Болельщик «Спартака» Варлам Шаламов
Об увлечении футболом великого русского писателя Варлама Шаламова приходилось слышать и раньше. Недавно опубликованные воспоминания Сергея Гродзенского
Кажется, стилистическое несовпадение: автор «Колымских рассказов», глубоких и трагических, предвкушает просмотр «футбольчика», прыжки лагерника с семнадцатилетним «стажем», по воспоминаниям Сергея Гродзенского, «небезопасны для мебели», для характеристики главного тренера у поэта и блестящего стилиста идут в ход «лагерные словечки».
Но всё это, безусловно, проблема наших ожиданий, ханжества и пережитков юношеского максимализма. Как вспоминал один из молодых участников интеллигентских кухонных посиделок 70-х годов,
невозможно было себе представить, чтобы уважаемый тобой человек вдруг встал посреди беседы об экзистенциализме и сказал, мол, извини – там по телеку «Спартак» – «Торпедо»
«В Москве не будет Олимпийских игр»: к истории одной футурологической шутки.См.: urokiistorii.ru. .
Так и мы, скорее по инерции, рисуем себе Шаламова за разговором с Борисом Пастернаком или Надеждой Мандельштам, а не за просмотром футбольного матча.
Впрочем, это одно из тех ложных противоречий, которые необходимо скорее отмести, а не пытаться разрешать. Интереснее другое: посмотреть на Шаламова и «Спартак» сквозь призму их проясненной связи – любимая команда всегда кое-что говорит о болельщике (чья любовь кое-что говорит о самой команде).
Левое
Место основания «Спартака», его корни – Красная Пресня – важная точка отсчёта. Это крупнейший московский рабочий район рубежа XIX–XX вв., один из форпостов революции 1905 года, центр левого рабочего движения. То, что команда, впервые обустроившая и арендовавшая у государства площадку именно в этом районе (она меняла названия – МКС, «Красная Пресня» и т. д.) состояла из местных игроков, также не подвергается сомнению. Широкий круг предприимчивых друзей, взявшихся за дело в период раннего нэпа, ребята с Пресни смогли довести дело до середины 30-х, когда, в ходе новых преобразований, «поженили» профсоюз мелких служащих (Промкооперацию) и Комсомол для того, чтобы стать «Спартаком». Чрезвычайно редкий в Советском Союзе случай «полного цикла» в создании большой команды по принципу «снизу вверх», а не наоборот. «Красная Пресня» – команда детей революции: костяк её первого состава – игроки, родившиеся около 1900 года, которые были подростками и юношами в 1917-м.
 |
 |
Разумеется, эта история была бы неполна без особенных черт её героических отцов-основателей. Братья Старостины – не-москвичи, не-рабочие, дети егерей-старообрядцев из псковской деревни. Их присутствие в истории и ключевая роль в основании команды весьма характерна: они сами описывали себя как представителей своеобразного «третьего сословия»: не дворяне, но и не крестьяне. Люди, с детства привыкшие к гостям из «высшего общества» (старшие Старостины-егеря организовывали охоту для «господ»), закончившие престижное финансовое училище братьев Мансфельд. И, одновременно с этим, органические герои 20-х, новые горожане с интересом к новой советской культуре – поклонники и друзья Маяковского, Олеши, Яншина.
Все эти описания выглядят чрезвычайно узнаваемо. В автобиографическом романе о Вологде Шаламов деконструирует образ своего города, слой за слоем, отмечая те же черты. Это рабочий город, город революционеров-ссыльных. Это город левых интеллектуалов, с сильной народнической традицией. В то же время, сам Шаламов – как и Старостины для строгой Красной Пресни – своего рода «полукровка»: сын священника-миссионера, прогрессиста, однако весьма благополучного в дореволюционные годы.
Непролетарское происхождение Шаламова лишает его возможности закончить Московский университет, однако его воспоминания о 20-х и 30-х годах (между первым и вторым арестами) имеют немало общего с «культурными» мемуарами Андрея Старостина. Его внимание к левой культуре 20-х, новому стиху, новому роману, разумеется, более пристальное и профессиональное, чем у Старостиных, однако важно подчеркнуть, что они вместе были частью общего культурного пространства.
* * *
Очень многое об истории «Спартака» говорит история о происхождении его названия. Классическая версия, многократно описанная в мемуарной литературе: «взгляд старшего из братьев, Николая, случайно упал на книгу Джованьоли…» и т. д., как минимум, не совсем полна, а при более пристальном рассмотрении выглядит осознанно сконструированной.
Как уже отмечалось несколькими исследователями, команда из Красной Пресни, до того, как стать московским «Спартаком», дважды играла со «Спартаком» из Ленинграда, который вскоре после этого был расформирован. Внимательный и дотошный Николай Старостин в своей автобиографии «забыл» об этом факте, в его нарративе новый «Спартак» – первый и единственный.
Название сразу же оказывается сверхудачным: образ гладиатора на арене, «революционера» (восстание I века до н. э. рисовалось в советской историографии исключительно «революцией рабов») выгодно контрастировал с механическими, прикладными «Динамо», «Торпедо», «Локомотивом» и прочими.
Но, очевидно, подразумевался и другой «Спартак» – немецкий, основанный Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург в 1914 году, одна из вершин социал-демократического движения. И не то, чтобы эта история о происхождении названия была большим секретом, однако в 1935 году подобные реминесценции были уже совершенно неуместны. В одном из своих последних интервью вратарь «Спартака» 60-х Владимир Маслаченко прямо подтвердил эту версию названия, сославшись на свой разговор с Николаем Старостиным.
Очевидный признак удачного названия – возможность множественного прочтения. Такой «Спартак» был своим и для рабочих, и для новой интеллигенции. Его революционный дух был одновременно и по-советски выверенным, и по-советски двусмысленным.
С годами «Спартак» укрепил своё положение неведомственной команды. Именно этим Гродзенский объясняет симпатию Шаламова к «Спартаку». Это – не милиция и не армия. Это – оппозиционная команда, которая протестует своей удачной игрой на футбольном поле. Против чего она протестует? Никто в точности не знает. Может быть, интереснее понять, от чьего лица она это делает.
Правое
«Паблисити» – одно из любимых словечек отца Шаламова, с десяток раз повторённое его сыном в «Четвёртой Вологде», – то, что сделало «Спартак» самой популярной спортивной командой в истории СССР. Формула поддержки «50 процентов плюс 1 человек» – как раз то, что характеризовало отношение к ней на протяжении нескольких десятилетий. «Спартак» был тем, что в спортивной социологии называется «second favourite team» – «второй любимой командой» для множества немосковских болельщиков, симпатизировавших своим городским, областным или республиканским коллективам. Эта сторона влияния «Спартака» по-своему уникальна для Советского Союза. Важное замечание футбольного историка Акселя Вартаняна:
Посвящая себя «Спартаку», вы надеялись, что как-то выделитесь из того, что вас окружает, –
звучит как законченная рекламная модель для конструирования образа поп-звезды. В этой формуле поймана самая суть, её лишь нужно прочитать внимательно и отстранённо. Любовь к самой популярной команде позволяет тебе выделиться из того, что тебя окружает – но, симпатизируя самой популярной команде, ты сам сливаешься со своим окружением. Такой «Спартак» – команда для всех, позволяющая каждому почувствовать себя особенным.
Из двух ахматовских Россий – «сидевшей» и «сажавшей», Шаламов и «Спартак» олицетворяют первую. Лагерь – шаламовское пространство, шаламовская история, которую невозможно, да и не нужно сравнивать с историей четверых Старостиных. С точки зрения становления и развития, их лагерные корни проявляются как своя, самостоятельная новая точка отсчёта. Как Шаламов, сформировавшийся в 20-е годы, так и Старостины, и «Спартак», много сделавшие в 20-е и 30-е, приобрели совершенно новое историческое начало по возвращении из лагеря. Помимо уважения и внимания к пережитым страданиям (в стране, где практически все семьи так или иначе были затронуты политическим террором) они, например, целиком пропустили Великую Отечественную войну. Переоценить эту деталь невозможно, популярнейшая послевоенная команда – ЦДКА называлась «командой лейтенантов», она была командой-победителем, символом победы. Ни старостинский «Спартак», ни Шаламов ими не были. Их опыт апеллировал к полузапретной, личной истории, которую государство стремилось поскорее забыть.
«Спартак» и Шаламов вновь встретились уже в 50-е годы, после возвращения писателя из Колымы. В этом новом своеобразном мире Шаламов долго не мог получить разрешение жить и работать в Москве (популярные, имевшие покровителей Старостины взяли этот барьер быстрее), однако спустя несколько лет мог рассчитывать на путёвки в лечебный санаторий – от того же государства, которое убивало его на протяжении семнадцати лет. Так и Андрей Старостин, избитый следователем на Лубянке в 1942-м году до полной потери способности ходить, в 1960-м был начальником сборной СССР, выигравшей кубок Европы по футболу.
* * *
Футбольная команда по сути своего предназначения должна стремиться к победам. У неё нет выбора «не выступать под своим национальным флагом» или «не участвовать в международных соревнованиях» (подобные решения принимаются как раз-таки только на государственном уровне). Потому спортивный патриотизм, причастность «Спартака» к международным советским успехам самоочевидна. И в книгах Старостиных, и до-, и постперестроечных, нет каких-либо следов прямого отождествления спорта и политики в этом отношении, это было бы и невозможно – сама суть рода их занятий была связана со стремлением добиться успеха.
Но, даже зная о сложных, выстроенных и выстраданных взглядах Шаламова на советскую власть (советская власть не равняется сталинизму, революция 1917 года была величайшим шансом для справедливого переустройства общества, лучшая часть русской интеллигенции была связана с народничеством XIX века), невозможно без трепета читать запись в его дневнике 1972 года о зимней Олимпиаде в Саппоро:
Замечательная Белая Олимпиада! Не было нападений террористов – мюнхенские убийства, ни случайных людей. Что для меня лично было всего дороже? Женская золотая эстафета с результатом – СССР – Финляндия – ГДР, где золото было создано из ничего, даже не из нуля, а из минус четырех секунд, проиграла Балдычева на общем старте, ее столкнули, она упала. Второй этап Зоя Амосова, Г. Кулакова, Сметанина.
Шаламов, в отличие от многих болельщиков-интеллектуалов того времени – спортивный советский патриот. Разве такому человеку может понравиться заграничная публикация его рассказов издательством «Посев»?
* * *
Об истории «Спартака» написано немало воспоминаний, однако единственным научным исследованием остаётся книга американского историка Роберта Эдельмана «Московский Спартак: история народной команды в стране рабочих»
Болельщики «Спартака», несмотря на своеобразное инакомыслие, – пишет Эдельман, – вовсе не спешили преломить хлеб или нажарить гренок с Александром Солженицыным.
Интересная и немаловажная деталь к портрету болельщика «Спартака» Варлама Шаламова.
- С. ГРОДЗЕНСКИЙ. Шахматы в жизни Шаламова
- В. ЕСИПОВ. Варлам Шаламов - болельщик
- R. EDELMAN. Spartak Moscow. A History of the People’s Team in the Worker’s State Cornell University Press. Ithaca & London. 2009.
- Р. ЭДЕЛЬМАН. Маленький способ сказать «нет»
