Всегда и везде — против советской власти
Наиважнейший свой урок наш герой затвердил в годы своего студенчества в Московском университете: Социализм, это такой государственный порядок, — отчеканил уже слегка дребезжащим голосом Василий Осипович Ключевский, — при котором всем, без различий пола, возраста, национальности, религии, рода занятий и культурного уровня, жить будет в равной мере, — тут он сделал короткую паузу, — невыносимо!
Кем только не оказывался в своей многотрудной жизни Борис Ширяев (1889–1959): штабс-капитаном Добровольческой армии, офицером армии власовской (РОА), соловецким «трудником» (заключенным), «итальянским Ди-Пи — казаком», провинциальным советским педагогом, эмигрантским русским писателем, корреспондентом СЛОНовского журнала, редактором профашистской газеты на юге СССР. И всегда он старался посильно противостоять Советской власти. Она, со своей стороны, дважды его арестовывала и приговаривала к смерти: в первый раз 1918, но он бежал за несколько часов до расстрела; второй раз в 1922, тогда иранские пограничники попросту продали его красноармейцам, но казнь была заменена десятилетним сроком на Соловках. Власть пыталась перековать Ширяева на воле и в заключении, но в итоге упустила из цепких своих рук, — он мирно окончил свои дни в Италии и нашел упокоение на кладбище в Сан-Ремо.
Литературную известность он обрел уже в 1950-е годы, после публикации двух книг «лагерной прозы»: «Ди-Пи в Италии» (Буэнос-Айрес, 1952) и «Неугасимой лампады» (Нью-Йорк, 1954). Первая была посвящена русским беженцам в лагере для перемещенных лиц под Неаполем. Вторая книга стала своего рода «Записками из Мертвого дома» ХХ века. В 1923-1927 гг. Ширяев находился в заключении в знаменитом советском исправительном учреждении — Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). Он скромно считал себя не творцом, а хроникером: Мне не дано рождать образов, но только видеть рожденное помимо меня. Соловки представлялись ему удивительным местом, в котором прошлое еще не успело уйти, а предстоящее пробивало свой путь: Здесь, на узорных вышивках мшистых ковров, на серых влажных просфорах валунов, в скопческой старости корявых березок, ХХ век стал вплотную к ХV-му, равный ему и неотличимый в молчании неподвижного бытия. В соловецком лагере очутилась вся тогдашняя Россия в малом масштабе: бывалые матросы и воры-бузилы, мягкие крестьяне и стойкие дворяне, интеллигенты и простолюдины, там было вавилонское столпотворение народов и языков. И все они смотрели на окружающую суровую природу оловянными ложками остановившихся глаз. Каторжное население в 20-е годы колебалось от 15 до 25 тысяч. За зиму тысяч семь умирало от истощения, болезней и холода. С открытием летней навигации корабли привозили пополнение. В повиновении 15 арестантских рот (16-й на местном жаргоне называли кладбище) держали военнослужащие Соловецкого особого полка. Командовали лагерем и военными проштрафившиеся чекисты и сильно пьющие герои Гражданской войны. Первым начальником СЛОНа был Ногтев, позже расстрелянный. Иногда он жаловал без причины, освобождал от работ, дарил канадские консервы и спирт, иногда без промаха палил из карабина по заключенным.
12-часовой непосильный труд на «общих работах» (лесозаготовки, торф, вязка плотов) не служил еще целям экономической выгоды, но, скорее, был способом медленного убийства. Религиозный, хотя и далекий от ортодоксальности (умер он католиком) Ширяев расценивал соловецкое заключение как крестный путь: Чтобы воскреснуть духом, надо умереть плотью, надо лечь в гроб. Этим гробом были Соловки.
Соловецкий лагерь был уродливой миниатюрой страны Советов, и в нем, как и на Большой земле, была своя пресса. В 1924-1930 гг. выходила еженедельная газета «Новые Соловки». Фактическим ее редактором был гвардии капитан, потом красный командарм, потом заключенный П. Петряев (1892-1954). Секретарем редакции был сначала чекист Тверье (Тверос), позже — бывший офицер французских колониальных войск — русский еврей Шенберг. Функции цензора исполнял комиссар Соловецкого особого полка Сухов. Газета выходила тиражом примерно 1000 экземпляров, стоила 5 копеек. Раскупалось и расходилось по подписке 100-120 газет, остальные шли на материк, и таким образом родственники могли что-то узнать о жизни узников. Гораздо более содержательным был ежемесячный журнал «Соловецкие острова» (1924-1926, 1929-1930), весь его тираж (в разные годы от 50 до 900 экземпляров) распространялся только на острове и под контролем ОГПУ, но при этом издание выходило фактически без цензуры: Он содержал 250-300 страниц убористого шрифта и мог быть смело назван самым свободным из русских журналов (Б. Ширяев). Там и состоялись литературные дебюты Бориса Ширяева.
В настоящий сборник писателя включено его главное сочинение о Соловках — «Неугасимая лампада» (впервые его сопровождают комментарии академика Д. Лихачева, сделанные в 1988 году во время съемок документального фильма «Власть Соловецкая»), но особую ценность составляет републикация рассказов и очерков из «Новых Соловков» и «Соловецких островов». В них появляются некоторые персонажи знаменитой книги 1954 года: соловецкий Мюнхгаузен; Ваня — «царь» Соловецкого театра; убийца семьи рабочих и в то же время хранитель тетеревиного гнезда; «болотный попик»; лесной флейтист; ширмач и рыбак Васька Жгун и поэтесса и проститутка Сонька-Глазок.
Особенно важна для реконструкции литературной и человеческой биографии Ширяева повесть «1237 строк» («Соловецкие острова», 1926, №4). Язык и стиль Ширяева выдают влияние его литературных предшественников — Алексея Ремизова и Евгения Замятина. Вот, к примеру, описание революционных канунов в России: С неба падали теплые снежинки и каплями висли на проводах — мертвых нитях, связывающих миллионы живых людей в один тесный клокочущий клубок. В пекарнях не хватало муки, от фронта отваливали набитые плотным войлоком тел, вшей, шинелей и пота теплушки, на зеленой озими рождались новые слова, бабка Лутониха билась в припадке на клиросе церкви села Каменицы, а в мирской избе, приехавший с фронта солдат, пьяный новой великой верой, путаясь в незнакомых звуках и ловя пальцем ускользающую строчку, читал «Окопную правду». Достаточно близка проза Ширяева творческим исканиям молодых Серапионовых братьев, в особенности своей изощренной словесной игрой. «1237 строк» Ширяева имеют подзаголовок: Повесть об октябрьской яри, палевой Руси, пауке на колесиках, соловецком иноке Авраамии, пламенеющих песках, Преображенском соборе, французском капорале, бронепоезде «Генерал Корнилов», Анзерской дебре, револьвере Кольта, ночах пьяных, колючей проволоке, голой обезьяне, Неопалимой Купине и многом другом, вошедшем в жизнь ротмистра Шахова на волчьих тропах в годы без зимы, лета и осени. Сравним с позднейшим романом Всеволода Иванова — Серапионова брата родом из Сибири: Подробная история замечательных похождений, ошибок, столкновений, дум, ошибок, изобретений знаменитого факира и дервиша Бен-али-бея, правдиво описанная им самим в пяти частях, со включением очерков о его соломенной собаке, о поисках волшебной библиотеки и восхитительной Индии, о странствиях по Сибири и Уралу, о фауне и флоре найденных им местностей, о встречах и беседах с офицерами и солдатами времен империалистической войны, о красной гвардии, об изучении ремесел, о сборе полезных сведений, общих и частных, с присовокуплением, где нужно, изъяснений из естествознания, физики, химии, а также пословиц, анекдотов и суеверий… (подзаголовок «Похождений факира», 1934).
На страницах дебютной повести Ширяева встречается российское прошлое — щеголеватые и деловитые улицы, с настоящим — пробитые пулями и наскоро заклеенные бумагой стекла домов. В ней действует русская интеллигенция: поэт-авиатор с мечами ордена Владимира и коричневой от ожогов половиной лица, художник из местечка, нашедший в кубах и ромбах Христа. По улицам русских городов ползут стальные брюхатые насекомые, сквозь их иллюминаторы смотрят лакированные нерусские лица, а женщины угодливо улыбаются и машут руками, готовясь отдать себя за сахар, зельц и эклеры. В вагоне бронепоезда голые и пьяные кочегары уговаривают друг друга совершить самоубийство; казачий хорунжий по дороге домой вытаскивает покойника из гроба и устраивает с ним застолье; отступающие пустыней «добровольцы» съедают шашлык из застрелившегося подпоручика. В общем, соловецкий дебютант Ширяев вполне убедительно вместил русскую революцию и гражданскую войну в 1237 журнальных строк!
Редакторы М. Талалай и В. Умнягин впервые вместили всю соловецкую прозу Ширяева под одной обложкой, и это издание позволяет проследить как творческую, так и духовную эволюцию Бориса Ширяева — противоречивого человека и талантливого литератора.
Борис Ширяев. Соловецкие сказы / Публ., вступительная заметка М. Талалая, прим. и посл. В. Умнягина. — СПб.: ООО «Издательство “Росток”», 2019.
