Обмен и обман: Юрий Трифонов пишет о футболе
Это было ещё до того, как Юрия Трифонова начала читать интеллигенция. Он уже был лауреатом сталинской премии третьей степени за свою дипломную работу в литинституте – лобовой, как столкновение на встречной полосе, роман «Студенты» (1950).
Несколько лет спустя, уже после смерти Сталина, выходит рассказ всё ещё молодого писателя, он называется «Конец сезона» (1956) и посвящён одному дню из жизни бывшего вратаря провинциальной футбольной команды, поздней осенью приехавшего на последний матч календарного года.
Для такого писателя, как Трифонов, это, очевидно, проходной рассказ на безопасную спортивную тему – её мог поднять добротный советский писатель, которых было немало и которые, в большинстве своём, превратили спортивную тему в ещё один соцреалистический тренажёр по отработке читательского терпения (см., например, серию советских рассказов в сборниках «Вокруг мяча»). При этом в каких-то необязательных, околосюжетных деталях трифоновское повествование напоминало дистиллированного Хемингуэя. Однако для читателей «Обмена», «Предварительных итогов» и «Долгого прощания» (все они написаны и изданы через 15-20 лет после «Конца сезона») в этом старом рассказе есть реверсивный временной ход – проблематика классического Трифонова 70-х годов, «советского символиста».
Закончивший с футболом 8 лет назад вратарь Малахов приезжает на «недостроенный стадион» «смотреть матч за право выхода в класс Б» – «зрелище убогое, но всё же лучше, чем ничего», со своей особенной миссией. Ему нужно переманить в свою команду центрального защитника гостей – он тренер-селекционер, приехавший за своей добычей.
Он делает это (и здесь мы пересказываем реалии, понятные любому советскому читателю рассказа), поскольку советский футбол – во многих своих аспектах, по сути, капиталистическое предприятие – с зарплатами игроков и доходами от билетов, на уровне деклараций и правил остаётся социалистическим – в частности, в нём не узаконена «позорная западная практика купли-продажи игроков».
Поскольку официально все игроки считаются «любителями» и не могут получить в свою трудовую книжку запись «футболист», они не связаны контрактами со своими клубами – идеологически это приравнивались бы к кабальному рабству или не столь уж давно отменённому крепостному праву.
На практике с конца 30-х годов в футболе действует экономика согласований(оригинальный термин принадлежит ко временам брежневского и трифоновского расцвета – 70-м) – талантливых игроков перекупают себе наиболее состоятельные и влиятельные команды. Все специфические заклинания, которые при этом произносятся, пересказаны и в трифоновском рассказе – игрок получал «подъёмные», увеличивал «жилплощадь», в столичных клубах он мог рассчитывать и на личный автомобиль (в подчёркнуто сниженном, провинциальном сюжете «Конца сезона», в «классе Б», такого, конечно, ждать не приходится).
Поразительное и во многом таинственное двоемыслие позволяет всем участникам этих футбольных переходов – тренерам, игрокам, болельщикам, официальным функционерам, год за годом проигрывать один и тот же ритуальный танец – высказывать неприятие таким не-советским и порочным практикам (всю глубину морального падения в такой момент познал ещё Антон Кандидов – главный герой книги Льва Кассиля «Вратарь» 1936 года) и позволять командам вновь и вновь приглашать себе игроков – используя доступные финансовые и административные рычаги: республиканские ЦК, денежные возможности своего спортивного общества, «приводные ремни» – призыв под знамёна милицейского «Динамо» или армейского ЦСКА.
От более позднего Трифонова «Конец сезона» наследует обострённое ощущение несправедливости, нечистоты в сложившейся, принятой всеми, обыденной житейской ситуации. Трифонов грубовато, но весьма характерно обрисовывает главные образы в рассказе, добавляет героям параллельные истории из прошлого – сам Малахов (бывший вратарь, теперь тренер) в своё время не уехал из своей нестоличной команды, теперь его задача – увезти на повышение молодого игрока. Его помощник в городе, где проходит матч – бывший одноклубник, а теперь – сотрудник милиции Свирин, одновременно и пособник в неправедном деле.
Кульминация небольшого рассказа – сцена разговора Малахова с молодым защитником Бурицким – по сути, сцена совращения. Запершись в гостиничном номере с портвейном и бутербродами из буфета, Малахов, как немолодой герой-любовник, кружит голову юному футболисту, кудрявому и непьющему блондину. И здесь у Трифонова заготовлен почти кинематографический твист-энд – слишком быстрое, явно обдуманное заранее, моральное падение молодого игрока, который, пробудив в совратителе воспоминания о былой невинности, спрашивает только «а с жилплощадью как?» – так поражает бывалого Малахова, что на следующий день тот сам отказывается от своего плана и не забирает игрока в свою команду.
О том, почему главный герой меняет своё решение, в рассказе ничего не сказано. С идейной точки зрения такое разрешение истории логично и предсказуемо – не могут же герои напиться и радостно отпраздновать произведённую капиталистическую товарно-денежную махинацию. Но, кажется, происходит нечто более интересное. В духе более поздних героев Трифонова – персонажей «Обмена» и «Предварительных итогов», Малахов избегает ответственности за собственное решение – перефразируя Вуди Аллена, он «не хотел бы быть членом клуба, в который входил бы сам».
Один из внимательных читателей и коллег Трифонова похожим образом определяет раздвоенность самого автора – «он болельщик: футбол и хоккей – дань времени, косвенно осуждаемая им в книгах». «Конец сезона», внешне прямолинейный рассказ на довольно пошлую тему, неожиданно превращается в почти чеховскую историю с обязательным открытым финалом.
