Как умирал Ленин
Руководитель большевиков председатель Совета народных комиссаров РСФСР Владимир Ильич Ленин никогда не отличался прекрасным здоровьем, несмотря на то, что работал много и упорно. Так, еще в первые годы XX века, находясь в эмиграции в Лейпциге, он старательно записал адреса всех местных неврологов. Однако еще переезжая в Женеву, «он заболел тяжелой нервной болезнью – „священный огонь“ – которая заключается в том, что воспаляются кончики грудных и спинных нервов…». Младшая сестра революционера так вспоминала о его состоянии после II съезда РСДРП в Лондоне, когда произошел раскол партии на большевиков и меньшевиков: «обнаружилось какое-то нервное заболевание, заболевание кончиков нервов, выражавшееся в сыпи, которая очень беспокоила Владимира Ильича. Болезнь скоро прошла, но нервное равновесие установилось не скоро». О нервном истощении Ленина свидетельствовала и Крупская. Позже это наложило свой отпечаток на организм человека, ставшего центральной фигурой российской политики после 1917 года.
Первые отголоски тяжелой болезни Владимир Ильич почувствовал во второй половине 1921 года. Тем не менее он продолжал уделять много внимания работе: решал вопросы политического, экономического и социального характера, писал и диктовал записки, руководил работой заседаний… Насыщенный и тяжелый интеллектуальный труд приводил к болезни мозга и усиливал нервное расстройство.
Весной 1922 года его состояние обострилось. Так, бывший с мая 1922 года с Лениным профессор Василий Крамер впоследствии писал, что уже тогда понял: «в основе его болезни лежит действительно не одно только мозговое переутомление, но и тяжелое заболевание сосудистой системы головного мозга». Доктор исторических наук Дмитрий Волкогонов писал: «в ходе болезни Ленин был часто раздражителен, гнал врачей от себя, иногда не хотел видеть Крупскую».
5 июня британский ежедневник The Manchester Guardian («Страж Манчестера») со ссылкой на немецкие источники помещает статью с ярким заглавием: «Болезнь Ленина. Сообщается об апоплексическом ударе». Автор писал: «Говорят, он в критическом состоянии… …у Ленина инсульт, непосредственная причина которого – кровоизлияние в мозг в результате недавней операции немецкого врача, удалившего пулю из шеи. Операция оказалась достаточно непростой из-за наличия опухоли на шейной артерии». Последняя возникла в результате покушения: 30 августа 1918 года в Ильича несколько раз выстрелила эсерка Фанни Каплан. Вот что по этому поводу писал врач и нарком здравоохранения РСФСР Николай Семашко: «Ранение Владимира Ильича, причинившее ему потерю крови, конечно, не осталось без влияния на его здоровье, но прямого влияния, но прямого влияния на заболевание сосудов мозга не имело».
Уже тогда у Ленина начались провалы в памяти, возникла неадекватность реакций на окружающие события. Вождь стал рассеян. По словам Крамера, у Владимира Ильича пропала возможность решать самые простые математические задачи и запоминать хотя бы короткие выражения. Тем не менее профессор констатировал полную сохранность интеллекта.
Несмотря на изменения в плане здоровья, уже тогда в голове Ленина созрела идея высылки интеллигенции (в том числе философов) из советской России. Советская власть в лице Сталина, Каменева, Зиновьева и других понимала, что состояние у главного революционера тяжелое. Поэтому она активно принялась искать помощи зарубежных специалистов. В связи с этим Сталин писал полномочному представителю РСФСР в Германии: «Всеми средствами воздействовать на германское правительство с тем, чтобы врачи Ферстер и Клемперер были отпущены в Москву на лето… Выдать Ферстеру (Клемпереру выдадут в Москве) пятьдесят тысяч золотых рублей. Могут привезти семьи, условия в Москве будут созданы наилучшие».
Однако больной Ленин испытывал усталость от неусыпного внимания к нему медиков. В письме к Сталину, занимавшему пост генерального секретаря ЦК ВКП(б), он просил «освободить меня от Клемперера» и «избавить меня от Ферстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка». В то же время Политбюро решает не идти навстречу пожеланиям Ленина. Так, Сталин и другие члены Политбюро принимают предложение Григория Зиновьева «немцев оставить» и «Ленину – для утешения – сообщить, что намечен новый осмотр… товарищей, ранее осмотренных немцами…». В декабре 1922 года генеральный секретарь говорит по телефону с женой Ильича – Надеждой Крупской и довольно резко с ней обсуждает политические интересы её мужа. Вот как об этом вспоминает его младшая сестра Мария Ильинична: «Сталин… стал указывать ей, чтобы она не говорила с В. И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет». Растерявшись от такого поведения Иосифа Виссарионовича, Крупская «была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр.» А в конце 1923 года они решают, что крупнейший революционер России «имеет право» диктовать свои измышления в течение 5-10 минут. В то же время Сталин, Каменев и Бухарин подчёркивают, что «это не должно носить характер переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ожидать ответа».
Таким образом, власть перестала обращать внимания на слова Владимира Ильича, понимая слабость его состояния. Но бывший вождь был неумолим, требуя генерального секретаря и продолжая желать, чтобы его информировали обо всем происходящем. В то же время он говорил о своем состоянии: «Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров».
Раздражительность Ульянова достигала предела. Необходимость бездействовать гнетуще влияла на его состояние. Особенно потому, что он чувствовал: не может работать энергично, как в прошлом.
К этому времени к Владимиру Ильичу было приковано внимание огромного количества профессионалов. Первая запись о его болезни была сделана 29 мая 1922 года. Изначально их составлял невролог Алексей Кожевников, 6 мая – 4 июля 1923 года – Василий Крамер, после – профессор Виктор Осипов.
8 августа лондонский ежедневник The Times («Время») поместил заголовок: «Здоровье Ленина. Шансы на восстановление». В заметке указывалось: «Наш осведомленный источник… сообщает: ажиотаж вокруг здоровья… Ленина практически спал. Атеросклероз и перенапряжение спровоцировали у Ленина апоплексический удар. Он пролежал в постели 6 дней». Одновременно автор заметки указывал, что Ленину предписан длительный отдых, поэтому он переехал в Горки.
2 октября 1922 года здоровье Ленина приходит в относительно неплохое состояние и он возвращается в Москву. 3 числа он руководит заседанием Совета народных комиссаров.
10 октября врачи Крамер и Кожевников в очередной раз, беседуя с ним, записывают: «Зуб почти прошел, но благодаря бывшей болезни нервы несколько разошлись и временами появляется желание плакать, слезы готовы брызнуть из глаз, но Владимиру Ильичу все же удается это подавить; не плакал ни разу».
31 октября Ульянов впервые с мая выступает перед общественностью во ВЦИКе. Медики отмечают: «Говорил сильно, громким голосом, был спокоен, ни разу не сбился», но в то же время указывают: «Накануне, в воскресенье,… были у Каменева. Каменев сообщил, что на последнем заседании СНК Владимир Ильич критиковал один из пунктов законопроекта, затем не заметил, что перевернулась страница, и вторично стал читать, но уже другой пункт, снова стал его критиковать, не заметив, что содержание этого пункта было совершенно иное».
13 ноября ничто не свидетельствовало о прогрессирующей болезни революционера: «выступал на пленуме конгресса Коминтерна и произнес на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался…». В то же время не все было так безоблачно: «Сообщил, что накануне „был очень коротенький паралич в правой ноге“».
В ней, в частности, он указал: «…мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я». В то же время теоретик отмечал: «я полагаю, что перспективы мировой революции… благоприятны». Интересно его мнение об итальянских фашистах, которые, по его мнению, «может быть, окажут нам большие услуги… тем, что разъяснят итальянцам, что они еще недостаточно просвещены и что их страна еще не гарантирована от черной сотни».
25 ноября случился новый приступ. Идя по коридору, Ленин почувствовал в ноге судороги, от которых упал. Больших усилий стоило ему встать. Посовещавшись, врачи решили устроить ему недельный отдых.
12 декабря Ленин продолжал работать в Кремле. Успел принять членов Политбюро Алексея Рыкова, Льва Каменева, комиссара рабоче-крестьянской инспекции Александра Цюрупу, наркома внутренних дел Феликса Дзержинского, торгпреда в Берлине Бориса Стомонякова. Но это был его последний день у власти.
13 декабря к главе советского правительства приехали Крамер и Кожевников. Они отметили: «Параличи бывают ежедневно… Владимир Ильич расстроен, озабочен ухудшениями состояния».
Каждый день, согласно записям, состояние больного такое: «К вечеру стал нервничать», «настроение стало хуже», «к вечеру Владимир Ильич стал нервничать», «настроение плохое».
23 – 26 декабря революционер продиктовал машинистке Марии Володичевой документ, ставший известный как «Письмо к съезду». 4 января к нему была сделана приписка относительно Сталина: «Сталин слишком груб, и этот недостаток… становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю… назначить на это место другого человека, который… более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам».
К этому моменту вождь, вероятнее всего, еще не осознавал, насколько его коммуникации с внешним миром контролируются. Дело в том, что личная секретарша Ленина Лидия Фотиева фактически шпионила за ним, докладывая тройке самых влиятельных членов Политбюро — Зиновьеву, Каменеву и Сталину — о содержании всех его писем. Она же и доложила о содержании «Письма», которое было в итоге зачитано перед съездом РКП(б) Крупской лишь после смерти лидера большевиков. Имея доступ ко всей корреспонденции вождя, Фотиева даже могла задерживать или не пересылать какие-то письма. Окончательно Ленин осознал свое положение, по-видимому, 7 февраля 1923 года, когда Фотиева, после неоднократных требований вождя, отказалась предоставить ему материалы недавней переписи служащих Москвы и Петрограда, сказав, что «для этого требуется разрешение Сталина».
В феврале революционеру уже «было трудно вспомнить то слово, которое ему было нужно… продиктованное им секретарше он не был в состоянии прочесть… он начинал говорить нечто такое, что нельзя было совершенно понять».
В то же время теоретик следил за развитием так называемого «грузинского дела», в котором местная оппозиция во главе с Поликарпом Мдивани выступила против мнения Иосифа Сталина об автономизации. Мдивани поддержал Ленин. Он попытался привлечь к решению конфликта Льва Троцкого, но он, не желая усугублять и без того натянутые отношения с генеральным секретарем, уклонился.
Ленин очень хотел вернуться во власть, однако очередной удар в марте 1923 года разрушил все его надежды. К тому времени, по мнению профессора Крамера, у Ильича еще была возможность поправиться. Но 6 марта, в связи с непрекращающимися припадками и параличом конечностей, у Ленина произошел припадок, который продолжался целых 2 часа, выразившийся «полной потерей речи и полным параличом правых конечностей».
12 марта Политбюро приняло решение публиковать бюллетени о состоянии здоровья В. И. Ленина. На следующий день экстренный выпуск газеты «Петроградская правда» напечатал соответствующее сообщение советской власти, в котором, в частности, сообщалось: «В последние дни… последовало значительное ухудшение в состоянии здоровья Владимира Ильича. Ввиду этого правительство признало необходимым установить с сего дня публикование медицинских бюллетеней о состоянии здоровья Владимира Ильича». И уже 14 марта вышел первый номер. По 23 марта включительно бюллетени публиковались ежедневно. Однако в тот же день газета «Известия» выпустила заметку, в которой указывала, что болезнь Ленина «имеет неизбежно длительное течение. Ввиду этого бюллетени будут издаваться с сего числа только по мере надобности». В подавляющем большинстве их публикация происходила с учётом корректировок членов ЦК. Поэтому, по мнению русского философа Николая Валентинова, в молодости хорошо знавшего Владимира Ильича, иногда складывалась такая ситуация, «что никто, даже врачи, не мог… сказать или предположить, что Ленин серьезно болен». Бюллетени содержали общую оценку состояния здоровья вождя революции, а также необходимые для этого данные.
19 марта лондонская The Times («Время») писала по этому поводу, что ночью 16 марта «стокгольмский профессор Хеншен получил срочную телеграмму…, в которой указывалось, что состояние Ленина – тяжелое». В остальном сообщение повторяло запись врачей.
Известно, что Ильич просил у Сталина цианистый калий, так как «Владимир Ильич переживает неимоверные страдания». На это 21 марта Джугашвили писал членам Политбюро: «Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима…». Члены Политбюро согласились: «…“нерешительность“ Сталина – правильна». Они всерьез опасались, что Ленин совершит самоубийство, поэтому окружили его круглосуточным вниманием санитаров и врачей, что изрядно угнетало лидера большевиков. Политбюро требовало контролировать каждый шаг Ленина: в двери туалета даже была проделана горизонтальная щель, через которую санитар мог следить, чтобы вождь мирового пролетариата не наложил на себя руки, воспользовавшись уединением.
16 мая 1923 года в Москве опубликовали последний, 35-й, бюллетень о здоровье Ленина. Состояние главы правительства стало критическим. Не желая давать повод слухам, власть приняла решение прекратить публикацию какой бы то ни было информации, связанной со здоровьем.
26 сентября член Политбюро Григорий Зиновьев, выступая на партийном совещании, отмечал: «Примерно с 20 июля началось улучшение состояние В. И…. Три дня как он уже самостоятельно ходит… Он совершает прогулки на автомобиле… В худшем состоянии дело с речью – но и тут идет улучшение». Сообщалось и о неугасающей заинтересованности Ленина политикой: «Владимиру Ильичу читают газеты…. По поводу того, что на Украине у богатых мужиков отбирают излишки, он выразил большое неудовольствие, что это не было сделано до сих пор». Относительно отношения вождя революции к врачам положения не изменилось: их «он разгоняет вокруг себя, и с трудом им удается выслушать его…».
Революционер не оставлял надежды вновь оказаться в Москве. 18 октября это произошло. Поездка продолжалась полтора часа. По данным историка Дмитрия Волкогонова, «полуразрушенный организм с трудом перенес почти полуторачасовую поездку».
19 октября он в последний раз посетил свой кабинет в Кремле. Члены Политбюро, то ли опасаясь дать Ленину возможность коммуницировать с внешним миром, то ли не желая показывать служащим Кремля, в каком состоянии находится глава государства, постарались максимально ограничить его контакты с другими людьми во время этой поездки. Этот шаг они обосновали боязнью за здоровье вождя, якобы оберегая его от излишних волнений. Так, в какой-то момент Ленин посетил свой секретариат, чтобы пообщаться с подчиненными. Но Каменев заблаговременно распорядился, чтобы в этот день и там никого не было, поэтому вождя встретило пустое помещение. А вот как об этом вспоминал революционер и сотрудник Наркомата труда Сергей Малышев: «Чтобы не волновать его, все, кого он знал, ушли с его глаз, я отошел за Царь-пушку. Около него шли Мария Ильинична, доктор и охрана. Проезжая мимо Царь-пушки, он как-то размашисто поднял свою руку, снял кепку и, здороваясь со мной, потряс ею в воздухе. Я вышел из-за заграждения и тоже поздоровался с ним». После посещения Кремля Ленин изъявил желание увидеть Всероссийскую сельскохозяйственную выставку, но из-за сильного дождя сделать это не удалось.
15 декабря, The Times («Время»), ссылаясь на «Известия», писала, что, по словам Зиновьева, «необходимо запастись терпением, ибо в ближайшем будущем никаких значимых изменений в состоянии Ленина не намечается».
10 января сменовеховская газета «Накануне», издававшаяся в Берлине, со ссылкой на Петроградский совет писала: «Ленин настолько окреп, что ему было разрешено принять некоторых членов Центрального комитета РКП… …здоровье Ленина настолько усилилось, что он, вероятно, в ближайшее время вернется к работе».
18 января, набравшись смелости, с сообщением о положении Ильича выступил Каменев: «…выздоровление идет удовлетворительно. Ходит с палочкой довольно хорошо, но встать без посторонней помощи не может… Произносит отдельные слова,… совершенно ясно понимая их значение».
21 января после обеда его осмотрели профессора Осипов и Ферстер. «Все время перед этим Ленин был чрезвычайно вялым; дважды просил помочь встать с постели, но тут же ложился». Через 15 минут, когда Осипов ушел, у Ленина началась агония.
«Все больше и больше клокотало у него в груди… …временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу… Проф. Ферстер и доктор Елистратов впрыскивали камфару, старались поддержать искусственное дыхание, ничего не вышло, спасти нельзя было».
В 18 часов 50 минут лидер большевиков и организатор красного террора скончался.
Множество советских пропагандистских изданий откликнулось на это событие. Так, экстренный выпуск «Красной звезды», сообщая о смерти Ленина, писал: он «основал нашу стальную партию, строил ее из года в год, вел ее под ударами царизма, обучал и закалял ее в бешеной борьбе». Также подчеркивался его статус: «Умер основатель Коммунистического интернационала, вождь мирового коммунизма, любовь и гордость международного пролетариата, знамя угнетенного востока, глава рабочей диктатуры в России».
Газета железнодорожников «Гудок» в своем экстренном издании выражала надежду, что «все крепче будет наша спайка вокруг коммунистической партии». Автор статьи обращался и к правительству большевиков: «Мы ждем от нашей власти советов дальнейшей работы и строительства, дальнейшего претворения в жизнь заветов нашего умершего вождя». Заканчивалась заметка лозунгами: «Да здравствует воля трудящихся, да здравствует коммунистическая партия, да здравствует власть советов, да здравствует мировая революция».
23 января ежедневник The Manchester Guardian («Страж Манчестера») опубликовал заметку «Ленин мертв», в которой указывал: «Самое удивительное в Ленине то, что как бы то ни было он восстановил в Европе самую мощную абсолютную и самонадеянную монархию или примерно схожую олигархию, побудив множество европейцев считать это достижением прогресса».
В то же время сам усопший имел некоторые планы относительно будущего советской власти. Так, он предлагал увеличить количество членов ЦК «до нескольких десятков или даже до сотни». Одновременно он аргументировал: «я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета Ц.К., и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата».
Известно, что Ленин весьма категорично относился к Сталину: он, «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». В то же время Владимир Ильич несколько обострил и без того проблемные отношения Иосифа Виссарионовича с Троцким, подчеркнув, что последний, по его мнению «отличается не только выдающимися способностями. Лично, он, пожалуй, самый способный человек в настоящем Ц.К., но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Это в том числе и вызвало обозленность у Сталина, по приказу которого в 1940 году Льва Давидовича зарубили ледорубом.
Уход Ленина привел к обострению политической борьбы. Зная о его отношении к себе, Сталин сделал все возможное, чтобы представить себя как единственного «истинного ленинца». Это, несомненно, помогло ему устранить большое количество своих политических противников, которых он упрекал в «извращении ленинизма».
Неудивительна и судьба остальных членов Политбюро, активно следивших вместе с генеральным секретарем за больным Лениным. Григория Зиновьева и Льва Каменева расстреляли 25 августа 1936 года. Алексея Рыкова и Николая Бухарина – 15 марта 1938 года на полигоне «Коммунарка». Живым остался лишь Михаил Калинин, вовремя верно оценивший положение в стране.
Сам Владимир Ильич не хотел превращаться в объект почитания. Однако большевистская власть поняла, что он представляет собой прекрасный пропагандистский фундамент для обоснования своей легитимности, и соорудила ему мавзолей. Это стало заключительным аккордом истории человека, который, поставив на колени огромную страну, по иронии судьбы потерял конце концов всякий контроль за собственной жизнью.
