Всё о культуре исторической памяти в России и за рубежом

Человек в истории.
Россия — ХХ век

«Если мы хотим прочесть страницы истории, а не бежать от неё, нам надлежит признать, что у прошедших событий могли быть альтернативы». Сидни Хук
Поделиться цитатой
24 апреля 2012

Разрушить крепость молчания / Документальный роман «Фридл» Елены Макаровой

Рисунок из гетто. Дом в Терезине, Хана Конова (4 июля 1931 – 18 мая 1944, Освенцим)

Документальный роман «Фридл» Елены Макаровой, вышел в издательстве «НЛО». Главная героиня книги – австрийская художница Фридл Дикер-Брандейс – в течение двух лет, с 1942 по 1944, занималась с детьми в гетто Терезин – рисовала, вышивала, вырезала из линованных бланков силуэты людей, домов и деревьев, помогая ученикам восстановить воспоминания о нормальной жизни. Фридл сохранила три чемодана детских рисунков, благодаря которым после войны появилось новое направление в психологии – арт-терапия. Сама художница погибла, добровольно последовав за мужем в Освенцим.

Русскоязычный биограф Фридл Дикер-Брандейс Елена Макарова – сама действующий педагог и автор книг о занятиях искусством с детьми. В книге «Освободите слона», написанной в 1985 году по мотивам занятий с детьми в Химкинской школе искусств, она говорит о том, что в куске пластилина ребенок способен почувствовать зверя, и о том, как выпустить на волю обоих, животное и ученика. Эта педагогическая метафора — универсальное описание авторского учебного метода; того, как Макарова взаимодействует с материалом. Свою Фридл она тоже вытаскивает – из вороха сохранившихся писем и документов, трех чемоданов детских рисунков и разговоров с теми из их авторов, кто выжил после маршрута Терезин - Освенцим.

Судбой австрийской художницы Фридл Дикер-Брандейс (1898 – 1944) Елена Макарова занята с 1988 года. История ее работы началась с чудом полученной командировки из СССР в Еврейский музей Праги. После эмиграции в 1990 году, Макарова создает группу Иерусалимская Терезинская Инициатива, которая организует международные выставки, снимает фильмы о тех, с кем Фридл занималась в гетто Терезиенштадт с 1942 по 1944 годы.

Те немногие из учеников Фридл, кому удалось повзрослеть, стали художниками, педагогами, врачами, психологами. Все они говорят о влиянии терезинских уроков на взгляд на мир и на выбор профессии. Эдит Крамер стала основателем психотерапевтического метода арт-терапии, когда душевные раны ребенка врачуют рисованием, аппликацией, лепкой. Фридл занималась всем этим – запертая в древней крепости, среди сходящих с ума от голода, страха и унижения взрослых, вместе с детьми она повторяла уроки оконченной ею мастерской в веймарском Баухаузе, рисовала, вышивала, вырезала из линованных бланков силуэты людей, домов и деревьев, вытаскивала на поверхность воспоминания о нормальной жизни.

После депортации немногочисленные полотна Фридл сохранились у тех, кому она их дарила или продавала

Нормальная жизнь самой Фридл (Friedl Dicker-Brandeis, урожденной Фредерики Дикер) начиналась в Австро-Венгерской империи. Ее раннее детство прошло в магазине отца, который торговал товарами для художников. Фридл таскала из коробок карандаши и лепила животных из казенного пластилина. Затем, в 16, ушла из дома, работала в уличном театре, училась фотографическому делу и живописи, уехала в Баухауз, и успела окончить его до того, как курс теоретика цвета Иоганнеса Иттена не разбила наступающая волна фашизма.

В биографии Фридл встречается множество фамилий из мировой истории искусств – Иттен, Клее, Брехт, Ульман, эпизодически мелькают Маяковский и Шенберг. Ее ранние работы в области дизайна – оформление книг, агитационные коллажи, театральные декорации, скульптура, кружево, проект конструктора, интерьеры вилл и детских садов – сложно классифицировать и вписать в рамки единого стиля. Все, что написано Фридл после тюремного заключения 1934 года по обвинению в подделке паспортов (в Вене художница была членом коммунистического подполья), специалисты относят к стилю «новой вещественности». После заключения (под впечатлением от которого написана страшная картина «Допрос»), последовало бегство в Прагу, брак с двоюродным братом Павлом Брандейсовым, изменившиеся до неузнаваемости натюрморты, портреты, аллегорические произведения с христианскими мотивами, живописные пейзажи, которыми зачастую приходилось расплачиваться за пальто.

После депортации немногочисленные полотна Фридл сохранились у тех, кому она их дарила или продавала. Отправляясь на последнем транспорте до лагеря смерти, она сложила в чемоданы около пяти тысяч детских рисунков, не заботясь о собственных работах.

Книга «Фридл» – не первая попытка Елены Макаровой сложить жизнь художницы в художественный текст. Роман того же автора и с тем же названием уже выходил в свет, в 2000 году, в журнале «Дружба народов». Автор той «Фридл», рассказывает хронологически последовательную историю. Он увлечен своей героиней, однако работает в рамках традиционного жизнеописания. Он осторожен – это заметно, в частности, по тому, как, говоря о Анни Вотиц, Хильде Котны и других адресатах писем Фридл, эпитету «возлюбленная» предпочитает нейтральное слово «подруга». Подробнее пишет о терезинском быте, больше – об учениках. При всей авторской деликатности, а может быть, именно из-за нее, кажется, что журнальная версия романа написана из-за спины персонажа осведомленным исследователем.

Запертая в древней крепости, среди сходящих с ума от голода, страха и унижения взрослых, вместе с детьми Фридл рисовала, вышивала, вырезала из линованных бланков силуэты людей, домов и деревьев, вытаскивая на поверхность воспоминания о нормальной жизни

В книге 2012 года, выпущенной издательством «НЛО», с прозой Макаровой происходит принципиальное изменение: исследователь отказывается от видимой беспристрастности. Признанию в этом посвящены первые страницы романа. Автор настаивает на внутреннем родстве с героиней, в котором видит причину своей увлеченности («может, потому я и брежу Фридл»), выпаливает очень чувственное предисловие, где поиск людей и картин мешается с палестино-израильской войной; рисует несколько портретов людей, знавших Фридл лично, а затем удаляется, оставив вместо себя говорящего персонажа.

Роман написан от первого лица, при этом авторский метод совсем не похож на самозваное проникновение в чужую голову, обычное для сочинителей глянцевых биографий. Сочинение чужого голоса в случае Макаровой оказывается способом познать другого, понять, вытащить, освободить, словно слона из глины.

Биография Фридл Дикер-Брандейс разбита на множество небольших главок, каждая из которых выглядит законченной зарисовкой в том или ином пейзаже – венское кружево, Веймар, Париж, Прага, заснеженный Горнов, пугающий своей бесчеловечной геометрией Терезин. Фридл, которую придумала Макарова иронична, грустна и растерянна. Она наблюдает за своей сложенной в историю жизнью, обрывает излишне хвалебных биографов, поправляет рассказы, «припудренные старческим благодушием», подмигивает одряхлевшим ученикам. Она жаждет найти смысл в произошедших с нею событиях. Рассказывая о детстве и юности, она помнит, чем кончится ее история, однако эти воспоминания о будущем не окрашивают весь текст в сплошной черный цвет. Эмоциональное и пылкое смешение времен в устах рассказчицы – это способ борьбы с неумолимым наступлением Истории на ее жизнь.

Часть романа, посвященная жизни перед депортацией в Горнове, выстроена строже, и включает в себя множество ранее не публиковавшихся писем Фридл к коммунистке Хильде Котны, которые теснят авторский текст. На смену прозе Макаровой приходит страстно изложенная теория и история изобразительного искусства. Немецкая подруга Фридл не была крупным специалистом в области живописи, и адресованные ей мысли художницы о композиции, красках и стилях – пример изложения одновременно глубокого и доступного. Кроме Ван Гога и наскальных росписей, кроме Дали, детских рисунков и методик преподавания, Фридл пишет о затягивающейся петле; для того, чтобы выразить это, ей приходится крошить язык на шероховатые обломки намеков и умолчаний.

Вместо того, чтобы написать «приезжай», Фридл говорит о «блюде, которое мы бы сочли настоящим совершенством, если бы кто-нибудь из тех, кого мы любим, мог им насладиться вместе с нами»; кроме того, закадровой героине приходится пояснять, что любимая собака найдена растерзанной на пороге, вторую велено сдать приказом фюрера, так же как теплые вещи и радиоприемник, и нечего есть, и мужа угоняют на каторжные работы. Смонтированные с картинами сборов, мытарств по квартирам, обысков, пространные и подробные письма к Хильде Котны рассказывают о немоте, к которой приговаривают героиню еще до того, как запереть в гетто.

Литературный опыт Елены Макаровой – это возвращение своему герою способности артикулировать. В сюжетах, связанных с жизнью Фридл, она внимательно ищет рифмы – повторяющиеся поездки в Париж; кровное и духовное родство с братом и мужем Павлом; встреча с учеником Шенберга, на воле, в Вене, и занятия музыкой в гетто; дыхательные упражнения, которые Иоганнес Иттон практиковал со своими учениками, и смерть от удушья, — и формирует с их помощью скелет судьбы своей героини. Вкладывает смысл в движение художницы от уроков формы и цвета к клеткам, перегороженным дощатыми нарами, и помогает ей подобрать точные слова, для того, чтобы этот смысл обнаружить

«Если сравнивать одну судьбу с другой, то судьба (не в субъективном, а в объективном отношении) всегда печальна. Отдельная судьба – никогда», – пишет Фридл.

Знание финала не определяет сочиненной для нее Еленой Макаровой интонации, но обогащает ее. Смерть бликует там и тут, как обязательное условие, при котором человек сможет сказать что-то определенное о прошедшем. Трагический характер гибели героини это всего лишь одно из обстоятельств ее жизни, финальное, вероятно, поэтому звучащее громче других. Макарова исключает из своей литературной палитры оттенки сентиментальности. В биографии Фридл остаются только суровые тона, мужество, стойкость, скорбь, и открытые пятна радости. «Если дан один день, его надо прожить» – прожить, а не проумирать, продолжает мысль героини автор. Этот принцип помогает не только спасти разум в невыносимых условиях лагеря. Он помогает персонажу романа справится с гнетом исторической натуры, отвоевать себе право на самостоятельную, вневременную значительность. Именно потому Фридл Макаровой ускользает от точного определения–- она не несостоявшийся блестящий представитель новой вещественности, не героический педагог и не жертва Холокоста, а живое, дышащее существо.

«Я почти уверена, что талант, – пишет Фридл Дикер-Брандейс в 20-х годах в письме Анни Вотиц – есть ни что иное как постоянный импульс, а не то, что человек делает».

Документальный роман Елены Макаровой написан об этом мощнейшем импульсе, который двигает человеческую судьбу в определенном направлении. Книга свободно воссоздает ту соединяющую места, людей, вещи и краски силу, по которой, лучше, чем по небольшому количеству сохранившихся полотен и писем, можно узнать художника.

Софья Сапожникова

По теме:

24 апреля 2012
Разрушить крепость молчания / Документальный роман «Фридл» Елены Макаровой

Похожие материалы

14 мая 2016
14 мая 2016
«Темы для записок в дневник я придумываю сам, а потом показываю маме – ладно или нет, я написал. Иногда она меня хвалит, а иногда говорит, что этого бы не следовало писать и очень удивляется, что Таисия Петровна пишет „хорошо“» (19.09.1922)
13 февраля 2017
13 февраля 2017
В Венгрии разгорается скандал вокруг намерения властей заменить статую философа-неомарксиста еврейского происхождения Д. Лукача памятником соучастнику организации Холокоста в Венгрии. «УИ» попросили нашего регулярного автора и известного унгариста Александра Стыкалина прокомментировать новость.
22 июля 2010
22 июля 2010
Учителя немецкой средней школы, основываясь на многолетнем опыте организации экскурсий в музеях, разработали концепцию проектной работы в музее

Последние материалы