Вторая Речь Посполитая и современные дискуссии о её наследии
|
|
 |
Польско-литовская Речь Посполита исчезла с карты в результате разделов конца XVIII века, участниками которых были Австрия, Пруссия и Россия. Чуть более столетие спустя время полиэтнических империй Габсбургов и Романовых закончилось на полях битв Первой мировой войны. Послевоенная (и, как оказалось вскоре) межвоенная Европа верила в принцип «национального самоопределения». Представление о том, что национальная гомогенность является желательной (если не необходимой) предпосылкой нормального развития современного государства, представлялось самоочевидным. В ноябре 1913 года Османская империя и Болгария подписали первый в истории договор о «добровольном обмене населением». Проведение государственных границ по этническому критерию казалось наиболее «естественным» и рациональным решением европейских противоречий. Проблемы начались при попытках практической реализации этого постулата.
В 1918 году во Львове вспыхнула украинско-польская война за Восточную Галицию. В городах региона преобладали поляки и евреи, но сельское население было преимущественно украинским и греко-католическим. В кровопролитных боях за Львов победили поляки, в 1923 году Совет послов Антанты признал право Польши на Восточную Галицию.
Таким образом, в составе нового Польского государства – Второй Речи Посполитой – оказалось около 5 миллионов украинцев. При чем, в восточных – наиболее экономически отсталых и аграрных – воеводствах украинцы составляли от 60 до более 70 процентов населения.
Польша, как и другие новые восточноевропейские государства, официально взяла на себя обязательства обеспечить национальные и религиозные права меньшинств, прекрасно понимая, что выполнить их не сможет. Страны «старой Европы» настаивали на таких обязательствах, прикрывая фактическую нереалистичность постулата «каждой нации – национальное государство». Аналогичных обязательств по отношению к «собственным» меньшинствам старая Европа на себя благоразумно и/или цинично не взяла.
Таким образом, Вторая Речь Посполитая с самого начала своей истории оказалась перед лицом неразрешимых противоречий своей национальной политики. Выиграв военные и дипломатические баталии за Восточную Галицию с ее преимущественно украинским населением, взяв на себя международные обязательства обеспечить права тамошних украинцев, Польша рассматривала последних как одну из главных угроз своей территориальной целостности и отдавала себе отчет в том, что настроения этой группы будут предметом пристального внимания и активной политики Советской России. Попытки противостояния этой политике – особенно во время «коренизации» – были самые разные, но ни одна из них не ставила под сомнение добытые кровью границы Второй Речи Посполитой.
В тоже время, для проведения масштабной ассимиляционной политики у Польши не было ресурсов. Тем более, что вожделенное государство приходилось строить буквально на руинах. Межвоенная Польша получила в наследство по разделам два типа железнодорожных путей, два разных времени и шесть валют.
На территориях, входивших в состав Пруссии и России движение было правосторонним, в Австрии – левосторонним. Коммуникационная и экономическая интеграция новой территории требовала огромных усилий и затрат. Несмотря на чрезвычайно тяжелую международную конъюнктуру, Польше удалось добиться достаточно многого. Прежде всего, стоит вспомнить построенный в Гдыни новый балтийский порт. Достижения в сфере национальной политики были гораздо меньшими.
Попытка украинских частей установить контроль над Львовом стала для многих поляков неожиданностью и предостережением. Многочисленное украинское население Второй Речи Посполитой рассматривалось властями как ненадежное и даже враждебное.
26 июня 1919 года греко-католический митрополит Андрей Шептицкий писал Юзефу Пилсудскому: «…в политике местной власти мы не видим ни малейшего стремления показать украинскому населению, что по отношению к нему она хочет быть справедливой»
Ukraine and Poland in Documents 1918–1922. New York, 1983. Vol. 1. P. 210 .
После решения стран Антанты о передаче Восточной Галиции Польше во Львове прошла 20-тысячная украинская манифестация, на которой толпа повторяла за 82-летним бывшим вице-президентом австрийского парламента Юлианом Романчуком текст такой присяги:
«Мы, украинский народ, клянемся, что никогда не согласимся на господство Польши над нами и используем каждый повод, чтобы ненависное нам ярмо неволи с себя сбросить, и соединиться с великим украинским народом в одном независимом государстве»
Українська суспільно-політична думка в 20 столітті: Документи і матеріали. Мюнхен, 1983. Т. 2. С. 52 ..
Фактически все попытки польско-украинского компромисса закончились неудачей: Польша так и не позволила открыть украинский университет во Львове, последовательно сокращала количество украиноязычных школ, отказывала в работе украинским учителям, официально приняла оскорбительную для украинцев терминологию: «русины» вместо украинцев, «Восточная Малопольша» вместо Восточной Галиции. Украинцы во Второй Речи Посполитой были гражданами «второго сорта». Убежавший в Польшу от большевиков историк церкви Васыль Биднов, преподававший в Варшавском университе, писал коллеге Дмитрию Яворницкому на Советскую Украину:
«Поляки остались историческими поляками. Какова была когда-то шляхта, таковы теперь польская демократия и социалисты. Религиозные притеснения над православными и полонизация те же, что и в XVI–XVII вв. Нет ничего нового на территории Польши»
Епістолярна спадщина академіка Д. І. Яворницького. Дніпропетровськ, 1997. Вип. 1. С. 43 ..
Общее ощущение украинских элит от польской политики метко выразил украинский публицист, настроенный на диалог с поляками, Иван Кедрин:
«Польша не выполнила по отношению к украинцам ни одного договора, ни одного соглашения, ни одного обещания»
Іван Кедрин, Життя – Події – Люди: Спомини і коментарі. Нью Йорк, 1976. С. 60.
Польский публицист Адольф Бохенский признавал:
украинцы «просто обязаны враждебно относится к нашему государству, пока мы не изменим условия, в которых они живут»
Adolf Bocheński, Stanisław Łoś, Włodziemierz Bączkowski, Problem polsko-ukraiński w Ziemi Czerwieńskiej. Warszawa, 1938. S. 51.
Вторая Речь Посполитая так и не стала для миллионов украинцев «своим» государством. Непоследовательность и местами неоправданная жестокость ее политики подогревали украинское националистическое движение, в том числе, политический терроризм Организации Украинских Националистов (ОУН), жертвами которого становились как польские политики, так и слишком «уступчивые» к полякам, по мнению националистов, украинские деятели. Часть интеллигенции, не разделявшей методов ОУН, политика Польши толкала к переезду на Советскую Украину. Во время «коренизации» такие «репатриации» приобрели достаточно массовый характер. Не имевшие в Польше достойной работы украинские ученые считали, что УССР – это украинское государство, в развитии которого они обязаны принять посильное участие. Практически все «вернувшиеся» вскоре очутились в ГУЛАГе.
К началу 1930-х годов «коренизация» была свернута. В 1932 году Советский Союз подписал с Польшей договор о ненападении. В 1934 году столицу Советской Украины перенесли из Харькова в Киев. А в 1939 году в результате немецко-советской агрессии Вторая Речь Посполитая прекратила свое существование. Событие, которое в украинских и белорусских учебниках по-прежнему называют «воссоединением украинских и белорусских земель», в Польше достаточно часто описывают как «четвертый раздел Польши».
Во время Второй мировой войны на оккупированных территориях Второй Речи Посполитой нацисты практически полностью уничтожили еврейское население. На Волыни в 1943 году Украинская Повстанческая Армия (УПА) провела акцию массового убийства мирного польского населения. Послевоенная граница Польской Народной Республики (ПНР) была проведена таким образом, что территориальные приобретения на западе (Восточная Пруссия) компенсировали территориальные потери на востоке (западные Украина и Белоруссия стали частями Украинской и Белорусской ССР). В 1946 году уже коммунистической Польшей была проведена акция «Висла» – принудительное выселение украинцев из приграничных территорий. Послевоенная Польша географически сместилась на запад. Кроме того, она стала национально и религиозно гомогенной.
Первоначально в ПНР о межвоенной Польши писали очень критически, однако к концу 1980-х гг. коммунистический режим в Варшаве, как и в других странах «соцлагеря», все охотнее обращался к националистической легитимизации. В результате трансформации 1989 года возникла Третья Речь Посполитая – плод компромисса части посткоммунистических элит и части антикоммунистической оппозиции.
До сих пор принципиальная линия раздела между «левыми» и «правыми» в Польше проходит по их отношению к природе трансформации 1989 года и методам проработки коммунистического прошлого.
В современной польской «правой» публицистике и историографии все более заметную роль играет миф Второй Речи Посполитой как «навсегда утраченной», «настоящей» Польши – противоположности Польши посткоммунистической. Свежий номер популярного специального приложения «История» (2012. Май. № 2) наиболее влиятельного правого еженедельника «Uważam Rze» обозначил свою главную тему так: «1918–1939. Вторая Речь Посполитая. Наша гордость». Публикации в этом номере рисуют перед читателем образ «успешного» государства, чертами которого были «самоотверженность», «ненависть к врагам», «честь и достоинство», «ответственность и справедливость». Молодые журналисты патетически пишут о временах, когда «Польша ощущалась в воздухе», а «Трилогия» Сенкевича «была как Библия». Главным достоянием Второй РП авторы журнала считают «человеческий капитал», готовность поляков из межвоенной эпохи служить Родине и отдать за нее жизнь. Приведу две цитаты из разных текстов в номере:
«Сейчас польский народ – лишь тень народа, жившего в 1920-30-е гг. на приблизительно тех же землях»,
«Могут ли люди, потерянные в киберпространстве, отыскать там смысл таких слов, как ‘долг’ и ‘Родина’».
Упадок Второй РП авторы «Uważam Rze» объясняют исключительно внешними факторами и лишь в одном из текстов вспоминают мимоходом о «глупой и близорукой политике по отношении к гражданам непольской национальности». Едва ли не главная внутренняя проблема межвоенной Польши становится досадной мелочью, лишь слегка омрачающей привлекательный образ «успешного государства».
Наверное, это наивно и бессмысленно сожалеть о том, что в «Uważam Rze», как и в очень многих других современных польских публикациях, не возникла идея взглянуть на Вторую РП глазами украинского ученого или публициста из межвоенного Львова, попытаться понять подход Другого и тем самым усложнить собственное восприятие истории. Нехватка такой попытки тем более показательна, что польская историография имеет, без преувеличения, блестящие критические исследования национальной политики Второй РП
Наконец, оценка национальной политики Второй Речи Посполитой важна для контекстуализации и оценки Волынской резни 1943 года. Я уже упоминал, что пропаганда ОУН всячески старалась подчеркнуть спонтанный, «народный» характер антипольской акции, дабы тем самым снять с себя ответственность за инициирование массовых убийств. Подобная логика процветает в современной украинской публицистике. Вот показательная цитата из недавнего текста на эту тему:
«Волынская трагедия была закономерным и неизбежным следствием продолжительной экспансии Польши на этнические украинские земли еще с времен, когда оборвалась династия Данила Галицкого… Польское население Волыни стало жертвой и заложником захватнических имперских амбиций собственного правительства…Почему украинцы, в отличии от других народов, должны извиняться перед колонизаторами и оккупантами за то, что пробуют защитить собственную землю и свой народ?… Перед кем мы еще виновны в том, что живем на белом свете?»
Леонід Залізняк, Провини УПА перед українцями та їхніми сусідами за Я. Грицаком
Как можно реагировать на подобную удручающую стилистику? Идеализацией Второй Речи Посполитой и раздражением на «неблагодарных» украинцев? Или еще более ответственным и самокритичным способом письма? Ведь и идеализация, и очернение межвоенной Польши – суть идеологические, а не аналитические подходы. Как искусственное преувеличение, так и преуменьшение степени напряженности польско-украинского конфликта в межвоенный период редуцирует проблему к конкуренции национальных мифов, в которой истории для домашнего употребления зеркально отображают и успешно подпитывают друг друга.
