Программа десталинизации: Просветительская инициатива или пропаганда? / Интервью с Яном Рачинским
В марте 2011 г. Президентский совет по правам человека выступил с программой «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении» (подробнее о программе – здесь). Эта программа вызвала в обществе множество дискуссий и споров. Очень похоже, что план, предложенный Президентским советом, не сработал. Зато осталась память о том, каким образом была обставлена попытка реализовать этот план. Позицию авторов программы поясняет историк, сопредседатель Международного Мемориала Ян Рачинский.
Говоря о том, какую роль в российской исторической политике сыграли предложения Президентского совета, мне кажется правильным привести слова из выступления историка Алексея Миллера, который охарактеризовал их как стремление «к замене одной исторической политики на другую». Поскольку Предложения, важное участие в формулировке которых принимал «Мемориал», были общественной инициативой, с точки зрения Миллера, авторы этой программы подвели своих сторонников, использовав политическую риторику для решения исторической задачи.
Частично то, что высказал Миллер, это повторение позиции сторонников КПРФ: «одну идеологию хотят подменить другой». Эта полемика лишена оснований. Речь совершенно не идёт о том, чтобы излучающие башни с пропагандой поворачивать в другую сторону. Дело обстоит ровно обратным образом – мы хотели бы вместо навязывания идеологии дать возможность людям самим сформировать собственное мнение. Суть предложенной программы заключается в просвещении. Ликвидация безграмотности не есть навязывание идеологии. На протяжении 70 лет систематически искажалась память о прошлом, искажались факты настоящего, и если не предпринимать специальных усилий по ликвидации безграмотности, то ожидать пока это всё само зарубцуется можно чрезвычайно долго, а, возможно, этого вообще не случится. Необходимо вернуть в нормальное положение ситуацию, слишком сильно качнувшуюся в одну сторону. Вполне очевидная вещь, на мой взгляд.
Почему такую важную роль во всём этом играет идея модернизации? Если перечитать преамбулу, то нетрудно заметить, что слово «модернизация» встречается там 5 раз в небольшом по объёму тексте.
Слово «развитие», наверное, было бы более адекватным. Просто в нашем контексте сам термин «модернизация» извращен представлениями о «сталинской модернизации» — коллективизации и индустриализации и пустыми медведевскими разговорами. В данном случае это вопрос не смысла, а редактуры. Без того, чтобы люди научились сами определять свою позицию, самостоятельно думать, искать решение общественных проблем, никакой модернизации, естественно, не будет. И цель программы – освободить сознание общества от искусственно навязанных стереотипов. Представить более широкий спектр.
Одновременно с этим есть некоторые вещи, которые должны так или иначе быть сформулированы – как это было сделано с запретом на пропаганду фашизма. Кто-то может сказать, что это ограничение свободы, политика и так далее. С моей точки зрения, в общественной полемике должны быть сформулированы определённые базисные позиции. Невозможно всерьёз обсуждать пользу людоедства. Какие-то оценки должны быть выработаны и в отношении нашей истории. Не всё должно быть выкрашено чёрной краской, но оценка преступлений коммунистического режима (в наибольшей степени в сталинский период) должны быть даны. Без этого стереотипы коммунистической пропаганды преодолеть невозможно.
Ещё одно обстоятельство, о котором часто забывают – советская ситуация имеет довольно мало аналогов. У нас чрезвычайно мало возможностей для получения достоверной информации: если о любой стране (в определённой степени даже о гитлеровской Германии) реально происходившую жизнь можно изучать, например, по ежедневным газетам, то при изучении истории СССР этого источника практически не существует. О реальных общественных проблемах узнать невозможно. Архивная информация доступна слабо. Зато пропагандистская литература имеется в огромных количествах. Именно с этим дисбалансом нужно бороться.
Не получается ли в таком случае, что это просто новая пропаганда, против старой?
Это не навязывание точки зрения, а представление информации, которой не хватает. Наверное, те, кто хочет, могут называть это контрпропагандой. Но, следуя этой логике, контрпропагандой будет и антифашизм. Наша цель не в распространении оценок, а в распространении знаний. Мы хотим открыть информацию. Чтобы она доходила в том числе и до школьников. Никому из нас не нужен единый учебник, учебников должно быть много. Мы должны включить адекватную информацию о советском периоде в школьные учебники, ту информацию, которой там никогда не было.
Возвращаясь к форме, в которой были высказаны предложения программы: не было ли в ней некоторого лукавства, стремления адаптировать исторические тезисы для представителей власти, продемонстрировать как они могут быть им полезны политическим образом?
Давайте уточним термины: адаптация – это не лукавство. Адаптация – это упрощение, необходимое для людей с ограниченными возможностями восприятия. В данном случае, это не столько адаптация – скорее это ответ на часто звучащие ложные аргументы. Как в случае с Катынью, когда нам долгие годы повторяют, что реабилитация жертв и публикация документов приведёт к многомиллиардным искам против России. Это ложный аргумент, и лучше не такие аргументы отвечать заранее.
Оценка прошлого, выяснение причин, по которым общество допустило проведение репрессий такого масштаба, должно помочь нам реально взглянуть на нынешнюю ситуацию. И здесь есть прямая связь с настоящей модернизацией, которая невозможна, пока государство имеет контроль над обществом, а не наоборот.
Может быть, частично проблема коренится в том, что мы опять формулируем вопрос с государственнических позиций? Опять говорим о невозможности развития государства без признания и осуждения репрессий, вместо того, чтобы ставить во главу угла трагедию одного, частного человека?
Ещё раз повторю, что мы здесь прежде всего говорим о необходимости получения достоверной информации. Этические принципы – само собой, но это может быть вопрос более личный и частный. Навязывание их сверху вниз и официальные декларации как раз и будут пропагандой. Авторам программы совершенно не нужно, чтобы в учебники вписали какие-то конкретные формулы и занимались их зубрёжкой. Речь идёт о научных исследованиях, об осознании, об активном включении.
Сейчас, уже спустя определённое время после публикации проекта, не кажется ли вам, что язык, которым он был написан, его представление тогдашнему президенту повлияли на дальнейшую судьбу этих предложений? Как вы сейчас оцениваете перспективы их исполнения?
Предсказывать что-то в нашем отечестве – дело чрезвычайно неблагодарное. На сегодняшний день из предложенных идей до реализации почти ничего не дошло. Хотя движение всё-таки наблюдается: например, появилась рабочая группа при московском правительстве, посвященная вопросам увековечения памяти жертв репрессий. Там есть и чиновники, и общественность, возглавляет комиссию Сергей Капков.
Я не думаю, что формулировки преамбулы так уж судьбоносны. По смыслу, как мне кажется, всё высказано отчётливо и верно. Те конкретные предложения, которые были в тексте, восприняты большой частью общества с одобрением – это можно увидеть даже в опросах ВЦИОМа. Дальше – вопрос политической решимости власти. Свобода слова – необходимое условие для проведения общественной дискуссии на историческую тему. Не знаю, может быть кому-то кажется, что такая свобода здесь у нас есть, может быть, кто-то видит её на первом или втором канале телевидения. В такой ситуации, как мне кажется, инициатива обсуждения не может сработать снизу – никто этого не допустит. Даже в свободных обществах – в Германии, Испании, Франции — о нацистском, франкистском прошлом, о преступлениях времён оккупации заговорили далеко не сразу. Не обязательно, чтобы государство инициировало эту дискуссию, но только оно может сделать проведение такой дискуссии возможным.
Беседовал Сергей Бондаренко
