Сталин и другие герои: О проблемах памяти в современной России
«Кто старое помянет, тому глаз вон». Это предложение – первая часть старой русской пословицы, к которой Александр Солженицын обращается в предисловии к своему «Архипелагу ГУЛАГ». Он ссылается на недостаточное осмысление массовых преступлений, совершенных в сталинское время, и указывает на то, что такого рода анализ имеет глубокие последствия для самосознания советского общества. Почти через сорок лет после публикации «Архипелага ГУЛАГ» истина о повседневности при тоталитарном режиме, выраженная этой книгой, не включается в повествовательный компонент российской политики в отношении памяти. Имеется в виду миф о России как о стране героев, с силой, славой и величием которой всегда обстояло наилучшим образом, если во главе этой страны стояла сильная личность.
Автор — Кристиан Фальк, преподаватель политической теории и истории идей в Трирском университете (Германия).
«Кто старое помянет, тому глаз вон». Нет, это высказывание принадлежит не Фридриху Ницше, великому теоретику памяти, который просветил нас относительно плюсов и минусов забвения и памяти. Это предложение – первая часть старой русской пословицы, к которой Александр Солженицын обращается в предисловии к своему «Архипелагу ГУЛАГ». Он ссылается на недостаточное осмысление массовых преступлений, совершенных в сталинское время, и указывает на то, что такого рода анализ имеет глубокие последствия для самосознания советского общества.
И без малого через сорок лет после публикации «Архипелага ГУЛАГ» истина о повседневности при тоталитарном режиме, выраженная этой книгой, не включается в повествовательный компонент российской политики в отношении памяти. Имеется в виду миф о России как о стране героев, с силой, славой и величием которой всегда обстояло наилучшим образом, если во главе этой страны стояла сильная личность.
Наука как инструмент
В центре упомянутой саги о героях – победа над нацистской Германией во Второй мировой войне. В соответствии с официальной российской политикой в отношении памяти Советский Союз обязан этой победой национальной мифологии, включающей способность переживать страдание, боеспособность и повиновение в связке со стратегическим превосходством военного руководства. Из «Великой Отечественной войны», как благоговейно называют в России Вторую мировую войну, русская нация еще и сегодня черпает свое коллективное самосознание.
Очевидно, что структура российской памяти, проникнутая идеей величия государства, неприятием индивидуалистического начала, повинующаяся авторитету и завышающая достижения собственной нации, не может дать места жертвам государственной политики. Но ведь и воспоминание о Второй мировой войне возможно только в утвердительном стиле – и никогда в критическом. Для российской культуры воспоминания и памяти не стали основополагающими ни смертельный страх, который испытывали солдаты, ни очерствение в ходе войны, ни жалкое состояние снаряжения на фронте или бесчисленные штрафные батальоны, формировавшиеся по приказу сверху, равно как и пакт Гитлера-Сталина или различные военные преступления, например, то, что было совершено в Катынском лесу. В этот тесный корсет столь же мало входит и самоорганизация советских партизан, чей опыт уж никак не соответствует повиновению приказу, которое опирается на иерархическое начало.
Фундамент такой культуры воспоминания был заложен во времена власти Сталина. Об этом свидетельствуют решения СНК СССР и ЦК ВКП(б) от мая 1934 г. по поводу переориентации истории и исторических факультетов. Как и все средства формирования культуры, исторические науки оказались превращены в инструменты для реализации диктовавшегося сверху исторического проекта. Как явствует из этих решений, преобладавшая до тех пор марксистско-ленинская линия была отвергнута как заблуждение, профессоров отправляли в ссылку, историю Советского Союза включали в традицию истории российского государства и таким образом с помощью народности обосновывали русско-националистическую доктрину в качестве главной характеристики в фундаменте советской историографии.
Народность как идеальная концепция русского национального характера означает сумму ценностей и норм, присущих этническо-национальной культуре. Славянофильская интеллигенция создала эту концепцию в начале XIX в. с целью утверждения национального чувства. С течением времени народность достигла уровня важнейшего параметра русского общества. В соответствии с такой позицией существенной частью русского народного характера является сильное чувство общности (соборность). Центральным источником этого чувства общности является православие. Вместе с притязанием на цельную и замкнутую картину мира (целостность) данная идеальная концепция указывает на крестьянско-патриархальную культуру консенсуса России в качестве нормативного фона. Культурная самостоятельность (самобытность) и стремление России к обретению статуса великой державы (державность) отмечают другие грани. Оба принципа восходят к мифу о Москве как о «Третьем Риме» и дают легитимацию экспансионистским притязаниям России.
Идеальная концепция русского национального характера была в интересах формирования культуры и образа мыслей «упакована» в культ героев, систематически институционализировавшийся с 1934 г. При этом долгое время в центре находилась личность Сталина. Но уже во время Второй мировой войны павшие солдаты обрели особую роль в ходе общественного поминовения. Со своей смертью они были возведены в ранг героев, которые расстались с жизнью, будучи преисполненными веры в такие ценности, как отечество, родная земля и славянский народ. После смерти Сталина солдаты оказались превращенными в наиболее значительных носителей героического мифа. Отныне основание ветеранских организаций форсировалось, чтобы шире организовать воспоминание. С помощью экскурсий по полям сражений, разыскания участников войны в рядах военнослужащих и партизан следовало разъяснить детям и молодежи первостепенное историческое значение Второй мировой войны для развития Советского Союза. Скорбь, размышления и ретроспективный взгляд вытеснялись требованиями силы, оптимизма и исполнения долга. Принятое в октябре 1959 г. постановление ЦК КПСС об изменениях в преподавании истории разъясняет, что, хотя с культом личности Сталина и покончено, следует безусловно придерживаться существовавшего до сих пор лейтмотива советской историографии – принципа народности. Преподавание должно подчеркивать роль народных масс в качестве творцов истории, а партии – как руководящей и направляющей силы. В соответствии с этим впредь пропагандировался массовый героизм, и доблесть входила в повседневность.
Конечно, имелись и фазы осмысления сталинского прошлого – фазы, на которых критика не ограничивалась личностью Сталина: осмысление прошлого во время гласности и перестройки с позиций реформистского коммунизма превратилось в антикоммунистическое, в конце которого свергались памятники, переименовывались города, улицы и площади и проводились различные процессы против членов КПСС. Но в настоящее время снова имеет место значительный отход от такого критического осмысления (сталинского) прошлого. Климату, характеризовавшемуся отсутствием духовно-политической ориентации, в конце 90-х гг. уступило место надпартийное обращение к русскому народному характеру. Православная церковь как институционализированное воплощение души России играла при этом довольно значительную роль. С тех пор ошибочно предполагаемое существование характера народа вновь и вновь подкреплялось обращением к блистательным событиям русской истории – от почитания Петра Великого до восторга перед социальными, научными и культурными достижениями коммунизма и преклонения перед самим Сталиным. Над всем, однако, возвышается как главный героический эпос победа в «Великой Отечественной войне».
Традиция сопротивления
В резком свете историй о героях напрасны будут поиски жертв политики, проводившейся государством. Эти жертвы не вписываются в картину общества, культурная память которого питается из героических повествований. Чтобы понять это, следует только вызвать в памяти позорное сообщничество между режимом и населением – то, без чего не может существовать ни одна тоталитарная система. Такое сообщничество простирается от неоказания помощи до доносительства и шпионажа, заканчиваясь активным содействием в совершении акций по уничтожению. Открыть эту мрачную главу русской истории означало бы непосредственно столкнуться с кровавой стороной ценностей и убеждений, запечатленных в своей душе, вскрывать факты вовлеченности собственной семьи, друзей и соседей в сталинскую систему уничтожения, и в конце концов ставить под вопрос собственную русскую идентичность. И конечно, во много раз приятней вспоминать о победе над нацистской Германией или достижениях русско-советской истории. Это такой принцип действия памяти, о котором Ницше знал очень точно. В своем труде «По ту сторону добра и зла» он заявляет: «Я это сделал», – говорит моя память. «Я не мог этого сделать», – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает».
На этот слом государство рассчитывает более, чем когда бы то ни было. Во времена, когда бывшие советские республики все сильнее подчеркивали свою национальную идентичность по сравнению со статусом жертв, эти государства рассматривали и преступления в отношении своей этнической группы, совершенные в рамках русско-советской, в особенности же сталинской, политики. В тот момент, однако, когда один коллектив, обладающий культурой памяти, вменяет другому в вину преступления – в случае России следует напомнить, к примеру, о споре с Эстонией вокруг памятников – даже в авторитарных государствах имеется шанс, что искра перепрыгнет, дав начало дискурсу о памяти.
Со своей борьбой такие группы, как «Мемориал», «Солдатские матери России» и другие организации и движения, представляющие гражданское общество, вовсе не занимаются импортом «западных ценностей». Напротив, они опираются на российскую традицию диссидентства, которое во все времена организовывалось с помощью самиздата в условиях опеки и подавления со стороны государства. Говоря об этой традиции, следует представлять себе широко раскинутую и хорошо организованную подпольную сеть, которая сделала возможной циркуляцию нелегальных и бесцензурных журналов и газет.
Независимо от отношения к написанному, нелегальные печатные произведения можно было получить только при условии, что получивший сам изготовит новые копии и распространит их среди друзей. Самиздат в качестве института российского диссидентства несовместим с официальными изображениями характера русского народа как проникнутого идеей величия государства, склонного к неприятию индивидуалистического начала и повиновению авторитету. Самиздат символизирует Россию, в которой будут возможны множественность точек зрения и обмен спорными и направленными друг против друга мнениями. Следовательно, в воспоминании о диссидентстве сохраняется потенциал формирования политического будущего на иных началах. Но этот демократически-освободительный потенциал нельзя сохранить без обращения к прошлому с критической позиции. Вероятно, Солженицын как автор «Архипелага ГУЛАГ» чувствовал и это. Ведь упомянутая русская пословица, стоявшая в самом начале его книги, заканчивается словами: «А кто забудет – тому два!»
Источник:
Neue Züricher Zeitung, 8.10.2012
Перевод с немецкого Валерия Бруна
