К 70-летию Алексея Любимова

16 сентября пианисту, клавесинисту и педагогу Алексею Любимову исполняется 70 лет. Мы публикуем поздравление маэстро от редактора сайта «Мемориала» и музыкального журналиста Антона Дубина.

Думая о том, как бы мне хотелось (пуб)лично поздравить Алексея Борисовича не только с днем рождения, но и с фестивалем «Алексей Любимов в кругу друзей» и при этом избежать попунктного (хоть и с нюансами – АБ всегда был чужд консервации своих представлений даже о прекрасном) следования за нашей беседой пятилетней давности, понял, что лучшего варианта просто нет: расшифрую и опубликую, наконец, небольшой монолог Алексея Любимова, хранившийся у меня дома на кассете с 2001 года.

Встретились тогда с Алексеем Борисовичем в Московской филармонии на пресс-конференции по случаю фестиваля «Посвящение Олегу Кагану» (еще несколько лет после пристально за этим фестивалем следил, и как музыкальный журналист тоже, потом перестал, при всей любви к Наталье Гутман), поговорили о Кагане – для «Маяка-24» (пошло в эфир), а затем о Галине Уствольской (ее Третью сонату, да и вообще ее фортепианную музыку, я впервые услышал живьем в 90-х именно в исполнении Алексея Любимова) – думал, что пойдет в эфир позднее, но не случилось: приоткрывшиеся было (казалось? хотелось так считать?) «радиостворки» стали схлопываться, как и вся российская жизнь. В декабре 2006-го, когда Галина Ивановна умерла, я уже (не без некоторой помощи) был вне «Маяка». Теперь эта моя деятельность и вовсе непредставима.

P. S. Отвечаю здесь, дорогой Алексей Борисович, за каждую букву, и это не только мое поздравление вам, но и еще один интереснейший (вашими стараниями, я лишь редактор!) текст, получивший печатную жизнь в год 95-летия Галины Уствольской.

***

О малодоступности музыки Уствольской: это связано и с тем, что исполнители любят в основном играть ту музыку, которая сразу находит отклик у слушателей. Музыку, в которой можно себя чувствовать более-менее комфортно, которая сразу отвечает не только на музыкальные и духовные запросы, но и на запросы концертной реализации. Музыка Уствольской в этом плане антиконцертна. В нее нужно погружаться как в какую-то бездну, из которой очень трудно потом выбираться. Как шахтеры, погружающиеся в шахту, – они не знают, вытянут их наверх или не вытянут. Такое ощущение и у музыканта: он не знает, будет публике доступна эта музыка или нет.

Свойство музыки Уствольской таково, что она выгораживает некоторую стену между исполнителем и публикой, и каждому отдельному, сидящему в зале, слушателю нужно сделать усилие, чтобы забыть какие-то нормы и критерии обычного концертного слушания и погрузить себя в эту бездну. Риск исполнителя прежде всего, оправданный только бесконечной преданностью этой музыке и очень сильной отшлифовкой исполнения. Исполнение расхлябанное, разромантизированное, неустойчивое, не установившее свой внутренний баланс в сочинении, приписанный, кстати, самим автором и действительно духовным отношением исполнителя к этой музыке, малейшее нарушение этого равновесия отнимает у сочинения его монолитность, законченность.

Музыка Уствольской дается очень немногим, почему и на Западе ее мало играют, хотя Уствольская известный человек. Эта музыка находится в каком-то собственном заключении, из которого ее не надо выводить. Но очень трудно быть втянутым в это заключение – как на сцене, так и в зале.