Они войну не выбирали (мои земляки в Чечне)

Тверской государственный медицинский университет, г. Лихославль, Тверская область

Научный руководитель: Светлана Владимировна Зверева

 

«Они были прокляты и убиты там. И забыты здесь. И еще неизвестно, что страшнее», – эти слова сказаны участником Афганской войны, кинорежиссером Сергеем Говорухиным, но они как нельзя лучше подходят к тем, кто был участником другой войны, которая также проходила в ХХ веке.

Как бы ни называли те события в Афганистане и Чечне – интернациональным долгом или контртеррористической операцией, локальным конфликтом или борьбой с бандформированиями, – это войны. Войны, где пролилась кровь наших граждан, где многие российские солдаты и офицеры проявили героизм и самоотверженность.

В нашей школе есть музей «Дорогами Афгана и Чечни». В прошлом оду, когда я еще училась в школе, к нам в музей пришла женщина и стала рассматривать фотографии в витрине. А потом с обидой сказала: «Где вы взяли такую неудачную фотографию моего мужа?» Как потом оказалось, перед нами стояла жена погибшего в Чечне Игоря Филатова. Потом мы долго сидели в классе, и Наталья Васильевна рассказывала о своем муже. После этого я поняла, что должна написать не только о тех, кто был в Чечне, но и о тех, кто ждал их возвращения дома. Всё лето я встречалась с теми, кто проходил службу на территории Чечни, а также с работниками полиции, которых отправляли в служебные командировки.

В этом году исполнился 21 год со дня ввода федеральных войск в Чечню. 11 декабря в Твери впервые были официально проведены торжественно-ритуальные мероприятия в Суворовском парке у Мемориала воинам, погибшим в Афганистане и других «горячих» точках.

Мама рассказывала, как боялась за отца, который в то время работал в милиции, что его отправят в командировку в Чечню, тем более, что отправляли каждые три месяца. В 1999 году, когда мне был всего год, папа собрался ехать туда, но мама не отпустила. Он был единственным сотрудником отдела, имевшим пятерых маленьких детей. Правда, отец возмущался и ругался с мамой, говорил, что он «за ползунки детские спрятался». Но когда из командировки вернулся контуженный сосед и начал потихоньку спиваться, папа обижаться перестал.

Шесть человек из нашего подъезда служили в милиции и все они, за исключением моего отца, побывали в командировках, а некоторые по нескольку раз. Я редко вижу их: кто-то уже вышел на пенсию и поменял работу, а кто-то продолжает служить уже в полиции. В прошлом году мы похоронили соседа, ему было чуть больше сорока, и его жена, плача, сказала, что это Чечня его догнала.

В память о дяде Сереже, который приходил к нам в класс, рассказывал о своих друзьях, с которыми ездил в командировку, и совсем мало говорил о себе, я и хочу написать свою работу. Постараюсь рассказать не только о милиционерах, выполняющих свою работу по наведению порядка, но и о тех, кто проходил срочную службу. А еще я хочу рассказать о мамах и женах, которые дома ждали возвращения мужчин из далекой Чечни.

 

Срочники в Чеченской республике

Не секрет, что разговорить участников современных военных конфликтов сложно, но, к моему удивлению, те, к кому я обращалась, соглашались встретиться и ответить на мои вопросы.

Уже после второй встречи я поняла, что в воспоминаниях солдат, прошедших срочную службу в армии, много общего.

Саша М. родился в 1976 году. Окончив девять классов и не желая уезжать из родного дома, поступил учиться в профессиональное училище на газосварщика, успел получить и автоправа. Получив диплом в 1994 году, с удовольствием пошел служить в армию, тем более что старшие братья уже отслужили, а в семье простых рабочих, где вырос Саша, даже не возникал вопрос – служить или не служить.

Свою службу Александр начал в Московской области, в поселке Софрино, во внутренних войсках. Сразу же стало известно, что ребят готовят к командировке на юг, правда, куда именно, сначала не говорили. Прослужив меньше года, ребята стали поговаривать о том, что командировка может быть в Чечню. А потом стало известно, еще в декабре в Грозный были отправлены старослужащие из их части. Сашин призыв готовили отправить вторым эшелоном. В части молчали о потерях, которые понесла часть, поэтому никто из солдат не отказывался ехать.

Вот как об этом вспоминает Саша:

«Ночью подъем, приказали построиться на плацу. Командир зачитал приказ, поехали в аэропорт, загрузили в самолет и полетели в Осетию, а из Осетии в аэропорт Северный в Грозном. Потом погрузили на машины и отправили в свою бригаду, которая находилась в Грозном в 5–10 минутах от центра. В марте 1995 года город был уже разрушен, дом правительства, девятиэтажки разрушены, оставался частный сектор. Трудно было представить, глядя на руины, что где-то шла мирная жизнь».

Сначала ребятам сказали, что они едут на три месяца, потом пребывание в Чечне продлили до девяти месяцев. Разместили на территории бывшей автобазы, в палатках и землянках. Никаких условий для жизни не было. Быт налаживали сами. Палатки отапливались сварными буржуйками. Воду привозили в цистернах, поэтому ее приходилось экономить. Из-за невозможности вовремя помыться (баню построили позже), появились вши, которые завелись даже в матрасах. Их было очень трудно вывести.

«Мы прибывали к себе на базу, после очередной операции, сразу в баню спешили, хотелось грязь смыть. После бани, когда чистое белье одевали, такое блаженство испытывали, правда, недолго. Стоило лечь на матрас, и вши не давали спать. Ведь выводить было некогда, на следующий день опять операция».

Александр Т. был призван в ноябре 1994 года, служил в дивизии имени Дзержинского (отдельная дивизия оперативного назначения). Он признался, что попал в специальный набор; отбирали ребят одного роста –180 см и обязательно хорошо физически подготовленных.

Запомнилось распределение, кто куда пойдет служить. Офицер ходил вдоль шеренги и на руке писал: «спецназ», «разведка», «авторота». Саша оказался в спецназе. Потом полгода проходил «курс молодого бойца».

«Постоянные, каждодневные нагрузки, марш-броски 10–15 км почти каждый день с полной выкладкой. Несколько раз были ночные тревоги, нам сразу сказали, в любой момент могут отправить в командировку, правда, куда, не говорили, но мы уже догадывались, что это будет на юг, тем более что партию наших отправили в Чечню еще в декабре».

5 мая 1995 года подняли ночью по тревоге, приказали взять вещмешки, приготовленные заранее, и повезли на аэродром. Через 2,5 часа были уже в Моздоке. 5-часовая тренировка, а вечером в аэропорт Северный, в Грозный.

«Встречали нас деды на „Уралах” и ЗИЛах. Полк располагался в 15 км от Грозного в заводском микрорайоне. Пока по Грозному ехали, видели разрушенные дома, трупы, а в жилых домах окна мешками с песком завалены, словно оказались во время Великой Отечественной войны. Разместили нас в полуразрушенной школе. В бывших классах были установлены двухъярусные кровати, это был пункт дислокации, а остальное время все были на блокпостах. Матрацы, одеяла, подушки собирали по разрушенным домам после обстрела. Из-за того, что мыться особенно было некогда да и негде, развелись вши – так много, что когда снимали белье, казалось, что оно шевелится. Мы одежду вымачивали в керосине или солярке, да и сами нередко окунались в керосин, чтобы убить всю эту живность».

Но когда наступало лето, солдат отправляли в поля, где они жили в палатках. Перед тем как поставить палатку, нужно было обязательно выкопать углубление в земле, а она была твердая, так что иногда до крови мозоли набивали. Во время дождя палатку часто заливало и приходилось вылезать через окно наверху палатки.

На мой вопрос, как обстояло с продовольствием, оба Саши отметили, что с продуктами было туго.

«Обычно все получали сухой паек, им и питались, иногда готовили на полевой кухне, – вспоминает Саша М. – У многих наших ребят после таких командировок начинались болезни желудка. Надо признаться, иногда с голодухи воровали скот у местных. Просто останавливали машину у того места, где паслись коровы или овцы, одну подстреливали, бросали в машину и увозили на блокпост. Бывало, что продуктов в пункте дислокации части не было совсем».

Саша Т. тоже признался, что продуктов было мало, за хлебом ездили в ближайший город, за 18 км.

«За забором школы в здании больницы был размещен батальон внутренних войск, мы иногда ночью забирались и воровали сгущенку. Однажды во время обстрела подстрелили корову, наделали с нее шашлыков, стали жарить, но были такие голодные, что полусырое мясо съели».

А когда были на задании и жили в окопах, так макароны, которые взяли в качестве сухпайка, отсырели и заплесневели.

«Мы макароны промывали, потом сушили и варили. Зато когда пришли на базу и нас накормили гороховой кашей, мне казалось, что ничего вкуснее я никогда не ел».

Саша М. рассказал о том, чем они занимались. Почти каждый день ездили на операции – освобождали аулы от боевиков, проводили «зачистки» – выявляли боевиков, извлекали наркотики, оружие. Иногда за один такой выезд теряли своих товарищей.

«Освобождали мы как-то Аргун. Дело в том, что боевики вырезали весь внутренний отдел, держали весь город в своих руках. Наше подразделение участвовало в освобождение. Перебежками бежишь к дому и краем глаза видишь, как бежавший рядом с тобой падает. Но в тебе уверенность, что с тобой такого не произойдет, словно ты заговоренный. Достаточно недели, чтобы пропал страх, не верили, что в восемнадцать лет ты можешь погибнуть. Поэтому спокойно ходишь и собираешь тела убитых товарищей».

Многие из Сашиных сослуживцев погибли, самое трудное было сообщать родным о гибели их сына. Сам он ни разу не ездил сопровождать «груз 200».

У Саши Т. служба была похожей, те же зачистки, патрулирование, ведь в Грозном с 22.00 начинался комендантский час, а домой возвращались местные жители, многие боевики сбривали бороды, так что наши солдаты должны были выявить их. Саша признался, что определяли очень просто: у кого подбородок незагорелый – боевик.

Запомнились Александру подготовка и празднование 9 мая 1995 года.

«В ночь на 9 мая всем раздали боекомплект, объявили боеготовность. Обстреляли ночью школу. Русские на парад пришли празднично одетые, а чеченцы были злые, потому что ночью во время боя их дома подожгли сами же боевики. На парад привезли ветеранов, усилили охрану, мы контролировали те дома, которые казались подозрительными, но выстрелы прозвучали, правда, обошлось без жертв».

Саша признался, что они постоянно были в боевой готовности; как только узнавали, где проходило нападение, их сразу же отправляли на этот блокпост, собирали раненых, а иногда и тела убитых. В Гудермесе попали под обстрел, командир был ранен, солдат осталось всего 15 человек. Им приказали продержаться два дня, паек выдали, а получилось, что нужно было держать оборону две недели. Продукты из сухпайка сначала отсырели, потом заплесневели, но других продуктов не было, поэтому промывали и варили в котелке.

Недалеко от Грозного была расположена радиовышка, которую Сашин взвод должен был охранять. В высохшей земле выкопали блиндажи. Глубина была всего полметра, потому что копать было очень трудно. Когда начался обстрел, один из снарядов прорвал плащ-палатку.

«А мы смотрели и думали: взорвется или нет? Да вообще много чего страшного было. Наш блокпост отделяло от „зелёнки” (зелёнка – это деревья с зелеными листьями, где легко было спрятаться боевикам) минное поле. Боевики перед наступлением гнали овец, коров, которые взрывались на минах. Карт у нас не было, поэтому расположение трупов животных определяло, где поля заминированы, а где уже нет».

Когда были на высотке, солдатам не хватало продуктов, иногда «вертушка» сбрасывала два мешка макарон, их и ели. Нужно было на чем-то варить эти макароны, поэтому за дровами ходили по узкой тропинке в небольшой лесок. Иногда боевики устанавливали растяжки, которые назывались «лягушки» – длинная банка подлетала приблизительно на метр и на уровне пояса взрывалась.

«Так у нас один солдат погиб, семь было ранено. Очень опасными были „двухэтажные” мины, когда на заложенную поглубже мощную мину насыпали тонкий слой земли, а сверху ставили вторую мину. При неосторожном разминировании, раздавался сильный двойной врыв. Иногда погибали по глупости. С поста менялись через 3 часа, до казармы всего 500 м по открытому месту, прежде чем меняться – мы ракетницу пускали, чтобы проверить, не успели ли боевики растяжки поставить. Мы слышали, что иногда на блокпостах „духи” наших вырезали, поэтому ночью, как только слышали шорох, тут же в темноту начинали стрелять, могли и своих подстрелить… а иногда это просто ежик был. Перед тем как отправиться на задание, патроны приносили ведрами, засыпали, куда только можно, боялись, что попадем в засаду, а у нас боеприпасов не хватит, вот и запасались.

Меняли нас через месяц. Мы за это время уже привыкали к обстрелам, а новенькие не знали, куда бежать, как лучше прятаться. Поэтому мы перед отъездом на базу проводили что-то вроде курса молодого бойца, рассказывали, где прятаться. Но как только мы уехали, нашу высотку накрыли огнем из минометов, так что наша учеба не помогла и не спасла никого».

В июне 1995 года небольшой город Буденновск в Ставропольском крае подвергся нападению банды под руководством Шамиля Басаева. По телевизору постоянно показывали в новостях репортажи с места событий, но, по мнению Александра Т., там на самом деле и 30% правды не показывали, всё было гораздо страшнее. Александр вместе со своими ребятами охранял коридор для спецназа, когда те прибыли освобождать заложников.

«Еще нам поручили охранять встречу, где подписывали документы о разоружении. Место было открытое, боевики все вооружены, в зеленых повязках, были на встрече и старейшины. Мы их называли нохчи, или чехи, им верить никак нельзя. Мы политикой не занимались, даже не думали; нас куда отправляли, туда мы и ехали. Иногда мы в горы, а они с гор. Встречались у колодца; мы фляги наполняли колодезной водой, замечали, что „духи” одеты хорошо, а пили они не простую воду, а разводили порошок „юпи”, – мы такой первый раз видели, а тех снабжали из-за границы».

Меня интересовал вопрос взаимоотношений с местным населением, и опять в воспоминаниях моих собеседников было много общего.

Как рассказывал Александр М., с чеченцами общались мало, но, бывало, помогали местному населению продуктами, медикаментами.

«Надо признать, что местные на нас смотрели, как на собак. Нас предупредили, как только мы в Чечню приехали, что местные могут днем называть тебя братом, другом, защитником, а вечером или ночью обстрелять блокпост. Помню, нам дали задание срочно выехать на помощь нашим в Аргун. Но, проезжая через одно из сел, мы увидели вооруженных мужчин, которые вышли на улицы и заблокировали дорогу. Стали спрашивать, куда мы направляемся, командир соврал, что мы выезжаем домой, тогда нас пропустили. Но потребовали, чтобы мы ехали не напрямую, через Аргун, а по окружной дороге. Вот тогда мы страху и натерпелись, ведь они в любую минуту могли нас перестрелять».

Саша Т. вспомнил, что в июле у них началась настоящая снайперская война. Каждый вечер от пули снайпера погибал солдат. Никак не могли выяснить, где же прячется снайпер и как он проходит так близко к расположению, казалось бы, все уже примелькались, и посторонних просто не было.

«А потом оказалось, что снайпера мы очень хорошо знали. Дело в том, что рядом с нашей школой дедушка ходил, лет 60, вежливый такой, часто подходил к нам, спрашивал, какие фрукты любим, скучаем ли по дому, а как только вечер наступал – начиналась стрельба. Наши разведчики прочесывали окрестности, никак не могли найти, к деду этому тоже заходили, он тихий, в тапочках сидит, спокойно разговаривает. Поймали его совсем случайно, он не успел в огороде установку гранатомета спрятать. И так многие – днем мирные жители, улыбчивые, а как стемнеет – оружие в руки. Вообще я хочу сказать, что и взрослые и дети не хотели, чтобы мы находились в Чечне. Чуть что, кричали: „Убирайтесь!”, особенно, когда мы колонной за хлебом в Хасавьюрт ездили».

Александр М. с благодарностью вспоминал своих офицеров, с которыми были хорошие отношения, они всегда понимали солдат. В их части не было такого, чтобы кого-нибудь продали на работу, как случалось в других частях. Никто из офицеров не был замечен в продаже оружия и боеприпасов. Если кто-нибудь из солдат поздно возвращался с базара (после 8 часов вечера комендантский час, по движущемуся предмету могли стрелять), так офицеры в любое время выезжали забирать своих.

Александру Т. тоже повезло.

«Офицеры у нас очень хорошие. Андрей Елисеев крест получил (он приравнивался к медали за боевые заслуги), так после одного боя, он свою награду солдату вручил. Правда, некоторые, как только приезжали в Чечню, переодевались в солдатскую форму, чтобы не стать мишенью для снайперов».

Каждый, кто был в Чечне, независимо от того, на какой срок отправляли, на полгода или на девять месяцев, хотел побыстрее вернуться домой. Александр М. признался, что никаких «боевых» выплат солдаты не получали. Как и во всех армейских частях, начисляли только 160 рублей. Из них 120 рублей в месяц перечисляли на счет и 40 рублей выдавали на руки.

Александр Т. тоже «не разбогател» на войне:

«В полку объявили, что нам льготы положены – 50% стоимость проезда, 50% ЖКХ, но после демобилизации дома заявили, что никаких льгот, в области денег нет».

В декабре 1995 года оба Александра были демобилизованы. На мой вопрос, хотели ли бы они вернуться в Чечню, оба ответили, что если бы 10 лет назад предложили, то согласились бы, а сейчас нет, ведь у каждого семья. А спокойствие и безопасность семьи для них – самое главное!

Ученик нашей школы Максим Б. тоже служил срочную службу в Чечне. Его призвали в армию, в спецнабор, 3 июля 1999 года. Он прошел курс молодого бойца в Тульской десантной дивизии. О командировке в Чеченскую республику командиры говорили с первого дня, а отправили после ноябрьских праздников. Служил он в течение 9 месяцев. Рассказывать о службе категорически отказывается, но его мама передала три письма, остальные он сжег, когда вернулся из армии. Из писем видно, что служба была трудная, правда, Максим старался родителей не расстраивать, поэтому писал в основном общие фразы.

«Со мной все нормально, жив, здоров, погода у нас + 30. Скоро наш батальон уезжает на „Чеченско-грузинскую” границу, но вы не волнуйтесь, всё будет хорошо, но толком еще ничего неизвестно. Или на границу или нас грузят в вертушки, и мы летим на высоту 2000 метров. А так тут красиво, кругом горы, вот буквально дня три назад распустились деревья, как тут говорится, началась зелёнка, сейчас снайперы будут работать, зимой было видно за 300 метров, а сейчас и за 30 ничего не разглядеть, так что эти уроды будут теперь вплотную подкрадываться, вот такие здесь дела».

(Я уже упоминала, что «зелёнка» – это распустившиеся деревья, а за листьями легко могли спрятаться боевики, которые хорошо знали местность).

Удивительно, мне всегда казалось, что в армии все письма перечитывают и писать о боевых операциях нельзя, но вот в письме, датированном апрелем 2000 года, читаю:

«Вы, наверное, уже в курсе, что нашу колонну обстреляли. Но это всё было подстроено, потому что когда пацаны ехали обратно, то все блокпосты были сняты и был изменен маршрут. Так что вот так, и в Тулу поехало 16 цинков. Колонну начали обстреливать, где-то часов в (в письме три точки и пропуск – С. З.) вечера. Сначала хотели наш взвод кинуть на подмогу, но не кинули, потому что мы на следующий день улетели в горы на вертушках на высоту 1600 метров. Там на высоте мы пробыли всего 4 дня, теперь мы опять в полку. Но вы не беспокойтесь, со мной все будет нормально».

Письма Максима – обычные для двадцатилетнего юноши, он спрашивает о здоровье родителей, о сестренке, о друзьях, о даче, на которую раньше ездил с родителями. Читая его письма, понимаешь, что, несмотря на то, что пришлось пережить в Чечне, он всё еще мальчишка.

«У меня всё нормально, погода стоит жаркая до 40 градусов. Сегодня получили сухпай на 5 суток, послезавтра в горы. Также вчера получил письмо от Анюты, ей я тоже ответ написал. Вы главное не расстраивайтесь, всё будет хорошо. Передавайте всем большой привет. Вы пишите, что видели меня, как я сидел на броне, вам, наверное, показалось, потому что к нам в горы корреспонденты не прилетают, они только на равнину ездят, сюда они боятся прилетать. Тут к нам какие-то артисты прилетали, хотели концерт дать, артиллерия как начала стрелять, они сразу же сели в вертолет и улетели. Вот такие дела. Как мне тут уже надоело, скорее бы к вам домой».

Когда Максим вернулся из армии, он старался не вспоминать о том, что ему пришлось пережить, но бросил курить, хотя начал курить еще в 8-м классе, объяснил просто:

«для боевиков огонек сигареты – отличная мишень и многие ребята погибли из-за того, что закурили в темноте на посту».

При встрече с чеченцами, которых в нашем маленьком городке достаточно, мрачнел, на скулах начинали ходить желваки, кулаки сжимал так, что косточки белели.

1995 год для нашего района запомнится тем, что в поселок Калашниково и деревню Вески пришли «похоронки». Как необычно в наше время звучит «похоронка»…

В семье Сухаревых из поселка Калашниково росли два сына. Младший Дима рос веселым, общительным мальчиком, у него всегда было много друзей. Отличался настойчивостью, принципиальностью, развитым чувством собственного достоинства. В характеристике в райвоенкомат классный руководитель написал: «Неформальный лидер класса». Он хорошо ходил на лыжах, любил с мальчишками играть в хоккей, занимался легкой атлетикой, в районе на соревнованиях занимал призовые места. С 3-го класса занимался в поселковом духовом оркестре, очень любил гитару, писал стихи.

Когда Дмитрию исполнилось 18, он ждал повестку в армию. И отец и мать переживали за сына, просили его поступить в вуз, чтобы получить отсрочку, а он только отмахивался, повторяя:

«Все мои ребята уйдут, а я по поселку ходить буду? Как я в глаза их матерям смотреть буду? Что будет, то и будет!»

9 июля 1994 года Дмитрий был призван Лихославльским райвоенкоматом в армию. Попал служить в учебную часть во Владимире. Учили на механика-водителя тяжелых и средних танков. Служба проходила неплохо, получал благодарности, увольнения. Когда родители приезжали в часть, от офицеров слышали о сыне только хорошие отзывы.

После нескольких месяцев службы признался родителям: «Вы были правы – надо учиться». В декабре 1994 года ему присвоили звание сержанта.

На Новый год прислал письмо, что на праздники обещают отпустить домой. Но 28 декабря вдруг всех отправили в Тверь, сказали, что на месяц, ремонтировать танки. Однако на полигоне в Мигалове (район в городе Твери, где расположены воинские части) их переучивали.

Из танкиста он стал пехотинцем. Неоднократно просился, чтоб его перевели в танкисты, но отвечали, что они не нужны. Его назначили командиром БМП. В ночь с 14 на 15 января в составе 166-й мотострелковой бригады Дмитрий был отправлен эшелоном в Чечню. Около двух недель находился на учениях в горах Осетии. Оттуда написал родителям:

«Я вас очень люблю. Берегите себя. А я приеду живой и здоровый. В конце января идем на Грозный».

Это было его последнее письмо домой.

Погиб Дима в Грозном 5 февраля 1995 года (в извещении – 6 февраля) от пули снайпера.

Родителям пришло письмо от офицеров 5-й мотострелковой роты:

«Ваш сын Дмитрий был командиром 1-го отделения 3-го взвода и командовал машиной № 257. Мы все знали и уважали его как хорошего человека и командира. И мы, поверьте, пишем так не потому, что о погибших плохо не говорят. Его уважали во взводе. И его друзья были с ним до конца. 1 февраля мы вошли в Грозный и заняли оборону на юго-западной окраине города в районе студенческого городка. 3 февраля два взвода, в том числе и 3-й, получили задачу занять оборону в здании бывшей картонажной фабрики. Оно было двухэтажным.

Отделение Дмитрия с остальным взводом обороняло 2-й этаж. Здание фабрики постоянно обстреливалось, днем снайперами, а ночью подходили группы боевиков. Отделение Дмитрия, под его командой, успешно отражало их атаки. 5 февраля около 15 часов Дмитрий получил задачу занять позицию на крыше фабрики. Взяв оружие и гранаты, он поднялся на крышу, но не успел сделать и несколько шагов, как был сражен пулями снайпера. Откуда он стрелял, никто не видел. В этот же день вечером мы ушли с фабрики в другой район… Дмитрий был настоящим мужчиной».

Диму нашли на следующий день, на крыше здания, с гранатой в руке. А родители узнали о гибели сына от тверских женщин, которые были недовольны объяснением сотрудников военкомата: «Ваш сын пропал без вести» и поехали искать сами. Так они узнали о гибели Димы и сообщили Сухаревым. А в военкомате даже 18 февраля твердили, что Дмитрий жив-здоров, а в боевых действиях не принимал участия.

Хоронить Дмитрия Сухарева 1 марта 1995 года в Калашникове пришли все жители.

Рядом с портретом Д. Сухарева в музее «Дорогами Афгана и Чечни», который располагается в школе, где я училась, есть портрет еще одного бойца, погибшего в Чечне. Это Игорь Геннадьевич Филатов.

Игорь Филатов переехал в наш район в 80-е, в годы перестройки, когда сложно стало с работой в Удмуртии. В семье росли двое детей, но так как в совхозе «Лихославльский» тоже начались перебои с зарплатой, Игорь пошел в районный военкомат и подписал контракт на службу. Как вспоминает жена Наталья, он был уверен, что сможет заработать деньги и семья ни в чем не будет нуждаться. Наталья очень боялась, что мужа отправят в Чечню, но он успокаивал, говорил, что он же не «желторотый юнец», а уже отслуживший, знающий все военные премудрости.

В Чечне он пробыл с 19 января до 23 февраля 1995 года, служил в отдельном танковом батальоне 166 мотострелковой бригады. Подробнее о том, что произошло в день гибели старшины Игоря Филатова, я нашла запись в блоге очевидца, майора Вадима Лященко, начальника связи 245 полка (aventure56.livejournal.com).

«Предположительно 20–22 февраля 1995 года под Гойтами подразделения 245 полка стояли долго. Позиции нашей роты были сильно растянуты. Ближайшее к нам второе отделение находилось справа от нас возле дороги, идущей в Грозный.

Слева от нас сначала вообще никого не было, чуть позже там заняли позицию подразделения 166 Тверской бригады. Парни даже приходили к нам знакомиться. Хорошо, что днем пришли и громко орали, когда подходили. Пообщались, договорились друг друга по ошибке не пострелять.

23 февраля танкисты 166 бригады, во второй половине дня поехали на разведку на двух танках. Экипаж командира танкового батальона майора Куракова Олега Анатольевича и второй танк экипаж командира 2 танковой роты капитана Топоркова Андрея Александровича.

Группа танков возвращалась через боевые порядки 245 полка. Контрактники, сидевшие в траншее, не были предупреждены об этом, не разобравшись в обстановке, приняли два танка за атаку дудаевцев. До 23 февраля в этом районе была тяжелая обстановка. Три чеченских танка вели обстрел санроты 245 полка. Вот эти два танка и приняли за них.

Машину комбата подожгли первым же ПТУРом, сдетонировал боекомплект, поэтому никого из горящей машины спасать не пришлось. Танк Топоркова подбили через несколько минут. Экипаж погиб весь. Боя как такового не было, все было очень быстро».

Получается, что экипаж танка, в котором был и мой земляк И. Филатов, подбили наши же бойцы!

Почему такое бывает? Кто виноват, что дети Игоря Геннадьевича и других бойцов росли без отцов?

Срочную службу в Чеченской республике проходили многие из моих земляков. Но только двое из них согласились подробно рассказать о службе. Остальные были немногословны, ссылаясь на то, что вспоминать нечего или что боятся за свои родных.

 

Командировки работников милиции в Чечню

Александр М., о котором я уже рассказала, снова оказался на территории Чечни в 2001 году, теперь в качестве бойца сводного милицейского отряда. Он ехал с определенной целью – заработать, чтобы купить квартиру. К тому времени он успел жениться, в семье подрастала маленькая дочь, а собственного жилья не было. Правда, вместо обещанных 90 тысяч рублей за шестимесячную командировку ему выплатили около 25 тысяч, которых на квартиру хватить не могло. Пришлось вступить в ипотеку и долгое время он жил с семьей в однокомнатной квартире. Только два года назад, после рождения сына, удалось поменять с доплатой однокомнатную квартиру на двухкомнатную. Кроме того, после командировки Александр получил язву двенадцатиперстной кишки, да и нервным стал, по мнению родных.

Вспоминая эту командировку, Саша признался, что на собственные деньги покупал патроны к автомату, потому что выданных не хватало. Он говорит, что нередко бойцы погибали по глупости, только потому, что не знали, как себя вести в экстремальной обстановке. А еще возмущала плохая почтовая связь, по телефону можно было поговорить с женой всего одну минуту в неделю, а письмо от нее вообще получил только через неделю после того, как вернулся домой из командировки.

На 300 человек был один душ, и, как и в первую командировку, пока баню сами не построили, боролись со вшами. Когда появилась возможность мыться в бане и стирать, стало легче. Кормили ужасно. Те, кто готовил, кидали в котел всё подряд, кое-как очищенное: лук, картошку, капусту. Получалось нечто, что невозможно было есть. Поэтому готовить пытались сами.

Саша с обидой рассказал, как его встретили в отделе в первый день приезда из командировки в Чечню. Оказалось, что он должен был вернуться только через неделю, но по невнимательности в штабе перепутали бойцов с одинаковыми фамилиями и отправили не того. Когда Саша встретился с начальником отдела, тот спросил: «А ты что так рано приехал? Может, тебя выгнали? Натворил что-нибудь?»

Евгений И. тоже побывал в командировке в Чечне как сотрудник милиции. К тому времени многие из его сослуживцев вернулись из Курчалоя, где был размещен временный отдел. Главными задачами были наведение порядка и охрана мирного населения. Так как Женя приехал не самым первым, то быт был уже налажен, имелись стационарные баня и столовая. Но, как и Саша, Женя отмечал плохую связь с домом, тем более что перед отъездом его отцу поставили диагноз «онкология». Женя просил, чтобы ему дали возможность перенести командировку на более позднее время, чтобы побыть последние недели с отцом, поддержать мать, но начальство навстречу не пошло. Так отец и умер, а его даже на похороны не отпустили. Равнодушие начальников настолько поразило Женю, что он стал злоупотреблять спиртным. Только поддержка жены и матери помогла справиться с этой проблемой, но второй раз в командировку он не поехал.

Следующим моим собеседником был еще один Саша – Александр В. Он пробыл в Чечне полгода, с июня по декабрь 2007-го. Когда устраивался на службу в райотдел, его сразу предупредили, что командировка в Чечню – обязательна, даже несмотря на то, что в семье двое маленьких детей. Так что родные были готовы к тому, что их ожидает.

Его направили в Курчалой. По рассказам Саши В. я поняла, что это небольшое село, примерно как половина нашего города Лихославля, одноэтажные частные домики, никакого производства.

Я спросила, что входило в обязанности милиционеров, которых отправляли в Курчалой? Саша признался, что главным в их службе было выявление и ликвидация бандитских групп, а также оказание помощи чеченской милиции.

«Обучали, помогали в работе с документами, выезжали на „зачистки”, официальных боевых действий не было, проводили адресные мероприятия, если было сообщение о том, что кто-то скрывается. Каждую ночь с июля по октябрь выезжали на засады в местах появления бандитов, с целью задержать их или ликвидировать. В мою командировку, слава богу, нападений на наш отдел не было. Так, что ни один патрон не пригодился».

А с местным населением нужно было постоянно быть начеку.

«Казалось бы, относились внешне лояльно, однако ночью я бы ни с кем не остался один на один, ощущалась скрытая угроза. В горах постреливали, чаще столкновения происходили с войсками. Мы стояли в оцеплении. Наши солдаты при мне участвовали в 3–4 боях, потери были и с нашей стороны и с их».

Запомнилось Саше, как отмечали профессиональные праздники: День милиции, День уголовного розыска. Было торжественное построение, где вручали боевые награды, поощряли отличившихся бойцов. Потом всех ждал праздничный обед по подразделениям. Кроме того, к тверским милиционерам приезжали журналисты из Твери, а еще композитор и исполнитель своих песен – Леонид Телешев.

«Для нас это выступление было очень важным, ведь это была весточка из дома, кроме того, все наши бойцы очень уважали Телешева – друга Михаила Круга. Поэтому места свободного не было, все с удовольствием слушали знакомые песни, ведь у каждого милиционера обязательно были записи этого певца».

Я уже писала о том, что в нашем подъезде проживало шесть сотрудников милиции (сейчас – полиции), из них только мой папа не был в командировке в Чечне, все остальные побывали.

Для Николая П. командировка была обычной поездкой. По его словам, он сидел в штабе и оформлял документы, ни в одном боевом выезде не участвовал, но все льготы получил, и доплату получает, когда вышел на пенсию.

А для Сергея О. командировка стала причиной болезни, из-за которой пришлось уволиться из органов. Он никогда не страдал эпилепсией, а после командировки, особенно после напряженной смены, вдруг начинались приступы. Он был водителем дежурной машины и однажды, во время приступа, стал виновником аварии. Начальство предложило написать заявление по собственному желанию. Уволился без пенсии – в возрасте, когда трудно найти работу. Сейчас смотреть на него больно: он опустился, живет случайными заработками, жена ушла, забрав дочь. Когда выпьет, рассказывает, как грузил на машину части тела бойцов, которые подорвались на заложенных боевиками минах.

В 2001 году 11 лихославльских милиционеров в составе сводного отряда Тверской области были направлены в Курчалой. Среди них был капитан Сергей Т. Работа, обычная для милиционеров: проверка паспортного режима, зачистка аулов от боевиков, поиски «схронов» с оружием и наркотиками. Так как федеральные войска были выведены, то милиционеры остались без прикрытия. Поэтому боевики начали настоящую охоту на сотрудников милиции, убивая не только милиционеров, но и чеченцев, которые были лояльны к федеральной власти. Сергей Т. рассказал, что чеченку, которая предупредила о заложенной на дороге мине, позже нашли убитой.

Сергей руководил группой наших милиционеров, когда на блокпост напали боевики, которые стреляли не только из стрелкового оружия, но и из гранатометов. 8 часов шел обстрел. Контужен и ранен был Николай С., но пост не оставил, а продолжал вести бой. За этот бой он был награжден медалью «За отличие в охране общественного порядка».

Милиционерам под руководством капитана Сергея Т. пришлось отражать еще одну атаку. 23 февраля 2002 только металлическая решетка спасла их от прямого попадания в блиндаж, где они находились. Всю ночь шел обстрел под грозные крики «Аллах акбар!». У каждого милиционера приклад был обмотан резиновым жгутом, чтобы после ранения перетянуть рану и остановить кровь, а на крайний случай имелся один патрон «для себя». Всего за время его командировки 9 милиционеров были ранены.

В 2001 году прапорщик Юрий С. был направлен в командировку милиционером-водителем. Сначала был даже доволен, ведь его дело – только баранку крутить. О нем я нашла публикацию в лихославльской газете «Наша жизнь». Зоя Соловьева, написавшая свою статью ко дню милиции, познакомила и с послужным списком Юрия, и рассказала о командировке, где он был ранен. Случилось это 2 декабря 2001 года, когда машина, которую вел Юрий, вблизи поселка Мескер-Юрт попала под обстрел боевиков. Кроме него в машине находились руководители Курчалоевского РОВД. Юрий погнал машину на большой скорости, чтобы боевикам было труднее прицелиться. Однако на выезде из стоящего на пути аула слева из кустов ударили очереди: сначала по колесам, потом выше, по ногам, чтобы ранить и взять в плен. Юрий С. получил огнестрельное ранение обеих ног. С простреленными ногами, истекая кровью и превозмогая боль, на ободах и резиновых ошметках вместо колес, он вывел машину из-под интенсивного обстрела и спас жизнь товарищей. За свой подвиг Юрий С. был награжден орденом Мужества (должна заметить, что свою награду он получил только в 2006 году, спустя пять лет после совершенного подвига).

Сергей С. дважды побывал в командировке, участвовал в боевых операциях. Был всегда подтянут, внимателен, всё свободное время проводил с женой и сыном. И вдруг, как снег на голову: умер от сердечного приступа. А ему не было и 40 лет. Его жена считает, что это командировки дали о себе знать, ведь всё, что происходило с ним и с его товарищами, он тяжело переживал.

С братьями С. мы живем в одном подъезде. Дмитрий С. был в Чечне более 10 раз, последний раз командиром отряда. Александр – 14 раз. Оба не видят в своей работе ничего необычного. Удивительно, но мирная жизнь для них скучна и сложна – приходится контактировать с разными людьми, ладить с ними. В Чечне же, с оружием в руках, всё решается, по их мнению, просто. А в мирной жизни они теряются.

Александр С. признается:

«Там легче. Может, я уже привык там. Я же там служил и в армии, и после армии много раз бывал. Просто там живешь своей жизнью! Приходишь с поста или приезжаешь с операции к себе в кубрик, одни и те же пацаны, одни и те же люди. Здесь надо о многом думать, а там всё решается просто. Приказали – выполнил! Выполнил – иди поешь, поспи. Вот и всё! А здесь бывает, что самый простой вопрос решить невозможно».

Дмитрий тоже во время разговора был немногословен, но согласился, что и его тянуло в командировки.

Последние годы братья в Чечню не ездят. Денег заработали, у каждого по трехкомнатной квартире, по дорогой машине, младший женат, семья ждет пополнения, казалось бы, можно спокойно жить, только не дает покоя осознание того, что из-за их командировок, умерла мама. Ее сердце не выдержало постоянной тревоги за сыновей. Ведь не успеет наговориться с одним сыном, который вернулся оттуда, а уже нужно провожать другого. Она часто приходила к нам, особенно когда не было сотовых телефонов и ей звонили из Чечни на наш городской телефон. Атеистка, она вдруг поверила в Бога, заставила своих мальчиков креститься, сама крестилась, по выходным ходила на службу. В своей комнате устроила настоящий иконостас, молила Бога увести беду от сыновей. Один из братьев признался, что если бы они были бы поумней, не ездили бы за адреналином в Чечню, не свели бы мать в могилу.

 

Близкие и родные

В отдельную главу я выделила свои беседы с родственниками тех, кто пережил службу и командировки в Чечню.

Муж Елены С. был отправлен в командировку как водитель (так в 2001 году требовалось по разнарядке).

«Ничего хорошего от этой поездки не ждали, поэтому изо всех сил пытались отговорить от поездки. Использовали всё, что можно: и слезы, и помощь родителей, и болезни детей. Страх потерять любимого человека преследовал меня на протяжении всей командировки».

Елена пожаловалась, что связь была очень плохая, письма приходили редко. Последнее письмо от мужа пришло, когда он уже был дома. Она и о ранении мужа узнала чисто случайно.

«А я уже в декрете была, пошла на наш местный рынок. Вдруг слышу, в очереди говорят о том, что в Чечне наши милиционеры под обстрел попали, есть убитые. Я онемела и слово сказать не могу. Почему-то подумала, что несчастье с Юрой произошло. Побежала в отдел, а мне в ответ: никакой информацией не располагаем. А по тверскому телевиденью объявили, что, действительно, наши попали в засаду. Не знаю, может из-за этого, может просто оттого, что нервничала, но попала в больницу. В общем, ребенка я потеряла. Врач сказал: „Мама выдержала, а ребенок – нет”».

После ранения мужа из госпиталя выписали на костылях, добирался до дома он самостоятельно. Повезло, что рядом в вагоне хорошие люди оказались, они ему и помогали, кто чай принесет, кто поесть купит на остановке, кто сигарет. 

Мать Максима Б. очень переживала, узнав, что сын находится в Чечне. Поначалу она была спокойна, ведь сын служил в Туле, только волновало, что он стал десантником, как и мечтал.

Перед армией Максим женился, но как только он ушел служить, жена нашла другого мужчину. Его отпустили домой для оформления развода. И вдруг, как обухом по голове, Светлана Васильевна узнает, что сын написал заявление, чтобы его отправили в Чечню. За месяцы, которые сын был в командировке, она постарела, в 40 лет ее черные волосы поседели. Часто повторяла: вернется сын, и всё ему будет позволять, ни в чем он отказа не будет видеть. Была счастлива, когда вернулся! Максим привез из армии боевые, тогда это были 2 тысячи долларов. Она их вложила в очередную пирамиду, надеялась, что разбогатеет, но, как и другие вкладчики, осталась ни с чем. Потом плакала, что заработанные с таким трудом деньги не принесли пользы. Да и у сына жизнь не сложилась. Стал недоверчивым, с девушкой, которая ему в армию писала, расстался, долго не мог устроиться на работу.

Л. И., мать Максима Ш., – тоже выпускника нашей школы, очень переживала, когда узнала, что ее сына отправили служить в Чечню. Вместе с ней переживала за Максима и его молодая жена (свадьба была за несколько месяцев до повестки в армию). Сначала письма приходили регулярно, то матери, то жене, а потом – тишина.

Мать – в военкомат, там, как всегда, «ничего не знают», она в областной центр, и там молчат, правда, один из сотрудников заявил: «Что зря пороги обиваете? Езжайте сами, ищите сына». Она так и сделала, собрала деньги на дорогу, купила продукты, взяла теплые вещи и отправилась в Чечню, по адресу, что на почтовом штемпеле. Оказалось, что части уже на том месте нет, кроме нее приехали еще матери, которым предложили опознать своих сыновей среди трупов. Л. И. заявила, что даже смотреть не будет, потому что уверена, что ее Максим жив.

Узнав, куда перевели часть сына, и заплатив деньги одному военному, поехала по новому адресу. Когда дорогой ехала, встретили колонну военных, ей показалось, что на одной из боевых машин – ее сын. Как потом оказалось, это действительно был он, их часть переводили на новое место службы.

Несколько недель Л. И. скиталась по Чечне в поисках сына, а когда нашла, то ей разрешили десять минут с ним поговорить, и в бой. Для Максима этот бой был роковым, он получил тяжелую контузию, последствием которой стали сильные головные боли и частые немотивированные приступы агрессии. А когда вернулся из армии, его ждало новое испытание: его жена попала в автомобильную катастрофу, получила повреждения, несовместимые с жизнью, и умерла. Прошло почти 20 лет, но Максим больше не женился, работает охранником, нередко его можно увидеть пьяным.

В период проведения активной фазы боевых действий в Чечне с декабря 1994 года по сентябрь 1996 года и с августа 1999 года по март 2004 года погибло 146 воинов-тверичан, все они занесены на памятные доски мемориала.

Прочитав еще раз воспоминания моих собеседников, совсем юных призывников и более зрелых милиционеров, я поняла только одно: в нашей современной России есть люди, которые в минуту опасности могут встать на ее защиту, а еще есть и то, что не всегда наша страна ценит тех, кто ее интересы защищает. Мало того, что боевые выплачивали не всегда и не в полном объеме, мало того, что ни каких квартир прослужившие в горячих точках не получили, им еще и нередко приходится выслушивать циничные замечания в свой адрес, вроде тех, что слышали советские «афганцы».

Андрей Веселов служил в Чечне с 1998 по 2000 год. Участвовал в боях за Грозный, где необстрелянные мальчишки нередко становились мишенью для снайперов. Именно там был первый раз контужен, второе ранение получил уже в феврале 2000 года, потерял сознание, из ушей и носа потекла кровь, но когда сознание вернулось, попытался вытащить чеку из гранаты, чтобы подорвать себя, считая, что его несут «духи», а плен для солдата хуже смерти. И только услышав, как несущие его ребята начали ругаться матом, чтобы он не взорвал себя и их, понял, что среди своих. Самое тяжелое ранение было третье – осколочное по ногам. После госпиталя его демобилизовали. Обещанной квартиры не получил, а от льгот отказался сам, после случая, произошедшего в городе Вышний Волочек. Зная о льготах при проезде на транспорте, Андрей показал свое удостоверение кондуктору и услышал гневный окрик, который был слышен на весь автобус: «Такую книжечку можно в Москве в любом подземном переходе купить. Да на тебе пахать нужно, а ты мне платить не хочешь, фуфло какое-то в нос суешь!»

 Почему такое возможно в нашей стране? За что мальчишки, которые в 18–20 лет видели смерть товарищей, да и сами могли погибнуть в любой момент, должны выслушивать подобное? Ведь в автобусе за Андрея никто не заступился!

В интернете я нашла книгу Александра Хвастова, члена Союза журналистов России, «Ребята, мы вас не забудем». Автор написал о своих земляках из Тамбовской области, но его слова подойдут и к моим землякам:

«О них вообще старается никто не вспоминать, дабы не обременять себя лишними рассуждениями. Но давайте не будем равнодушными. Помните о погибших. Берегите живых. Это пока единственное, что мы можем сделать, чтобы хотя бы на минуту остановить приближение предстоящей войны. В которой, к сожалению, могут погибнуть наши близкие…»