Как нам не провалиться в XIX век, минуя XX

Вчера , 1 сентября 2009, исполнилось 70 лет со дня начала второй мировой войны. Этот день мог бы стать днем памяти об общей трагедии, днем примирения и солидарности народов. Но годовщина омрачена новыми спорами о роли и ответственности государств – в первую очередь, Советского Союза – в событиях того времени. Наш постоянный автор, историк Дмитрий Ермольцев, попытался разобраться, почему память об этом дне становится таким камнем преткновения. 

«Уроки истории» уже размещали материалы о возмущенных откликах российского руководства на резолюцию ПА ОБСЕ, напоминающую об ответственности как германского, так и советского тоталитаризмов за события второй мировой. В чем причина такой нервозности? Ведь честная память о второй мировой предполагает признание ошибок и преступлений, совершенных всеми без исключения ее участниками, в том числе странами антигитлеровской коалиции — как Советским Союзом, так и западными демократиями. 

Почему же российские лидеры не хотят признать и осудить тоталитарное прошлое, включая события 1939?

Потому, что они сами наследники и ученики Сталина, — говорят либеральные оппозиционеры. Трудно солидаризоваться с этим суждением в полном его объеме, равно как и признать его полностью неадекватным. Надо бы разобраться, в чем именно ученики, и в чем наследники. Уж во всяком случае, не в осуществлении коммунистического проекта, с таким его неизбежным атрибутом, как принуждение к труду ради общего блага.

По правде говоря, российской политической элите, похоже, нет дела ни до коммунизма, ни до фашизма. Как и большинству российских граждан. Идеи, идеологии, глобальные проекты социального переустройства мало кого занимают сегодня. (Интеллектуалов вынесем за скобки – их голос плохо слышен, не востребован, влияние минимально). Деление на красных — белых, левых – правых, столь существенное в 90-х, потеряло значение. Общественная рефлексия и дискуссия по социально-идеологическим вопросам сведена в последнее десятилетие до минимума.

Несмотря на общий дрейф в сторону частичной апологии и реставрации советчины, первые лица государства вполне признают и осуждают советский террор, обращенный против собственного народа. Все резко меняется, когда речь заходит о соседях, об ошибках или вине советского государства перед другими. Тут мы нередко становимся свидетелями патетических публичных высказываний, амбиций, а то и буйства.То есть, наблюдаем двойной стандарт. ГУЛАГ, раскулачивание, гонения на религию оцениваются по одной мерке. Оккупация балтийских республик, Катынь, пакт Молотова-Риббентропа — по другой. Шизофреническая раздвоенность сознания, противоречие? Нет, последовательность.

Давно замечено, что единственный эпизод отечественной истории, по которому существует общественный консенсус, вокруг которого выстраивается национальная идентичность – Война. И Победа в Войне (Великая Победа). Вот это – святое, это трогать нельзя.

Катастрофа 1941 остается в общественном сознании величайшей в истории угрозой общему Отечеству. А избавление от этой угрозы, символом которого является 9 мая – величайшим положительным событием в истории Отечества. При этом в официозной,  насаждаемой разными способами исторической концепции, Отечество довольно ловко отождествляется с Империей. Спасение родины оказывается в то же время спасением империи. При таком взгляде на предмет история войны неизбежно излагается на имперский лад. А имперский взгляд по определению апологетичен и монохромен, противоречия и полутона исключаются. Империя непременно права, всеми ее проявлениями необходимо гордиться. Трудно гордиться оплаченными огромной кровью военными ошибками, депортациями народов, штрафными батальонами и заградительными отрядами НКВД (но это, вроде бы, дела внутренние – свои люди, сочтемся). Еще труднее гордиться делами внешними — союзничеством с Гитлером, соучастием в разделе Европы, репрессиями против поляков. Признание ответственности за раздел означает признание вины перед нашими западными соседями, лишает Советский Союз ореола правоты в событиях второй мировой. А этого имперское мышление принять не может – на сознании правоты построен весь миф о Великой Войне. А военный миф, в свою очередь, является краеугольным камнем непротиворечивой мифологии Отечества как Империи. Вынь его, и все здание покосится.  

Остается все отрицать, если не факты – это просто невозможно – то их ответственные, адекватные интерпретации. Лучшая форма защиты – нападение, отсюда напор и агрессивность в интонациях по поводу резолюции ПА ОБСЕ. Швырнем, дескать, супостатам в лицо пушкинское «О чем шумите вы, народные витии?», запахнемся картинно в плащ оскорбленной добродетели и будем дальше гордиться в гордом же одиночестве.

Именно в отрицании исторических вин перед соседями, в имперской надменности и агрессивности по отношению к окрестным, да и дальним народам, наш истэблишмент — наследник сталинской традиции. Как и дореволюционного русского государства.   

В одном из интервью 1990 Андрей Битов сказал: «Все наши советские дела в каком-то смысле странно продлевают русскую имперскую государственность. Она совершила мутацию – страшную, чудовищную. Это было противоестественное продление жизни государственного организма, который должен был измениться. Мы, можно сказать, живем в государстве, которое прожило в полтора раза больше своего естественного срока».[i]

Сказанное два десятилетия назад остается верным и теперь. Мы пытаемся пролонгировать противоестественный срок. Отказавшись от коммунистической доктрины, потеряв часть территорий, войдя в международное сообщество, новая Россия продолжает тащить на себе чудовищный и бесполезный груз имперского сознания и имперского поведения. Не усвоив опытов 20 века, снова и снова проваливаемся в век 19 с его борьбой национальных самолюбий и державных амбиций. Той борьбой, которая привела к первой мировой, в свою очередь расчистившей путь тоталитарным утопиям века двадцатого. Становясь на путь имперских мечтаний, страна отказывается от будущего, обрекая себя на хождение по кругу уже прожитых ошибок, потерь и разочарований.

Что может имперской лжи противопоставить гражданское общество? Ничего, кроме просвещения. Историки, публицисты, преподаватели могут и должны обращаться прежде всего к здравому смыслу сограждан. Снова и снова показывать, что союз с Гитлером был не только аморален, но и не-рационален, не-прагматичен. Что агрессивно-обиженная позиция, занятая российской властью семьдесят лет спустя, так же находится вне морали, так же не-рациональна. Что в жертву старым и, по правде, гнусным идолам приносятся сегодняшние отношения, сегодняшние возможности. В этом состоянии постыдной неправоты жить и скучно, и бесплодно.

 Дмитрий Ермольцев