10 сентября 2015

Фашисты шутят

Карикатура на Муссолини бразильского художника Хозе Озона (1944 г.) Карикатура на Муссолини бразильского художника Хозе Озона (1944 г.)

О том, как несклонный к самоиронии режим Муссолини использовал юмор и комическое в своих интересах — в конспекте статьи американского историка Стивена Гандла.

Смех в закрытом, авторитарном обществе кажется вполне респектабельной исследовательской темой. Она уже окружена некоторым количеством научных клише, отработанных приёмов. В частности, Бахтин в своей книге о карнавале предполагал, что осмеяние авторитета внутри определенных границ предполагает его же утверждение. Немало есть теорий о смехе как основе любого идеологического сопротивления, потому что смех уничтожает страх и подтачивает институциональный пафос.

В статье Стивена Гандла речь идёт об обратной стороне той же темы – а какова роль юмора, лояльного режиму, в повседневной жизни? Из советской истории мы знаем, что главным хитом на киноэкранах до войны была легкомысленная комедия «Волга-волга», а вовсе не идеологически нагруженные пропагандистские фильмы. Каким бы строгим и агрессивным ни был политический режим, он должен смеяться своим собственным смехом, ведь, в конечном итоге «всё в государстве, ничего вне государства», как утверждал Бенито Муссолини в одной из самых известных своих максим. И если вы всё ещё не смеётесь над шутками Михаила Задорнова – самое время узнать почему.

Смех во времена фашизма

Среди итальянских фашистов культивировался собственный, специфический «юмор» – с очевидной апелляцией к простой «народной» традиции: насильно напоить оппозиционеров касторкой и выпустить из тюрьмы в объятья их сторонников, сбрить оппоненту бороду (или полбороды).

Сам Муссолини бравировал своим отношением к политическим противникам, одна из самых удачных его шуток – видимо, заготовленный заранее ответ журналисту на вопрос «почему вы не преследуете своих оппонентов?» – «Потому что мы не в России». Что, впрочем, не помешало сторонникам Муссолини, среди других политических акций устрашения, убить депутата-социалиста Маттеотти в 1924-м году, тем самым спровоцировав жесточайший внутриполитический кризис и едва не лишившись своего места у власти.

Сама фигура Муссолини, как законодателя и самопровозглашённого вице-короля юмора, вызывает специальный интерес. По наблюдениям его любовницы и биографа Маргериты Сарфатти чувство юмора у дуче было «довольно ограниченным». Более пространная цитата звучит так: «Его взгляд на жизнь крайне драматичен и близок к трагедии; он любит контраст из тонких и тяжёлых эмоций. „Драматизировать жизнь необходимо”, – утверждает он». В высоком драматическом накале, в театрально-возвышенном пафосе, в который облекал свой официальный образ Муссолини, юмор мог занимать только весьма ограниченное место, не затрагивая ключевые идеологические понятия – «кровь», «родина», «здоровье нации».

Фашистское законодательство немало постаралось для того, чтобы укрепить в своих гражданах драматический взгляд на хорошую шутку – в одном только 1925-м году было закрыто несколько крупных сатирических газет. В их числе были весьма популярные среди крестьян и рабочих «L’asino» и «Il becco giallo», выходившие совокупным тиражом в 450.000 копий. В декабре того же года был представлен новый тип преступления: «оскорбление главы правительства» – к 1930-му году максимальный срок за него составлял 5 лет лишения свободы.

Смеяться громко, только над собственными шутками и, желательно, последним, было важной частью стиля, культивировавшегося Муссолини. «Муссолиниевскую неспособность воспринимать юмор можно было бы списать на его личную особенность, если бы она так здорово не ложилось в фашистский образ поведения», – отмечает Гандл. Этот образ, игравший с комическим, в то же время не мог существовать без того высокого эмоционального накала, который поддерживал в себе и своих сторонниках Муссолини. В самой сердцевине фашистского взгляда на вещи, юмор, самоирония, разумеется, невозможны.

Этторе Петролини

Гораздо сложнее понять взаимодействие фашистской системы с профессиональными артистами в этом жанре. Среди них в первую очередь выделялся Этторе Петролини – популярнейший комик, авангардист, актёр и мастер стэнд-апа, воспитанный на европейских традициях дадаизма.

Его герои – последовательно сменяющие друг друга «маски», социальные типы, близкие и понятные его зрителям, представляют фашистский мир глубоко амбивалентным. Многие выступления Петролини казались критическими или насмешливыми в отношении к официальной власти. Однако сам Муссолини неоднократно признавался, что он поклонник таланта Петролини – и сам Петролини говорил о себе, как о стороннике чернорубашечников.

Наиболее эффектный пример этого двойного взаимодействия – фильм «Нерон» 1930-го года, где, по мнению многих критиков, Петролини ближе всего подошёл к сатирическому изображению самого Муссолини. Справедливо, впрочем, и ровно обратное – Гандл обращает внимание на то, что в своих выступлениях Петролини использовал образ Нерона начиная с 1917-го года – и многие из внешних драматических эффектов: жестикуляцию, тип декламации, вполне возможно позаимствовал у актёра сам Муссолини. Таким вполне абсурдным образом жизнь слегка подражает искусству.

Другая сторона ответа на вопрос «почему Петролини не трогали» – в его грандиозной актёрской популярности. Фашизм как национальная идеологическая система предполагал тотальную включённость в массовую культуру, и потому сценический успех Петролини должен был быть воспринят как успех «своего парня», что, отчасти, было справедливо. Глубокая театрализация итальянского фашизма – вещь общеизвестная.

Институциональный юмор

Официальный фашистский юмор – колонки в газетах, карикатуры в специализированных журналах, как правило, не отличались большим разнообразием и сложностью. Даже довольно тонкий юмор как правило строился по законам «большого» политического жанра, и потому в нём зачастую сложно было опознать его несерьёзность – таким был издевательский (но, одновременно и заряженный пропагандой) лозунг популярного на рубеже 20-30-х публициста Лео Лангонези: «Муссолини всегда прав».

Официальный юмор выполняет одну из ключевых функций в социальной регуляции, то, что называется «tension management» – управление уровнем напряженности в обществе. В Италии снималось своё кино, масса вариаций на тему комедии положений, с местом действия «где-то за границей», с изображением чего-то отталкивающего и не национального. Впрочем, есть и легкий взгляд внутрь собственного внутреннего мира: на одной из карикатур мужчина и женщина в музее обсуждают фигуру дискобола:

– Смотри, он сейчас будет метать диск!

– Да, граммофон он уже запустил.

Таким образом героический пафос сопоставляется с подчёркнуто сниженной, мещанской повседневностью – на достаточно безопасном для обеих градаций уровне. Это, до некоторой степени, и есть удовлетворение муссолиниевской тяги к резкому перепаду уровня эмоций, переключения регистра с комедии на трагедию и обратно. В ситуации, когда проблемные политические темы, повестка дня, находятся вне поля обсуждения, юмор работает как удобный громоотвод.

Характерная черта этого юмора – его установка на осуждение и осмеяние негативного примера: «чаще всего фашисты гораздо точнее в описании того, против чего они выступают и что ненавидят, чем в том, что они любят». К одному из популярнейших журнальных жанров относится карикатура. На них, как правило, изображают неприемлемые социальные типы – чересчур «заграничные» или «сексуальные» (то есть аморальные), по той или иной причине не-нормальные – все они подвергаются шуточному остракизму. Уважением пользуется «норма», в которую включены главным образом «моральное здоровье нации» и экономическое благосостояние людей, которое Муссолини называет одним из самых весомых своих достижений на высоком посту.

Гандл считает, что «юмор как институция помогал культивировать ощущение нормальности в ситуации диктатуры», на практике «практически её игнорируя», то есть выключая из обсуждения. Безопасный характер этого юмора позволил ему сравнительно легко перестроиться после свержения фашистского режима и стать «мостом между прошлым и настоящим». Никакой люстрации в мире юмористов и карикатуристов не произошло.

Ни Муссолини, казнённый в конце войны, ни Петролини, умерший своей смертью, этого уже не увидели. Дуче был расстрелян партизанами в апреле 1945-го, его тело было подвешено за ноги к перекрытиям бензоколонки, он был обезображен, превратился в жуткое карнавальное пугало. Этторе Петролини умер в 1936-м году, и был похоронен загримированным под одного из самых известных своих персонажей, нелепого и чуть сентиментального красавца Гастоне.