Просто он не вернулся из боя

Мне 18-й год, моему отцу будет 40. 70 лет назад закончилась Великая Отечественная война. Сколько 18-летних и 40-летних осталось на полях сражений? Занимаясь сбором и обработкой информации для сайта «Возвращение», я не раз отмечал в анкетных данных людей, не вернувшихся с войны, запись: «пропал без вести». Часто в документах о потерях отмечалось: со слов товарищей, оставлен при отступлении на поле боя… А в результате снова – в ответе на запрос родных – «пропал без вести».

Как бойцы становились пропавшими без вести? Нужно ли искать их на полях сражений? Актуальна ли сегодня попытка выяснить, почему их так много? Кто в этом виноват – обстоятельства или человеческий фактор?

Только на территории Карелии в годы Великой Отечественной войны погибло 257 тысяч бойцов и офицеров Красной Армии. На сегодня числятся захороненными около 60 тысяч. Общие же потери Карельского фронта составили 420 260 человек (24 548 офицеров), это 69% от численности личного состава фронта. По официальным документам пропавшими без вести и попавшими в плен на Карельском фронте числятся 30 518 бойцов и офицеров. Данные о количестве попавших в плен были уточнены только после выхода Финляндии из войны в 1944 году.

Я попытаюсь высказать свое предположение: как миллионы защитников Отечества стали без вести пропавшими и многие числятся таковыми до сих пор? А еще я считаю, что пора заменить приговор «без вести пропал» на «погиб».

На территории Республики Карелия более 400 воинских захоронений, в которых около 60 тысяч захороненных. Но больше 5 тысяч из них – неизвестные, а значит, «без вести пропавшие». А сколько еще без вести пропавших ждут своего возвращения в карельских болотах и лесах?

Это о них сложен «Плач матери»:

 

Под какой березкой израненной,
Под какой сосной искалеченной,
Ты остался лежать умирающий,
Смертным боем с землею повенчанный…

Пусть же та земля, на которой ты
Пролил кровь свою в свой последний бой,
На груди своей упокоит тебя,
Примет, словно мать, ненаглядный мой!..

Чем отличался Карельский фронт

Карельский фронт был самым протяженным в истории Великой Отечественной войны – линия сопротивления врагу шириной в 1600 км. Он сдерживал врага больше четырех лет, до осени 1944 года, когда наши войска вышли на прежние границы. Условия были суровые: сотни озер, ламбушек, рек и речушек, непроходимые болота, леса. Осложняли положение долгие морозные и снежные зимы.

И при этом фронт держали, не пропустили врага в Мурманск, не дали ему прорваться к Уралу. Да, отступали в самые страшные месяцы начала войны, несли огромные потери. По лесам, бездорожью выносили на себе технику, орудия. Часть такой колонны нашли летом 2015 года карельские поисковики в лесу. Техника сохранилась, а бойцов нет. Может, и они пропали без вести в этих лесах.

Поисковики ежегодно поднимают останки защитников республики. Захоронения проходят с почестями. Но только единицы обретают имена и перестают быть без вести пропавшими.

Что повлияло на такую страшную статистику? Можно ли было избежать такого количества без вести пропавших?

Можно ли сегодня, спустя 70 лет, считать без вести пропавших в годы Великой Отечественной войны погибшими? Ведь существует закон об объявлении гражданина умершим. Одно из условий принятия такого решения: отсутствуют данные о месте нахождения человека более 2 лет после завершения военных действий, участником которых был пропавший человек. Правда, касается он, к сожалению, участников боевых действий последних десятилетий.

Нужно ли это погибшим?

Обретение имени – нужно ли это погибшим? Никто не скажет об этом лучше, чем сами поисковики, которые поднимают останки бойцов из стрелковых ячеек, из окопов, из военных, на скорую руку, захоронений на местах боев.

Поисковик из Спас-Деменска Юрий Акимов в ленте «Бессмертного полка» пишет: «Вот здесь сегодня, 2 ноября 2015 года, мы и встретились с солдатом Колей Редковым. Он рассказал мне, что родом он из Наро-Фоминского района, Дятловского сельсовета, из деревни Зинаевка… Еще он сказал, что очень долго ждал, занимая оборону на склоне высотки, и с радостью поведал мне, что не пропал без вести, не сдался в плен! Он, как честный солдат, погиб в бою, защищая эту высотку! Он ждет, когда люди узнают об этом. Еще он попросил меня сообщить родным по адресу…» Мы с моей бабушкой подключились к поиску. Оказалось, что Коля Редков всего на два года старше меня. Из его деревни на фронт ушло несколько Редковых, вернулся только один. Есть без вести пропавшие. Таким числился и Коля Редков, пока «не встретился» с Юрием Акимовым.

Нужно ли обрести имя красноармейцам-пулеметчикам, о которых я прочитал в записи из дневника немецкого солдата, погибшего под Сталинградом? Немецкий солдат, воевавший в составе группы армий «Север», рассказывает о случае, произошедшем с ним в июле 1941 года: «Мы с другими камрадами поспешили посмотреть, кто же причинил нам такой ущерб, и пошли влево от колонны, поднимаясь на маленькую горочку, слегка возвышавшуюся в 100 м от дороги. <…> Рядом с окопом лежало распластанное тело русского солдата <…> На бруствере стоял русский пулемет без щитка; его кожух охлаждения ствола был туго замотан грязными тряпками – видимо, для того чтобы хоть как-то задержать вытекание воды через ранее пробитые пулями дырки. Рядом с пулеметом на правом боку лежал второй мертвый русский солдат в грязной, измазанной кровью форме. Его покрытая густой пылью и кровью правая рука так и осталась на пулеметной рукоятке… Но самое поразительное в этом мертвеце было то, что у него не было обеих ног практически до колена. <…> Видимо, погибший пулеметный расчет был оставлен русскими на этой горке, чтобы задержать продвижение наших войск по дороге…»

Кто они, эти бойцы? Они, как и Коля Редков, не ушли со своей последней высотки. Стояли до конца, сколько смогли, чтобы дать возможность боевым товарищам отступить и закрепиться на другом смертном рубеже. По приказу или добровольно остались они один на один с врагом? Разве это важно? Главное – они даже после страшных ранений не отступили и уже мертвые не выпускали пулемет из рук. Но что записано в документах по учету потерь? Погибли или пропали без вести?

Нужно ли это живым?

Недалеко от Петрозаводска уже 7 лет существует памятное место – Курган Славы, 39-й километр Суоярвского шоссе, линия обороны моего города. Здесь поле смертного боя и братские могилы бойцов и командиров, останки которых каждый год поднимают поисковики. Здесь летом 2015 года в очередной раз при большом стечении народа хоронили неизвестных бойцов и тех, чьи имена удалось установить. Внук одного из них, бойца Клопина, увез деда, числившегося без вести пропавшим, домой, в Свердловскую область. Именно оттуда, из Уральского военного округа, пришли в июле 41-го маршевые роты на карельскую землю. Большая часть даже захороненных на Кургане бойцов безымянные, то есть без вести пропавшие. Внук бойца Клопина, пожилой мужчина, плакал… Нам, ребятам, он признался, что счастлив. Счастлив, что дед вернулся с войны, что теперь он будет покоиться в родной уральской земле.

Почти 50 лет искала своего отца жительница Свердловска Эльвира Алексеевна Сумарева. О том, что он погиб, рассказал его боевой товарищ, вернувшийся летом 42-го без руки. При отступлении по болоту после взрыва ее отец упал, но шли танки противника, останавливаться было нельзя. Эльвира Алексеевна помнила не всё из его рассказа, но и этого хватило, чтобы после долгих поисков найти место последнего боя своего отца – Виллагора, Карелия. Летом 2015 года она посетила Курган Славы, где захоронены не только безымянные бойцы, но однополчане ее отца, чьи имена удалось восстановить.

На Кургане Славы Эльвира Алексеевна вдруг остановилась у одной братской могилы, выпрямилась, глубоко вздохнула и сказала просто: «Папа здесь». А на следующий день здесь же, на Кургане, недалеко от выстроенной поисковиками часовни, случайно обнаружили останки еще двоих бойцов. Мы не один раз были на захоронениях, после реконструкции боя на месте того, последнего сражения все нами исхожено. И вдруг такая находка. Может, и правда, что солдаты сами хотят вернуться?

Как становятся без вести пропавшими?

Да, ни одна война не обходится без жертв, в том числе и без вести пропавших. Но как же так случается, что на фронт призываются люди с именами, фамилиями, а потом имена исчезают без следа и хоронят неизвестных?

Этому, бесспорно, есть объективные причины. Главная – положение на фронтах Великой Отечественной войны в первой ее половине. И на Карельском фронте именно в этот период отмечается наибольшее количество потерь, в том числе и без вести пропавших.

В книге «Вспоминают ветераны» приводится статистика соотношения военной мощи Красной Армии и противника на Карельском фронте: минимум восьмикратное превосходство врага. А по мнению специалистов, для успешности военного наступления достаточно и трехкратного. У защитников карельской земли не было даже автоматов. Они отступали по топким болотам, их преследовали танки, самолеты. Голодные, усталые бойцы практически на руках по лесным просекам пытались вынести технику и орудия.

При сравнении обеспеченности вооружением финской и советской дивизий видно, что пулеметов различного калибра было у финнов 238, у красноармейцев – 116; минометов соответственно 30 против 18, танков и бронемашин 65 к 0. При этом вражеских дивизий было в несколько раз больше. Какой же ценой удалось остановить продвижение врага и удерживать фронт на всем его протяжении в течение нескольких военных лет!

В таких условиях составлялись донесения о потерях, где порой значилось: со слов товарищей, со слов медсестры, оставлен на поле боя… Часто даже точную дату, когда пропал боец, невозможно было установить. По информации Николая Алексеевича Серебрякова, преподавателя истории г. Урюпинска, члена «Союза поисковых отрядов России» и Волгоградской региональной общественной организации «Поиск», по 10–20 дней бойца могли не заносить в списки потерь: ждали, что догонит свое подразделение, найдется в полевом госпитале и т. п. При подготовке ответов на запросы родственников часто ориентировались на последнюю подпись бойца в документах на получение довольствия. И в результате запись: пропал без вести.

Отступление – трагедия первых месяцев войны. Все ли донесения о потерях попадали в тыл?

До последнего времени я считал, что отсутствие донесений о потерях с мест боев связано с объективными обстоятельствами, не зависящими от составлявших и доставлявших их: отступлением, окружением, гибелью штабов, гибелью тех, кто доставлял документы.

Директор Историко-культурного поискового центра «Обелиск» В. Н. Петров приводит пример, скорее всего, типичный для самого тяжелого периода Великой Отечественной войны: историю с обнаружением дивизионной документации. «365-я стрелковая дивизия 30-й Армии Калининского фронта в 1942 году попала в окружение и была полностью разбита. Примерно в 1979 году на местах, где она вела бои, был раскопан блиндаж, в котором оказались останки командира дивизии, комиссара и вся дивизионная документация». А сколько такой документации не нашли? И в результате – тысячи без вести пропавших.

Мой родственник Василий Васильевич Стрелков, ныне покойный участник Великой Отечественной войны, рассказывал о том, что несколько раз был в окружении при отступлении. Документы, чтобы не попали врагу, перед прорывом нередко закапывали или уничтожали. Многое ли могли восстановить вырвавшиеся из окружения?

Но то, что дальше пишет В. Н. Петров, поражает: «Найденные документы были доставлены в ЦАМО и там уничтожены – якобы из-за ветхости. В случае изучения этих бумаг количество “без вести пропавших” могло бы уменьшиться на несколько тысяч человек, но их память чиновники Министерства обороны решили предать забвению. А почему?»

Опытный поисковик приводит несколько предположений, объясняя такой вандализм представителей власти. Одно из них: в случае установления имен большого количества «без вести пропавших» солдат и офицеров их семьям пришлось бы выплачивать компенсацию за потерю кормильца, – по всей стране набежала бы кругленькая сумма. Плюс пришлось бы тратиться на широкомасштабные поисковые работы на огромной территории и погребение обнаруженных останков.

Можно просто не верить таким предположениям. Но, занимаясь поисками в архивах ОБД, мы с ребятами часто сталкивались с тем, что, кроме анкет по послевоенному запросу родных, никаких других документов на бойца нет. Даже призывных.

Можно обвинить В. Н. Петрова в излишней предвзятости, но когда о подобного рода бесчеловечном отношении к памяти защитников Родины со стороны властей говорят бывшие фронтовики, герои войны, орденоносцы, тут уж задумаешься и об отношении к без вести пропавшим и к их семьям. Тем более что с подобным отношением приходилось сталкиваться при сборе материалов по военнопленным.

Без вести пропавшие и власть

Семьи без вести пропавших в боях никогда не были под защитой государства, никакой помощи и поддержки не получали, а вскоре, после окончания войны, им перестали выплачивать денежное пособие за отца.

Значит, на самом деле финансовая составляющая для государства стала важнее, чем судьбы защитников Родины и их семей?

Так был ли шанс у сотен тысяч, погибших при отступлении, в окружении, быть узнанными после смерти, пусть даже спустя десятилетия? Были же еще солдатские медальоны, которые называли «смертными».

Следующая объективная, на мой взгляд, причина невозможности установить имена тех, чьи останки поднимают поисковики, – отсутствие солдатских медальонов или пустые солдатские медальоны.

Приказом Наркома обороны СССР № 138 от 15 марта 1941 года были введены медальоны в виде пластмассового пенала с вкладышем из пергаментной бумаги. Также солдатские медальоны образца 1941 года изготавливались в металлическом и деревянном вариантах. Но деревянный медальон сгнивал в земле очень быстро. А металлические, пластмассовые? К сожалению, только в 1942 году на фронты стало поступать достаточное количество металлических медальонов.

7 октября 1941 года была введена красноармейская книжка. Считалось, что она нужнее, так как в ней было больше информации о бойце и его военном пути. Но картон разлагается в течение одного–трех месяцев. Бумага – в течение двух лет. Даже если при погибшем бойце была его солдатская книжка, заменяющая медальон, то уже через несколько месяцев… А о чем можно говорить спустя десятилетия?

Однако больше всего поражает тот факт, что приказом от 17 ноября 1942 года медальоны были отменены. Вмешался человеческий фактор – кто-то посчитал, что достаточно красноармейской книжки, кто-то решил, что не нужны солдатские медальоны. Может, опять вопрос экономии средств? Так появился соответствующий Приказ за № 376 – о снятии медальонов со снабжения Красной Армии, за подписью замнаркома обороны генерала-лейтенанта Хрулева.

Именно это, думается, привело к увеличению числа пропавших без вести военнослужащих из-за невозможности установления личности погибшего даже во время боевых действий.

Но после знакомства с таким приказом начинаешь верить, что слухи о судьбе солдатских медальоно, которые ходят среди поисковиков, возникли не просто так. В. Н. Петров пишет, что «по линии Министерства обороны в послевоенные годы поступил в военкоматы на местах секретный циркуляр, который прямо предписывал уничтожать найденные на местах бывших боев солдатские медальоны. Источниками этой информации назывались бывшие военкомы, вышедшие на пенсию». 

Если «из-за ветхости» уничтожали бумажные архивы, почему же не уничтожить и медальоны?

Я, сегодняшний потомок тех, кто погиб, попал в плен или остался пропавшим без вести, пусть даже они с почестями захоронены в братской могиле, считаю приказ № 376 – преступлением.

А ведь я считал, что отсутствие медальонов или пустые медальоны – это результат суеверия: медальоны называли «смертными», поэтому и не заполняли. Да и сами поисковики отмечают, что иногда медальоны использовались не по назначению. Поисковики обнаруживали медальоны с нитками, иголками, даже рыболовными крючками. Из них делали мундштуки, чтобы можно было почти до конца докурить самокрутку. Но ведь это было не такое массовое явление. А вот отказ от медальонов, на мой взгляд, лишил бойцов «права быть узнанными» пусть даже спустя десятилетия после гибели.

Я не собираюсь оспаривать военные заслуги Хрулева, но приказ № 376 сыграл свою роковую роль.

А бойцы хотели быть узнанными! По рассказам поисковиков, записки с адресами родных находили в самодельных медальонах – гильзах. Бойцы выцарапывали свои имена на ложках, фляжках, портсигарах!

Бег времени неумолим

Есть еще, на мой взгляд, серьезная причина – время. Оно работает против человека и памяти. Например, в 1818 году издается сборник «Военная галерея», в котором публикуются списки погибших в Отечественной войне 1812 года. В 1878 году, после окончания русско-турецкой войны, издается «Памятник Восточной войне». Через несколько лет после Первой мировой войны выпущено 26 томов списков погибших и пропавших без вести. В 1926 году, уже при советской власти, был издан «Именной список потерь Рабоче-крестьянской Красной Армии в годы гражданской войны». Почти сразу, по горячим следам, пока были живы непосредственные участники, прямые свидетели событий.

Книга Памяти Великой Отечественной войны была выпущена только к 50-летию Победы. Почему так поздно? К тому времени почти не осталось матерей и отцов молодых ребят, не вернувшихся с войны, ветеранов, которые хоронили своих однополчан в лесах, болотах, на обочинах военных дорог… Не осталось тех, кто мог внести уточнения, правки. Сравнялись с землей безымянные холмики. Безымянные потому, что деревянные пирамидки, таблички с именами сгнивали в течение 10–13 лет.

Человеческий фактор

Какими бы ни были объективные причины, человеческий фактор остается. Это и губительные приказы, и запоздавшие на десятилетия решения властей о восстановлении списков участников Великой Отечественной войны.

Но человеческий фактор – это и родные воевавших, и те, кто родился после войны, и мы, сегодняшние.

После войны родные и близкие писали запросы с целью узнать судьбу бойцов. В опросниках требовалось указать, когда была утеряна связь с бойцом, когда пришло последнее письмо. Чаще ответ – прочерк, так как иногда даже писем не было. Ответ «пропал без вести» означал прекращение поиска. Всё упиралось в засекреченность архивов. И только 23 октября 2004 года появился Приказ Министра обороны РФ за № 328 «О рассекречивании архивных документов, содержащих сведения о военнослужащих, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов». С того времени постепенно пополняется ОБД, материалы которого на сегодня доступны всем. Но многие из тех, для кого была после войны важна хоть какая-то информация, умерли.

Но кроме родных были и вернувшиеся с войны по ранению, вернувшиеся после Победы. А вот кто опрашивал вернувшихся по ранению о судьбах их боевых товарищей? Например, Э. А. Сумарева, дочь бойца Алексея Потоскуева, пропавшего без вести на Карельском фронте в районе деревни Виллагора, объяснила, почему поздно начала поиски отца: «Долгие годы я вспоминала рассказ безрукого однополчанина папы. Но мне запрещено было говорить о том, что папа пропал без вести: в то время это значило, что мой папа – предатель Родины».

Вот почему молчали родные. Так я узнал, что власти относились к без вести пропавшим так же, как и в тем, кто оказался в плену. И тех, и других считали изменниками. Но не только власть, сами окружающие косо смотрели на тех, в чьей семье был без вести пропавший. Любовь Васильевна Меленкина вспоминает, как в ее родной вологодской деревне, в которую после войны не вернулась почти половина мужчин, говорили о без вести пропавших: «поди до немца убег».

А время шло, стирались воспоминания, исчезали одиночные могилки, уходили из жизни свидетели. Оставались только записи: пропал без вести тогда-то и там-то.

В архиве карельской семьи Черноусовых-Сорокиных хранятся военные письма прадеда, пропавшего в августе 1941 года. В одном он перечисляет имена и фамилии своих земляков, уже погибших. Можно утверждать, что он был свидетелем их гибели, потому что о смерти одного из своих братьев, а было их на войне четверо, он пишет: «со слов ребят», про других же односельчан – конкретно: «убит». По сегодняшним данным ОБД часть бойцов из этого списка так и числится без вести пропавшими. Видимо, не все очевидцы успели сообщить командирам данные о потерях: погибли так же, как и боец Черноусов, который тоже «пропал без вести».

В списках погибших в финском плену на букву «Н» можно найти перечень на несколько сотен неизвестных военнопленных, захороненных в братских могилах. Ни имен, ни дат. Если бы при них были воинские документы, вряд ли данные не были бы скрупулезно переписаны. Можно предположить, что большинство попало в плен смертельно раненными, умирающими, но без документов. А может, бойцы сознательно уничтожали свои солдатские документы? Ведь у нас «пленных» не было, были «изменники родины». Что ждало семьи попавших в плен, если даже слова «без вести пропал» становились клеймом для жен и детей?

Пытаемся ли мы, молодые, предпринять что-либо, чтобы узнать о своих воевавших предках?

Ответ на этот вопрос дает наш опрос, в котором участвовало 408 человек: ученики с 5-го по 11-й класс и учителя. Не знают, участвовали ли родственники в войне, – 40 человек; погиб ли кто-то на войне – не знают 106. Значит, вообще не интересовались, значит, и в семьях не было таких разговоров? К поискам информации в Книгах Памяти не обращалось 324 опрошенных, к ОБД – 296. Вот и сегодняшний человеческий фактор.

Помнит тот, кто делает. Сотрудники ОБД «по долгу службы» восстанавливают и публикуют сохранившиеся документы.

Поисковики по собственной инициативе обследуют места боев, поднимают останки павших. Мы ищем родных тех, кто погиб в плену. Всё больше людей обращаются к различным поисковым сайтам, чтобы что-то узнать о своих предках. Им важно даже не то, как и где они погибли. Главное – попытаться найти то место, куда можно прийти и поклониться памяти.

Изменилось отношение к без вести пропавшим, к погибшим в плену. Но осталось казенное равнодушие тех, кто «по долгу службы» может и должен помочь в поисках. С этим не раз приходилось сталкиваться в нашей поисковой работе. А вот Э. А. Сумарева, смыслом жизни которой стало восстановление списка земляков, однополчан ее отца, «пропавших без вести», а на самом деле погибших на Карельском фронте, нашла 1500 человек, восстановила их путь из Уральского военного округа в Карелию. Она расписала всех солдат, кто и откуда был призван (по городам области). Написала во все местные газеты просьбу напечатать фамилии погибших. Откликнулись только три газеты. Обращалась к депутату, еще к одному. «Первый написал: дано задание юридической службе рассмотреть вопрос. Второй ответил: надо подумать. И вот уже два года рассматривают и думают».

Право считаться погибшим

Неожиданные открытия я сделал, пытаясь понять, почему так много без вести пропавших осталось после Великой Отечественной войны. Не из учебников истории я узнал об официальном отношении к ним, об отмене солдатских медальонов, уничтожении документов.

К сожалению, мы уже никогда не восстановим имен большинства бойцов, даже тех, останки которых поднимают и торжественно перезахоранивают поисковики. Но можно исправить главное: заменить запись «без вести пропал» на «погиб». Ведь по закону объявление гражданина умершим, а в данной ситуации – погибшим, возможно, если отсутствуют данные о месте нахождения человека больше двух лет после завершения военных действий, участником которых был пропавший человек. Ведь прошло уже больше 70 лет с того дня, когда солдат «просто не вернулся из боя».