История есть слышанная басня, родина – ссудная касса
Интригующее дитя Ильи Хржановского обернулось ковчегом советского завета, поднялось вверх по Сене и бросило якорь близ Севастопольского бульвара. Кинематографическая часть «Дау» (его можно сравнить с айсбергом) состоит из 13 фильмов, 700 часов съемочного материала. Показывают все это в двух театрах – Шатле и де ля Виль, которые таращатся друг на друга глазами персонажей «Дау» с плакатов и экранов. В театрах идут ремонтные работы, но они временно прерваны: в залах вместо плюшевых кресел – каменные ступени, кое-где прикрытые матрасами, вместо сцены зияет провал оркестровой ямы, со стен содрана штукатурка и кое-где висят картины современных российских художников. «Дау» — это не только беспрерывная демонстрация фильмов-эпизодов в хаотичном порядке, но и тотальная инсталляция. Зритель покупает не билет, а визу, потому что попадает в своеобразное государство. На входе необходимо поменять свой телефон (айфон) на тамошний дауфон. В вестибюле Театра де ля Виль открыт сувенирный магазин с телогрейками, презервативами Баковского резинового завода, рыбными консервами, алюминиевой кухонной утварью (в столовых ложках вырезаны пяти- и шестиконечные звезды). Уровнем выше попадаешь в буфет с меню советской столовой: гречневая каша, бородинский хлеб, сало, сайра из банки, сало, соленые огурцы, пельмени; запивать следует водкой «Зеленая марка» и пивом «Балтика №3». Цены меняются каждый день в неизвестную сторону. В больших залах показывают эпизоды «Дау» и бывают концерты; поскольку заглавную роль исполняет дирижер Теодор Курентзис, то – по свидетельствам – выступал и он с оркестром. Интерьеры наполняют странные шумы: звуковое оформление проекта обеспечивает Брайан Ино, а перед эпизодами исполняют электронные аранжировки советской музыки. В маленьких серебристых кабинках с помощью дауфона можно посмотреть бесконечную подборку фрагментов из 700 часов или пообщаться со служителем какого-нибудь религиозного культа, иногда экзотического. На одном из этажей де ля Виль расположена советская коммуналка; в Центре Помпиду (еще одна площадка) живет семья математика Дмитрия Каледина и порноактрисы/ горного инструктора Ольги Шкабарни; а в театре Шатле есть еще и секс-шоп. Помещения театров напоминают осуществленную бюрократическую фантазию Хлестакова: повсюду служащие, охранники, буфетчики, музыканты и проч. Многие вызывающе неподвижны – это искусно выполненные манекены персонажей фильма. Пространства поделены на секторы: Материнство, История, Власть, Беспокойство, Оргия, Истерия… Царящий вокруг кавардак более всего похож на вокзальную сутолоку; монпарнасский царевич Борис Поплавский в таких ситуациях говорил: Словно поминутно поезд отходил.
Вот в такой ошеломляющий аттракцион превратилась первоначальная идея Ильи Хржановского, который восхитился мемуарами Конкордии Ландау (Дробанцевой) о сексуальной свободе в ее повседневности и захотел снять кинобиографию знаменитого советского физика. Сценарий сначала писал Владимир Сорокин, но из проекта вышел. Художник Денис Шибанов создал в Харькове циклопические декорации Московского института физических проблем, где Ландау работал с 1938 г. и до самой смерти. Ассистенты Хржановского заселили декорации массовкой: непрофессиональные (за небольшим исключением) актеры играли во многом сами себя, жили там же, носили неудобную советскую одежду, говорили тогдашним словарем. Обитателей диковинного аквариума снимал Юрген Юргес — оператор Шлендорфа, Фассбиндера, Ханеке. Со временем история Института и его обитателей потеснила историю физика, которого близкие люди называли Дау или Даунькой.
Лев Ландау (1908-1968) родился в Баку, учился в Советском союзе и в Европе, очень быстро стал яркой звездой науки. В 1932-1937 гг. работал в Харькове – в Украинском физико-техническом институте (вот откуда харьковские декорации!). Во время Большого террора советские карательные органы сфабриковали очередное «дело» и там: арестовали 11 ученых, пятерых расстреляли. Советская наука была живучим организмом: харьковчане уже в 1940 г. подали заявку на изобретение ядерной бомбы. Капица сумел взять Ландау на работу в свой Институт физических проблем (создан в 1934 г.), но в 1938 г. Льва все равно арестовали по обвинению в изготовлении антисоветских листовок и год держали за решеткой, потом отпустили после обращений Нильса Бора, Петра Капицы и других. Разумеется, Ландау участвовал в советском атомном проекте, но его личность и его концепция «счастливого человека» вызывали обоснованные подозрения властей. В 1957 г. начальник 1 спецотдела КГБ Иванов докладывал в секретариат ЦК КПСС о крамольных репликах физика: Целью умного человека, желающего, елико возможно, счастливо прожить свою жизнь, является максимальное самоотстранение от задач, которые ставит перед ним советское государство, построенное на угнетении… Советская система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система.
Следует отметить, что «Дау» вовсе не аккуратная экранизация, а творение вольного духа: Дау родился в 1905 г. в Стамбуле и в 1968 г. пропал без вести во время разгрома Института современными российскими неонацистами во главе с Марцинкевичем «Тесаком». Тогда как Лев Ландау умер в 1968 г. от последствий тяжелой автомобильной аварии 1962 г., а советская власть, хотя и преследовала сотрудников харьковского и московского институтов, но не уничтожала эти учреждения. Жена нобелевского лауреата Конкордия (Кора) хотя и исповедовала свободную любовь, но не вступала в интимную близость со своим сыном Игорем, что происходит на экране между Корой Дау и ее странным потомком в 11-м эпизоде. Вообще, в эпизодах «Дау» прихотливо перемешана история советской физики, советского тоталитаризма, семейная история Ландау, подлинная жизнь участников проекта – актеров-любителей, а также их игра в предложенные авторами «ролевые игры». Покойный харьковский тюремщик Владимир Ажиппо вербует и пытает буфетчицу, актрису Радмилу Щеголеву – Кору Дау навещает ее родная мать и их диалог – вовсе не беседа жены академика с матерью. Роман Коры с сыном – это сцены любви, случившейся на съемках между актерами. И посмотрев несколько часов из жизни скучного, но любвеобильного физика Никиты Некрасова, его невыносимо добродетельной жены и двух их славных деток, я не смогу ответить на вопрос о реальности их супружеской драмы. Могу только сказать, что ученый играет с первенцем в костюме цесаревича в фантастические шахматы. Думаю, что не стоит переоценивать степени реализма сцен с застольями, скандалами, сексом. Актеры играют подчеркнуто искусственно, да и сценарные повороты дают соответствующие намеки: драматическая любовная история двух женщин заканчивается арестом, допросом и трупом в библиотеке, но все это провокация гебешников.
Необычно концентрированным сочетанием психодрамы, натурализма и фантазии авторы «Дау» достигли эффекта физиологической осязаемости. Именно это отметил Сергей Эйзенштейн в «Улиссе», говоря о неподражаемой чувственности эффектов текста Джойса. Эйзенштейн видел общность литературных поисков Джойса и своих кинематографических открытий. Оба как будто скрупулезно воссоздавали реальность в своих творениях: Джойс перенес на страницы романа едва ли не весь справочник «Дублин на 1904 год», по броненосцу «Потемкин» должна была дать настоящий залп эскадра Черноморского флота. В то же время жизнь обитателей дублинских улиц , равно как и подробности штурма Зимнего дворца, были порождением интеллекта и фантазии Джойса и Эйзенштейна. Для читателей и зрителей эти подробности уже более правдоподобны, нежели давно утраченная действительность, — кто знает, быть может, историю советской цивилизации наши далекие потомки станут оценивать по фильму Хржановского?!
Сопоставление «Улисса» и «Дау» кажется мне вполне возможным. Книга Джойса больше, чем литература, а фильм Хржановского – не только кино. Еще Беккет говорил, что «Улисс» следует не читать, а смотреть и слушать. Джойс страшно интересовался новым тогда искусством: в 1909 г. он открыл первый в Дублине кинотеатр – «Вольта»; позже владел небольшими кинозалами в Триесте и Цюрихе. Натурализм и физиологичность ряда страниц «Улисса» привели к судебному процессу и запрету публикации и распространения книги в англоязычных странах более чем на 10 лет. Критики «Дау» обвиняют его создателей в физическом и психологическом насилии над участниками проекта, в том числе – четвероногими. В 12 эпизоде Джойс пародирует всевозможные литературные стили и многих английских писателей. Кинематограф Хржановского можно расценивать и как пародию на советское искусство. В 10 эпизоде «Улисса» автор выводит на улицы Дублина почти всех персонажей, и на бесчисленных экранах залов и кабинок в Шатле и де ля Виль авторы «Дау» поступают так же с жителями своего «государства».
В «Дау» было не слишком просто очутиться, но и покидали мы это советское зазеркалье не без сожаления — утопия заманчива! Впрочем, и жизнь подлинная зовет упорно: Сыро просыпается Париж, жесткий солнечный свет на его лимонных улицах. Влажный мякиш свежего хлеба нежит утренний воздух. Bell`uomo встает с постели жены любовника своей жены, хозяйка в платье суетится с блюдцем уксусной кислоты в руках. У Родо Ивонна и Мадлена подновляют свои помятые прелести, похрустывая пирожными на золотых зубах, губы их желтые от крема тартинок. Лица парижан проходят мимо, их покоренные покорители, завитые конквистадоры.
