Всё о культуре исторической памяти в России и за рубежом

Человек в истории.
Россия — ХХ век

«Если мы хотим прочесть страницы истории, а не бежать от неё, нам надлежит признать, что у прошедших событий могли быть альтернативы». Сидни Хук
Поделиться цитатой
10 июля 2015

Это не игра. Футбол в последней книге Льва Филатова

Обложка
Обложка Обложка

Приостановка недоверия

«Хотите – развлеку? Я понемножечку собираю литературу о войне, не могу от неё уйти. Тут заложены странички про одну известную операцию. Пробегите, а потом поинтересуйтесь годами издания книг. Обратите внимание: и фамилии разные, и цифры, и о значении операции сказано не одинаково… Впрочем, вы же помните то время». Мы часто говорили друг другу эти слова: «Вы же помните то время». И если речь шла о футболе, память о времени помогала многое понять, всему найти место. И добру, и злу».

Оба героя – Лев Филатов, и друг, к которому он обращается, Константин Есенин – имеют все основания хорошо помнить «то время». То, когда они росли и лишились близких (у Филатова – отправили в лагерь отца и выслали мать, у Есенина – погибли и мать, и отчим). Оба друга были на фронте. Один из них (Филатов) напечатал в 1951-м году повесть о своём военном опыте – её выхолостила и сшила заново без всех проблемных и сложных частей официальная редактура. Есенин – сын Сергея Есенина, пасынок Всеволода Мейерхольда, пережил сложную посмертную историю своих отцов – от травли и забвения, до последующего признания – столь же сложного, неполного, проблемного. Константин Есенин и Лев Филатов были футбольными публицистами. Историю их взаимоотношений реконструируется в филатовской книге «Обо всём по порядку: репортаж о репортаже».

Обещанный в заголовке книги порядок соблюдается лишь отчасти. В своих мемуарах Филатов много говорит о причинах и следствиях произошедших с ним событий, часто располагая их реверсивно, против хода исторического времени. Он выпускник ИФЛИ, профессиональный литератор, автор многих книг о футболе, которыми он и оперирует, когда ему нужно перейти на следующий уровень обобщения, уже вполне постмодернистский – с точки зрения репортёра описать историю своих репортажей. Если в предыдущих его книгах основной материал для анализа – это всё же сам футбол, то здесь он скорее стремится рассказать собственную личную историю, используя футбол в качестве ведущей сюжетной линии.

Для нескольких книг перестроечных воспоминаний футбол – только повод, отправная точка. Использовать футбол как метафору в советской литературе и публицистике приходилось и братьям Старостиным (Андрею и Николаю), и Юрию Трифонову, и Аркадию Галинскому, но, пожалуй, только в конце 80-х этот способ взгляда на общественную и личную историю становится уже вполне осознанным приёмом иносказания – и для авторов, и для читателей. Воспоминания Николая Старостина называются «Футбол сквозь годы» (1989 год), те же самые годы у Филатова стремятся выстроиться «по порядку» и включиться в более широкий социальный контекст.

Одну из первых глав в книге, о взрослении и юношеском увлечении футболом до войны, Филатов называет «Островитяне». Она выстроена вокруг историй его друзья-подростков, воспринимающих довоенный футбол как «островок справедливости» в запутанном, странном и несправедливом мире конца 30-х годов. Так же называется и сатирическая повесть «из викторианской жизни» Евгения Замятина, писателя практически всё советское время остававшегося непечатным. Совпадение заглавий вряд ли случайно – футбол тоже пришелец из викторианского времени, удобный способ скоротать лишнее время.

Этого лишнего времени было немало у Филатова в 1935-м году, когда он, двигаясь вдоль уличных витрин, увидел в одной из них афишу матча «Динамо» – «Спартак»: «Я прочитал её всю <…> никуда не шёл, делать было нечего. Соблазнила цена на билет, самый дешёвый: такие деньги у меня водились. Зашёл в магазин и купил билет. Не зная, что меня ждёт, почувствовал облегчение: что-то замаячило, открылось впереди. Как жил в том году рассказать нелегко. Весной арестовали отца, немного погодя выслали за сто километров от Москвы мать». Отсюда история получает своё развитие – Филатов оказывается на стадионе «Динамо», где «Спартак» проигрывает и по ходу игры из-за травмы теряет своего основного вратаря. Его место в воротах занимает молодой и худенький новичок (в будущем один из лучших вратарей в спартаковской истории – Анатолий Акимов). Юный Филатов, как всякий болельщик-неофит, отождествляет себя с происходящим на поле и берёт сторону слабого, пострадавшего. Дальше мы узнаём предысторию того дня более подробно – к живущему без отца и матери Филатову периодически заходит участковый милиционер – «проконтролировать» не нарушает ли его мать запрет на приезд в Москву, а также «провести беседу» с оставшимся без родителей юнцом. Чтобы избежать встречи, он отправляется гулять и в результате оказывается на футболе, как фланёр, в бодлеровском и беньяминовском понимании, прогуливающийся в сторону от своих несчастий, и случайно обретающий новый смысл в жизни.

Из той же главы – известное рассуждение Филатова о том, что футбол в его восприятии в то время был «театром», поле – «подмостками», а события в игре могли «особым, футбольным образом посвятить <…> в какую-нибудь жизненную ситуацию, которая что-то откроет». Игра включала внутри своих просвещённых зрителей тот механизм, который поэт озёрной школы Сэмюэль Кольридж называл «временной приостановкой недоверия».

Болельщики верят в существование более глубокого, скрытого игрового измерения, открывающегося им на время 90 минут матча. Если Кольридж пытался доказать, что поэзии необходимы духи, водяные и тени забытых предков – которые проявят себя, если читатель согласится хотя бы на время отдать себя в их власть («приостановит недоверие») – то Филатов декларирует схожую истину о футболе. Он представляет его разновидностью театра, способом поверить в иную, альтернативную реальность, которая, в то же самое время, выступает в роли прямой метафоры к будто бы «настоящей жизни».

В настоящей жизни Филатова и Есенина были террор и война, их личные трагедии, возможность скорбеть по которым была отобрана у них официальной политической повесткой из эвфемизмов, умолчаний и прямой лжи. Таким образом, язык футбола и язык разговора о футболе оказывается для них способом разговора о жизни – языком, на котором они рассказывают себе и другим истории о них самих.

Иммерсивные игры

Почему именно футбол? Вероятно, отчасти методом исключения, это большая часть развивающейся массовой культуры, зажатая где-то между базисом и надстройкой – то ли средство физического воспитания, то ли «отвлечение трудящихся от классовой борьбы», трудно поддающееся пропагандистскому камланию. Зато футбол, в отличие от пятилеток, никого не убивает. На футболе не нужно хлопать всем вместе, в страхе остановиться первым, как на больших партсобраниях. А иногда можно даже кричать что-то совсем немыслимое, вроде «Бей милицию!» (имея ввиду «Динамо») и оставаться безнаказанным. 

У футбола нет своего устойчивого положения внутри теории игр, где существует аналитическое разделение на нарративное (нарратология) и игровое (людология) объяснения механики их работы. Некоторые идеи Льва Филатова очень близки к антропологии Клиффорда Гирца, который считал, что во время спортивных игр «люди рассказывают друг другу истории о самих себе». В этом значении мы, очевидно, имеем ввиду нарратологию, представляющей игру в виде большой сложной полифонической истории, или текста, в конечном счёте.

Другой взгляд на проблему предлагает людология (теории в традиции Йохана Хёйзинги и его книги «Homo Ludens» об игровом характере культуры). Футбол в этой системе можно сравнить с «иммерсивными» играми – теми, что «погружают» тебя вовнутрь. Игры такого рода, по словам Джейн Макгонигл, обязательно должны настаивать на том, что всё «это не игра».

Последнее замечание возвращает нас к теме театра и приостановке недоверия. В некотором смысле футбол – спонтанная постановка, игра, которой необходимо утверждать, что игрой она не является. Она требует от зрителя и соучастника двойного остранения (и потому тем более удачно филатовское название «репортаже о репортаже») – такой просвещённый зритель помнит о том, что участвует в игре – и, одновременно, даёт себе продуктивную возможность забыть об этом. Любовь к игре рождается из противоречивого «желания верить пред лицом невозможности самой веры».

На игру как «не-игру» ссылались братья Старостины, вполне обоснованно считавшие, что футбол спас им жизнь за долгие годы в ГУЛАГе. У будущего голкипера «Динамо», участника футбольного турне по Великобритании 1945-го, Алексея Хомича «не игра» превращается практически в новую версию «Страха и трепета» Кьеркегора: подростком мама оставляла на попечение будущего вратаря московского «Динамо» сестру-младенца, которую он, запеленатую, укладывал вместо штанги футбольных ворот, как когда-то Авраам на алтарь своего единственного сына Исаака. Авраама остановил голос с небес, а Хомич, к счастью, уже тогда был отличным вратарём и, по собственным воспоминаниям, в угол своей сестры голов не пропускал. Все они – братья Старостины, Хомич, мировой абсолют – действующие лица в филатовской книге.

В той же, «Обо всём по порядку», представлена вся совокупность филатовских знаний об игре: воспоминания, чувства, переживания – свидания с девушками на восточной трибуне стадиона «Динамо», предыгровой ужин в стадионном ресторане с друзьями, забытые и воскрешенные в памяти голы и игровые ситуации – всё это, в конечном счёте «служило <…> для того, чтобы увидеть футбол по-своему, включив самих себя в жизнь игры, и выразить то, что увидено, замечено, согласно собственным представлениям». Для того, чтобы лучше помнить то время. И для того, чтобы лучше объяснить самим себе окружающий мир и собственную жизнь. 

10 июля 2015
Это не игра. Футбол в последней книге Льва Филатова

Похожие материалы

28 октября 2014
28 октября 2014
25 сентября Верховная Рада Украины приняла закон «Об очистке власти», предполагающей ограничение прав занятия ряда государственных должностей людей, связанных с коррупционными скандалами в 2010-2014 годах, участвовавших в подавлении гражданского движения в этот период, а также для бывших советских функционеров. О люстрациях, их механизме и воздействии на национальную память мы поговорили с историком Никитой Петровым.
23 января 2015
23 января 2015
Выступление Бориса Беленкина (Мемориал) на конференции «Маргиналии – 2014: границы культуры и текста», прошедшей 5-7 сентября 2014 года в Елецком государственном университет имени И.А.Бунина.
25 мая 2017
25 мая 2017
Интервью с руководителем просветительских и образовательных программ Мемориала Ириной Щербаковой, в котором она рассказала о зарождении своего интереса к теме исторической памяти, пути в Мемориал и основании школьного конкурса.

Последние материалы