Дневник моего прапрадеда
школа № 17, г. Полевской, Свердловская область
научный руководитель: Юлия Шамилевна Шамгунова
В нашей семье бережно хранится домашний архив, в котором особое место занимают альбомы с семейными фотографиями и личный дневник моего прапрадеда Ивана Терентьевича Соколова, участника Первой мировой войны. Время написания дневника – предположительно 1930 год. Прапрадед вел его в последний год своей жизни.
Дневник – это тетрадь, напоминающая школьную, в красной коленкоровой обложке, чуть потрепанная и полностью исписанная воспоминаниями, в которых отражены наиболее важные факты и подробности жизни моего предка. Это бесценные свидетельства его непростой жизни в важные периоды истории страны.
Записи сделаны грамотно, практически без ошибок, с соблюдением знаков препинания, почти каллиграфическим почерком. Но не все страницы хорошо сохранились – на некоторых буквы видны не совсем четко. Хотя Иван Терентьевич пишет так, как привык разговаривать, его речь близка к литературной, что говорит о достаточно высоком культурном уровне прапрадеда. К тетради подклеены вырезки из газеты «Новое время».
Прочитав записи, я решила написать в память о своем замечательном предке эту исследовательскую работу.
Вехи пламенных лет (хронология событий по страницам дневника)
Мой прапрадед, Иван Терентьевич Соколов, родился 14 июня 1893 года в деревне Куликовой Щучанского района Челябинской губернии. Он был пятым ребенком в крестьянской семье Терентия Дмитриевича и Устиньи Спиридоновны Соколовых. Как следует из личного дневника, воспитанием Ивана занимались дедушка Спиридон Семенович и бабушка Анна Ивановна.
Иван очень любил науку и технику, всегда тянулся к учебе. До глубокой ночи просиживал за чтением книг. Ему хорошо давались математика, чтение, письмо. Судя по приложенному к дневнику табелю с отметками, школу мой прапрадед окончил хорошо.
«Счастье и радость человеческую видел в обучении, – признается Иван Терентьевич, – но с 12 лет я стал заглушать свою потребность в этом. Мои порывы к учению родители не поощряли и не использовали, несмотря на то, что это было возможно». Иван хотел продолжить обучение, но родители не дали на это своего согласия, так как нужно было заниматься крестьянским хозяйством.
В 1913 году, в возрасте 20 лет, Иван Терентьевич женился на Пелагее Илларионовне Коротких. Их брак был счастливым. Чтобы зарабатывать средства на содержание семьи, прапрадед стал обучаться профессии маслодела.
В 1914 году приступил к работе маслодельным мастером в родной деревне, но не проработал и сезона – началась Первая мировая. «1 августа 1914 года страну захлестнула горячая Империалистическая война. В ней участвовала масса стран Запада. Партия большевиков была против ввязывания России в войну». Последняя фраза свидетельствует о том, что в 1930 году, когда он делал записи, в нем была сильна советская пропаганда.
Война вызвала сплочение российского народа. Практически все слои общества поддержали правительство: многих охватили антинемецкие настроения и готовность российского народа защищать свою Родину. «К нам в деревню прискакали конники и известили о том, что страна в опасности. По России прокатилась волна демонстраций с патриотическими лозунгами и призывами за битву до победного конца. Пришлось идти на защиту своего государства».
1 ноября 1914 года в семье Ивана Терентьевича и Пелагеи Илларионовны родилась дочь Александра, но Первая мировая нарушила их мечты и планы. В январе 1915 года прапрадед был призван в армию: в военное время воинская обязанность стала всеобщей. «Делать нечего, надо было собираться в путь». Отправили Ивана в город Балашов Саратовской губернии. «По улицам города мобилизованных на войну провожали с музыкой». В Балашове он пробыл неделю, а затем был направлен в фельдшерскую школу города Самары.
Тяжело было Ивану, но он всё-таки окончил фельдшерские курсы. Полученная профессия хоть и не определила на всю жизнь его трудовой путь, но в разные периоды серьезно помогала при устройстве на работу.
3 сентября 1915 года прапрадед был назначен в пехотный 135-й полк там же – в городе Балашове Саратовской губернии. Среди солдат шли разговоры о том, сколько может продолжаться война. Офицеры объясняли, что скоро Германия придет к истощению и будет вынуждена просить мира. Однако война разгоралась всё сильнее.
В мае 1916 года отряд, где служил Иван Соколов, прибыл на позицию в Галицию в город Тернополь, где бойцы его полка выгрузились и направились в расположение деревни Романовка. «Слышна была сильная стрельба. Нам было приказано идти вперед укреплений».
В дороге Иван Терентьевич простудился, так как полк находился в скверных и трудных условиях. Замерзали от холода и мучились от недоедания. Потому что не было хлеба и, по словам прапрадеда, «нельзя было ожидать подвоза ввиду сильного расстройства дорог». В конце июня 1916 года у Ивана Терентьевича начался сильный кашель, а позднее случилось кровоизлияние в легкие. С каждым днем больному становилось всё хуже. По этой причине он был эвакуирован в тыл в Харьковскую губернию, откуда по болезни отпущен в отпуск на 4 месяца. Прапрадед сразу же поехал домой.
18 августа 1916 года Иван Соколов вернулся на военную службу на Урал, в город Челябинск, откуда был перенаправлен в город Оренбург. В дневнике прапрадед сделал любопытную запись о том, что оказался теперь в «слабосильной» команде. Я попыталась предположить, что он имел в виду. Вероятно, он подразумевал крупные военные потери в тот период со стороны русских войск.
Отречение Николая II поразило современников атмосферой праздника, ликования, охватившей почти все слои населения. Иван Терентьевич пишет, что во время молебнов на площади и в церкви «многие плакали от радости и клялись работать, не покладая рук».
В мае 1917 года Иван Соколов заболел правосторонним плевритом и был эвакуирован в тыл в Харьковскую губернию, а затем отписан на 8 месяцев в отпуск домой. Получив документы, он отправляется в путь. «Где пешком, где на подводе, потом на «кукушке» (так называли узкоколейную железную дорогу) и на поезде».
Дома Иван Терентьевич вынужден был восстанавливать свои силы и здоровье. В дневнике в тот момент он ничего не писал о своей фронтовой жизни, не давал никаких комментариев, не высказывал своего мнения. Я думаю, что постоянное столкновение со смертью, голод, холод и болезнь убили в нем все эмоции. К тому же он видел, что в тылу многие люди не знают, как солдаты голодают и как воюют. «Они даже не чувствовали той тяжести, которая длится вот уже три года», – с горечью писал прапрадед.
Октябрьскую революцию мой прапрадед принял с надеждой на мир, потому что, как он пишет, «в стране создаются совершенно новые политические условия». Симпатию вызвали принятые декреты о мире и земле – людям нужно было заботиться о семье, кормить детей. Решение далось прапрадеду не без некоторых сомнений. Иван Терентьевич писал в дневнике так: «Переживать приходится порядочно, ведь всё происходящее отражается на нервах. То одна власть, то другая. Неизвестно, переживем или нет…»
После окончания войны Иван Соколов поступил на службу в Челябинскую городскую больницу фельдшером. Вскоре ему пришлось помогать врачам в заразном бараке с больными сыпным тифом. Иван заразился и тяжело заболел сам, лечился. «После тяжелой болезни и счастливого выздоровления в ноябре получил отпуск на четыре месяца», – пишет он в конце 1918 года.
После отпуска Иван Терентьевич снова вернулся в Челябинскую городскую больницу, прослужил там до февраля 1920-го, а из Челябинска был командирован в город Новосибирск в распоряжение начальника эвакуационного пункта 5-й Армии, где начал работать в санитарном поезде № 339.
2 июня 1920 года, пока Иван Соколов находился на службе, у него родился второй сын – Евгений.
В июне 1920 года прапрадед вместе с врачами выехал в Польшу, так как началась Советско-польская война. Маршрут поезда проходил через Екатеринбург, Москву, Смоленск, Витебск, Полоцк.
Ночью 10 июня 1920 года наши войска пошли в наступление. Из дневника Ивана Терентьевича: «Не доходя до Варшавы верст 6–8, простояв там несколько дней, так как произошла тактическая ошибка командования, нам пришлось отступать обратно. Но поляки перерезали путь. Пришлось перейти границу Германии около пограничного города Кёльн. Простояли несколько дней еще и там».
К сожалению, таких тактических ошибок командиров, за которые расплачивались рядовые (порой своей жизнью), было немало. Далее из записей следует, что после перехода на территорию Германии солдаты решили бежать в Советскую Россию через Литву. Так и сделали. Достигли Литвы и через Вильно выехали на пограничную станцию Молодечно, а оттуда – около 20 верст до деревни (ее название в дневнике не указано).
«Стали вновь формироваться, затем подошли к городу Гомелю, по дороге вставали на постой в деревнях, – писал прапрадед. – Через месяц ушли в город Рогачев, там узнали, что был заключен мирный договор с Польшей». По Рижскому договору Россия потеряла еще часть территорий: к Польше отходили Западная Украина и Западная Белоруссия.
В марте 1921 года Иван Соколов получил перевод из 30-го стрелкового полка в Челябинский карантинный пункт. Там и служил до осени.
Часть, в которой служил прапрадед, дислоцировалась в Челябинске. В тот период, во второй половине 1921 года, на обширных территориях Советской России, пораженных засухой, начался небывалый ранее голод. Как известно, особенно пострадало от неурожая население Поволжья.
В поисках выхода из создавшейся ситуации большевики прибегли к насильственному изъятию церковных ценностей якобы в пользу голодающих Поволжья. Так появился декрет ВЦИК от 23 февраля 1921 года «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих», предписывавший местным органам Советской власти изъять из храмов все изделия из золота, серебра и драгоценных камней и передать их в Центральный фонд помощи голодающим. Но голод послужил скорее предлогом для того, чтобы нанести удар Церкви – «очагу мракобесия народа».
Несмотря на свое первоначальное принятие политики советской власти, теперь Иван Терентьевич оставляет такую запись: «Желая поживиться церковным имуществом, Наркоматы стали стимулировать закрытие храмов. При этом, как пишут некоторые антисоветские газеты (к сожалению, названий Иван Терентьевич не указывает – Е. Р.), не составлялось никаких описей и актов передачи. Потому многие отнятые у церквей дорогостоящие предметы культа и старинные иконы бесследно исчезали». Прочитав эту запись, я подумала, что прапрадед, видимо, начинает пересматривать свое отношение к деятельности власти большевиков.
За всю кампанию по исполнению Декрета были изъяты ценные церковные предметы общей стоимостью почти 5 миллионов золотых рублей. Но лишь один миллион из них было решено направить на покупку продовольствия для голодающих. Как пишет Иван Соколов, «остальные средства, по словам Троцкого, оказались использованными на партийные нужды ВКП (б)». Из отдельных страниц дневника также видно, что прапрадед не одобряет антицерковную политику большевиков.
Судя по следующим записям, сделанным прапрадедом, не в меньшей степени, чем в Поволжье, последствия природной катастрофы сказались и на населении Южного Урала, в том числе жителях Челябинской губернии. Эта территория оказалась в непростом продовольственном положении еще в 1920 году, когда, как отмечал Иван Терентьевич, «средняя урожайность хлебов составила здесь всего 15,1 пуда с десятины!» Это было меньше, чем на соседних южно-уральских территориях. Голодные родители отдавали ребятишкам последние запасы и нередко умирали раньше своих детей. А те, оставшись сиротами, разбредались по дорогам, чтобы, в конце концов, тоже умереть «где-нибудь в пыльной придорожной канаве».
Скудные запасы картофеля, овощей не могли прокормить большинство семей. Приходилось употреблять в пищу все подряд. «От такой еды людей качало ветром». Однако вскоре и этого не стало хватать. Ели даже хомяков, сусликов, мышей, ежей, собак и павший скот. Чтобы дети не погибли от голода, женщины и старики ходили на скотомогильник, куда сбрасывали подохших от сапа лошадей, рубили лошадиные туши на куски и переносили в дом.
«Бывало, лошадь закопают, – читаю я в дневнике прапрадеда, – а жена моя Пелагея с сыном Леней придут на могильник, разроют землю и в мешки набросают мяса… Дома они с дочкой Шурой очистят всё от грязи, кишки выбросят, сварят мясо, и все хлебают этот суп. Казалось им, слаще меда. А голод так и вынуждал эту падаль есть! Потом одна женщина подсказала, чтобы лепешки пекли с примесью крапивы и болотной травы. Поели детишки этих лепешек, животы разболелись, понос замучил. Перешли опять на конскую падаль. Всё же лучше и сытнее…»
Среди населения стали распространяться инфекционные болезни. Во второй половине ноября 1921 года в Челябинской губернии, по официальным данным, голодало 336 тыс. человек, в том числе 158 тыс. детей. Осенью 1921 года на юге Урала были зафиксированы первые случаи голодной смерти. Вконец ослабленные люди умирали также от дизентерии, тифа и других болезней.
В декабре 1921-го Иван Терентьевич демобилизовался. Зимой 1921–1922 годов в некоторых уездах Челябинской губернии голод среди населения стал принимать массовый характер. Не обошла беда и семью Соколовых. Придя домой после демобилизации, Иван Терентьевич увидел, что его семья испытывает большие финансовые трудности и голодает.
«Ложимся спать совсем голодные, с больной головой – как прокормиться? Бегаем, суетимся, а результатов никаких», – пишет он. Семья «выкручивалась, как могла, чтобы не пропасть». Жизненные потрясения так ослабили здоровье, что прапрадед заболел воспалением легких и оказался во временном стационаре на станции Белоярской. Выписавшись из больницы, он, чтобы прокормить семью, решил заняться частной фельдшерской практикой. Но денег всё равно не хватало, и семье пришлось продать некоторые вещи.
«Народ умирал с голоду, как мухи. В июле, после сильного истощения на почве голода (сохраняю стиль автора дневника – Е. Р.) умер мой отец, Терентий Дмитриевич Соколов, который пух от голода да к тому же заболел холерой. Умер спокойно, не дожил до нового лета один день».
Судя по записям в дневнике, заботы о семье заставляли его часто менять работу и уезжать от жены и детей. «Дом не идет с ума. Не теряю надежды на скорую встречу с семьей», – пишет прапрадед.
Последняя запись, датирована 15 августа 1930 года и сделана рукой моего прапрадеда. Он ушел из жизни, оставив на попечении моей прапрабабушки четырех несовершеннолетних детей.
Читаю в дневнике строки, написанные совсем другим почерком. Оказывается, дневник отца закончила его старшая дочь Шура.
Она написала: «Помер наш папочка Иван Терентьевич Соколов 27 октября 1931 года в 7 часов вечера. В ту несчастную ночь выпал первый снег, погода была неспокойная. Похоронили его 29 октября в 3 часа дня. Последний раз я приезжала при жизни папы 17 октября 1931 года. Помер папочка в 38 лет. Остались жена 39 лет и дети его: дочь Шура – 16 лет, сын Леня – 13 лет, сын Женя – 6 лет, дочь Тома – 4 года».
Вот и всё, что стало известно мне о жизни Ивана Терентьевича Соколова, моего прапрадеда. Удивительно, что этот человек из обычной крестьянской семьи был таким грамотным, интеллигентным. Его жена и дети отзывались о нем как о хорошем муже и замечательном отце.
Закрываю дневник моего прапрадеда. Мне кажется, что я пережила вместе с ним его трудную и короткую жизнь, узнала, как жила семья моих предков в 1910–1930-е годы. В нашем домашнем архиве хранится фотография всей семьи Ивана Терентьевича Соколова, сделанная в 1930 году. Я думаю, что если бы не было тех испытаний, которые выпали на долю нашей страны и нашего многострадального народа с 1917-го по 1930-е годы, Иван и Пелагея Соколовы прожили бы долгую и счастливую жизнь.
Как же сложилась дальнейшая судьба жены и детей Ивана Терентьевича? Эти подробности я узнала от своей прабабушки Тамары Ивановны. После смерти отца мамин брат забрал их из Челябинска в поселок Булаево Северо-Казахстанской области и там для них выстроил дом.
Жили Соколовы недалеко от дома брата, на следующей улице.
После смерти мужа моя прапрабабушка, Пелагея Илларионовна, больше никогда не выходила замуж. Много женихов сваталось к ней, но ни один не был по душе. Пелагея очень любила своего Ивана и всегда говорила: «Такого, как он, больше нет, а другого мне не нужно!» Жила ради детей, которых Иван Терентьевич воспитал добрыми, отзывчивыми на чужую беду людьми. Работала моя прапрабабушка поваром. Была очень аккуратная, дом держала в чистоте. Умерла Пелагея Илларионовна Соколова 11 мая 1987 года в возрасте 96 лет, воспитав двух замечательных сыновей.
В семье Пелагеи Илларионовны сыновья были опорой и надеждой. Она их очень любила, ведь мальчики напоминали ей мужа. Старший сын, Леонид, заменил отца в семье. Когда вырос, поехал учиться в Караганду. Участвовал в Советско-финской войне 1939–1940 гг. Прабабушка Тамара очень любила своего «старшенького». Она до сих пор вспоминает его со слезами на глазах. Леонид Иванович Соколов погиб во время Великой Отечественной войны в 1942 году и похоронен в городе Шлиссельбурге (ныне Ленинградская область) в братской могиле.
Второй сын, Евгений, служил в годы Великой Отечественной войны под началом К. К. Рокоссовского. Дошел до Кёнигсберга. После войны женился, в семье родились дети. Евгений Иванович очень хорошо рисовал, был художником и работал на Северском трубном заводе. Умер в 2000 году в возрасте 80 лет.
Из большой семьи Соколовых в живых осталась только дочь Тамара, сейчас ей 85 лет. Это моя прабабушка. Я часто беседую с ней о прошлом. Подробно расспрашиваю обо всём, чтобы потом не жалеть, что не использовала возможность из первых уст услышать о важных событиях в истории страны и о судьбах близких мне людей.
Ее судьба – это сюжет для большого романа, в котором сплелись в один клубок любовь, смерть отца, тяжелые годы Великой Отечественной, ожидание писем с фронта от мужа Анатолия, который чудом остался жив в кромешном военном аду, затем трудные послевоенные годы. Я и подумать не могла, что эта маленькая старушка так много пережила в своей жизни.
Мне кажется, что мои беседы с прабабушкой, когда она вспоминала многие тяжелые события своей жизни, помогали ей избавиться от печальных мыслей и заставляли не держать их в своей душе.
