Катынь официально: Сталин невиновен, дело засекретить, казненных не реабилитировать

«В нашей стране дана ясная политическая, правовая, нравственная оценка злодеяниям тоталитарного режима», – сообщил премьер министр РФ Владимир Путин 7 апреля во время совместного с польским премьер-министром Дональдом Туском посещения мемориала «Катынь».

Если политическая и нравственная оценки – понятие несколько относительное, то правовая – очень конкретное. С правовой оценкой «злодеяний тоталитарного режима» в целом и катынских злодеяний в частности, в нашей стране, кажется, по-прежнему напряженка: злодеяния есть, злодеев нет, а все вместе на всякий случай отнесено к гостайне.

По крайней мере, юридическое положение в России «Катынского дела» сейчас таково:

• расследование, которое проводилось с 1990-го года Главной военной прокуратурой, прекращено в 2004 году «за смертью виновных»,
• результаты расследования (и соответственно, сами виновные) не известны и публично не представлены,
• основные материалы дела с 2005-го года закрыты — засекречены, либо отнесены к категории «для служебного пользования»,
• число жертв, чьи личности точно установлены в ходе расследования, составляет, по утверждению Главной военной прокуратуры, всего 22 человека,
• заявления с просьбой политической реабилитации расстрелянных в Катыни польских военнопленных несколько лет скитались по судам, пережили десятки судебных заседаний и закончились расплывчатой псевдоюридической формулировкой: оснований ни для реабилитации, ни для отказа в реабилитации недостаточно.

При этом закон о реабилитации такой правовой загогулины не предусматривает: прокуратура по закону может либо реабилитировать, либо отказать в реабилитации; во втором случае по просьбе заявителя она должна передать материалы в суд для возможности обжаловать решение об отказе. Для «Катынского дела» эта возможность до сих пор закрыта.

«Катынским делом» в России занимается «Мемориал». Сотрудник его научного центра Александр Гурьянов рассказывает, почему вопросы истории XX века приходится поднимать в судах и во что превращается судебная тяжба с государством.

Вы судитесь уже несколько лет. Не теряется ли со временем суть дела и не превращается ли оно в обыкновенную судебную волокиту?

Существует историческое событие – расстрел в апреле-мае почти 22-х тысяч польских военнопленных, содержавшихся в разных лагерях и тюрьмах НКВД СССР. Это событие – часть советской тоталитарной истории и, вообще-то, преступление, т.е. оно одновременно относится и к сфере истории и к сфере уголовного права, юстиции. И жертвы и преступники — это конкретные люди, чья судьба оказалась тесно связанной с политическими репрессиями.

Право и юридические инструменты – это способ рассказать историю на языке фактов: кто когда что сделал, кто кого по чьему указанию убил, сколько человек погибло.

Причем этот рассказ будет не просто частным мнением, а официальным документом, официальным признанием факта преступления.

Такое официальное признание особенно важно, когда преступной стороной (по отношению к своим или чужим гражданам) является само государство, государственные лица, государственные институты или государственные службы. Такое признание означает разрыв нынешнего государства с преступным режимом прошлого, а отсутствие признания и отказ от него, напротив, означает преемственность.

К этой настоящей сути мы и пытаемся пробиться юридическими инструментами: в 2006 году «Мемориал» от своего имени подал в Главную военную прокуратуру заявление с просьбой политической реабилитации «пилотной группы» из 16 расстрелянных в Катыни и в Калинине польских военнопленных, считая, что это первый шаг к реабилитации всех жертв Катынского преступления. Таким образом

мы пытались инициировать официальную правовую оценку историческому событию – массовому расстрелу.

Мы начали заниматься этим после того, как расследование «Катынского дела» было прекращено и засекречено.

Как вы действуете в юридическом поле?

Заниматься судебными вопросами оказалось непростым делом. Юридическим инструментам в России свойственна особенная расплывчатость, неопределенность, которая дает возможность использовать их в пользу государства. Т.е. любой государственный чиновник, должностное лицо имеет возможность выкручивать их в нужную сторону, как бы четко при этом не был сформулирован закон.

Проблема возникла уже с тем, чтобы наши заявления были рассмотрены в суде по существу.

Это довольно хитрая процедура: чтобы дело, связанное с реабилитацией, попало в суд, его туда должен направить не заявитель (юридически он не может это сделать), а прокуратура, вынесшая решение об отказе в реабилитации. Отказ в реабилитации означает отказ в признании политической репрессией расстрела, осуществленного по указу Политбюро ЦК ВКП(б). Аргументы и конкретные факты по этому вопросу можно было бы рассматривать уже в судебном разбирательстве.

Но проблема в том, что Главная военная прокуратура изобрела лукавую формулу: они, дескать, и реабилитировать не могут и отказать не могут, потому что, видите ли, не хватает документов. Т.е. якобы у них нет возможности рассмотреть заявление по существу. Очевидно, что они выбрали такую формулировку, чтобы избежать судебного рассмотрения, чтобы не рассматривался вообще вопрос о достаточности или недостаточности сохранившихся доказательств и вообще о том, что это за доказательства.

Да, многие документы, действительно, были уничтожены — в частности, личные дела военнопленных (личные учетные дела). А никакие уголовные дела на польских военнопленных вообще не заводились. Учетное дело – это просто анкетка. Их взяли в плен и посадили в лагерь и опросили: ФИО, год и место рождения, состав семьи, должность и т.д. Примененное к ним решение политбюро оформлялось так: в учетное дело вшивалась маленькая справочка, где говорилось, что решение политбюро (высшая мера наказания) подлежит исполнению. Так вот, эти личные учетные дела были уничтожены с целью сокрытия следов преступления

(«Для Советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность сможет привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями», – написал в 1959 году Хрущёву председатель КГБ Александр Шелепин)

Но сохранились документы (например, списки-предписания на отправку из лагеря в распоряжение органов НКВД), которые позволяют в случае каждого отдельного военнопленного персонально подтвердить, что он был расстрелян именно по решению политбюро (т.е., что он жертва именно этой операции, а не какой-то другой), что он был именно расстрелян органами НКВД, и что он был расстрелян по политическим мотивам. Целы также документы, которые хранились в закрытом пакете №1 у генерального секретаря в сейфе.

Нам пришлось обжаловать в судах лукавую формулу Главной военной прокуратуры. Это получилось не сразу. Мы требовали признать ответы Главной военной прокуратуры незаконными и обязать ее, чтобы она либо выдала справку о реабилитации, либо составила заключение об отсутствии оснований для реабилитаций и отправила это заключение в суд согласно закону. Но Хамовнический суд, например, сначала просто не принял нашу жалобу к рассмотрению, изобретя свою формулу: подавать заявление на реабилитацию вы («Мемориал») можете, а жаловаться на действия прокуратуры по реабилитации может только сам потерпевший. Правда, сами потерпевшие уже 70 лет лежат в земле. Но рассмотрения все же состоялись, и на них судьи вынесли решения, что Главная военная прокуратура закон не нарушала, и все делала правильно. Двое из судей ссылались на то, что главная военная прокуратура не может, мол, вынести решения о реабилитации или о ее отсутствии, так как у нее нет уголовных дел военнопленных. Но закон о реабилитации совершенно не предусматривает обязательного существования уголовного дела против репрессированного. Получается, что судьи основывали свое решение на фальсификации закона.

Доходило до того, что расстрел вообще отрицался, даже в случае военнопленных, чьи личности были установлены не только в ходе «немецкой» эксгумации 1943 года, но и в ходе эксгумации, проведенной нашей Главной военной прокуратурой в 1991 году.

На суде было сказано, что установлено, что они там были, но не установлено, что их расстреляли, дескать пулевые отверстия в черепах означают лишь то, что «было применено огнестрельное оружие».

Это сказал судья, который вообще по идее не должен высказываться, а должен вести заседание — отклонять вопросы и делать замечания.

Но эти судебные «бодания» некоторый исследовательский выигрыш нам принесли. Мы требовали, чтобы в суде рассматривалось само «катынское» дело №159; прокуроры отказались, но вместо этого стали нам приносить какие-то справочки, и в этих справочках оказались какие-то крупицы новой информации.

У вас есть и вторая судебная линия, связанная с историей засекречивания «Катынского дела»?

Да, весной 1990 г. областными прокуратурами Харьковской и Калининской областей были возбуждены уголовные дела об обнаружении массовых захоронения польских граждан и о судьбе пропавших военнопленных — и это и есть так называемое «Катынское дело»; с осени 1990-го года его вела Главная военная прокуратура (под №159).

В первые годы оно велось очень энергично, были получены впечатляющие результаты, раскрыто много того, что было не известно. Следователи установили места захоронения расстрелянных военнопленных из Осташковского и Старобельского лагерей (до 1991-го года единственное известное место расстрела была Катынь). Они с совершенно бешеным противодействием КГБ и спецслужб сумели установить некоторых участников и даже сумели до них добраться и снять с них показания – допросить в качестве свидетелей (всего несколько десятков человек).

Самое знаменитое и содержательное показание дал Дмитрий Токарев (оно шло под видеозапись), который в 1940-м году был начальником управления НКВД по Калининской области. Он, собственно, надзирал за исполнением всей этой операцией по расстрелу пленных из Осташковского лагеря. Он, например, объяснил известный факт применения при расстреле немецких боеприпасов: когда должны были начаться первые расстрелы, для руководства приехала команда из Москвы, более опытных специалистов. Приехал начальник комендантского отдела центрального НКВД на Лубянке Блохин. Он привез с собой, как сказал Токарев, «чемодан вальтеров».

Когда нужно за ночь порядка 300 человек расстрелять, то советские пистолеты часто перегревались и давали осечку в отличие от вальтеров.

Блохин стрелял, как рассказал Токарев, надев кожаный фартук. И раздавал вальтеры местным чекистам, которых ему для этой операции выдавал Токарев. Утром Блохин все вальтеры забирал назад, в свой чемоданчик.

Но в 2004 году «за смертью виновных» прекратили уголовное дело. Кого именно признали виновными, прокуратура отказалась сообщить, сославшись на секретность — материалы дела стали государственной тайной. Потом прокуратура все же была вынуждена кое-что сказать, хотя фамилий так и не назвала. Оказывается, виновными признали «отдельных лиц из руководящего состава НКВД». Сейчас уже известно, что, по мнению прокуратуры, этих «отдельных лиц» всего четверо, а раз так, то это могут быть только Берия, Меркулов, Кобулов и Баштаков. Значит, для прокуратуры невиновны ни Сталин с членами Политбюро (а ведь они — «заказчики» преступления), ни все исполнители более низкого ранга (в их действиях – исполнении преступного приказа – прокуратура не усматривает вины!).

Конечно, всех этих виновных уже и нельзя осудить, они умерли. Но ведь и Гитлера поставить перед судом не удалось, однако это не помешало объявить его главным нацистским преступником.

Вернемся к секретности. Показания Токарева тоже оказались секретны. Это абсурд и парадокс. Его показания уже были опубликованы неоднократно, правда, на польском языке. То же касается других результатов расследования.
При засекречивании произошло нарушение закона о гостайне. По нему не только нельзя засекречивать сведения об экологических бедствиях, о том, что угрожает здоровью и безопасности людей, но и сведения о нарушениях прав человека и гражданина (а тут мы имеем дело с одним из таких прав – правом на жизнь). К гостайне также нельзя относить сведения о нарушении законности государственными органами и их должностными лицами.

Т.е. «Катынское дело» по закону не может быть засекречено?

Да. Но когда мы только начали заниматься всеми этими юридическими тонкостями, мы были совсем чайниками в правовых вопросах и стали добиваться, чтобы дело рассекретили. Процедура рассекречивания в законе о гостайне описана. Мы подали заявление опять же в Главную военную прокуратуру, которая нам ответила, что они не могут рассекретить, т.к. не они секретили, а вышестоящие органы. И к тому же заявитель, т.е. «Мемориал», вообще в Катынском деле не является стороной — ни потерпевшей, ни обвиняемой — а раз так то вообще не имеет права выступать.

Я лично тогда впервые узнал о существовании этого таинственного вышестоящего органа.

Оказывается, существует Межведомственная комиссия по защите государственной тайны.

В состав этой комиссии по должности входят заместители руководителей всех наших силовых ведомств: зам. директора ФСБ, зам. министра МВД, зам. министра обороны, зам Генерального прокурора, есть еще какие-то службы. Общее руководство комиссии осуществляет президент, а есть еще председатель, которым в настоящее время назначен руководитель администрации президента Нарышкин (должность, которую занимал сам Медведев при Путине – был руководителем администрации президента).

Суд тоже отказал в досрочном рассекречивании (автоматически рассекречивание происходит через 30 лет). Получается, что засекретить в нарушении закона, они засекретили, а рассекретить по закону даже то, что было засекречено противозаконно —невозможно.

Теперь мы понимаем, что нужно не требовать рассекретить, а настаивать признать незаконным само засекречивание.

Мосгорсуд отказался рассмотреть это заявление, этот отказ мы обжаловали в Верховном Суде, и там уже обязаны провести заседание. Это неминуемо состоится, но с каким результатом? Собственно, самое большее, на что мы сейчас можем рассчитывать — что Верховный Суд принудит Мосгорсуд рассмотреть нашу жалобу на Межведомственную комиссию. Ну, а Мосгорсуд в таком случае рассмотрит и наверное нам откажет.

Как вы оцениваете всю эту ситуацию? Это же не заговор всех судей? Почему за эти годы содержательно так и не было ничего рассмотрено?

Я далек от представления, что судья при вынесении решения звонит в администрацию Президента посоветоваться. Но этого и не нужно. Существует государство, в этом государстве существует прокуратура, суды, Президент и его администрация. Все это государственные структуры. У судов есть древняя привычка солидарности с прокуратурой – суды обслуживают государство, это у них «в печенках». Это прямо не говорится, но понятно, что наши заявления и «бодания» ими воспринимаются как покушение на государство, т.е. на самое для них святое.

Засекречивание они объясняют интересами государства и национальной безопасностью.

Они государевы люди. Это давняя российская традиция — молиться на государство, служить ему, считать его высшей ценностью. Отдельный человек может быть ценен лишь постольку, поскольку он служит государству.

Известна ли в Польше эта судебная история?

Как в Польше воспринимают нынешнюю российскую позицию в катынском вопросе – это отдельная тема для разговора. Мало кто вникает во все эти юридические тонкости. И дело ведь не в них.

В наших заявлениях с просьбой о реабилитации фигурируют конкретные польские военнопленные. Я общался с некоторыми родственниками в самом начале. Первое время я писал им отчетики, но потом руки перестали доходить писать каждому и я стал делать коллективные отчеты, публикуя их в польском ежегоднике «Катынские тетради». И конечно, мне уже немножко стыдно общаться с катынскими семьями. Многие из них не больно-то и хотели во всем этом участвовать — не верили, что от России можно добиться правды и справедливости.

Не знаю, продолжится ли теперь выпуск «Катынских тетрадей» — в страшной авиакатастрофе под Смоленском погибла замечательная польская общественница и наш очень давний друг Божена Лоек, благодаря решимости и энергии которой этот ежегодник выпускался в течение 20 лет.

Записала Юлия Черникова

•  Интервью с Александром Гурьяновым на «Эхе Москвы»

Материалы по теме:

• Ян Рачинский. Чтобы закрыть «Катынское дело», его надо открыть / «Новая газета» / «Отказывая в требованиях рассекретить материалы расследования расстрела пленных поляков в 1940 году, Мосгорсуд ставит руководство России в глупое положение»

В приложении – фрагмент статьи Александра Гурьянова «Катынское дело – в суд», опубликованной в №89 газеты «30 октября». Это подробное описание завязки судебных тяжб, хроника первых лет и положение дел на октябрь 2008 года.