Рут и Мария: История одной дружбы (Берлин 1942 – 1945)

Мы публикуем отрывок из книги «Рут и Мария: История одной дружбы» Рехи и Эла Соколовых. Перевод был подготовлен специально для проведения классного занятия Еленой Годуновой, учительницей иностранных языков г. Искитим Новосибирской области. Школьники Годуновой принимали успешное участие в конкурсах, организованных фондом «Холокост», сама она – автор многих методических разработок и публикаций по теме Шоа. Одна из конкурсных работ Годуновой «Путешествие по осеннему Берлину» возможно, заинтересует других преподавателей в качестве обмена опытом.

Вначале предоставим автору возможность рассказать о книге, выбранной для перевода.

Документальная книга Рехи и Эла Соколовых «Defying the Tide» (2003) появилась впервые на английском языке  в Израиле. Через 3 года она была издана под названием «Ruth und Maria» на немецком языке при финансовой поддержке Музея немецкого сопротивления в Берлине.

В основу сюжета легли реальные события второй мировой войны, о которых рассказали их участницы Рут Абрахам и Мария Никель, еврейка и немка из Берлина, чьи жизненные пути пересеклись в ноябре 1942 года. Из их встречи возникла запрещённая тогда дружба, которая стала спасительным якорем для семьи Абрахам. Мария Никель решила спасти жизнь по крайней мере одному еврею, когда она узнала, что евреев преследуют, выселяют из их квартир и отправляют в концлагеря.

Автор книги Реха Соколов из Нью-Йорка, дочь Рут и Вальтера Абрахам, родилась 19.011943 в Берлине. Через 60 лет вместе с мужем Элом Соколовым она описала трагическую историю первых трёх лет своей жизни и события, связанные с Холокостом, которые коснулись её семьи.

Книга начинается с воспоминаний Рут Абрахам о безоблачном детстве в богатой и набожной еврейской семье из прусского городка Лебау, довольно беспечной молодости начала 30-х гг. в Берлине. Но постепенно жизнь Рут, как и всех её соотечественников еврейского происхождения, осложнялась – сначала в связи с принятием Нюрнбергских расовых законов (1935), потом, после событий «Хрустальной ночи» (9 – 10.11.1938) она стала просто опасной.

С началом Второй Мировой войны условия жизни евреев становились всё более тяжелыми. Уже вскоре после разворачивания военных действий и Рут и Вальтер были обязаны принудительно трудиться. Рут работала на важном оборонном предприятии, поэтому она не подверглась депортации, как её родители и другие родственники.

Встреча Марии Никель и Рут Абрахам была случайной, но она стала решающей для обеих женщин: Рут нашла спасительницу для своей семьи, а Мария смогла осуществить давно задуманное – спасти хотя бы одного еврея, страдающего от преследований. Мария передала Рут свое удостоверение личности, а Вальтеру – водительские права своего мужа, она брала дочь Рут и Вальтера к себе, когда та болела или когда семейная пара перебиралась в новое убежище.

Уйти на нелегальное положение смогли приблизительно от 10 до 15 тысяч евреев Германии, около 7 тысяч из них скрывались в Берлине и окрестностях, где до войны проживала примерно половина всех евреев рейха – 74 тысячи[1]. Последним сигналом к укрытию для многих стала так называемая Fabrik-Aktion 27 февраля 1943 года. По всей Германии проводилась облава на евреев, преимущественно занятых на принудительных работах на оборонных предприятиях, целью которой стала окончательная депортация евреев в концлагеря. Берлин также должен был стать «judenfrei» (свободным от евреев). Более 4000 преследуемым удалось спрятаться. С Fabrik-Aktion связана демонстрация протеста немецких женщин на Розенштрассе, чьи мужья еврейского происхождения были арестованы в этот день.

Изображение: Памятник женщинам на Розенштрассе, Берлин. Фото Е. Годуновой

Рут, Вальтер и Реха оказались среди 1500 человек из числа 7000 скрывавшихся в Берлине беглецов, которые смогли вынести все тяжести нелегальной жизни и выжить. Хотя понятно, что у родителей с детьми, чаще у матерей с малышами, были лишь малейшие шансы на спасение. Проблемы с поиском пищи; ужасы и психические травмы ночных бомбардировок, когда зачастую негде было укрыться; болезни детей, когда ни лекарств, ни докторов невозможно найти; постоянная опасность быть обнаруженным из-за плача детей – всё это делало нелегальное положение невыносимым.

Рут понимала, что их ждут не лучшие времена, решая стать матерью. Но этот неродившийся ещё ребенок мог стать утешением её родителям Фриде и Мейеру Фромм – в июле 1942 года они подверглись депортации. Для Рут было понятно уже тогда, что поезд в лагерь увозил её родителей навсегда.

С рождением Рехи Рут связывала надежды на будущее. Она приняла решение выжить несмотря ни на что. Но без помощи Марии Никель это едва ли могло осуществиться. Рут и Мария пронесли до конца жизни эту дружбу.

Йоганес Рау, первый президент объединённой Германии, отметил в 2001 году этот случай сопротивления нацистскому режиму, который не был замечен в течение десятилетий.. При этом он назвал действия Марии Никель героическими. Попытки найти немцев, кто рискуя жизнью оказывал всевозможную помощь евреям в годы национал-социализма, предпринимались ещё в 1958-1966 гг. в ходе акции «Тихие герои» («Stille Helden») – акция была организована властями Западного Берлина.

Мы предлагаем вниманию читателей перевод одной из глав книги «Рут и Мария» «Чудо Дахау» (см. ссылку внизу) о спасении еврея из первого концлагеря Германии, куда он был заключён после событий «Хрустальной ночи». Этим человеком был отец Вальтера Юлиус (дедушка автора), который оказался в Дахау в ноябре 1938 г. Рут удалось вызволить его оттуда благодаря помощи, как это не парадоксально звучит, одного из офицеров СС.

 

Глава  «Чудо Дахау»

Для Вальтера, верного сына, не было вопросом, ехать ли к матери, даже если это опасно. Эсесовцы охраняли вокзалы и могли безо всяких оснований схватить евреев. Но мать нуждалась в нём. У него как раз хватило денег на билет до Мангейма. Мы не знали, когда мы встретимся и встретимся ли вообще. «Я дам о себе знать», – это всё, что он сказал на прощание.

Через несколько дней Вальтер позвонил мне из Кёльна. Он не решился ехать прямой дорогой до Мангейма, потому что в поездах на главных направлениях часто устраивали облавы на евреев. Он вынужден добираться с пересадками, часто из-за предосторожности выжидая. Так что до Мангейма он сможет добраться через три дня. В конце разговора он попросил меня об одолжении. Я должна буду в его банке обналичить чек, который он мне пошлёт. Это стало бы для него большой поддержкой. Я согласилась без промедления. Вскоре я получила его письмо с чеком на довольно большую сумму. Я пошла в банк, очень нервничая. Но всё же мне удалось оставаться внешне спокойной. К счастью, никто не задал мне никаких вопросов, и служащий вручил мне деньги. Дома я спрятала их в надежное место. Что дальше? Я могла только ждать.

Прошло вновь несколько дней, пока Вальтер позвонил мне: «Ты получила деньги?» – спросил он. Я ответила утвердительно и хотела знать, что я должна с ними делать. После короткой паузы он ответил сдавленным голосом: «Я знаю, это бессовестно с моей стороны просить тебя, но не могла бы ты привезти мне деньги? Ты сможешь приехать в Мангейм?»

Сейчас пришла моя очередь держать паузу. Отец, мать и Эдит внимательно слушали наш разговор. Мои родители считали, что я сошла с ума, я, еврейская девушка, собираясь поехать к мужчине в чужой далекий город, – к мужчине, которого я узнала только недавно и с которым не была обручена. Как это выглядит? Где моё самоуважение? Не только потому, что я непослушна, но и потому, что это невероятно опасно. Все эти доводы были приведены в то время, как я держала трубку в руке, а Вальтер ждал моего ответа. Потом начала говорить Эдит, моя умная Эдит. Она взяла меня под свою защиту. «Мы живём в варварские времена», – сказала она моим родителям. «Есть времена, в которые мы, евреи, должны помогать друг другу. Отпустите её». В конце концов, родители дали своё благословение. С облегчением воспринял Вальтер моё согласие. Должна признать: я приняла это решение небескорыстно. Я знала, что у меня будет больше шансов выжить, если я не останусь одна. С мужчиной, с мужем я чувствовала бы себя увереннее. И я хотела выйти замуж за Вальтера.

В день отъезда я надела серо-белые туфли из крокодиловой кожи, коричневую шляпу и коричневое платье с накрахмаленным белым воротничком. Я не взяла с собой чемодана, только дамскую сумочку с деньгами. Я хотела передать их Вальтеру и тотчас вернуться домой. На берлинском вокзале я пыталась, насколько это было возможно, не показывать страх, и выглядеть как любая другая молодая женщина. В поезде я села на узкое сиденье, прижав к себе сумочку с ценным содержимым. Я постоянно смотрела прямо перед собой, не хотела никому отвечать и сама ни с кем не заговаривала. Путешествие на поезде длилось целую ночь. Я провела эту ночь, не сомкнув глаз, в полном напряжении. Ранним утром мы приехали в Мангейм. На вокзале играл оркестр. Эсесовцы и штурмовики пели песню, которая привела меня в ужас: «Когда течёт с ножа еврея кровь, дела ещё так хороши». Я прошла мимо, так быстро, насколько я могла, радуясь, что никто не обратил на меня внимание.

Шёл дождь, и я не смогла сразу найти указанный Вальтером дом. В Мангейме улицы поделены на равные квадраты, но я по плану помнила, что указанный адрес должен быть недалеко от вокзала. Наконец я нашла дом. Я поднялась по лестнице и позвонила в дверь. Через мгновение мне открыла молодая женщина. Она разглядывала меня холодно и недружелюбно. «Я приехала из Берлина и хотела бы поговорить с госпожой Абрахам и её сыном». Казалось, она посмотрела неодобрительно, сказав мне подождать, и ушла.

Через несколько минут показался Вальтер со своей матерью и попросил меня войти. Оказалось, что они оба живут у его кузины Труды Вайль. В комнате сидели тесно рядом друг с другом примерно двадцать женщин. Атмосфера в этом тёмном помещении была мрачной и печальной. Потом я узнала, почему собрались здесь все эти женщины. Их мужья были увезены в Дахау, и никто не знал, что с ними может случиться. Теперь мне стало понятно, почему так отстранённо меня приняла та молодая женщина. Также холодно вели себя и остальные женщины. Кто мог бы их за это осудить? Каждая в этой комнате имела отца, брата, сына или друга, которого арестовали в Мангейме в «Хрустальную ночь» без всяких оснований и отправили в концлагерь. Все сердца в этой комнате были разбиты. Вальтер был единственным мужчиной в доме. Последнее, что им сейчас точно не было нужно, – это чужая женщина, которая принесла с собой свои проблемы.

Вальтер, его мать и я нашли местечко, где мы могли почти спокойно поговорить друг с другом. Я передала Вальтеру деньги. Он был так благодарен и радовался так, что у него выступили слезы. Его мать оставалась печальной и павшей духом – в конце концов, и её муж был депортирован в Дахау.

Что можно было сделать? Мы размышляли и обсуждали варианты, но казалось безнадёжным вытащить отца Вальтера. «Бесполезно лишь говорить о том, что произошло», – сказала я. – Позвольте мне сделать предложение: я поеду в Дахау и попытаюсь его освободить». Вальтер и его мать подумали сначала, что я шучу с ними, потом они подумали, что я сошла с ума. Но я говорила серьезно. Наконец я победила, я могу быть упрямой. Кроме того, у меня появилось хорошее сильное предчувствие, как интуиция, что я должна иметь успех.

После полудня 16 ноября 1938 года Вальтер и его мать проводили меня на вокзал, где я села на следующий до Мюнхена поезд. Они дали мне денег на проезд и два фото – одно Вальтера и другое его отца. Снова меня ждала долгая поездка, около восьми часов ночного пути. Снова одна, я была всё дальше и дальше от дома и от защиты моей семьи. Не предупредив своих родителей, я уехала из Мангейма. Я знала, что они не сочли бы мои действия правильными и запретили бы мне эту поездку. Поэтому я не хотела рисковать.

В Мюнхене я вышла и пересела в поезд на Дахау. Шёл дождь, когда я приехала туда. Я спросила о дороге в лагерь. Автобус прямо за углом – подсказали мне. Я села в него. Никто не спросил меня об оплате за проезд. Совсем скоро автобус заполнился нацистами в униформе. Через некоторое время мы приехали в лагерь. Я была очень напряжена. Первое, что я увидела рядом с входом, был забор с пропущенным по нему электротоком. «А что если, – пришло мне в голову – меня оттуда не выпустят?» Я постаралась заглушить свое растущее волнение и придать себе самой мужество: «Оставайся спокойной, веди себя как утончённая дама». На входе меня спросили, куда я хочу пройти. Вероятно, меня приняли за супругу или подругу одного из работников лагеря. «Я хотела бы поговорить с комендантом лагеря», – сказала я.

«Вам назначено?» – «Нет». – « Это сложно без предварительной договорённости. Пойдёмте. Я попробую».

Меня провели в маленькое помещение, в котором стояли лишь серый письменный стол и несколько стульев. Ожидая, я смотрела из окна на огромную площадь, на «аппельплатц», как я позднее узнала – на ней заключённые должны выстраиваться в ряды и колонны, чтобы их пересчитали. Вскоре комендант вошёл в помещение. «Что вы хотели бы?» – спросил он вежливо.

«У вас содержится старый больной человек по имени Юлиус Абрахам», – сказала я. – «Здесь, в вашем лагере. Он никогда не совершал преступлений. Я хочу вернуть его назад в семью».

Я хотела произвести впечатление на коменданта и пояснить ему неотложность моей просьбы. Поэтому я солгала и сказала: «Я только что приехала из Алленштейна в Восточной Пруссии». Мужчина пообещал мне заняться этим делом. Он нацарапал свой телефонный номер на карточке и протянул её мне. «Позвоните мне через три дня», – сказал он. После этого он повернулся и молча покинул помещение. Он оставил меня стоять там, где я была.

Сначала я почувствовала облегчение. По крайней мере, надо мной не издевались и не спросили, что я собираюсь делать со старым человеком. И я была свободна. Самое важное: мою просьбу не отклонили тотчас. Но облегчение вскоре исчезло. Я была в этом ужасном месте в совершенно растерянном состоянии, у меня не было смены одежды. Когда я вышла, дождь лил как из ведра, ещё сильнее, чем раньше. Я не имела представления, куда мне податься. Целых три дня! Мои туфли и чулки промокли до последней нитки. В этот момент маленькая машина выехала из главных ворот, водитель затормозил: «Фройляйн, садитесь». В этот момент для меня не было неотложнее дела, чем просто высохнуть, и я нуждалась в человеческом общении. Что же мне делать? Три дня шататься по Дахау, и возможно, ещё быть схваченной. Я сказала: «Если вы ищете приключений, вы обратились не по тому адресу. И подумайте: я еврейка».

«Не беспокойтесь, я был в соседней комнате, когда комендант разговаривал с вами. Я всё слышал».

Я взяла себя в руки и села в машину. Водитель не носил униформу. Он производил впечатленье скорее взволнованного, чем страшного человека. Серьёзным голосом он произнес: «То, что я делаю сейчас, – не разрешено, но я хотел бы вам помочь»

Он сказал, что его зовут Йозеф Мюллер. Это имя я не забуду никогда. Этот мужчина привёз меня обратно в Мюнхен. «Вам не разрешено останавливаться в отеле, вы это знаете», – сказал он. «Вы можете переночевать в моём торговом доме, но рано утром вы должны уйти. Или я увезу вас в еврейский пансион на Санкт-Пауль-Платц». Я выбрала пансион.

«Прежде чем мы туда поедем, я хотел бы показать вам подвал-пивную, где всё начиналось». Это было известное место, где Гитлер произнёс свою первую подстрекательную речь. Я читала раньше об этом в газетах и никогда не думала, когда-нибудь быть приглашённой в то самое место. Не испытывая страха, сгорая от любопытства, я приняла приглашение. «Ведите себя совершенно нормально», – подсказал Мюллер приглушённым голосом, когда мы вышли из машины: «Там почти одни нацисты в униформе. Будьте по возможности непринужденной, иначе мы вызовем подозрение».

Зал, в который мы вошли, был обставлен просто. Только стулья и деревянные столы, как в любом другом немецком пивном заведении. Казалось, что гости пребывают в хорошем настроении. Большие портреты Гитлера и красно-чёрно-белые нацистские флаги со свастикой висели на стенах. В зале громко распевали. Мюллер заказал пиво и спросил о моём желании. Я сказала, что выпила бы кофе. Он улыбнулся. Было страшновато в этой нацистской пивной. Всё же я сказала себе, что этим подвыпившим мужчинам никогда не придёт в голову мысль, что я еврейка.

Час спустя мы отправились в путь, и Мюллер высадил меня у пансиона. Женщина, которая открыла дверь на мой звонок, посмотрела на меня удивлённо и даже испуганно. Когда я спросила: « Знаете ли вы Йозефа Мюллера?» – её отношение сразу изменилось. Кто бы ни был этот Йозеф Мюллер, он, должно быть, относился к евреям дружелюбно. Или он хотел вне лагеря загладить свою вину за то, что делал в Дахау? Упоминание его имени в любом случае оказало своё действие. Мне предоставили комнату.

В последующие три дня я по большей части оставалась в ней, не считая довольно коротких прогулок. На третий день я позвонила в Дахау. Комендант сказал лишь: «Приходите сегодня вечером на мюнхенский вокзал. Он будет там».

В здании вокзала я увидела выглядевшего старым мужчину с наголо обстриженной головой, он имел запуганное выражение. В нём я признала Юлиуса Абрахама с фотографии. Он сидел совершенно потерянный и сбитый с толку. Раньше он не видел меня никогда. В доказательство того, что он может быть со мной в безопасности, я показала ему снимки, которые мне дала с собой мать Вальтера. Он даже не взглянул на них. После каких-то двух недель в концлагере Дахау он стал совершенно сломленным человеком.

Я ждала хоть какой-то реакции, хотя бы улыбки за мои заботы об освобождении его из этого ужасного лагеря. Но увы, ничего… Ни улыбки, ни любопытства – абсолютно никакой реакции. Потом я повела его на перрон, где стояло в ожидании поезда много солдат. Я производила впечатление «арийской» женщины, которая заботилась о старом еврее. Многие солдаты плевали в мою сторону. Один зашипел на меня: «Как вам не стыдно возиться с таким отребьем?» Что бы они сделали, если бы узнали, что я тоже еврейка? Я содрогнулась от ужаса.

Во время долгой поездки из Мюнхена в Мангейм Юлиус Абрахам оставался нем. Он не задал ни единого вопроса, ни кто я, ни как я его спасла. Он находился в другом мире.

Наша встреча в Мангейме была радостной и горькой одновременной. Сначала всеми овладела безграничная радость от удавшегося спасения из Дахау, затем к этому чувству примешалась печаль обо всех оставшихся там. Вальтер был потрясён. Он и его мать не могли осознать, что произошло. Да и я сама не верила в то, что сделала. Одна наша еврейская мудрость гласит: «Если ты спасаешь одну жизнь, ты спасаешь тем самым весь мир». Я знала, что я совершила что-то чудесное.

Сейчас у меня было предчувствие, что Вальтер скоро попросит моей руки. Мать поддерживала его в этом. И я оказалась права. 19 ноября 1938 года мы обручились. Вальтер подумал, что теперь, когда его отец дома, мы могли бы вернуться в Берлин. Мы и сделали это как обручённая пара. Теперь мы должны держаться вместе и бороться.

Прежде чем мы покинули Мангейм, я позвонила Йозефу Мюллеру, чтобы поблагодарить его. Он считал, что если бы мои усилия не оказались успешными, он бы нашёл другой способ помочь. Если мне снова понадобиться помощь, он сделает это для меня. Я дала ему свой берлинский адрес.

© Перевод Елены Годуновой из книги Reha Sokolow «Ruth und Maria»: Metropol, 2006.