Граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург и эпоха массовых репрессий в СССР

Автор А. Ю. Ватлин – доктор исторических наук, профессор Московского государственного уни­верситета им. М. В. Ломоносова. Опубликовано в: Вопросы истории, 2012, № 2 – 12.

В литературе посол Германии в СССР в 1934–1941 гг. Фридрих Вернер фон дер Шуленбург выступает в роли одного из творцов пакта о ненападении между Германией и СССР 1939 г., последовательного противника гитлеров­ской войны на ВостокеФляйшхауэр И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938– 1939. М. 1990; СОКОЛОВ В. В. Германский посол в Москве в 1934–1941 гг. Ф. Шуленбург – противник войны с Советским Союзом. – Новая и новейшая история, 2010, № 2; FLEISCHHAUER I. Diplomatischer Widerstand gegen «Unternehmen Barbarossa». Die Friedensbemuhungen der Deutschen Botschaft Moskau 1939–1941. Berlin. 1991; WOLLSTEIN G. Botschafter von der Schulenburg. Uberlegungen zum Problem der «Normalitat» der deutsch sowjetischer Beziehungen. In: MachtbewuBtsein in Deutschland am Vorabend des Zweiten Weltkrieges. Padeborn. 1984.. В мемуарах его соратники подчеркивали независимость и даже фронду посольства по отношению к основным направлениям политики Третьего рейхаSOMMER E. F. Botschafter Graf Schulenburg. Der letzte Vertreter des Deutschen Reiches in Moskau. Asendorf. 1987. Наиболее известны следующие мемуары: HERWARTH H. Zwischen Hitler und Stalin. Erlebte Zeitgeschichte 19311945. Frankfurt a.M. 1985; HILGER G. Wir und der Kreml. Deutschsowjetische Beziehungen 1918–1941. Erinnerungen eines deutschen Diplomaten. Frankfurt a.M. 1964.. Значительное внимание уделяется Шуленбургу как одному из участников антигитлеровского заговора, казненному в ноябре 1944 годаCHAVKIN B. L. Der deutsche Widerstand und Graf von der Schulenburg. – Forum fur osteuropaische Ideen und Zeitgeschichte, 2010, № 2.. Менее известно о другой сфере деятельности посла – его попытках противодействовать Большому террору, когда были затронуты судьбы граждан Германии, проживавших в СССРДеятельность Шуленбурга в этой сфере упоминается в ряде работ, однако пока еще не становилась предметом самостоятельного анализа (SCHAFRANEK H. Zwischen NKWD und Gestapo. Die Auslieferung deutscher und osterreichischer Antifaschisten aus der Sowjetunion an Nazideutschland 1937–1941. Frankfurt a.M. 1990; MENSING W. Eine «Morgengabe» Stalins an den Paktfreund Hitler? Die Auslieferung deutscher Emigranten an das NSRegime nach AbschluB des Hitler/StalinPakts – eine zwischen den Diktatoren arrangierte Preisgabe von «Antifaschisten»? – Zeitschrift des Forschungsverbundes SEDStaat, 2006, № 20.. 

С выходом в свет в 2009 г. книги «Das Amt» в ФРГ развернулась дискуссия о соучастии германских дипломатов в преступлениях нацистовСм. БОРОЗНЯК А.И. «Некролог, который заслужили эти господа». Нацистское прошлое германских дипломатов. – Новая и новейшая история, 2011, № 4; HUERTER J. Das Auswartige Amt, die NSDiktatur und der Holocaust. Kritische Bemerkungen zu einem Kommissionsbericht. – Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 2011, № 2.. Возражая против огульных обвинений всего корпуса сотрудников Министерства иностранных дел Германии, критики этого издания проводят различие между новым поколением «нацистских атташе» и дипломатами старой школыMAYER M. Akteure, Verbrechen und Kontinuitzrten. Das Auswartige Amt im Dritten Reich – Eine Binnendifferenzierung. –Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 2011, № 4.. Посол Шуленбург принадлежал ко второй категории. Более того, имя его – участника заговора 1944 г. – высечено на памятной доске в здании МИД ФРГ среди тех немногих имен, на которые должны равняться современные германские дипломаты.

При реконструкции взглядов и деятельности графа Шуленбурга, разумеется, этот его позитивный образ не должен влиять на освещение предшествующих событий. Попади он в руки Красной армии, он был бы доставлен в Москву уже без почетного караулаНа Лубянке оказались практически все германские дипломаты, арестованные советскими контрразведчиками в странах Центральной Европы на завершающем этапе войны (Тайны дипломатии Третьего рейха. Германские дипломаты, руководители зарубежных миссий, военные и полицейские атташе в советском плену. М. 2011).. Как одна из ключевых фигур диплома¬тии, он, конечно, не был свободен в своих решениях. В то же время специфика звания и должности посла, усиленная сословной традицией и воспитанием, побуждала Шуленбурга отстаивать собственное мнение в диалоге и с окружением Гитлера, и с высшими деятелями сталинского режима.

В деятельности посольства Германии в СССР и самого посла одним из направлений являлась оперативная реакция на массовые аресты: ведение «войны нот» с Наркоминделом, сбор информации об арестованных и попытки установления с ними прямого контакта. Берлин просил германских дипломатов оценить ущерб, нанесенный интересам Германии, предлагаемые ответные меры репрессивного и политического характера. Гестапо требовало присылки подробной информации на каждого немца, приговоренного Особым совещанием НКВД к высылке из СССР, выискивая среди них советских шпионов и коммунистических эмиссаров. Не меньшую активность проявляла и Заграничная организация НСДАП, настаивавшая на том, чтобы в Германию не попали лица еврейского происхождения. Наконец, работавшим в Москве дипломатам приходилось реагировать на запросы репрессированных о судьбе своих близких, об оставленном имуществе, выдавать им многочисленные справки и характеристики. Посольство и консульство работали в те годы в авральном режиме, о чем косвенно свидетельствует и усиление их персонала чиновниками, временно откомандированными из ГерманииПоказания В. Эйзенгарта, в январе–марте 1938 г. работавшего в германском консульстве в Москве и занимавшегося отправкой имущества репрессированных немецких граждан (там же, с. 541545).. Шуленбург старался передоверить оперативную работу своим подчинен¬ным (центральную роль среди них играл поверенный в делах Вернер фон Типпельскирх), сосредоточившись на контактах с руководителями Наркоминдела. Он постоянно, хотя и безуспешно, настаивал на личной встрече с Н. И. Ежовым, а потом с Л. П. Берией. Вопрос о репрессированных германских гражда¬нах являлся основным в ходе его переговоров с председателем Совнаркома В. М. Молотовым 23 декабря 1936 года. В то же время посол представлял руководству Германии собственное видение причин большого террора и перспектив внутриполитического развития СССР. По оценке А. Тейлора, «никто не мог судить о советской политике лучше Шуленбурга»TAYLOR AJ. P. The origins of the Second World War. London. 1961, p. 242.. 

Начальный этап репрессий

Шуленбург прибыл в Москву в момент, когда советско-германские отношения достигли пика напряженности. Только что закончился Лейпцигский процесс о поджоге Рейхстага, произошла взаимная высылка корреспондентов обеих стран, антисоветская риторика нацистских вождей вызывала ответную реакцию советской пропагандыPolitisches Archiv des Auswartigen Amtes, Berlin (PAAA). Botschaft Moskau. Akte 211.. Оказавшись рядом с дородным немцем, Калинин удачно сострил: «Ну, сразу видно, что имеешь дело с представителем высшей расы»HERWARTH H. Op. cit, S. 97.. Однако дальше благих пожеланий дело не пошло. В речи на съезде НСДАП Гитлер назвал большевизм главной угрозой современному миру, министерство пропаганды Й. Геббельса требовало от МИДа информации о кознях коминтерновских эмиссаров во всех странах, где находились дипломатические представительства Германии. Шуленбург неоднократно делал представления в Берлин, возражая против выдуманных репортажей о голоде в СССР, сопровождаемых фотографиями, сделанными еще в 1921 г., поскольку «это подрывает репутацию немецкой прессы как наиболее осведомленной о событиях в СССР», вредит и без того замороженным советско-германским отношениямPAAA. Botschaft Moskau. Akte 212.. 

С началом гражданской войны в Испании каждая из сторон искала все новые средства давления на оппонента. Германские пограничные службы чинили препятствия советским гражданам, отправлявшимся по железной дороге во Францию, а оттуда в Испанию. В свою очередь НКВД активизировал административную высылку представителей немецких промышленных кругов, обвинявшихся в шпионажеIbid. Протокол беседы германского дипломата Ф. Твардовского и представителя НКИД Б. С. Штейна, 1.VIII. 1936.. После первого из московских показательных процессов усилилась слежка за немецкими дипломатами, каждого из них «водила» по Москве целая группа сотрудников госбезопасности. Посетителей германского посольства останавливали на выходе и записывали их личные данные либо отводили в отделение милиции. В дипломатическом корпусе стало известно о подготовке следующего судебного процесса, который должен будет «раскрыть связи между троцкизмом и германским фашизмом». Подтверждение этого слуха не заставило себя долго ждать.

В Москве первые массовые аресты немецких граждан прошли в ночь на 5 ноября, в Ленинграде – в ночь на 10 ноября 1936 года. Всего было арестовано 23 человекаPAAA. Politische Abteilung V. R 104384. О составе этой группы, куда входили и три члена КПГ, см. SCHAFRANEK H. Op. cit., S. 2728.. Помимо лиц с германским паспортом были репрессированы советские сотрудники посольства и консульств Германии, юристы, оказывавшие им помощь на договорных началах. Ноябрьские аресты немцев выглядят незначительным эпизодом на фоне последующих событий Большого террора, однако с них начался новый этап нагнетавшейся в стране шпиономании, когда кропотливая работа по выявлению агентуры стала подменяться репрессиями в отношении лиц из окружения официальных представителей зарубежных странХАУСТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. М. 2009, с. 40. По данным, приводимым в книге, в рамках подготовки «немецкого» судебного процесса только в ноябре 1936 г. было арестовано 83 советских гражданина, имевших контакты с посольством Германии (с. 45).. 

Шуленбург в эти дни находился с дочерью в Тбилиси, поэтому с протестом к заместителю наркома иностранных дел В. П. Потемкину отправился Типпельскирх. 5 ноября он сообщил в МИД список арестованных, отмечая: «Причины этой волны арестов неизвестны. Очевидно, в комиссариате внутренних дел царит повышенная нервозность, которая находит свое выражение в ужесточении контроля над зданием посольства и его посетителями»PAAA. Botschaft Moskau. Akte 417.. Советские партнеры на первых порах ссылались на излишнее рвение низовых работников «органов» в связи с празднованием годовщины революции и обещали, что недоразумение вскоре разъяснитсяЗапись беседы Типпельскирха и Крестинского 11.XI.1936. Ibid.. Советские партнеры на первых порах ссылались на излишнее рвение низо­вых работников «органов» в связи с празднованием годовщины революции и обещали, что недоразумение вскоре разъяснитсяЗапись беседы Типпельскирха и Крестинского 11.XI.1936. Ibid.. Первые сообщения об арестах германская пресса увязывала с августовским показательным процес­сом (Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и др.), в них усматривалась попытка советских властей добиться полной изоляции посольства Германии от внеш­него мираAuslanderverhaftungen in Moskau. – Deutsche Allgemeine Zeitung. 11.XI. 1936..

Сразу же по возвращении в Москву Шуленбург отправился в НКИД и был принят М. М. Литвиновым. Нарком иностранных дел заверил его, что аресты немцев, произведенные в городах, где находятся дипломатические представительства Германии, не имеют ни малейшей связи с политикой. Органам госбезопасности удалось вскрыть «разветвленную фашистскую орга­низацию, к которой принадлежат все арестованные»; некоторые из них уже дали признательные показания. Подобные структуры, занимающиеся под­рывной деятельностью, существуют и в других странах, сказал он. Речь шла о так наз. «зарубежных группах НСДАП», которые легально существовали в ряде стран, где немцы составляли значительную национальную группу (на­пример, в Польше). В СССР такой организации не существовало, хотя НКВД предпринимал огромные усилия для того, чтобы ее обнаружитьВ 1934–1936 гг. с этой целью была проведена операция «Коричневая паутина», когда были взяты на учет все лица, имевшие связь с германскими представительствами в СССР (ХАУ­ СТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Ук. соч., с. 4445).. «Советс­ким органам внутренних дел мерещатся привидения», – заявил ШуленбургPAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Шуленбург в МИД, 17.XI.1936.. Он считал, что происшедшее было не следствием произвола органов НКВД, как объяснял это Литвинов, а реализацией директив высшего руководства страны.

Персонал посольства чувствовал, что состояние осажденной крепости в любой момент может смениться штурмом. Глава консульского отдела Г. Гензель поставил вопрос о том, не следует ли рекомендовать всем «политически благонадежным германским гражданам» покинуть СССР, и предложил на­чать общественные акции солидарности в ГерманииPAAA. Botschaft Moskau. Akte 417. Докладные записки Гензеля, 10 и 16.XI.1936.. Типпельскирх доло­жил в МИД свое видение ситуации, считая необходимым разоблачать в прес­се «явное несоответствие между советской конституцией и демократической болтовней, с одной стороны, и реалиями Советского Союза, который остает­ся страной азиатского произвола и ужасающего террора»PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Типпельскирх – руководителю «русского реферата» МИД Шлипу, 23.XI.1936.. 

Шуленбург предпочитал линию на постепенное сглаживание конфлик­та: любая шумиха повредит делу и арестованным немцам; видя, что НКИД фактически ничего не решает, он предлагал пока не раздувать кампанию в прессе и выждать, как будут далее развиваться события. По словам посла, Литвинов в ходе беседы «выглядел растерянным и смущенным», он мог стать союзником в урегулировании ситуации, к созданию которой ни он сам, ни его ведомство не имели ни малейшего отношения.
Посол выступил против жестких ответных мер, разрабатываемых в Бер­лине. 23 ноября сотрудники МИД и гестапо провели специальное совещание по вопросу об аресте и высылке советских граждан, находившихся в Герма­нииПо итогам совещания гестапо составило списки советских граждан, проживавших в Герма­нии – 1101 человек, включая сотрудников посольства и торгпредства (PAAA. Politische Abteilung V. R 104384). На протяжении 1936 г. советская колония в Германии резко сокра­тилась, на начало года в стране постоянно проживало 3794 гражданина СССР и 22569 человек, ранее имевших подданство России (PAAA. Botschaft Moskau. Akte 239). К январю 1938 г. почти вдвое сократился персонал полпредства и торгпредства СССР, из него были уволены все германские коммунисты (ibid. Akte 215).. По мнению Шуленбурга, прибегать к арестам следовало только при наличии серьезных оснований, иначе немцев обвинят в заимствовании «мето­дов советских властей», что лишит возможности использовать мировую прес­су. Кроме того, предполагаемые репрессии вызовут новую волну арестов не­мецких граждан в России и ухудшат положение уже арестованныхТелеграмма Шуленбурга в МИД, 28.XI.1936. 3 декабря она была переслана «русским рефе­ратом» МИД в гестапо (PAAA. Politische Abteilung V. R 104384).. Вопрос об ответных репрессиях в отношении советских граждан был на время закрыт.

В ходе дальнейших встреч с представителями НКИД Шуленбург не ис­пользовал его для давления на партнеров, однако настоятельно добивался ответа, когда же начнется судебный процесс над арестованными германски­ми гражданами. Литвинов обещал, что некоторые из арестованных будут ос­вобождены, но о деталях предстоящих процессов он ничего сказать не могIbid. Докладная записка Шуленбурга о беседе с Литвиновым 5 декабря 1936 года.. 

23 декабря состоялась встреча посла с Молотовым. Шуленбург сразу же перешел в наступление, потребовав скорейшей высылки немцев, арестован­ных по надуманным обвинениям: в СССР нет ни одной организации НСДАП, хотя один из чинов посольства является «доверенным лицом партии»16 января 1937 г. министр иностранных дел К. Нейрат подтвердил советскому послу в Германии Сурицу, что в СССР нет никакой организации НСДАП (Akten zur deutschen auswartigen Politik (ADAP). Reihe С Bd. 6. S. 314).. Мо­лотов со своей стороны пообещал не раздувать конфликт, свести преследова­ние немцев к «минимальному масштабу». Однако германские граждане, чья вина будет доказана, понесут заслуженное наказание.

31 декабря Шуленбург разослал в германские консульства на террито­рии СССР краткий отчет о встрече с председателем СНК, представив ее как максимально возможный успех. «Я передал нашу просьбу, чтобы, если для советской стороны процесс представляется неизбежным, ему не был придан характер политической демонстрации (показательного процесса)»PAAA. Botschaft Moskau. Akte 417.. Сотрудники дипломатических представительств находились в состоянии высшего напряжения, ни о каких отпусках не могло быть и речи, но «наши опасения, что русские устроят процесс как раз в рождественские дни, к счастью, не подтвердились»PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Руководитель политического отдела МИД Э. Вайц зеккер – Шуленбургу, 20.1.1937.. Германские дипломаты не могли знать, что он был назна­чен на 3 января, однако представленный Ежовым и А. Я. Вышинским сцена­рий не удовлетворил И. В. Сталина, который отложил начало процессаХАУСТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Ук. соч., с. 45..

Свою роль здесь сыграла и позиция НКИД, на что рассчитывал Шулен­бург. Литвинов в письме Сталину 15 января 1937 г. не решился высказаться против показательного процесса в принципе, но предложил учитывать инте­ресы НКИД – «нами уже давно обещано германскому послу освобождение некоторой части арестованных немцев». Тех же, кто подлежал суду, нарком иностранных дел просил не приговаривать к высшей мере наказания: «Мы всегда стояли на той точке зрения, что иностранные граждане, свободные в отношении нас от гражданских обязанностей и чувства долга перед Родиной, менее отвечают за антигосударственные действия, чем советские граждане»Цит. по: Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938. М. 2004, с. 40.. А главное, в тот момент советское руководство все еще прощупывало почву для улучшения отношений с Германией (миссия Д. В. Канделаки в Берли­неНАРИНСКИЙ М. М. Миссия Д. Канделаки в Берлине и советско-германские отношения (1935–1937 гг.). В кн.: 200 лет МИД России. Третьи Горчаковские чтения. М. 2003, с. 174–187.), и создавать новый полюс напряженности не имело смысла.

Новогоднюю паузу Шуленбург использовал для того, чтобы осмыслить итоги беседы с Молотовым, о которых он сообщал в личном письме своему
старому знакомому, руководителю политического отдела МИД Э. фон Вайцзеккеру 9 января 1937 годаADAP. Reihe С. Bd. 6, S. 288291.. Посол так объяснял свой визит к руководителю советского правительства накануне рождества: во-первых, надо было «еще раз подчеркнуть русским, что мы придаем весьма важное значение этому делу, во-вторых, из деловых и человеческих побуждений мне хотелось ис­пользовать все возможные средства для того, чтобы облегчить положение арестованных».

В письме приоткрывалась система внутренних взаимоотношений в окружении Сталина. «Я получил приглашение к господину Молотову неожи­данно быстро. Кроме этого, были и другие признаки, свидетельствовавшие о том, что Литвинову было в высшей степени приятно, что „премьер-министру“ – действительно важному и влиятельному лицу в Советском Союзе – было сообщено иностранным дипломатом о перегибах в действиях советских внутренних органов». Литвинов даже просил переводить самые острые места в речи Шуленбурга советника посольства Г. Хильгера, чтобы не возникло впечатления, что он сам каким-то образом сгущает краски.
«Нет сомнения в том, что некоторые из арестованных в ноябре поддан­ных Германии не являются ангелами, например, новосибирский инженер Штиклинг, у которого есть немецкая и русская жены, последняя к тому же еврейка, и против которого в Германии идет судебный процесс о бигамии. В то же время представляется очевидным, что мы не можем делать различий между арестованными. Мы не можем выступать в защиту одного и не прояв­лять заинтересованности в другом. Это напоминает случай с Содомом и Гоморрой: даже если среди арестованных окажутся всего три праведника – хотя их гораздо больше – следует пытаться защищать каждого из них. Если мы будем действовать иначе, советские власти смешают всех арестованных в одну кучу, и наверняка не в ту, которая соответствует нашим интересам».

Такой подход предполагал отказ от протестов в германской и мировой прессе до тех пор, пока советские власти будут выполнять свое обещание ограничить репрессии «минимальным объемом» (то есть откажутся от пока­зательного процесса против немцев). Еще до получения утвердительного от­вета из БерлинаPAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Вайцзеккер – Шуленбургу, 20.I.1937. посол 19 января 1937 г. пригласил к себе иностранных журналистов, аккредитованных в Москве, и изложил им свою позицию – мы считаем все обвинения в адрес германских граждан надуманными, но не хотели бы устраивать шумную кампанию, которая может только повредить арестованнымIbid. R 104385. Шуленбург в МИД, 1.II.1937..

Через несколько дней в Доме Союзов начался процесс К. Б. Радека – Г. Л. Пятакова. Среди 17 обвиняемых не было германских граждан, но о свя­зях подсудимых с фашизмом в обвинительном заключении говорилось нема­ло. В отличие от первого процесса, который остался «незамеченным» Шуленбургом, на это судебное действо он обратил пристальное внимание, оче­видно, опасаясь, что следующий процесс будет «германским». Как только прояснился замысел процесса и состав обвиняемых, наступило облегчение. Посол сообщил в МИД о «чисто театральном характере» судебной инсцени­ровки, что делало излишними любые протестыIbid. R 104401. Шуленбург в МИД, 29.I.1937.. Уже на следующий день «театральный процесс» упомянул в своей публичной речи Г. Геринг, и руко­водство внешнеполитического ведомства Германии согласилось с тем, что протестовать по дипломатическим каналам не имеет никакого смыслаADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 385. Вайцзеккер – в германское посольство в Москве, 3.II.1937.. 

В то же время Шуленбург подчеркивал, что процесс Радека–Пятакова «нельзя рассматривать западноевропейскими глазами и мерить западноевро­пейским масштабом». Судебный фарс – часть большого плана Сталина по насаждению страха в советском обществе, а заодно и самоизоляции страны от внешнего мира. Посол не скрывал иронии, перечисляя в своих телеграммах абсурдные обвинения: немцы оказались замешаны в преступлениях во всех отраслях советской экономики, «только железную дорогу оставили япон­цам». Загадкой оставалось, почему обвиняемые соглашались признавать пре­ступления, которые гарантировали им смерть («может быть, им грозили чем-то более страшным, чем смертная казнь»)Ibid., S. 377382. Шуленбург в МИД, 1.II.1937.. 

Хотя точка зрения Шуленбурга о «театральном характере» процесса была воспринята руководителями Третьего рейха, они хотели видеть в нем нечто большее. В дневнике Геббельс записал реакцию Гитлера, который обратил внимание на то, что среди обвиняемых преобладали евреи. «Фюрер все еще в сомнениях, не кроется ли здесь скрытая антисемитская тенденция. Может быть, Сталин все-таки собирается проучить евреев»Цит. по: FRIEDLANDER S. Das Dritte Reich und die Juden. 1. Band. Munchen 1998, S. 204.. 

Представитель классической школы дипломатии, Шуленбург в оценках ситуации в Советском Союзе не проводил мысль о «еврейской угрозе», хотя посольству неоднократно приходилось выполнять запросы Берлина о том, сколько евреев находится на высших государственных постахPAAA. Botschaft Moskau. Akte 558. Запрос МИД всем дипломатическим представительствам Германии, 16.VIII.1938. В ответе московского посольства были названы 22 человека.. Более того, посол пригрозил собственной отставкой, когда МИД попытался уволить с дипломатической службы его помощника Г. Герварта из-за его «неарийского происхождения»HERWARTH H. Op. cit., S. 109..

Линия посла на ожидание «доброй воли» со стороны советских властей без применения ответных репрессий вызывала растущее непонимание в ру­ководстве внешнеполитического ведомства. Вайцзеккер, ссылаясь на давле­ние со стороны родственников арестованных немцев, требовал конкретных результатовADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 385. Вайцзеккер Шуленбургу, 3.II. 1937.. Шуленбург был вынужден дать развернутое обоснование сво­ей позиции, подчеркнув, что ни на один миг не ослаблял внимание к про­блеме арестованных граждан Германии. На протяжении трех месяцев «мы оказывали на Комиссариат иностранных дел неослабевающее давление, хотя нам было совершенно ясно, что наши шаги имеют чисто формальный харак­тер и не приведут ни к каким результатам». Сотрудники НКИД находятся в «крайне неловком положении», так как не имеют достаточной информации о происходящем и один за другим становятся жертвами репрессий. Сгущая краски и подчеркивая, что перспектива «немецкого процесса» отнюдь не исчезла, посол страховал себя от упреков в бездействии, которые приходили с дипломатической почтой. На февраль–март 1937 г. пришелся период его самых активных контактов с руководством НКИД, и Шуленбург проявил немалую настойчивость.

17 февраля состоялась прошедшая в конструктивном духе беседа с заме­стителем наркома Н. Н. Крестинским, но уже на следующий день из Нарко­мата иностранных дел поступило предложение добровольно отозвать двух сотрудников посольства, чьи имена были названы на процессе Радека–Пя­таковаPAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург – в МИД, 17.II.1937.. Это было явным подтверждением растерянности, царившей в НКИД. 22 февраля Шуленбург заявил Крестинскому, что подобный шаг означал бы согласие с надуманными обвинениями, прозвучавшими в ходе процесса, и пригрозил ответными мерами. Переговоры зашли в тупик, одной из сторон необходимо было пойти на уступки. Уже через три дня были названы первые фамилии немцев, которые будут высланы из страны, хотя советская сторона уведомила, что остальным придется пройти через судебный процесс.

27 февраля представитель посольства получил к ним доступSCHAFRANEK H. Op. cit, S. 29.. В тот же день Шуленбург сообщил в Берлин о высылке четырех немецких граждан из Москвы и шести – из Ленинграда и просил, чтобы «гестапо отнеслось к ним помягче, допросило и установило слежку»PAAA. Politische Abteilung V. R 104385.. Последовало специальное сооб­щение ТАСС, воспроизведенное советской немецкоязычной газетой, о ре­шении НКВД выслать часть арестованных за шпионаж германских гражданAusweisung von neun deutschen Staatsangehorigen aus der UdSSR. – Deutsche Zentralzeitung. 1.III.1937.. Упоминание в сообщении о том, что двое из них отказались ехать в Германию из-за того, что там господствует фашистский режим, вызвало сар­кастическую ремарку посла: шпионы не желают возвращаться в страну, ради которой якобы рисковали собственной жизньюPAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург – в МИД, 3.III. 1938.! 

Так или иначе, высылку первой партии «ноябрьских арестованных» сле­довало рассматривать как шаг навстречу. Вопрос о «немецком процессе» не был снят с повестки дня, но переведен в плоскость обычного дипломатичес­кого торга. Посол покинул СССР в первой декаде марта, и Литвинов расце­нил это как демарш. «Допускаю, что Шуленбург не будет возвращаться в Москву до ликвидации вопроса об отозвании Баума (пресс-атташе германс­кого посольства. – А.В.) и, может быть, даже до процесса над немцами». Полпред Советского Союза в Германии Я. З. Суриц отметил, что во время пребывания в Берлине Шуленбург резко изменил свою благожелательную позицию по отношению к России, рисуя ее внутреннее положение в самых мрачных тонахДокументы внешней политики СССР (ДВП). Т. 20. М. 1976, с. 120, 139. Литвинов – Сурицу, 11.III. 1937.. 

Немецкий дипломат имел возможность познакомиться с протоколами допросов немцев, высланных из СССР, которые предоставило гестапоГестапо уже 24 марта прислало в МИД обобщенную сводку по допросам высланных из СССР, подчеркнув, что арестованным говорили в ходе следствия, будто представители германского посольства отказываются вступать с ними в контакт (PAAA. Politische Abteilung V. R 104385).. Из них следовало, что советские органы госбезопасности меньше всего интересо­вало установление истины, требовалось лишь получить от немцев признания в шпионаже и диверсиях, даже в подготовке убийства Сталина, для чего исполь­зовались самые жесткие методы вплоть до применения физического насилия. Это отразилось на тоне беседы Шуленбурга и Литвинова 27 марта 1937 года. «Аресты германских граждан превращаются в спортивное соревнование для нижних полицейских чинов», – заявил посолADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 646.. За немецкими дипломатами в СССР установлена неприкрытая слежка, сотрудникам консульства не дают встречаться с арестованными, передавать им деньги и теплые вещи. Перечень претензий завершался требованием немедленной встречи с Ежовым – эта идея, несомненно, хоть на миг развеселила Литвинова.

Наступательный дух Шуленбурга опирался на уверенность в том, что худшее уже позади. Действительно, сценарий «немецкого процесса» был от­вергнут, однако вместо него началась разработка широкой карательной опе­рации, призванной раз и навсегда покончить с «фашистским подпольем» в СССР. Свидетельством ее подготовки стала «Ориентировка о деятельности германских фашистов в СССР», разосланная руководством НКВД на места 2 апреля 1937 годаНаказанный народ. Репрессии против российских немцев. М. 1999, с. 40.. 21 апреля Литвинов предложил вождю начать торг вокруг арестованных граждан Германии: поскольку показательного процесса не будет, «я хотел бы получить от немцев некоторую компенсацию»Лубянка. 1937–1938, с. 133.. 3 мая нарком сообщил Шуленбургу о предстоящей высылке из СССР основной группы «ноябрьских арестованных», попросив в качестве ответного жеста доброй воли повлиять на правительство Ф. Франко, чтобы тот освободил советских моряков с захваченных кораблей, которые везли грузы в республи­канскую ИспаниюADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 761. 27 мая МИД Германии дал свое согласие и, поскольку моряков было больше, чем арестованных на тот момент немцев, высказался за обмен по принципу «одного на одного» (ibid., S. 841)..

Несмотря на то, что подобный «неформальный обмен» был одобрен Гитлером, процесс освобождения моряков затянулся почти на год. Первые из них прибыли на родину только в сентябре 1937 г., остальных удерживали в качестве заложников до тех пор, пока шел процесс высылки германских граждан из СССР. Последняя группа советских моряков прибыла на родину летом 1938 г., когда Франко передал Германии восемь последних членов экипажа теплохода «Комсомолец»СССР–Германия. 1933–1941, с. 177..

Еще одной сферой дипломатического торга, выросшей из шпионома­нии в СССР и напрямую связанной с массовыми репрессиями, стала судьба иностранных консульств. 27 мая 1937 г. Шуленбург проинформировал МИД о том, что советские власти поставили вопрос о закрытии германских кон­сульств со ссылкой на то, что их в СССР – семь, а советских в Германии – только два. В первую очередь речь шла о консульствах во Владивостоке и в ОдессеPAAA. Politische Abteilung V. R 104371.. Одним из главных аргументов стала вовлеченность их персонала в шпионскую деятельностьДВП. Т. 20, с. 667. Запись беседы Литвинова с Шуленбургом, 15.XI.1937.. Как нельзя кстати пришлись признания, полу­ченные у арестованных немецких граждан, проживавших в Ленинграде.

То, что консульства традиционно занимаются сбором информации о стране, где они находятся, ни для кого не является секретом. Во второй половине 1930-х годов даже проезд дипкурьеров во Владивосток и в Токио по Транссибирской железной дороге использовался немцами для сбора раз­ведывательной информацииADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 743. Военное министерство предоставляло дипкурьеру в качестве сопровождающего кадрового разведчика.. В то же время арестованные в 1945 г. герман­ские дипломаты показывали на допросах, что жесткие меры по их изоляции от местного населения свели информационный потенциал консульств к нулюТайны дипломатии Третьего рейха, с. 517.. С точки зрения интересов национальной безопасности особой нуж­ды сворачивать сеть иностранных консульств в СССР не было. Эта акция преследовала иную цель – утвердить в сознании советских людей умонаст­роения осажденной крепости, окруженной врагами и сотрясаемой диверсия­ми иностранных разведок.

Смягчая раздражение Берлина из-за требований ликвидировать консульства, представители НКИД одновременно объявили Шуленбургу, что «не­мецкого процесса» не будет, и затребовали список арестованных германских граждан, который вели в посольстве. Их набралось уже более ста, что вызва­ло удивление у сотрудника Наркомата иностранных дел, который принял список от Шуленбурга 31 маяADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 843.. 

Период «массовых операций»

К концу июля 1937 г. наметился прорыв в решении вопроса об обмене советских моряков на арестованных немцев, и казалось, что вопрос о «ноябрьских арестованных» будет вот-вот закрытСм. переписку МИД и посланника Германии при правительстве Франко в Саламанке (РААА. Politische Abteilung V. R 104400).. Однако именно в эти дни началась реализация оперативного приказа НКВД № 00439: арестовать всех германских граждан, занятых в оборонной промыш­ленности и на транспорте. За первую неделю, к 6 августа, было арестовано 340 человекНаказанный народ, с. 38.. До посольства доходила только отрывочная информация, да и то с опозданием: на 7 августа 1937 г. оно доложило в Берлин о 47 случаях арестов немецких граждан в предшествующие дниPAAA. Botschaft Moskau. Akte 260. Из Харькова пришла информация о 25 арестованных, в остальных городах, где находились консульства Германии, было арестовано по 23 челове­ка. В Москве, по данным посольства на 7 августа, было арестовано 14 подданных Герма­ нии, хотя на самом деле эта цифра достигала 79 человек (Государственный архив Российс­ кой Федерации (ГАРФ), ф. 10035.. Цифры, вызвавшие в Леонтьеве ком переулке настоящую панику, выглядели весьма скромно на фоне развора­чивавшегося в Советском Союзе Большого террора. «Немецкая» операция ор­ганов госбезопасности была лишь одним из множества его направлений и вскоре приобрела собственную динамику, а в итоге оказалась «посвящена в первую очередь гражданам советским, в основном этническим немцам»Наказанный народ, с. 51.. За эту категорию лиц посольство не чувствовало себя ответственным.

Советник посольства Типпельскирх беседовал с Литвиновым по поводу новой волны арестов уже 7 августа. Нарком был настроен благодушно, счи­тая вопрос о «ноябрьских арестах» исчерпанным, и подчеркнул, что советс­кая сторона отказалась от идеи устроить показательный процесс против гер­манских шпионов. Судя по немецкой записи беседы, Литвинов не был в курсе происходящего; он также признал, что у его ведомства нет никаких средств воздействия на НКВД.

В отсутствие Шуленбурга Типпельскирх применил собственную тактику противодействия репрессиям против германских граждан, рассчитанную на то, что протесты международной прессы заставят русских одуматься. Он по­лучил согласие Берлина, Вайцзеккер лишь попросил в сообщениях для газет говорить не о германских, а об «иностранных гражданах»PAAA. Politische Abteilung V. R 104400. Вайцзеккер – в посольство Германии в Москве, 9.VIII.1937.. 16 августа статс-секретарь МИД Г. Макензен разрешил сотрудникам посольства предпринять усилия к возвращению всех политически благонадежных немцев в Герма­нию. Тех, кто остается в силу договоров своих фирм, следовало призвать к максимальной сдержанности в высказыванияхADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 1075.. 

Вернувшись в Москву, посол 21 августа имел беседу с Потемкиным, потребовав немедленных объяснений. Вопрос об обмене теряет всякий смысл, ибо «советские власти высылают определенное количество немцев, а на сле­дующий день арестовывают вдвое больше»PAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург – в МИД, 21.VIII.1937.. Шуленбург напомнил о своей договоренности с Литвиновым, что те граждане Германии, по которым име­ются подозрения в шпионаже, будут высылаться из страны без предваритель­ного ареста и осуждения. Потемкин мог «успокоить» посла только тем, что нынешняя фаза репрессий проводится НКВД не только против немцев, но и против остальных иностранцев.

Шуленбург вернулся к оправдавшей себя ранее тактике замалчивания арестов и устроил форменный выговор корреспонденту одной из немецких газет в Москве, который опубликовал обширный материал о новой волне арестовADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 1108–1109. Статья появилась в «Deutsche Allgemeine Zeitung» 28 августа. Ее автор В. Юст был отозван из СССР (HERWARTH H. Op. cit., S. 68).. Не имея данных ни о масштабе немецкой операции НКВД, ни о реальном числе арестованных германских граждан, он расценивал происхо­дившее как давление советских властей ради скорейшего завершения перего­воров об освобождении моряков. Рост числа арестованных не играл особой роли, если сторонам удастся договориться о принципе обмена «всех на всех». Здесь Шуленбургу изменило чувство реальности. Он переоценил и заинтере­сованность Сталина в освобождении собственных граждан, и его страх перед осуждением со стороны мирового общественного мнения (в своих донесени­ях посол неоднократно отмечал, что угрозу кампании в европейских газетах он оставляет как решающий козырь напоследок).

11 сентября 1937 г. Шуленбург сделал соответствующий намек руковод­ству НКИД – отказ представителям посольства в свиданиях с находящими­ся в тюрьмах гражданами Германии рано или поздно будет расценен миро­вой прессой как «особая жестокость, направленная на изматывание аресто­ванных»PAAA. Politische Abteilung V. R 104386. Шуленбург – в Генеральное консульство Германии в Киеве, 24.IX.1937.. Репрессии коснулись не только их, но и членов их семей, кото­рые автоматически лишаются вида на жительство и вынуждены покидать Россию, бросая все свое имущество. Никто из разумных людей не поверит, что какое-либо из государств мира содержит в СССР такое число шпионов, а тем более пытается их руками убить советских политических лидеров, будь то Сталин или А. А. Жданов.

Сообщая о предпринятых шагах руководителям консульств и требуя от них сделать все возможное для облегчения судьбы арестованных, посол дол­жен был признать, что в создавшихся условиях Наркомат иностранных дел не решается вмешиваться в деятельность всесильного НКВД. Действительно, в ходе встреч с Шуленбургом Потемкину не оставалось ничего иного, как повторять фразы из передовиц советских газет: «Мы знаем, что враги нашей родины всеми средствами стараются ослабить ее экономическую и военную мощь и лишить СССР его вождей»СССР–Германия. 1933–1941, с. 160. Дневник Потемкина, запись 13.Х.1937.. 

28 октября (в списках арестованных германских граждан было уже 458 человекADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 739.) наметилось разрешение, казалось, безвыходной ситуации. Потем­кин сообщил, что получил от Ежова согласие на высылку из страны «всех германских граждан» (к тому моменту уже были высланы 24 человека из числа «ноябрьских арестованных»), как только будут освобождены советские моряки. Шуленбург оказывал давление не только на Наркоминдел, но и на собственное руководство: «Задержка с отправкой матросов в значительной мере осложнит решение здесь различных вопросов, включая консульский, а также ослабит мои позиции, ибо именно я предложил отправку матросов на немецком пароходе. Поэтому прошу не затягивать с отправлением советских матросов на родину»ADAP. Reihe C. Bd. 6. S. 1164–1165. Команды советских теплоходов «Комсомолец» и «Смидович» прибыли в германский порт Вильгельмсхафен 27 октября (ДВП, с. 576), оттуда их забрал советский транспорт.. 

За ноябрь и декабрь 1937 г. по приговору Особого совещания НКВД было выслано сразу 148 германских граждан, спасению которых способствовали не только внешнеполитические соображенияНаказанный народ, с. 51., но и энергичная дея­тельность самого Шуленбурга. Для него во второй половине года вопрос о судьбах арестованных стал самым главным, отодвинув на второй план даже перспективу закрытия германских консульств. У их руководителей, находив­шихся в форменной осаде, иногда сдавали нервы. Глава консульства в Ново­сибирске Мейер-Гейденхаген 13 декабря 1937 г. направил в Москву грани­чившее с истерикой сообщение о нетерпимых условиях его существования. Все связи консульства с внешним миром оборваны, местные власти саботи­руют любую просьбу, не работают даже водопровод и канализация, так как ни один водопроводчик не решается войти в здание, боясь последующего арестаPAAA. Botschaft Moskau. Akte 419.. Шуленбург отправил этот «крик души» в Берлин с философской припиской: то, что консул считает проявлением некоей сибирской азиатчи­ны, является обычным делом во всем СССР.

Аналитическая работа посла

Шуленбург ценился как опытный дипло­мат и аналитик не только руководителями германского МИДа – он был гостем съездов НСДАП в 1934 и 1936 гг., неоднократно встречался с лидера­ми Третьего рейха. Нацистам импонировало то, что кадровый дипломат по­пал в орбиту их идеологического влияния. Часть письма Шуленбурга от 9 февраля 1937 г. с тезисом о внутренней прочности сталинского режима была доложена Гитлеру. 28 апреля 1941 г. посол сделал последнюю попытку убедить фюрера в гибельности войны на ВостокеFLEISCHHAUER I. Op. cit., S. 309310.. После нападения на СССР он вместе с Риббентропом не раз бывал в ставке Гитлера, когда обсуждались вопросы оккупационной политикиТайны дипломатии Третьего рейха, с. 506. Герварт отмечал, что и до 1941 г. посол «имел возможность встречаться с Гитлером, как только видел необходимость в такой встрече» (HERWARTH H. Op. cit., S. 98)..

Донесения, которые в 1937–1938 гг. шли из Москвы в Берлин за под­писью Шуленбурга, являлись плодом коллективной работы «мозгового цен­тра» в посольстве, куда входили 45 человек. Однако в каждом случае право на решающие оценки оставалось за самим послом. Его переписка с германским МИДом позволяет говорить о том, что он сознательно уводил на второй план идеологическую сторону советской внешней политики, предпочи­тая давать ее анализ с точки зрения «реальполитик» в бисмарковском духе. Что касается внутренней политики СССР, то посол избегал демонизации политики Сталина, пытаясь ограничиться максимально возможным объек­тивным анализомSOMMER E. F. Op. cit., S. 55.. 

Показательные судебные процессы Шуленбург рассматривал как превентивный удар советского вождя против его поверженных противников, которые в случае любого обострения ситуации могут стать центром формирования политической оппозиции. «Нетрудно предположить, что троцкис­ты, как подлинные революционеры, сохраняли в той или иной форме кон­такты между собой». Если Троцкий обвиняет Сталина в предательстве инте­ресов мировой революции, то Сталин Троцкого – в предательстве интересов своей советской родины.

В результате на скамье подсудимых оказались не столько сами обвиняемые, сколько все недовольные единовластием вождя. «Процесс должен стать предупреждением для тех, кто не одобряет политику Сталина, направленную на наращивание военного потенциала страны и при этом ссылается на ле­нинские высказывания. Суд должен показать, что их всезнайство может окон­читься смертным приговором»ADAP. Reihe С Bd. 6. S. 382.. Не меньшую роль играет и попытка от­влечь мировое общественное мнение от политики советского вмешательства при помощи Коминтерна в дела других стран. Обвиняя Японию и Германию в подстрекательстве и шпионаже, Сталин следует известному правилу – громче всех кричать «держи вора». Поэтому жертвы показательных процессов, среди которых рано или поздно окажутся «правые» во главе с Н. И. Бухариным и А. И. Рыковым, так много говорят о своих связях с мировым фашизмом.

Шуленбург считал, что временный паралич государственной машины, порожденный страхом высших чиновников оказаться следующей жертвой репрессий, в конечном счете работал на укрепление режима личной власти. Все рычаги управления находятся в руках Сталина, «без его согласия никто не шевельнет и пальцем». Поэтому, отмечал он после завершения процесса Радека–Пятакова, на какое-то время волна репрессий прекратится. «Но никто не может знать, какие мысли внезапно родятся в мозгу Всемогущего в Крем­ле». Сообщения западной прессы о кризисе и даже близком крахе советского режима – глупость, состряпанная в Варшаве. «Обратившись к истории этой страны, мы видим, что в ней внезапно может произойти все что угодно, но только не насильственное свержение такого сильного и волевого диктатора, каким является Сталин»Ibid. S. 409, 410. Шуленбург в МИД, 8.II. 1937.. 

Поводом к аналитической записке «Большевизм и международное пра­во»Записка была отправлена в МИД 22 мая 1937 г. (PAAA. Politische Abteilung V. R 104407). стала кампания советской прессы против Е. Б. Пашуканиса, одного из главных экспертов в вопросах государственного строительства СССР. Ставя ему в упрек «правовой нигилизм», советские власти, как считал Шуленбург, подписывают приговор самим себе – с момента Октябрьской революции именно такое отношение к праву господствовало в стране. Что касается меж­дународного права, то здесь толкование его Пашуканисом как «оформление временного компромисса двух антагонистических систем, социализма и ка­питализма»ПАШУКАНИС Е. Б. Очерки по международному праву. М. 1935. ныне подвергнуто кардинальной ревизии. Такое толкование недооценивает попрание международного права германским фашизмом, бо­лее того – льет воду на его мельницу. В подобном анализе дискуссии до­вольно академического характера трудно увидеть скрытую критику Шуленбургом гитлеровской ревизии Версаля, однако очевидно, что он ограничива­ет пределы этой ревизии рамками международно-правовых актов. С этой же позиции он рассматривал в дальнейшем и Мюнхенский договор четырех дер­жав и советско-германский пакт о ненападении.

Полной неожиданностью для Шуленбурга оказалось раскрытие «заговора» в руководстве Красной армии. На сей раз в официальном сообщении о состояв­шемся процессе не уточнялось, на какую из иностранных разведок работали осужденные, отметил посол, что можно рассматривать как некое смягчение ан­тигерманской направленности советской пропаганды. В то же время «в здешнем дипломатическом корпусе никто не сомневается в надуманности обвинений». Их причины – все тот же страх Сталина перед тем, что кто-то из высших армейских командиров бросит ему вызов. Посол подчеркивал, что это серьез­ный удар по Красной армии, она лишилась своих «лучших и самых способных командиров», заменить которых в течение короткого времени не удастся. «Не­смотря на противоположные уверения советской прессы, следует предположить, что разоблачение высшего армейского командования как последних предателей окажет деморализующее воздействие на офицерский корпус»ADAP. Reihe С. Bd. 6, S. 912914. Шуленбург в МИД, 14.VI.1937.. 

Тень шпиономании, охватившей весь Советский Союз, упала даже на празднование двадцатилетия революции. «В настоящий момент советское правительство крайне напугано, везде видит шпионов, убийц и диверсантов, иностранные консульства по определению оказываются центрами всяческих злодейств»Ibid., S. 1168. Шуленбург в МИД, 8.XI.1937.. «Лыком в строку» пришлись даже окольцованные в Германии вороны, обнаруженные на территории СССР, о чем, конечно, не мог знать Шуленбург. Органы НКВД рассматривали этот факт как свидетельство того, что «немцы при помощи ворон исследуют направление ветров, с целью использования их в чисто диверсионных и бактериологических целях (поджог населенных пунктов, скирд хлеба и т. п.)»Лубянка. 1937–1938, с. 251..

Специалисты посольства трудились над докладом своего шефа, который тот прочитал в академии вермахта в Берлине 25 ноября 1937 г., очевидно, в присутствии военного министра В. БломбергаВ сборнике «Внешняя политика Германии» опубликованы заключительные страницы докла­да Шуленбурга (ADAP. Reihe D. Bd. 1, S. 729–730), полный текст находится в архиве МИД (PAAA. Botschaft Moskau. Akte 215). В воспоминаниях Герварта, который принимал участие в подготовке доклада, приведены выдержки из него (HERWARTH H. Op. cit., S. 124–130).. Вряд ли интерес к ситуации на Востоке вырос на пустом месте – 5 ноября Гитлер объявил генералам вер­махта о переходе к завоеванию соседних государств, на первых порах речь шла о Чехословакии и Австрии«Совершенно секретно! Только для командования!» Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. М. 1967, с. 57–59.. Шуленбург начал свой пространный доклад ис­торическим введением – позиция России на протяжении двух столетий игра­ла решающую роль в развитии Пруссии. Несмотря на серьезное ослабле­ние страны в годы революции и понесенные территориальные потери, ныне СССР – фактор мирового значения, с которым нельзя не считаться.

Печальный опыт прошлого заставляет нынешнее руководство страны форсировать движение страны к автаркии и наращивание военно-промыш­ленного потенциала, не обращая внимания на потребности населения. Став­ка делается не на производство качественных продуктов мирового уровня, а на валовые показатели. В результате экономику одолевают «детские болез­ни», главными из которых являются «ужасающе низкое качество выпускае­мой продукции, дефицит квалифицированной рабочей силы и плохая орга­низация производственного процесса». Готовность СССР к будущей «войне ресурсов» весьма условна – без достаточного количества предприятий, кото­рые в мирное время производят товары народного потребления, а с началом войны будут переведены на военные рельсы, ей не выдержать состязания с ведущими мировыми державами. Кроме того, ахиллесовой пятой страны оста­ется ее слаборазвитая транспортная система.

Но главная слабость Советского Союза лежит в политической плоско­сти, а именно в растущем противоречии между обветшавшей коммунисти­ческой доктриной и национальными интересами новой державы. В борьбе со сторонниками Л. Д. Троцкого Сталину удалось победить, взяв в свои руки партийный аппарат и выбросив немало идеологического балласта. В годы нэпа оба наследника Ленина отстаивали альтернативные проекты развития страны, но настроения в партии заставили Сталина в конечном счете при­нять программу своего поверженного противника.

Уделив всего одну страницу экономическому развитию страны, Шулен­бург перешел к той духовной контрреволюции, которую совершил сталинс­кий режим по отношению к обществу эпохи нэпа. Это стало основной час­тью его доклада – и по объему и в содержательном плане. Он приветствовал возвращение России к консервативным ценностям: семья как основная ячейка общества, восстановление авторитета родителей над детьми, запрет абортов, уголовное преследование гомосексуализма. Акцент в деятельности комсомо­ла перенесен из политической сферы в утилитарную, эта организация слу­жит уже не воспитанию борцов за мировую революцию, а военной подготов­ке юношей.

«Ранее считавшаяся буржуазным пережитком забота о внешнем виде, о собственном теле или о жилище ныне выступает в качестве позитивного иде­ала. Ателье мод объявляют, что могут сшить платья по последним парижс­ким моделям. В крупных городах открываются кафе и рестораны с такими ценами на еду и напитки, которые может позволить себе только слой людей, получающих максимальную зарплату. Джазбанды оказываются высшим про­явлением культурного прогресса». Посол не забыл упомянуть появление нео­классицизма в архитектуре, реабилитацию новогодней елки. Все это яв­лялось не просто мозаикой личных впечатлений, но подчинялось мысли о том, что возвращение к нормальности стало источником силы для Советско­го Союза. «В то время как после революции целью исторического обучения были этапы социологического развития, теперь вновь делается акцент на показ событий прошлого и исторических личностей. В недавно изданных новых учебниках появились даже князья, такие как Александр Невский…

Фигура Петра Великого подается таким образом, что он в известном смысле оказывается предшественником Сталина. Одним словом, молодежи приви­вается образ мыслей, соответствующий империалистическим целям советс­кого государства».

Не отказываясь от антирелигиозной пропаганды, режим поворачивается лицом к ценностям «советского патриотизма». Армия стала любимым детищем не только властей, но и всего народа, социальный статус офицеров – ничуть не ниже, чем при царском режиме. Не проводя прямых параллелей с ситуацией в Третьем рейхе, Шуленбург описывал нововведения сталинского курса в таком же позитивном ключе. Это противоречило уничижительному тону немецкой прессы, наставляемой Министерством пропаганды ГеббельсаDas RuBlandbild im Dritten Reich. Koln. 1994.. 

Подобные оценки, которые Шуленбург высказывал и ранее, не могли оставаться без внимания в Берлине. В качестве примера можно привести письмо министра иностранных дел К. Нейрата министру экономики Я. Шахту о бесе­де с фюрером 11 февраля 1937 года. Нейрат, очевидно, передавая позицию Гитлера, выражал сомнение в том, что современные лидеры СССР на деле отмежевались от агитации Коминтерна. «Все бы выглядело несколько по-дру­гому, если бы развитие России повернулось в направлении абсолютной деспо­тии, опирающейся на военные круги. В этом случае нам нельзя упустить мо­мент для возобновления активных отношений с Россией»ADAP. Reihe С Bd. 6, S. 426427.. В копии данного письма, присланной в германское посольство в Москве, именно это место подчеркнуто красным карандашом – вероятно, самим ШуленбургомPAAA. Botschaft Moskau. Akte 213.. 

Однако сам посол не считал, что «абсолютная деспотия» в России явля­ется делом ближайшего будущего. Это лишь один из возможных сценариев внутриполитического развития СССР, страна находится на перепутье, и на сегодняшний день мы не можем исключать ее трансформации в буржуазном ключе (Verbiirgerlichung). «Сталин вынужден признать, что здоровое и силь­ное государство невозможно построить на основе коммунистических тео­рий». Довольно отстраненно излагая эволюцию высшей власти в Советском Союзе, посол не жалел черной краски при изложении материальных условий жизни простых трудящихся и преобладающих настроений. «Население измо­тано двадцатью годами гражданской войны, бессмысленных экспериментов и ужасающей нужды. Осталась только жажда покоя. Большинство людей го­тово принять любую систему, лишь бы она давала хоть малейшую надежду на улучшение условий их жизни».

Подавляющее большинство населения получает зарплату, которая едва-едва позволяет держаться на плаву. Отменена карточная система, в рамках которой рабочие получали продовольствие по сниженным ценам. «Вместо бесклассового общества, которое коммунистическая партия превозносила в качестве конечной цели своих устремлений, ныне в Советском Союзе соци­альные противоречия достигли такого размаха, что не могут не бросаться в глаза. Так, господа народные комиссары и прочие высшие чиновники пользу­ются автомобилями высшего класса и дачами, расположенными в самых живописных местах, в то время как пролетарии, якобы осуществляющие свою диктатуру, ждут общественного транспорта в огромных очередях и имеют на человека всего по 4 кв. метра жилой площади».

Хуже выглядело только положение крестьян, которым, находясь на по­ложении рабов, приходится своим бесплатным трудом оплачивать индустри­ализацию страны. Идеологическая слепота привела к непродуманной кол­лективизации сельского хозяйства. Шуленбург называет два последствия этой политики, которые в перспективе негативно скажутся на оборонном потен­циале СССР. Во-первых, «крестьяне теперь воспринимают своих детей не как дешевую рабочую силу, а как излишних едоков, и рождаемость на селе вскоре резко упадет». Во-вторых, значительное потребление горючего меха­низированным сельским хозяйством будет забирать его у других отраслей экономики и у армии.

Естественно, в докладе перед высшим офицерским корпусом Шуленбург не мог обойти вопрос о грядущей войне. Его позиция выражена в док­ладе предельно четко: невозможно выиграть наступательную войну против России, за нее будет сражаться сама природа и география. «Если Советский Союз ныне и на годы вперед не в состоянии вести наступательную войну, то в ходе оборонительной войны на его стороне окажутся все те преимущества географического положения и национального характера, которые многократно приходили на помощь России в ходе ее истории». Эта мысль повторялась им неоднократно на протяжении доклада и, конечно, не могла пройти мимо внимания слушателей«Я попытался показать Вам, что ныне Советский Союз находится в стадии масштабных перемен и поэтому на протяжении еще довольно длительного времени не будет в состоянии вести наступательную войну с надеждой на успех»..

Характеристику сталинского правления Шуленбург также начинал с да­лекого прошлого. «Русская история демонстрирует нам немало примеров, когда такие люди, как Иван Грозный, Петр Великий или Николай I, благо­даря беспощадному уничтожению противников смогли с успехом сохранить и укрепить свою власть». Способность Сталина вывести страну из революци­онной анархии вполне импонировала прусскому консерватору, аристократу Шуленбургу, равно как и его ближайшим сотрудникам: «строгий централизм и жесткий этатизм сталинской системы находили в посольстве сдержанное одобрение»ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 48.. Его личный помощник писал в мемуарах: «Мы были убеждены в том, что Сталин, отбросив идеологический балласт и проводя прагматич­ную политику, стал возводить на месте коммунистического хаоса сильную в экономическом и военном отношении державу. Мы воспринимали Россию гораздо серьезнее, чем национал-социалисты»HERWARTH H. Op. cit,. S. 87.. Иной подход был у ключе­вых фигур консервативного Сопротивления Гитлеру – их страшило именно то, что нацистский режим по мере своего развертывания все больше напоми­нал то, что происходило в Советском СоюзеГ. Моммзен говорит даже об «идентификации националсоциализма и большевизма» от­ дельными идеологами Сопротивления (MOMMSEN H. Gesellschaftsbild und Verfassungsplane des deutschen Widerstandes. In: Widerstand im Dritten Reich. Frankfurt a.M. 1994, S. 28, 57..

Непонимание германских дипломатов вызывали лишь те колоссальные усилия, которые Сталин тратил на поддержание обветшавшего идеологического фасада, вместо того чтобы отказаться от него. Шуленбург приводил в качестве примера пропагандистскую кампанию, связанную с принятием «самой де­мократической конституции» и проведением общенародных выборов, а так­же существование таких подрывных организаций, как Коммунистический интернационал. Сталин, в отличие от Троцкого – чистый прагматик. Он давно отказался бы и от риторики мировой революции и от Коминтерна, но эта организация служит инструментом советской внешней политики, и – что еще более важно – в случае войны компартии станут важным союзником СССР в тылу врага.

Прагматизм Сталина делает его несравненно более опасным противником Германии, чем правоверные коммунисты, утверждал докладчик.

Не мог Шуленбург обойти своим вниманием и тему репрессий. Учиты­вая интересы аудитории, он больше всего говорил о «заговоре» в Красной армии, который рождал у слушателей неизбежные параллели с событиями «ночи длинных ножей» в Германии. При моральном осуждении расстрелов красных маршалов в докладе прозвучало их условное оправдание с макиавел­левской точки зрения: «Очевидно, что такая сильная личность, как Тухачев­ский, представлялся Сталину постоянной угрозой его собственной власти, кроме того, за рубежом Тухачевского неизменно видели в роли будущего главы России, своего рода Бонапарта». Советские власти так и не предъяви­ли миру никаких свидетельств преступных намерений заговорщиков, однако трудно себе представить, чтобы генералы не высказывали своего критичес­кого отношения к происходящему в стране. Итог этой чистки на руку Германии – она привела к падению армейской морали и назначению на высшие посты офицеров, не имевших опыта управления войсками.

Говоря о состоянии большевистской партии, Шуленбург констатировал растущее недовольство, связанное с тем, что реальная политика режима все дальше отходит от целей, провозглашенных в программе коммунистов.

Партийные активисты, способные самостоятельно принимать решения, Ста­лину не нужны, ему нужны «слепые инструменты». Отсюда продолжающие­ся репрессии против ключевых фигур государственного аппарата, особенно тех, кто был соратником Ленина, а ныне считает, что подлинно революцион­ную линию выражают взгляды Троцкого. Последний видит себя в роли Ле­нина, противостоявшего всей мощи социал-демократического движения в годы мировой войны.

На место казненных и отправленных в лагеря приходят «молодые люди в возрасте 3035 лет, недавно пришедшие в партию и занимавшие до того самые низшие посты. Эта советская молодежь совершенно не помнит доре­волюционную эпоху, полностью изолирована от контактов с заграницей и вполне доверяет советской пропаганде, твердящей об „ужасающем“ положе­нии царской России и капиталистического мира. Однако еще важнее то, что эти молодые люди не имеют личного опыта времен Ленина и ортодоксально­го коммунизма».

Причины нынешней волны террора, подчеркивал Шуленбург, нельзя сводить только к насильственному обновлению руководящих кадров. «Боль­шинство наблюдателей полагает, что старые большевики, пережившие доре­волюционное время и эпоху чистого коммунизма, равно как и все, кто имеет хоть какие-то связи с иными культурами, будь то иностранцы, проживаю­щие в СССР, или люди, имеющие родственников за рубежом, – должны быть либо уничтожены, либо обезврежены. Таким образом, советские люди лишатся возможности сравнивать, а посему малейшее улучшение их ужасаю­щего материального положения покажется им огромной милостью „всемогу­щего“ Сталина».

Этим почти орвелловским тезисом заканчивается обширный доклад, что, очевидно, отражает то значение, которое Шуленбург придавал репрессиям как инструменту формирования новой системы власти. Конечно, посол не мог знать тех или иных деталей о «массовых операциях» НКВД и точно су­дить о размахе репрессий, однако главное им угадано верно – речь шла не просто о «притоке свежей крови» во власть, но и о лишении общества ценно­стных ориентиров. Точным оказался и заключительный прогноз о том, что волна репрессий не может продолжаться долго и вскоре наступит некоторое потепление в сфере внутренней политики Советского Союза.

Делая выводы прикладного характера, Шуленбург подчеркивал, что глав­ная цель внешней политики СССР – не допустить новой войны, а значит, не допустить возрождения военного потенциала Третьего рейха. «Каждый шаг к могуществу Германии рассматривается в Советском Союзе как соб­ственное поражение». Тезис докладчика о том, что русские не в состоянии противодействовать подъему новой Германии, явно импонировал слушате­лям, но был предназначен не только для внутреннего потребленияОтсюда панический страх советского руководства перед всемогуществом разведслужб Третье­ го рейха. 21 мая 1937 г. Сталин внушал Ежову: «Необходимо полностью учесть урок сотруд­ничества с немцами. Рапалло, тесные взаимоотношения создали иллюзию дружбы. Немцы же, оставаясь нашими врагами, лезли к нам и насадили свою [разведывательную] сеть» (ПЕТ­ РОВ Н.В., ЯНСЕН М. «Сталинский питомец» – Николай Ежов. М. 2009, с. 292).. Шулен­бург утверждал, что страх перед немцами, имеющий глубокие исторические корни и многократно усиленный после прихода к власти национал-социа­лизма, заставляет СССР активно вооружаться и искать союзников в Европе. Он уже привел к повороту от пролетарского интернационализма к нацио­нально окрашенному патриотизму в советской пропаганде.

Прямого призыва к сотрудничеству с Советским Союзом в докладе не содержалось, как не было в нем и критических выводов из очевидных параллелей во внутриполитическом развитии двух странХорошо знавший Шуленбурга посол Румынии в СССР Г. Гафенку отмечал в мемуарах, имея в виду германского посла: «Дипломаты, которым в одинаковой степени были духовно чужды и большевистское учение, и национал-социалистская доктрина, понимали (возмож­но, благодаря именно этому отчуждению), в какой мере имевшиеся в обеих системах анало­гии можно было бы использовать для достижения примирения и доброго согласия» (цит. по: ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 49).. Однако каждый слушатель мог понять, что идеологически мотивированная конфронтация и антисоветская риторика Геббельса как минимум невыгодны Третьему рей­ху. Почему бы не отвратить Сталина от идеи коалиции с западными союз­никами, которая представляется советскому вождю вынужденной и проти­воестественной, но в нынешних условиях единственно возможной? Эта мысль получила свою практическую реализацию в августе 1939 г. – при самом деятельном участии Шуленбурга.

Написанный с позиций «реальполитик» доклад, конечно, не являлся «проектом будущего сотрудничества России и Германии»HERWARTH H. Op. cit., S. 129130.. Скорее можно говорить о том, что он имел характер предупреждения. Проницательный ана­литик и отнюдь не пацифист, Шуленбург донес до офицерского корпуса несколько бесспорных истин: Россия не может и не будет вести наступатель­ную войну, но сильна в обороне уже в силу своих геополитических позиций. Германия для русских – исконный враг, поэтому именно от нее ждут угрозы и нападения. На сегодняшний день страна ослаблена радикальными перево­ротами в хозяйственной системе и репрессиями против руководства Красной армии, но ее военно-промышленный потенциал растет день ото дня.

Подобные истины можно было интерпретировать по-разномуНет оснований говорить (ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 50) о том, что доклад свидетель­ствовал о переходе Шуленбурга к «активной оппозиции в отношении планов Гитлера в Восточной Европе».. Пред­ставляется сомнительным, чтобы они могли отвратить вермахт и политичес­кое руководство Третьего рейха от замыслов завоевания «жизненного про­странства» на Востоке. В то же время нельзя исключать, что они укрепляли стремление опередить противника и захватить его врасплох в момент сосре­доточения сил. С подобной аргументацией германский Генеральный штаб настаивал на скорейшем открытии военных действий в августе 1914 года. События конца тридцатых годов показали, что опыт первой мировой войны не пошел впрок.

События 1938 года

В первые месяцы 1938 г. немецкая операция НКВД продолжала набирать обороты, хотя доля германских граждан в числе арес­тованных сокращалась – большинство из них последовало настоятельным советам посольства и покинуло страну; членов семей репрессированных со­ветские органы высылали в административным порядке. Закрытие 22 кон­сульств различных стран (в том числе трех германских) рассматривалось Шуленбургом как составная часть процесса максимальной изоляции страны от внешнего мираADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 734. Шуленбург в МИД, 17.I.1938.. В январе из СССР было выслано 102 германских граж­данина – максимальная цифра в период «массовых операций»; в посольстве начали надеяться на то, что постоянно пополняемые списки арестованных наконец-то начнут сокращаться.

Именно с высылкой была связана неожиданно возникшая линия напря­женности во взаимоотношениях дипломатического представительства Гер­мании и двух советских наркоматов – внутренних и иностранных дел. Сооб­щая в гестапо об арестах немецких эмигрантов-антифашистов, посольство в ряде случаев начинало в отношении их процесс лишения германского граж­данства. Например, получив сообщение о высылаемом из СССР коммунисте Й. Паутце, гестапо потребовало не выдавать ему паспорт, чтобы «уберечь германское народное сообщество от нового контакта с ним»PAAA. Politische Abteilung V. R 104402. Рейхсфюрер СС и шеф тайной полиции – в МИД, 15.I.1938.. Сотрудники консульского отдела выполняли указания могущественного ведомства, аннулируя и оставляя у себя паспорта лиц, которых в спешном порядке лишали германского гражданства. В результате советским органам госбезопасности приходилось повторять всю процедуру оформления след­ственных дел и вынесения приговора, что лишь усиливало неразбериху пе­риода «массовых операций». Шуленбург не просто получил соответствующее представление Наркоминдела, советская сторона пригрозила полностью приостановить процесс высылки германских граждан на родину. Послу при­шлось искать выход из непростой ситуации.

В беседах с советскими дипломатами он подчеркивал, что речь идет в основном о коммунистах, и Третий рейх имеет такое же право не пускать к себе людей, занимающихся подрывной деятельностью, как и советское пра­вительство, которое отказывает во въезде белоэмигрантам. В своих письмах в МИД Шуленбург предлагал «ради интересов всех арестованных» максималь­но сузить число тех, кому отказано в возвращении в Германию, и не начи­нать процедуру лишения гражданства сразу же после того, как советская сто­рона присылает в посольство документы для получения транзитных визIbid., Шуленбург в МИД, 12.I.1938.. 

Такой подход может быть расценен и как содействие передаче в гестапо немецких антифашистов (как уже отмечалось выше, некоторые политэмиг­ранты отказывались добровольно возвращаться на родину), и как борьба за их вызволение с Лубянки. И то и другое было побочным эффектом прагма­тичной установки Шуленбурга на максимально быструю репатриацию гер­манских граждан, осужденных в СССР за политические преступления. По­сольство не должно принимать на себя роль политического фильтра, на это существуют специальные службы на территории Третьего рейха. Не испыты­вая ни малейших симпатий к коммунистам, посол в ряде случаев помогал членам их семейств спастись от репрессий. По его личному указанию на территории посольства несколько недель жила А. Зингфогель, муж которой, крупный функционер КПГ К. Гельвиг был расстрелян Сталиным в конце 1937 годаАнна Зингфогель ждала выдачи германского паспорта, но сразу же после выхода из здания посольства была арестована и приговорена к высылке в декабре 1939 г. (ГАРФ, ф. 10035, оп. 2, д. 28484).. 

Позиция Шуленбурга была не без колебаний поддержана в Берлине. Со­трудники «русского реферата» признавали, что приезд в Германию лиц, «ко­торые представляются нам нежелательными», «ставит МИД в непростое поло­жение по отношению к гестапо». Чтобы избежать конфликта двух ведомств, руководители Министерства иностранных дел обещали ведомству Гиммлера довести доводы гестапо до посла в «приватном письме», а также рекомендова­ли гестаповцам арестовывать «закоренелых коммунистов» при пересечении ими границыPAAA. Politische Abteilung V. R 104402. Шлип – в гестапо, 24.I.1938.. Как видно из служебной переписки, на пятом году существо­вания Третьего рейха германские дипломаты все еще не испытывали особого пиетета перед тайной полицией. Однако она находила способы отстаивания своих интересов. За 1937–1938 гг. около 20 немцев, приговоренных в СССР к высылке, так и остались в ГУЛАГе, ибо в процессе следствия и после вынесе­ния приговора они были лишены германского гражданстваSCHAFRANEK H. Op. cit., S. 49. После подписания советскогерманского пакта о ненападе­ нии большинство из них было выслано в Германию, зачастую против их собственной воли.. 

Шуленбург продолжал доставлять Потемкину списки арестованных, ко­торые с марта 1938 г. перестали увеличиваться. Сообщая в МИД о 665 гер­манских гражданах, находившихся в советских тюрьмах, Шуленбург призна­вал, что эта цифра неполная, так как в нее не входят политэмигранты, при­бывшие в СССР по подложным паспортамADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 739740. Шуленбург в МИД, 7.II.1938.. О них органы НКВД вообще ничего не сообщали германским представителям, самовольно приравнивая их по правовому статусу к советским гражданам. Число таких политэмигран­тов оценивалось консульством примерно в 200 человек, что явно занижено: только в Москве к концу 1937 г. было арестовано 228 членов КПГРоссийский государственный архив социально-политической истории, ф. 495, оп. 292, д. 94, л. 1.. 

Всю осень и зиму 1937–1938 г. в Берлине продолжался поиск ответных мер, в который Шуленбург был частично вовлечен. Ведомство Гиммлера 5 января 1938 г. распорядилось о поголовной высылке советских евреев из ГерманииADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 731. Детали этой акции, ставшей образцом для последующих репрессий против евреев с иностранным гражданством в Третьем рейхе, до сих пор не изучены.. Распоряжение было получено в московском посольстве и при­нято к сведению без каких-либо возражений. В то же время посол неизменно выступал против тактики «око за око, зуб за зуб», отдавая себе отчет в том, что для Сталина ни советские граждане в Германии, ни немецкие коммуни­сты особой ценности не представляли. Использовать их можно было только тогда, когда это обещало пропагандистский эффект, как в случае в Э. Тель­маном или советскими моряками, захваченными в Испании. На запрос гес­тапо о возможном введении запрета для немцев работать в советских учреж­дениях в Германии посол дал негативный отзыв – это приведет к тому, что мы в России лишимся местных сотрудников, а от их услуг мы не можем отказаться. Кроме того, всех их тут же арестует НКВДPAAA. Botschaft Moskau. Akte 213. Шуленбург в МИД, 13.VI.1938.. 

К осени 1938 г. проблема арестованных немецких граждан превратилась в дипломатическую рутину. Готовясь к встрече с Молотовым, Шуленбург отмечал, что их число все еще составляет 400 человек. Одновременно он планировал поставить перед председателем Совнаркома СССР практические вопросы о разрешении на вывоз их имущества и денежных средств, облегче­ние выезда в Германию их жен и детейIbid. Akte 558. Заметки Шуленбурга, 26.Х.1938.. После освобождения советских моряков германский посол в ходе беседы 29 октября предложил Литвинову окончательно закрыть вопрос по репрессированнымIbid. Politische Abteilung V. R 104386. Шуленбург в МИД, 31.Х.1938.. 

Можно не сомневаться в том, что и Шуленбург и Литвинов с облегчени­ем восприняли весть об отставке Ежова, которая символизировала заверше­ние активной фазы Большого террора. Именно так оценил это событие по­сол в своей аналитической записке: разрушение сложного государственного механизма грозит стать необратимым процессом, теперь Сталину понадо­бился человек, способный воплотить свою энергию в созидательном плане. Конечно, это не означает отказа от методов ГПУ, скорее речь идет о попытке после почти полного уничтожения старой большевистской гвардии Ежовым реконструировать советский аппарат, в который благодаря репрессиям уст­ремились «молодые сталинские кадры»Ibid. Botschaft Moskau. Akte 558. Шуленбург – в МИД, 12.XII.1938. ПО. СССР–Германия. 1933–1941, с. 171–172.. 

После смены власти в НКВД Наркомат иностранных дел стал более внимательно реагировать на запросы германской стороны. Литвинов даже поставил перед Берией вопрос о том, «согласны ли Вы принять германского посла», который настойчиво просил об этом. Новый нарком внутренних дел, поднаторевший в аппаратных интригах, отказался от встречи, написав Ста­лину записку по существу вопросов, поднятых Шуленбургом. В результате были сверены списки репрессированных, началась служебная проверка по следственным делам некоторых из них, найдены и отправлены на родину дети германских граждан, о судьбе которых посол неоднократно запрашивал чиновников НКИД«Детей ведь ни в чем не обвиняют, для вас они – только лишние расходы», – заявил Шуленбург Литвинову 4 января 1939 г. (PAAA. Politische Abteilung V. R 104386). О детях арестованной и умершей в заключении И. Марсман, которые были найдены в детском доме в Волгоградской области усилиями сотрудников посольства, см. MENSING W. Von der Ruhr in den GULag. Opfer des Stalinschen Massenterrors aus dem Ruhrgebiet. Essen. 2001, S. 145–154.. 

В 1939 г. проблема репрессий все больше теряла свою остроту. Европа стояла накануне новой войны, и Шуленбург сосредоточил свое внимание на изменении общего климата советско-германских отношений. В НКИД заве­ряли его, что частные вопросы, такие, как хозяйственные связи и судьбы находившихся в тюрьмах немецких граждан, сами собой получат разреше­ние, как только под них «будет подведена надлежащая политическая база»СССР–Германия. 1933–1941, с. 177. Дневник Потемкина, запись 20.V.1939.. Действительно, после заключения пакта о ненападении началась вторая вол­на высылки из СССР репрессированных немцев, которая затронула более трехсот человекПодробнее см.: SCHAFRANEK H. Op. cit., S. 54–88.. 

Образ и реальность

В своей борьбе за освобождение и возвращение на родину репрессированных в Советском Союзе германских граждан Шулен­бург руководствовался не только кодексом чести добросовестного бюрокра­та, но и гуманитарными соображениями. Постоянные демарши по поводу репрессий посол вполне мог переложить на плечи своих сотрудников, тем более что избранный им «метод надоедания» чиновникам НКИД не обещал скорого и радикального решения проблемы. Вряд ли имеет смысл искать в этой деятельности некие «точки роста», которые привели графа в антигитле­ровское Сопротивление, однако близкое знакомство с репрессивной практи­кой обоих тоталитарных режимов не могло пройти бесследно.

Подобно своему визави – наркому Литвинову, Шуленбург стремился использовать порученное ему дело для реализации собственных представле­ний об оптимальном развитии отношений между двумя странами. Полоса аре­стов германских граждан, начавшаяся в ноябре 1936 г., представлялась ему новым барьером на этом пути. Речь шла не столько об отдельных судьбах, сколько о перспективе показательного судебного процесса с немцами в каче­стве главных обвиняемых, который довел бы советско-германские отношения до крайней точки. Как только в Москве отказались от проведения судебного спектакля, Шуленбург приложил усилия для подготовки обмена советских моряков, захваченных Франко, на репрессированных германских граждан. Здесь он чувствовал себя в своей стихии, сумев добиться «неформального обмена». В то же время мимо внимания Шуленбурга (а также германской дипломатии, равно как и мирового общественного мнения в целом) прошел масштаб «мас­совых операций» НКВД, развернувшихся в Советском Союзе летом 1937 года. Хотя в посольстве били тревогу – цифры арестов говорили сами за себя – но качественных изменений не заметили. Посол продолжал свою старую тактику: неустанные напоминания о судьбах арестованных в беседах с руководителями НКИД, требования встречи с Ежовым, отказ от подключения прессы для мо­рального давления на советские власти.

В своих аналитических материалах Шуленбург отмечал, что репрессии направлены не столько против реальных и потенциальных шпионов, сколь­ко против всех тех, кто в прошлом и настоящем видел «иной мир», а значит, оказывался прямой угрозой сталинской унификации советского общества. Весьма проницательным был его вывод о том, что волна массовых арестов не может продолжаться бесконечно, ибо она уже нанесла огромный вред обо­ронному потенциалу СССР и его моральному авторитету за границей. В то же время Шуленбург признавал, что репрессии укрепили самодержавную власть Сталина над народом. Имея за плечами десятилетний опыт работы на посту посланника в Персии, он требовал от своих сотрудников не мерить происходившее «западноевропейским масштабом», воздерживаться от при­вычных моральных оценок. С его точки зрения Сталин в гораздо большей мере вписывался в традицию русской истории, нежели сторонники мировой революции.

Представления Шуленбурга о стране пребывания развивались в русле прусской бюрократической традиции и консервативного понимания «госу­дарственного интереса»«В соответствии с лучшей, хотя и слишком редко проявлявшейся прусской традицией, он поставил законы совести и глубоко укорененного патриотизма выше обязанности подчи­нения и повиновения, которой он на протяжении длительного срока своей службы образ­цово и с готовностью следовал» (ЛИНКЕ Х. Г. Общность судеб? Советский Союз в полити­ческих расчетах германских послов в Москве с 1922 по 1941 г. В кн.: Россия и Германия в XX веке. М. 2010, с. 162).. Симпатизируя сталинскому повороту к прагма­тизму и великодержавию, германский аристократ не видел ничего противо­естественного в том, что народы России безропотно принимали все новые удары начальственного хлыста. Можно говорить о двойной морали и нацио­нализме графа – подобное смирение он, как показало дальнейшее, не стал бы считать бесспорным достоинством немецкого народа.

Историки германского Сопротивления несколько преувеличивают оп­позиционность Шуленбурга гитлеровскому режиму. Третий рейх не был для него полным отрицанием кайзеровской Германии, равно как и Советский Союз – отрицанием царской России. Его линия на сближение двух стран, в которых после эпохи анархии победила «сильная рука», долгое время остава­лась незамеченной и в рейхсканцелярии Гитлера, и в МИДе. Чем меньше посол мог воздействовать на ход советско-германских отношений в целом, тем больше энергии он тратил в тех сферах, где от его рвения хоть что-то зависело. Судьба немецких граждан, репрессированных в эпоху Большого террора, представлялась ему важной точкой приложения собственных сил именно потому, что позволяла действовать, как он писал Вайцзеккеру, «ис­ходя из человеческих побуждений».

Будучи по натуре «добрым чиновником», Шуленбург отказался от пре­вращения посольства в политический фильтр для высылаемых германских граждан, считая, что этим должно заниматься гестапо. В ряде случаев он и его сотрудники помогали семьям коммунистов и евреев получать выездные документы. Но исключения только подтверждали правило – германское посольство в Москве не было местом, свободным от национал-социализма, вопреки утверждениям работавших там мемуаристов. Да и сам посол, являв­шийся членом НСДАП, долго разделял иллюзии, что сможет в нужном клю­че повлиять на вождей Третьего рейха.

Шуленбург был казнен в 1944 г. не как активный участник антифашис­тского Сопротивления – таковым он не был, хотя поддерживал связи с «круж­ком Крайзау» и постоянно фигурировал в планах заговорщиковХАВКИН Б. Л. Граф Шуленбург: «Сообщите господину Молотову, что я умер… за советс­ко-германское сотрудничество». – Родина, 2011, № 1, с. 121–128.. Он являл­ся символической фигурой прусского служилого сословия, которое считало Гитлера полезным, пока тот шел от одного успеха к другому, и которое пере­шло к открытой фронде, когда режим национал-социалистов зашатался. В этом плане его судьба оказалась весьма похожей на судьбы «старых боль­шевиков», уничтоженных, как справедливо отмечал сам Шуленбург, не из-за того, что им можно было предъявить конкретные обвинения, а потому, что их взгляд на мир олицетворял собой угрозу сталинскому самодержавию.

Кроме того, Гитлеру нужны были козлы отпущения за военную катаст­рофу на Востоке. В их число попали военные и дипломаты, оказывавшие сопротивление его планам завоевания мирового господства. Это также напо­минало историю отношений Сталина с внутрипартийной оппозицией. То, что Шуленбург в ходе «заговора генералов» находился всего лишь в стратеги­ческом резерве, ни в коей мере не умаляет ни его личного мужества, ни оценки его усилий по нормализации отношений двух стран в те годы, когда он занимал пост посла Германии в СССР.