждать не будет. Это было вызвано тем, что в моем кошельке находилось всего 25 тыс., а сколько он запросит, я не знала.

Высадив меня, он уехал, а я осталась ждать… Здесь еще получали гуманитарную помощь “чернобыльцы”, и они меня подвезли со всем моим грузом.

Я уже успела пообедать: подогрев тушенку с картошкой. Ну и то дело, на худой конец. Теперь мыслю поехать в Грозный. Если бы Халима не заболела! Как бы нам было хорошо вдвоем. Помещение свободное, есть пища и вода, и даже газ. День продолжается. Что еще он мне принесет?

Ожидания не оказались напрасными. Тут же я собралась и поехала в ДК, где проходил съезд ингушского народа. Успела к перерыву, при выходе делегатов встретилась со знакомыми, но их было очень мало, так как люди моего поколения давно уже находятся на заслуженном отдыхе, а я вот мечусь из угла в угол в поиске средств к существованию.

Встретила здесь корреспондента газеты “Россия” Османа Гадаборшева, сидели рядом и слушали взволнованные речи выступающих. Осман тоже из Грозного, поэтому мы понимаем друг друга. При выходе из зала встретились с Русланом Аушевым. Со мной была Тамара Гантимирова, сейчас она работает ни ингушском телевидении главным режиссером.

Руслан поинтересовался: работаю я или нет. Спросил: куда бы я хотела пойти, а когда я сделала паузу, то предложил сам. Пойдешь в замы Госкомиздата. Я дала согласие.

Вот так закончилась суббота, 14 сентября 1996 г., которая началась со слезами на глазах. Завтра воскресенье. Хочу поехать в с. Знаменское, где я провела три месяца, будучи беженкой войны 1995 г.

Я полагаю, а Аллах располагает. Так что будет, [что] Дала аьннар… (что Бог решил. – Авт.).

15 сентября, воскресенье, 9 часов вечера.

Утром, к 10 часам, поехала в Кантышево. Халима чувствует чуть-чуть лучше. Здесь я узнала, что должны приехать Лейла и Хава, а поэтому я отложила свою поездку в Грозный или Знаменское. Мы с Гиреем поехали в Слепцовское с тем, чтобы взять Фатиму и поехать в Алхасты к Макшарипу – предсказателю.

В первую очередь спросили о Башире. Сказал, что вернется обязательно. Дала бакъдолда из (Боже, пусть это будет правдой! – Авт.).

Вернулись оттуда и уже застали приехавших Лейлу и Хаву. Халима улыбалась и радовалась, но чувствуется, сильно больна. Дала моаршал лолда цунна! (Дай Бог ей здоровья! – Авт.). И вот я опять “дома”, уставшая, собираюсь спать. Прошел ливневый дождь с грозой.

Пять месяцев она скиталась по разным углам. Хотя ее положение было не из лучших, она металась от одних знакомых к другим, пытаясь помочь, чем может, делилась последним. Ничего не просила, но с благодарностью принимала помощь от других. “Ни на одну минуту она не забывала о сыне. Четыре года она искала его, ждала, что он вернется. Мать никогда не устает ждать. Но это была уже не та Лида – жизнерадостная, веселая, всегда улыбчивая. Война и потеря единственного сына наложили свой отпечаток на нее. А тут еще бездарные чиновники, с которыми она сталкивалась, их хамство и бездушие ранили и без того обугленное сердце”, – говорит Марем Ялхароева.

Марем Ялхароева – заведующая отделом культуры общенациональной газеты “Сердало” — была знакома с Лидией Яндиевой с 1991 года. Марем приехала на радио по делам, там она и встретила ее. И с тех пор они часто встречались, общались, помогали, чем могли, друг другу. Марем сыграла в изменении жизни Лиды главную роль. Она уговорила поехать ее в Турцию, познакомила с Хасаном Бояном. Лида произвела на Хасана большое впечатление. Он сделал ей предложение, но Лида отказала. Хасан не принял отказа, попросил подумать, сказал, что будет ждать ее возвращения в Турцию. Тяжело, наверное, изменить свою жизнь, а уехать в другую страну, где основной массе населения ты чужая, еще тяжелее.

Недавно у нас в школе проходил концерт известного чеченского певца Расаева, он тоже вынужден жить за пределами Чеченской Республики. Расаев исполнял песню о Грозном. В ней звучали такие слова: “Мой город Грозный, я по тебе скучаю”. Наши учителя, вынужденные уехать из него, не стесняясь нас, учеников, плакали.

“Сегодня уже 9-е октября. За это время съездила в Грозный, повидалась с внуком и Ларисой. Бусек ходит уже в школу, а Лариса болела, но тоже собирается выйти на работу. Не могу окончательно решить: как быть? Что делать? Боже, дай силы все это вынести. Что же с нами произошло? Отчего все это так случилось? Нет, нет не буду думать об этом. Все уже прошло, и нет возврата! Держись!”

Это последние строчки в дневнике.

В конечном счете она решила навсегда покинуть Родину. Она поехала в Турцию. “Спасение Лида нашла в Хасане Бояне (Тимурзиеве), сыне ингуша-мухаджира, эмигрировавшего в Турцию в конце XIX века, – говорит Марем Ялхароева. – За два с половиной года, прожитых в Турции, ее там полюбили как свою землячку. Многие в Турции удивлялись ее красоте в 60 лет и не могли поверить, что она пережила большое горе. С Хасаном Тимурзиевым (Бояне) Лидия жила хорошо. Он помогал семье ее сына, жившей в Грозном”.

Она получила все, что ей так не хватало в жизни: внимание, сочувствие, заботу, ласку, нежность, любовь. В письме Геляевой она пишет, что “Хасан – Божья награда за то, что 105 имела и потеряла”. Но она, подобно цветку, увезенному на чужбину, тихо и незаметно увяла. 6 октября 1999 года она умерла. Не найдя покоя на Родине, она обрела его в Турции. Ее могила находится недалеко от дома, где она жила. Хасан Бояне часто навещает ее и, по словам Марем Ялхароевой, благодарит судьбу за то, что послала ему такую женщину. Пусть совместная жизнь их была недолгой, но эти два года, проведенных с Лидой, многое дали Хасану. В газете “Кабардино-Балкарская правда” за 30 октября 2002 года член Союза журналистов РФ, заслуженный работник культуры КБР Е. Геляева написала: “Последнее письмо пришло от Хасана. В каждой строчке он оплакивал мою подругу (Лиду Яндиеву), с которой был счастлив всего два года. Писал, что из-за переживаний за семью сына она не смогла поправиться после операции, да и сноха с внуками не спешила выезжать из Грозного”.

В книгах я часто читала, что эмигранты пожилого возраста долго не живут. На первый взгляд они кажутся счастливыми, но воспоминания о Родине, грусть, тоска не покидают их. Наверное, в минуты отчаяния написала Лида в дневнике следующие строки: “…Грозный, Грозный, что ты наделал? Неужели тебя проклял Ермолов, когда основал в 1818 году? Скольких сыновей и дочерей ты сделал несчастными, разбросав по всему белому свету? А от скольких ты избавился? Это почти невозможно сосчитать. Зачем так жестоко и бесчеловечно?”

Это только судьба одной женщины, но как она схожа с судьбами тысяч, тысяч ингушей, многих тысяч россиян.

Комментарии

[1] В августе 1995 года в списках, пропавших без вести гражданских лиц, составленных по заявлениям родственников, насчитывалось около 1300 человек. Примерно 800 из них были найдены и опознаны в последующие месяцы при эксгумации братских могил, но списки пополнялись, и после первой чеченской войны более полутора тысяч жителей Чечни числились пропавшими без вести. Большинство из них – как раз жители Грозного, погибшие в декабре 1994 – январе 1995 года. Всего же в Грозном той зимой погибли от 25 тысяч до 29 тысяч гражданских лиц. 

[2] 6 марта 1996 года отряды боевиков под командованием Руслана Гелаева вошли в Грозный, и значительная часть города оказалась под их контролем. Федеральные войска понесли большие потери. Против боевиков было использовано тяжелое оружие и вертолеты, которые вели неизбирательный огонь по жилым кварталам. 8 марта боевики покинули город, уведя с собой более 100 захваченных гражданских лиц. Тем не менее обстрелы южных кварталов города федеральной стороной продолжались еще несколько дней. Всего в ходе событий погибло около 500 гражданских лиц. 

[3] 6 августа 1996 года в Грозный вошли боевики. Подготовка штурма города не была тайной ни для жителей (слух о нем за несколько дней циркулировал на рынке), ни для военных (ими тревожные сигналы трактовались как попытки “отвлечь силы федеральных войск от операции в южных предгорьях”). Накануне из Грозного для проведения операций в сельской местности был выведен полк чеченской милиции. 
В первые же часы боев федеральные силы понесли большие потери. Силы МВД, призванные контролировать Грозный, оказались блокированы на блокпостах, в комендатурах и в комплексе административных зданий в центре города. Грозный практически перешел под контроль боевиков. Ситуация требовала решительных действий, но масштаб катастрофы, видимо, не был осознан ни федеральным командованием, ни московскими чиновниками – и те, и другие более всего стремились не омрачить дурными известиями предстоящую инаугурацию Б.Н. Ельцина. Три дня продолжались уличные бои, которые привели к установлению позиционного противостояния. Чеченские милиционеры, оказавшие сопротивление боевикам, отошли из города на российские военные базы. В центре города в районе Дома правительства, ФСБ и МВД бои были особенно ожесточенными. Вместе с осажденными оказались блокированы 12 журналистов. Попытки ввести в город колонны войск Министерства обороны РФ со стороны военных баз в Ханкале и в аэропорту “Северный”, чтобы пробиться к окруженным на помощь, не были успешны и привели к большим потерям, как это было и в ходе новогоднего штурма Грозного в 1994/95 году. Как и тогда, федеральное командование ежедневно рапортовало об установлении контроля над центром города. Журналисты, изредка выходя на связь, опровергали эти сообщения. Федеральная сторона обстреливала город из тяжелых артиллерийских орудий, низкая облачность ограничивала применение авиации. От обстрелов, как и в январе 1995-го и марте 1996-го, страдало в первую очередь гражданское население.

[4] 9 августа в Кремле состоялась церемония вступления Б.Н. Ельцина в должность Президента России, и только после этого официальные лица “заметили” происходящее в Грозном. Председатель Правительства России Черномырдин дал поручение министру обороны Родионову и министру внутренних дел Куликову разрешить ситуацию, сложившуюся в Грозном. Однако к тому моменту положение в городе практически вышло из-под контроля федеральной стороны. 

[5] 10 августа Б.Н. Ельцин объявил днем траура в связи с событиями в Грозном, в этот же день он назначил секретаря Совета безопасности А.И. Лебедя своим полномочным представителем в Чеченской Республике. Лебедь вылетел в Дагестан, откуда переехал в Чечню и ночью в районе села Старые Атаги встретился с Асланом Масхадовым. Они договорились, что в течение 7 дней будут решены вопросы, связанные с прекращением военных действий в Чечне и началом вывода федеральных войск из республики. 12 августа Ельцин одобрил предложения Лебедя по урегулированию ситуации в Чечне. 13 августа состоялась встреча генералов Масхадова и Пуликовского, было согласовано прекращение огня 14 августа с 12:00. 14 августа Ельцин встретился с Лебедем и подписал указ, по которому руководство процессом урегулирования в Чечне целиком перешло к СБ РФ. 15 августа Лебедь прибыл в Чечню; в районе с. Старые Атаги состоялись его переговоры с Масхадовым и Зелимханом Яндарбиевым. 17 августа в районе с. Новые Атаги состоялась очередная встреча Пуликовского с Масхадовым, конкретные результаты достигнуты не были, но боевые действия были прекращены. 

[6] 17 или 18 августа в Грозном военнослужащими ВВ МВД РФ была захвачена группа заложников (около 20 человек) из числа местных жителей. 18 августа на переговорах представители российской стороны передали чеченской стороне подписанный генералом Пуликовским приказ N 107 от 17 августа о прекращении боевых действий по всей территории Чеченской Республики. 

[7] 19 августа пресс-секретарь Ельцина обнародовал поручение Лебедю “восстановить систему поддержания правопорядка в Грозном по состоянию на 5 августа”. В 20:00 Пуликовский фактически предъявил чеченским вооруженным формированиям ультиматум, потребовав от них покинуть Грозный. Мирному населению он дал 48 часов на выход из города, после чего оставлял за собой “право использовать все имеющиеся силы и средства, в том числе действия войск, бомбардировочную и штурмовую авиацию, реактивные системы залпового огня и артиллерию для нанесения удара по местам нахождения боевиков”. 20 августа ночью, не дожидаясь окончания 48 часов, федеральная сторона возобновила минометный и артиллерийский обстрел, бомбовые удары по Грозному; возобновился и исход беженцев из города. Пуликовский заявил, что ему “больше не о чем говорить” с Масхадовым. 21 августа бомбардировка и обстрелы усиливались, были применены системы залпового огня “Град”. Продолжался исход беженцев, по некоторым маршрутам движения которых наносились удары с вертолетов. В городе оставалось не менее 50–70 тысяч человек. Ночью и днем 22 августа в с. Новые Атаги в ходе переговоров Лебедя с Масхадовым был выработан и подписан документ, предусматривавший разведение противоборствующих сторон, отвод войск и совместный контроль над отдельными районами Грозного. 30 августа в Хасавюрте Лебедь и Масхадов подписали соглашения о принципах, по которым будет в дальнейшем идти переговорный процесс, и о сроках подписания политического соглашения между Россией и Чечней – до 31 декабря 2001 года. Всего с 6 по 22 августа 1996 года в Грозном, по неполным данным, погибли 494, были ранены 1407, пропали без вести 182 военнослужащих и сотрудников милиции. Погибших мирных жителей никто не считал – ориентировочно их было не менее двух тысяч. Свыше 220 тысяч беженцев покинули город.