От пакта до вторжения
После окончания Второй Мировой из захваченных немецких архивов западная общественность узнала о дополнительных секретных протоколах к пакту Молотова – Риббентропа. Как именно послевоенная Европа среагировала на скандал, можно узнать из нашего перевода колонки дипломатического корреспондента The Times в номере от 24 февраля 1948 года.
Когда взорвалась заложенная втайне мина и западный мир узнал, что Советский Союз вел секретные переговоры с гитлеровской Германией, тут же возникшее чувство возмущения было сродни тому, которое во время предыдущего кризиса испытала королева Виктория. «Ах, если бы королева была мужчиной, она бы задала такую трепку этим русским, которым нельзя верить на слово! …А какими словами, какими оскорбительными словами с нами разговаривают русские! У королевы от этого кровь кипит!». В первые недели после советско-нацистского соглашения некоторые даже думали, что Россия и Германия вступят в еще более тесное партнерство, и что Германия успешно вовлечет Россию в войну на своей стороне.
В целом, однако, Запад в своей оценке не ошибся. Вскоре он стал исходить из того, что Россия не то что собирается присоединиться к Германии, а ожидает, что на Западе начнется продолжительная война, и она из нее извлечет все выгоды, какие может извлечь нейтральная держава, а сама тем временем в полной мере воспользуется восточными областями, отданными ей Гитлером, и, не полагаясь на случай, закрепится там. В начале 1940 года в Лондон стали приходить донесения о том, что между Москвой и Берлином начались трения. Особенно показательны документы Государственного департамента – из них видно, как скоро партнеры стали наступать друг другу на мозоли.
Первые намеки на разногласия
Даже советская оккупация восточной Польши не обошлась без намеков на разногласия. 10 сентября 1939 года Молотов сообщил Шуленбургу: Москва намеревается заявить, что советские войска войдут на свою территорию Польши, чтобы помочь украинцам и белорусам, которым «угрожают» немцы. Риббентроп в своей неуклюжей манере сказал, что о такой декларации «на практике и речи быть не может». Еще более серьезно было то, что, как сказал 18 сентября Шуленбургу Сталин, «с советской стороны есть определенные сомнения в том, что немецкое Верховное командование… отведет войска к согласованной демаркационной линии».
Москву, похоже, испугала скорость, с которой немцы одержали победу в Польше. С ее стороны стали оформляться встречные меры. Москва потребовала от Эстонии и Латвии права организовать на их территории свои военные базы, а Литву попросила включить в свою сферу интересов и приготовила требования к Финляндии. Германия на все согласилась, признав, что эти шаги проистекают из московского соглашения. В конце сентября, в ходе второго визита Риббентропа в Москву, Молотов, согласно немецким документам, заверил его, что советское правительство готово всемерно способствовать развитию торговых отношений и обмену товарами между СССР и Германией. Германия была этим довольна.
В следующие несколько месяцев советская сторона регулярно поставляла в больших количествах еду и нефть, а немецкие эксперты в области экономики признавали эти поставки «серьезным подкреплением для немецкой экономики военного времени». Русские также позволяли провозить товары в Германию транзитом из других стран, тем самым ослабляя блокаду. Взамен они получили то, в чем нуждались сильнее всего – промышленные товары и сырье военного назначения.
Соперничество на Балканах
В октябре настал черед Риббентропу высказывать подозрения. Он попросил Шуленбурга проинформировать Молотова, что, если Москва заключит пакт о взаимопомощи с Турцией, то он будет ожидать гарантий, что пакт ни в коей мере не направлен против Германии. Советы уже начинали проявлять заинтересованность в проливах. Затем немцы узнали, что Москва подумывает заключить пакт о взаимопомощи с Болгарией, и это их нисколько не обрадовало.
Летом 1940 года ропот недовольства стал делаться все громче, а новые шаги и ответные меры участились. Политический курс Советского Союза описывается двумя предложениями, сказанными Молотовым 17 июня. Цитата по записям Шуленбурга: «Сегодня вечером Молотов пригласил меня к себе в кабинет и от лица советского правительства сердечно поздравил с блестящими успехами вооруженных сил Германии во Франции. После этого Молотов проинформировал меня о советских действиях в странах Балтии».
Оставаясь в нормальных отношениях с Германией, Советский Союз расширял свои границы и принимал меры на случай, если Германия с ней в хороших отношениях оставаться не захочет. Спустя шесть дней Молотов проинформировал посла, что России, возможно, придется применить силу, чтобы получить от Румынии не только Бессарабию, но и Буковину. У Риббентропа это очевидно вызвало недовольство; он попросил Молотова отказаться от притязаний на Буковину и помнить о том, что у Германии в Румынии имеются важные экономические интересы. Советские войска вошли в Бессарабию и Северную Буковину, и в августе от немцев последовал ответ.
Риббентроп «рассудил спор» Венгрии и Румынии, отдав Трансильванию Венгрии, а относительно остальной территории Румынии дал гарантии, что никакой агрессии не будет – и все это без согласования с Москвой. Молотов заявил Шуленбургу резкий протест, заявив, что Германия нарушила положение о консультациях, прописанное в пакте о ненападении. «Советское правительство поставили перед свершившимися фактами». К октябрю передовые части немцев стали продвигаться в Румынию, к черному входу русских. Примерно в то же время новости о готовящемся военном альянсе между Германией, Италией и Японией пробудили новые страхи со стороны Советского Союза. Подготовив таким образом почву, Риббентроп пригласил Молотова в Берлин.
Эта встреча в ноябре 1940 года стала поворотным моментом. С одной стороны были надувшиеся от своего успеха, преисполненные самых грандиозных замыслов Гитлер и Риббентроп – они расточали обещания за чужой счет и беспокоились прежде всего о том, чтобы не пустить Россию в Юго-Восточную Европу. С другой стороны был Молотов – он упорно добивался исполнения нескольких жесткий требований, был подозрителен, как будто бы не обращал внимания на грандиозные планы по разделению мира и просил четких гарантий относительно регионов вблизи советских границ.
Гитлер и Риббентроп сказали, что война почти что закончилась. Пришло время разделить мир. В Азии Россия могла без ограничений двигаться к морю. «К какому морю?», – несколько холодно вставил Молотов. Когда Гитлер сказал, что Германия и Россия могли бы мирно жить бок о бок, Молотов горячо одобрил эти слова, но сначала, сказал он, нужно прояснить некоторые вопросы. Советский Союз желал бы иметь базу в проливах, а также хотел бы защитить свои интересы договоренностями с Болгарией и Турцией.
Гитлер пытался уверить его, что после войны все образуется наилучшим образом; а до тех пор Германии дескать нужно принять некоторые меры чисто военного характера – к примеру, приготовиться к возможной высадке британцев в Салониках. «Почему вы считаете, что в Салониках вам грозит такая опасность?», – прервал его вопросом Молотов. Что за меры замышляют немцы? Любые войска на территории Болгарии будут противоречить кровным интересам Советского Союза. И, кстати говоря, что немецкие войска делают в Финляндии?
Советский Союз считал своим долгом окончательно решить и прояснить финский вопрос. Старое российско-немецкое соглашение относило Финляндию к российской сфере влияния… Кроме того, был еще вопрос о праве выхода из Балтийского моря. Советское правительство считало, что по этому вопросу должно состояться такое же обсуждение, какое сейчас идет в связи с Дунайскими комиссиями.
Крах партнерства
Все это пришлось очень не по нутру немецкой стороне. Риббентроп раздраженно сказал, что ему задают слишком много вопросов. В любом случае, повторил он, война почти закончилась. (Тут прозвучал сигнал воздушной тревоги, и Молотов, как говорят русские, ответил: «Раз война закончилась, почему наша встреча проходит в подвале?»). Итоги конференции были неясны. По версии немцев, Молотов не стал отвергать возможность заключения пакта четырех держав (Германии, Италии, Японии и России), но куда больше его заботили подробные и осязаемые договоренности об обеспечении безопасности СССР. Он пообещал изучить немецкий проект договора. Его ответ был передан послу Германии в Москве 25 ноября. Советское правительство изъявляло готовность принять проект пакта четырех держав на следующих условиях:
1. Если немецкие войска немедленно будут выведены из Финляндии.
2. Если в ближайшие несколько месяцев Советский Союз получит гарантии безопасности в проливах, для чего необходимо заключить договор о взаимопомощи между Советским Союзом и Болгарией, а также на условиях долгосрочной аренды создать базу сухопутных и военно-морских сил СССР, в досягаемости которой были бы Босфор и Дарданеллы.
3. Если территория к югу от Батуми и Баку в генеральном направлении Персидского залива будет признана центром сосредоточения амбиций Советского Союза.
4. Если Япония откажется от своих прав на угольные и нефтяные концессии в северной части Сахалина.
Прямого ответа немцы так никогда и не дали, а их спонтанная реакция была уклончива ничего хорошего не предвещала. Русские, вероятно, не знали, что 18 декабря Гитлер издал директиву по поводу операции «Барбаросса» – она предписывала «сокрушить Россию в ходе быстрой кампании». Но они видели, что в январе вырос приток немецких войск в Румынию; в феврале немецкие силы были в Болгарии. Что было еще болезненнее, Болгария присоединилась к союзу трех держав. Русские попытались зафиксировать свои права в Юго-Восточной Европе, заключив договор о дружбе с новым, симпатизировавшим союзникам правительством Югославии, но два для спустя немцы начали бомбардировки Белграда.
Все сильнее распространялись слухи о грядущей войне. Шуленбург из Москвы докладывал, что Сталин настроен миролюбиво и, скорее всего, пойдет на новые уступки. Вайцзеккер, государственный секретарь с Вильгельмштрассе, выступил с особым мнением, согласно которому вторжение в Россию будет иметь катастрофические последствия. Немецкие экономические эксперты указывали на ценность все еще поступавшего из Советского Союза импорта. Но отговорить Гитлера и его армию было невозможно. 22 июня 1941 года немецкие танки и артиллерия уничтожили все, что оставалось к тому времени от партнерства.
Перевод: Олег Мацнев
