«Топография террора»: это прямо здесь

29 октября на акции «Возвращение имён» на Лубянской площади можно было увидеть несколько экранов с интерактивными картами Москвы. На них были отмечены тюрьмы, места расстрелов, захоронения и другие узловые точки машины сталинских репрессий. О том, из чего вырос проект «Топография террора» и как он возвращает нам город, в котором чертёж здания 1861 года надо добывать у ФСБ, рассказывает куратор проекта Александра Поливанова.
 

Беседовал: Семен Шешенин

– Расскажите, как устроен сайт.

– Сайт «Топография террора» задуман как адресная книга советского террора, и вход туда возможен двоякий: можно выбрать тот или иной тематический слой на карте и увидеть все локации, относящиеся к этому слою. А можно открыть текстовый уровень, где локации даны в виде списка. Нажав на любое из названий, можно получить справку об истории и устройстве локации, почитать об источниках, посмотреть фотографии и видео и т. д. 

– В последние годы ведется довольно много урбанистических споров – как сделать Москву более дружественным городом, кто-то хвалит городские изменения при нынешнем мэре и разных главах департамента культуры, кто-то ругает… Среди прочих обсуждений жаркие споры вызвал проект государственного памятника жертвам политических репрессий: каким ему быть, где ему стоять, как проводить конкурс на памятник и т. д.

Еще недавно на митингах часто можно было услышать слоганы «Это наш город», «Выйди на улицу, верни себе город». Кажется, что город немножко перестал быть нашим, утратил связь с горожанами, горожане вынуждены в каком-то смысле пользоваться тем городом, который выдают текущие городские власти. Тогда как один из способов вернуть себе город и сделать город нашим – это вернуть память о разных поколениях, живших в городе и восстановить города, людей и дней связующую нить.

За последний год много памяти вернул городу проект «Последний адрес» – табличка на доме, из которого навсегда забрали жившего в нем человека.

Проект «Топография террора» безусловно родственен «Последнему адресу», и пересекаемся мы в той строчке на табличке, где написана дата ареста жителя дома. “Последний адрес” рассказывает, где жил человек до того, как его арестовали, мы рассказываем, что происходит с человеком после этого.

Самой сложной для работы оказалась система мест заключений в Москве. Мы пытаемся постепенно вычленить какую-то структуру и составить классификацию. Это сложно, потому что мест заключений было много, функции менялись, подчинение менялось как внутри одного ведомства, так и между ведомствами. Фактические практики не всегда поспевали за нормативными актами, а наоборот нормативные акты не всегда фиксировали вводившиеся и выводившиеся практики.

 

– А с чего именно всё началось?

 

– В Мемориале всегда так или иначе интересовались топографией репрессий, но все-таки первоочередной задачей была, безусловно, работа, связанная с жертвами, с выявлением жертв, составлением списков, статистикой, оценкой масштабов репрессий. Что же касается московской топографии, то, конечно, какие-то сведения по ходу обнаруживались, но возможность выстроить системную работу с данными, наладить систематизацию имеющихся сведений и поиск недостающих, возникла только в 2013 году, благодаря гранту «Династии».
С 2013 года мы запустили семинар и сразу оказалось, что информация о точном расположении и судьбе того или иного неочевидного место заключения совершенно неизвестна. 

 

 — Какую роль в претворении проекта в жизнь сыграл этот семинар?
 

— На семинары мы приглашаем тех экспертов, которые могут нам помочь в работе. Леонид Вайнтрауб нам рассказывал про устройство московских ведомственных архивов, Владимир Козлов про историю московского краеведения, Никита Петров про органы безопасности в Москве, Арсений Рогинский про масштабы репрессий в Москве и т.д. По мотивам наших исследований мы стараемся организовывать экскурсии, мы уже разработали с разными экскурсоводами около 10 маршрутов, но самым востребованным остается экскурсия “Топография террора. Лубянка и окрестности”, ее водит Павел Гнилорыбов, и на нее спрос уже третий год не спадает.

 

 

– Как именно ваша исследовательская группа получает данные о местах террора в Москве? Ведь государство не очень охотно делится этой информацией.  

– Наша работа сводится к тому, что мы перелопачиваем все архивы, которые придут в голову, все возможные фотобазы, старые справочники, старые газеты, старые карты, мемуары, свидетельства очевидцев, сами собираем свидетельства очевидцев по мере возможности, читаем мы и художественную литературу.

Однако оказалось, что большая часть архивов, связанная с местами заключения нам опять же недоступна. Мы знаем даже, где, в каком именно фонде хранится то, что нам недоступно, но ничего не можем с этим сделать – нас туда не пускают. Про места массовых расстрелов и захоронений даже говорить не приходится.

Например, для идентификации мест массовых расстрелов на территории автобазы НКВД в Варсонофьевском переулке очень бы хотелось произвести тщательный осмотр территории автобазы, найти те помещения, описания которых имеются в косвенных источниках, но как это сделать, если на этой территории по-прежнему находится автобаза ФСБ и вход туда категорически невозможен?

Когда одна из наших исследовательниц пыталась заказать в ЦГА Москвы обнаруженную схему здания на углу Большой Лубянки и Варсонофьевского за 1861 год, то в архиве отказались выдать эту схему без разрешения нынешнего собственника здания. За 1861 год! При том что нынешний собственник не частное лицо, а государственная ФСБ, которая содержится за наш счет. 

Для точной атрибуции мест захоронений необходимо настоящее исследование земли с привлечением археологов, геологов, дендрологов и я даже не могу себе представить кого еще, но сделать это просто так в Москве, разумеется, невозможно.

 

– Взаимосвязь между акцией «Возвращение имен», проектом «Последний адрес» и «Топографией террора» видна невооружённым глазом. Что объединяет эти коммеморативные проекты идеологически?

 

– Общий проект и исследовательский семинар у нас называется «Москва. Места памяти», и здесь мы взяли за идейную основу концепт «Мест памяти» Пьера Нора. По Пьеру Нора места памяти репрезентируют коллективную память. Нора больше говорит о символических местах, которые выполняют функцию сохранения памяти, которые связаны с национальной или городской идентичностью. В России же поскольку как памятью, так и идентичностью на протяжении последнего века постоянно манипулировали, то места национальной и городской памяти во многом остаются невыявленными. Именно выявлением этих мест памяти мы занимаемся в нашем семинаре и мы верим, что это может помочь обрести обществу и городу идентичность.

Однако сайт мы решили назвать более прикладным что ли образом «Топография террора» – и на это название нас конечно же вдохновил Берлинский музей «Топография террора». Сейчас это большой государственный документационный центр, а когда-то во второй половине 1980-х работа на этом месте тоже началась как гражданская инициатива. Которая пришла именно в то место, где когда-то находилась штаб-квартира и тюрьма Гестапо. Мы тоже имеем планы со временем переехать на Лубянку 2, туда, где находилась штаб-квартира и внутренняя тюрьма НКВД. Но пока что работаем просто как гражданская инициатива и собираем материалы.